Текст книги "Горькая новь"

Автор книги: Василий Швецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Да, только бы сибирским мужикам встать на защиту Сибири, а мы начали воевать против Колчака. Обиделись, что лошадок поотбирали, да молодёжь попризвали в армию. Вот и расчистили путь красным себе на шею. А теперь они ввели вооружённые отряды против мирных селян и обирают их до нитки. В сёлах стоит стон.

– Так вам и надо, товарищ Колесников, сами посадили себе на шею большевиков, пусть они и дальше обирают, может быть, мужики сообразят, наконец, кто их враг, против кого надо воевать. А иначе Россия исчезнет, как страна. К сожалению, вы восстали сейчас против коммунистов, но продолжаете ратовать за Советскую власть. А для меня всё едино, что коммунисты, что советы, что большевики.*

* У Кайгородова была политическая программа, копия которой хранится в краевом партархиве. Вот её содержание:

Общие положения.

Все завоевания революции должны остаться неприкосновенными и закреплены основными законами. Подлежат устранению только крайности и исключительные положения революционного времени, чтобы дать возможность всему населению свободно трудиться и пользоваться продуктами своего труда.

Организация власти

Центральная и местная власть организуются по принципам прямого, тайного, всеобщего и равного избирательного права. Единственным требованием к избирателю должно являться его участие в трудовой жизни в качестве умственного и физического рабочего. Вся власть, без исключения, ответственна за свои действия перед своим народом.

Область хозяйственной деятельности.

В хозяйственной деятельности должен быть провозглашен принцип: свободный труд, свободное пользование и обмен продуктами своего труда. Насильственное проведение государственной властью принципов коммунизма должно быть отменено, как в области производства, так и потребления. Развитие и расширение кооперативов представляет важную государственную задачу. В крупных областях промышленности и торговли, в которых представляется возможным и годным для народного хозяйства, проводится принцип обобществления. В тех областях промышленности и торговли, где будет сохранена частная деятельность, предпринимательская прибыль должна быть ограничена государственной властью. Законом должно быть обеспечено каждому рабочему необходимый минимум зарплаты и соцобеспечение на случай безработицы, старости и болезни.

Все земли, находящиеся после революции в руках крестьянства, остаются в их пользовании. Все остальные свободные земли как то: помещичьи, казённые, удельные, кабинетские и др. составляют национальную собственность и служат источником для наделения землёю каждого желающего заняться земледельческим трудом.

Все леса, кроме надельных, и богатства недр земли составляют национальную собственность.

Народное образование.

В стране должно быть установлено всеобщее обязательное народное образование. В школе проводится принцип трудовой системы и обязательное преподавание технических знаний и ремёсел. Лицам, наиболее способным, государство по принципу обязательности даёт высшее образование. Все культпросветорганизации сохраняются и расширяются.

Военное дело

Армия служит только для внешней обороны, комплектуется по территориальной системе. Солдат служит в округе своего постоянного местожительства.

Заключение.

Стоя за отмену крайностей и исключительных положений революционного времени, мы признаём необходимостью отмену смертной казни и наказаний бывшим политическим противникам.

Пресекаться, наказываться могут лишь новые посягательства на народную свободу. Считаем необходимым, что борьба должна пойти по линии примерения. Обращение к оружию является лишь как печальная необходимость при упорстве противника и для самозащиты.

Колесников ещё дважды вёл длинные беседы с Кайгородовым, но в чём – то они в корне не смогли сойтись, и Ларион Васильевич со своим отрядом ушёл обратно. Были и совместные бои, в основном оборонительные, но уже тогда ясно стало, что надо уходить за границу. А этого не могла вынести мужичья душа. У всех, без исключения, она рвалась домой, к своей земле, к своим семьям Решено было возврашатся в неизвестность, безысходность, но домой. К нему присоединились два десятка казаков из Чарышска и бийский купец Тырышкин со своими людьми. Обратно шли с боями, потеряли около тридцати человек, пока лесными тропами не вернулись в район Тележихи. Про всё это мне позднее рассказали бывшие там Михаил Матвеевич Загайнов и Авдей Колесников.

* * *

Мой отпуск пролетел быстро. Деревня готовилась к севу. Отец тоже налаживал пашенную сбрую и бороны, дедушка протравливал известью зерно. Приближалась пасха, праздновать её не с чем. Хлеб выгребен, вкус яиц уже забыли, изголодавшиеся коровы молока не давали. Захлестнуло деревню горе – горькое, кругом слёзы. В последние дни моего отпуска пришел лесообъездчик Иван Королёв. Он сказал, что знает глухариный ток, можно на ночку съездить и не за голый стол сядем, за одно и нарвём слизуну. Отец не возражал и посмеялся, что может быть, под дичь запряжете телегу с большим коробом. С тем напутствием и отправились. В пяти километрах от Чернового, по Проходному логу, стояла старая избушка и жил в ней дед Василий Ветров. Имел он лошадь, корову и несколько кур. По ограде у него протекал чистый ключ студеной воды. Кругом лес до небес и высоченные горы. Приволье. Как он рассказывает, когда не много выпьет медовушки, хариус из ручья выходит пастись вместе с коровой. Может и врёт, но у него этот хариус и свежий и вяленый не переводится. Вечером за ужином он подкладывал нам варёных рыбин, уговаривая ещё покушать. Наши лошади паслись на приколе, а сами мы крепко уснули на пихтовом лапнике. Рано утром направились на глухариный ток. Там под низкорослым кедром, был заранее сделан скрадок. Начало светать, самое время. Вот прилетел первый глухарь с двумя копалухами, подлетели ещё и ещё, начались брачные танцы. И вдруг слышим не громкие голоса и лошадиное ржание. Сверху спускался вооруженный отряд, одеты больше в калмыцкие шубы. Наехали прямо на наш скрадок, это были колесниковцы. Забрали у нас ружья и заставили идти вместе с ними. Почти половина отряда проехала дальше в село, а командир и остальные спешились у избушки. Колесников сел на чурбак и начал нас расспрашивать. Чувствовалось, что они только что приехали в родные края, интересовало его всё. Потом он разрешил нам ехать домой. Пока засёдлывали лошадей, все уехали вниз, мы же ещё целый час приходили в себя, а у меня потом долго ещё бурлило в животе. Отряд вошёл в село и мать начала посылать отца, чтобы он нашёл нас и предупредил об опасности. Отец, со связкой узд, подходил к паскотине, когда мы спускались сверху. Он начал размахивать руками и ещё издалека говорить о том, что мы идём в пасть к зверю, рассказываем, что уже там побывали и остались живы.

Войско разместилось по квартирам. Мокрые, грязные, вшивые, голодные и злые на весь свет и на себя. Все давно понимали, что победы не будет и приближается час расплаты. В этот раз штабом Колесников остановился в отцовском доме, где жила семья брата. Мужики его приход восприняли как ещё одну напасть, теперь даже на пашню без пропуска не выедешь, а это потери рабочего времени сев затянется, а может быть, и вовсе сорвётся. Кормить такую ораву накладно, а за ним придут чонари. Снова стрельба, тогда и с пропуском самому не захочется никуда выезжать. Ясно, что даже если Колесниковцы разбегутся, солдаты всё равно, ещё долго будут сидеть на крестьянской шее. Да провались ты в тартарары такая жизнь! По заведённому, изученному, порядку в концах деревни расставлялись посты. Спустился из "будачихинской бастилии" Бурыкин, за зиму отрастивший полуаршинную бороду.

– С такой бородищей ты похож на самого страшного разбойника, – рассмеялся Колесников, увидев своего соратника. – Дела наши, Ульянович, не корыстные, урон понесли крепкий, да и припасы на исходе, шли с боями, того и гляди следом придёт погоня. Давай сходим на сборню посмотрим на новое начальство, а уж от туда поедем по домам.

Председатель Иван Печёнкин сидел за столом, а напротив девчушка секретарь. Колесников приказал завтра раздать весь страховой фонд из магазеев, а овес отдать в отряд. Кроме этого проверим запасы зерна у коммунистов и всё заберём.

Рано утром его люди увозили последние пуды из магазеи, шарили по амбарам, забирали остатки зерна. В кооперативной лавке было около десяти центнеров муки для отоваривания молокосдатчиков, часть муки раздали, часть куда – то увезли. Лавка осталась открытой, кроме муки там были кое – какие скудные товары, как водится, их тоже растащили.

Разведка доложила, что в Солонешном нет ни каких отрядов, а Топольное занял эскадрон "Стеньки Разина", который в любой момент мог напасть. Колесников направил группу прикрытия в Колбино. Сермяжники ездили по селу, заезжали на квартиры к знакомым. У себя дома лежал больной Сергей Захарович Поспелов. Он был коммунистом, жил бедно, хата в одну комнату, две лошади да две коровы, зато семь голопузых ребятишек, только жрать, работать, ещё не выросли. Заехал к нему, под предлогом попроведывать кума и крестника Василий Хомутов, хозяин заторопил жену, что – нибудь собрать на стол и покормить гостя, а тот отказался и сказал, что Поспелова требует к себе Колесников. Больной накинул на себя армяк и Хомутов поехал сзади своего кума. Что у него было на уме, одному богу известно. В это время началась стрельба с нижнего края деревни подошли разинцы. На повороте к штабу Хомутов застрелил Поспелова ни за что, ни про что, повернул коня и ускакал. В этой перестрелке ещё перед деревней были убиты Фёдор Таскаев и Калистрат Огнёв – оба солонешенцы. Эскадрон в рассыпном строю, дорогой и гривой от четвёртого ключа наступал по селу, с горки выше сборни застучал "максим", разинцы установили его под прикрытием листвяга. Сам Колесников с группой в пять человек уходить не торопился, расстояние между ними и наступающими было не более трёхсот метров. Он завернул на подоксёновскую горку и из "люиса" короткими очередями начал отстреливаться, разинцы отступили в низину за магазин. Колесниковцы уходили за село и занимали Мохнатую сопку за Михайловским ключом, разинцы расположились по гриве за Шадриной пасекой. Бой продолжался несколько часов. Жители сидели в подпольях. Печёнкин сидит в ревкоме ни жив, ни мёртв, командир эскадрона назвал его бандитским старостой и грозился перебить всех жителей, деревню сжечь, а председателя повесить. После нескольких часов перестрелки Колесниковцы с боем начали просачиваться в село, чувствовались, что они стали обстрелянными опытными вояками. Эскадрон начал отступать и снова "народная армия" заняла село. Я сидел дома и не высовывал носа. Сермяжников можно было встретить на любой заимке, в любом логу, вокруг деревни по полям на многие километры до границ смежных сёл, у них была разветвлённая сеть дозоров и наблюдателей. Они на рожон не лезли и врасплох напасть на себя не давали. Долгое время применяли метод засад. Рано по утрам повстанцы из деревни уходили вниз, занимали весь гребень от колбинского седла до острой сопки, часть бойцов укрывалась на подворье мараловода Огнёва. Эскадрон разинцев стоял в Топольном, их разведка выезжала на Колбино, почему – то не раньше девяти, вся дорога лугом хорошо просматривалась, когда разинцы доехали до посёлка их окружили и перебили. Потом Колесников перенёс свои засады и расположил от устья Мягонького, по увалу и горе до Глинки. К разинцам прибыла небольшая группа чоновцев. Они прямой пешеходной дорожкой спустились к четвёртому ключу и вэтот раз их окружили и в скоротечной схватке перебили, среди повстанцев потерь не было. За полтора месяца стоянки отряда в селе, почти ежедневно в разных местах были стычки. Народ стонал, сев был сорван. У мужиков позабирали последних добрых лошадей, а в обмен оставили заморённых, ходили жаловаться к самому, сказал, чтоб с такими пустяками к нему не совались. Он вызвал председателя сельревкома Печёнкина, подал ему список и приказал, всем отмеченным там, женщинам посеять указанное количество, уж как вы это сделаете, я не знаю. Пришли к нему Малахов с Медведевым с просьбой отпустить их ребят хотя бы на пару дней, чтобы помогли посеять, время уходит, пары пересыхают. Колесников ответил, что отпустить их может, но тогда отцы пусть берут винтовки и едут вместо сыновей воевать, но имейте в виду, что их кумыны схватят и головы поотрубают. Вон Фепен – то не моложе вас, да с самого начала воюет с грабителями и вам бы тоже не надо отсиживаться. Ушли просители подавленные.

У хозяек с постояльцами постоянная брань. Они приходят всегда мокрыми, вывалянными в грязи, так как идут частые дожди, от них пахнет, как от козлов. И заставляют всю грязную одежду стирать. Петрушиха орала на своего, уже пожилого постояльца:

– Тоже мне народный защитник, езжай домой к старухе, да полезай на печь.

Колесников принял колчаковское решение, забрать в свой отряд всю молодежь от семнадцати лет, не считаясь ни с какими протестами. Он созвал к себе в штаб около двух десятков и сказал, что всех их зачисляет в отряд, оружие получите потом, а пока идите, седлайте лошадей и подъезжайте к штабу. Если у кого нет лошади, то идите к председателю и скажите, что я велел взять дежурную, захватите дня на два продуктов. Посыпались материнские проклятия на его голову.

Мой отец был на дворе, когда в тесовые ворота раздался стук, и исполнитель крикнула, чтобы я немедленно шел в штаб, требует сам. Мать заплакала, зашёл в комнату отец, долго советовались, решили, что надо идти, убежать всё равно не удастся, из села не выскользнуть, кругом посты. В улицах непролазная грязь. К штабу прошёл огородами, в ограду лезу через забор, хозяйские собаки хватают за ноги. В голове роем вертятся разные мысли, зачем зовёт? Не прознал ли о моём осведомительстве? Тогда конец. Может быть из – за того, что я описывал его имущество, это тоже не сулит ни чего хорошего. Вхожу на кухню. Колесников в безрукавой стёганке, черных брюках вышел из комнаты.

– Здравствуйте Ларион Васильевич, – начал метельшить я, – вы за мной посылали исполнителя, наверное, зачем – то нужен. Я тут без вас сделал опись имущества, так меня волревком посылал. Колесников поморщился и жестом руки остановил.

– Тебе сколько лет?

– Так девятнадцатый идёт.

– Всю молодёжь я забираю в отряд, хотя ты и не нашей веры, иди заседлывай коня и подъезжай, не жди больше посыльных.

Итак, двадцатого мая 22 года я оказался в отряде мятежников. Дома переполох, горькие слезы всей семьи, но больше всех забот отцу. Я был потрясён, у меня не укладывалось в голове, как это я коммунист и вдруг становлюсь соучастником мятежников. Кололась голова от разных дум, но выхода не находил. А что если сама судьба уготовила мне такое испытание. Ведь говорили же в штабе чон, что, может быть, совершишь какой – нибудь подвиг. Когда подъехал к штабу, то там под охраной уже стояли трое коммунистов – Тоболов, Быков и захваченный командир взвода разинцев, меня присоединили к ним. И всех, как арестованных, повели вслед за отрядом. Доехали до устья четвёртого ключа, завернули в пасеку Петра Косинцева, нам предложили спешится. Мы стояли у креста на могиле суховцев, каждый думал, что и нас зароют здесь же. Охрана сидела на лошадях с ружьями поперёк сёдел. Держали так часа два или больше, потом приказали садиться на лошадей и ехать дальше вслед за отрядом. Позднее сдавшиеся колесниковцы рассказали мне, что нас не расстреляли из – за боязни мести их семьям.

Разведка сообщила, что в Солонешное пришла шестая коммунистическая рота, а с другой стороны доносили, что эскадрон чоновцев под командованием Воронкова занял Чёрный Ануй. Отряд чон двинулся к Тележихе, которую, решено было окружить. В ночь на двадцать пятое мая Колесников увел из села свой отряд.

От Тележихи, мы уходили ночью, шёл проливной дождь, лошади спотыкаются. По грязи поднялись на Весёленькое, проехали Михайлов ключ и спустились в Пролетной к Тоболовой заимке, и здесь не остановились. Перейдя через ключ, полезли в гору мимо Пахомовой пасеки и спустились в осинник в вершине Казанцева ключа, здесь остановились. Прошла команда расседлать и кормить на коротких поводах лошадей, самим ложиться спать. Темнота, мокрота, тошнота, под тобой всё чавкает, дождь льёт, какой уж тут сон. Сидел я на своём седле рядом с Добрыгиным. Около трёх часов ночи раздался ружейный залп. Команда по коням. Я не могу отвязать веревку от ноги лошади, отрезаю ножом, Семён помогает седлать. Второй залп – убит Осип Березовский. Оказалось убитых ещё двое да трое раненых. Спешно вышли из вершины прямо в посёлок Черновой. Отряд не останавливается, впереди разведка, Колесников, как всегда замыкающим вместе с Дударевым и Загайновым. Фепен без флага, он потерял его в последнем бою с разинцами. Рассветало, дождь перестал, взошло солнышко, от мокрой одежды валит пар. Вокруг все что – нибудь жуют, отломил и я кусок от овсяного калача. Логами да косогорами выехали на Бащелакское седло, команда рассыпаться, чтоб не было заметно сакмы. Проехав перевал, под прямым углом разрезами выезжаем на "Зайчиху". Колесников хитро замёл следы, преследователи решили, что он ушёл на Бащелак. Расположились на отдых. Костры разводить не разрешалось, кормили лошадей ели в сухомятку сами, припевая хрустальной водичкой. У меня не выходило из головы, смогла ли моя жена Серафима уехать в волпартком и сообщить о случившемся. В полночь снова команда по коням и, не заходя в Большую Речку, перевалив несколько безлесых гор, из Панова ключа спускаемся в посёлок Плотниково и не язёвской дорогой, а через перелом спустились в Землянуху на Солонешенские пашни, снова подошел рассвет, ехали на рысях. У Колесникова был план – врасплох напасть на коммунистическую роту, захватить оружие и пополнить боеприпасы. Рота спокойно почивала, и ни какого нападения не ждали. Из Землянухи, обогнув гору, что над мостом, отряд на рысях понёсся к мосту, беспорядочно стреляя. Солонешенские впереди, что – то командует Буньков. В селе переполох, среди военных просто паника, все дорогой и горой бегут в сторону Медведевки. Мост весенним паводком скособочило, переезжать пришлось по одному. При желании, если бы за мостом несколько человек организовали оборону, то колесниковцам бы не пройти. Но из села успели убежать не только гражданское волостное начальство, но и военные и милиция. Поймали чоновца из Сосновки, его зарубил Иван Березовский

Поставили нас в дом Грулёва, выходить не разрешают. Семён, смеясь, спрашивает, орал ли я ура, отвечаю, что рот разевал, да голос не подавался, спазмы сжали.

– Вот дурачьё, – заговорил он об убежавших военных, – ведь они могли, если не всех нас, то половину перебить. Засели бы в домах на берегу, ведь мы сломя голову бежали к реке, тут бы нас перестреляли, не ждали да и струсили. Вон твоя баба идёт.

– Едва тебя разыскала, – заговорила она, плача.

– Когда приехала и была ли где надо?

– Приехала вчера, – и оглядываясь, почти шёпотом продолжала, – была в парткоме, рассказала, как вас взяли и как хотели расстрелять. Ты, наверное, голоден, пойду что – нибудь принесу.

– Неси больше, голодный не я один.

Подошёл Ефим, и подавая мне кисет, очень тихо заговорил, что ходит какой – то слух о близком конце. Поехали на Ануй поить лошадей, вода бушевала, мост покачивало, несло брёвна от смытых бань.

Одежда вся мокрая, рубашки, брюки и кальсоны выжимали и сушили, благо день был тёплый. Штаб расположился на старом месте – в конторе кредитного товарищества. Солонешенские повстанцы вели себя развязно, многие были уже пьяны. Где – то послышался выстрел, после рассказывали, что кто – то нечаянно застрелил сам себя. Снова команда – готовиться к выступлению. На площади собралось много верховых, дана команда и нам выезжать туда же. Все в сборе, начинают строить по два. Жёны и другие родственники пришли провожать своих "защитников", играет однорядка, в разных концах песни. Закончена перекличка и снова разведке – вперёд. Проехали луг за часовней, свернули верховой тропой и двинулись на Матвеевку. Ещё засветло были там. Там и заночевали. Жители относились к повстанцам недоброжелательно, но как не относись, а ужином и завтраком корми. Набрали продуктов и про запас. Отсюда отряд повёл проводник Василий Изосимович Жигулев, хорошо знавший эти места. Тропа узкая, ехать можно только по одному. Спустились к мельнице на речке Тихой и, перейдя её, въехали в большое село Булатово. Разумеется, жители ни каких отрядов не ждали, но про банду наслышаны и сразу догадались, что это она и есть. Председатель сельревкома выскочил в окно и скрылся в зарослях по ключу Куягашку. В сборне находилось несколько дежуривших там женщин, секретарю ревкома было приказано развести вояк по квартирам. Нас четверых, с двумя злюками, поставили на одну квартиру. Прихваченным двум братьям коммунистам пришлось в этом доме, спрятавшись, сутки сидеть в подполе. В десяти километрах от Булатово был колхоз "Новая жизнь", туда поехали самые отъявленные мародёры Дейхин, Лубягин, Менохов и ещё несколько "орлов". Никто их не посылал, а им просто хотелось пограбить. Мужчины там их обстреляли из ружей, и ушли в лес, а женщин и детей перепугали, привезли всякие мелкие вещи, зеркальце, гребёнки, платки. Открыли маслозавод и всем к ужину выдали по пятьсот граммов масла, наверняка, попользовались им и местные жители.

Рядом с селом на лугу стояли табором цыгане, поехали к ним несколько бойцов поворожить и узнать свою судьбу. Цыганка наворожила, что трефовому королю будет удар, а вы все скоро будете дома – вернулись весёлые. Ефим принял это сообщение за доброе знамение, сказал, надо верить. Отряд пошёл дальше обходными тропами, не заходя в Куяган. В Матвеевке и Булатово многие заменили своих уставших лошадей, на хороших. Отобрали и двух сытых рысаков у цыган, они подняли вой и всем табором шли за нами несколько километров, проклиная до пятого колена. И в первую же стоянку, спёрли своих коней и прихватили трёх наших. Куда идём – не знаем. На пути село Тоурак. Из каждой ограды выскакивают своры собак и бросаются под ноги лошадям. В улице в лужах стаи уток и гусей, того и гляди, что задавишь. Колесников с помощниками, подъехал к зданию, рубленому по амбарному – это был ревком. Послали за председателем, пришёл рыжий мужик в катаной шляпе лет пятидесяти, типичный кержак. Начальство приказало ему собрать овса для лошадей, бойцов развести всех по избам с наказом хорошо покормить. Вечером с пастбища пришли коровы, хозяйка подоила и предложила покушать с сухарями, поужинали плотно, сухарей набрали и в запас, как знали, что завтракать не придётся. В половине ночи проснулись от стрельбы, оказалось, что из села убежал учитель, по нему стреляли, гнались, но не поймали. На рассвете чоновские части обстреляли село. Хозяева с ребятишками рванули в подпол, а мы по коням. Бурыкин и Буньков с полусотней пошли навстречу чоновцам. Там завязалась перестрелка. Возле Колесникова толпа всадников, некоторые в сёдлах жуют хлеб, истошно лают собаки. Команда – уходить в сторону Ильинского. Уходили рысью, обгоняя друг друга. Чонари шли следом километрах в пяти, наконец заняли позицию в камнях и поваленном колоднике, коноводы увели лошадей в лог, заросший разнолесьем. Мы вместе с Семёном лежали за колодиной. Бой продолжается до вечера. Сухари нам послужили завтраком, обедом и ужином, продуктов больше нет. Не далеко от нас кричат, что кого – то убило. В другой стороне стонет раненый. Колесникова ищет прибежавший коновод, он говорит, что их тоже обстреливают, есть уже убитые лошади. Горы начало заволакивать туманом и снова пошёл дождь, дана команда спускаться к лошадям. Все перемокшие, грязные собрались у лошадей, быстро темнело, на оставленных позициях слышны крики раненых. Под прикрытием ночи стали уходить, проводника не отпускали, проехав всю ночь и пол дня, выехали на гору Плешивую. Через валёжник и россыпи пробрались на поляну, здесь остановились передохнуть, и я провалился в сон. Проснулся от того, что кто – то назвал мою фамилию, меня требует командир взвода Решетов. Я пошёл на дальний край поляны. Решетов дал мне ружьё без патронов, как груз, который надо носить. Стоянка закончилась, двинулись дальше, голодные уставшие, на пределе сил. Объехали Александровку и Дёмино, обошли стороной и Туманово и, только ведомыми Жигулеву тропами, спустились в село Барсуково. Здесь снова отдых. Наконец – то поели. Начальство совещается – решают куда лучше уходить на Солонешное или в Тележиху, решили в Тележиху, там места для позиций удобнее, ведь чоновцы идут по пятам и могут в любой момент прихватить. И действительно эскадрон Воронкова шёл по пятам. Если бы они не кормили лошадей за Туманово, то настигли бы нас ещё в Барсуково, опоздали на пару часов.

От ежедневных проливных дождей Ануй вышел из берегов и залил луг. Реку переходим вплавь, перебрели залитый луг и въехали в Колбино. А на горе, откуда мы недавно спустились, появились вооруженные всадники. Начало быстро смеркаться. Как чоновцы переправлялись и где заняли позиции, мы не видели. Наш отряд занял позиции на седловине от Колбино до Острой сопки, на вершине которой был штаб. Чоновцы близко не подходили. Шла вялая перестрелка. Вдруг прошёл слух, что Колесников убит.* Началась неразбериха и паника, каждый что – то говорит. Шальная не могла убить! Тут что – то не то. Кричат, что стрелял кто – то из своих! Ищут какого – то Болотова. Несут Колесникова, действительно убит. Рядом с перекошенными лицами идут сыновья. Бурыкин говорит, что командование берёт на себя, но Ваньков скликает своих солонешенцев и через полчаса их отряд уходит. Уезжают и казаки. Остальные стали разбегаться по домам. С Бурыкиным осталось только человек шестьдесят.

* * *

Всё получилось не так как в песне о Стеньке Разине, а наоборот: «... рать его жива осталась, а убит лишь атаман». После полугода кошмарных дней закончил свой противоправительственный поход Ларион Васильевич Колесников, погибший второго июня 1922 года, за три дня до троицы. Его соратники, под прикрытием темноты, по одному и группами спустились с Колбинской горы. Многие, забежав на короткое время домой, к утру разъехались по своим заимкам и пашням. Некоторые, спрятав в лесу оружие, спустились домой и первые дни прятались на чердаках и в подпольях. В их числе был и я, со мной уходили по домам, Семён, да самый последний бедняк в селе Фома Сидоркин.

С рассветом чоновцы с разных сторон начали подниматься на Колбинское седло, вышли на сопку. На вершине нашли сотни стреляных гильз, да пару развалившихся сапог. Там же на склоне обнаружили убитого Колесникова.

*28.02.1922 года 1 – й эскадрон 4 – го особого назначения Алтайского кавдивизиона под командованием Николая Воронкова прибыл из Улалы в Солонешное – для усиления частей, действовавших против Кайгородова и Колесникова.

Раньше ещё мальчишкой Воронков жил в Солонешном, его родители нанимались здесь распиливать брёвна на плахи.

!7 мая 2 – й истребительный отряд в эскадроне, которым командовал Воронков, настиг Колесникова и навязал ему бой. Команда разведчиков во главе с Филиппом Вящевым, преградила путь повстанцам на Будачиху. Коммунары Николай Сустов, Игнат Кирьянов, Фирс Зарубин, Устин Казанцев, Никанор Бородкин в бою подобрались к вершине, на которой был командный пункт Колесникова. Он стоял и наблюдал в бинокль, потом вскочил на коня, в этот момент его убили.

За разгром банды Колесникова Николай Воронков был награждён орденом Красного знамени. Его орденская книжка хранится в Алтайском краеведческом музее. Сам он погиб под Сталинградом в 42 – м году.

В тот же день его привезли в Тележиху. Сыновья Колесникова ушли на заимку и в отряде Бурыкина не остались.

Дорого всем обошлось это вынужденное, но не продуманное восстание. Кровь и слёзы, осталось два десятка вдов, да больше трёх десятков сирот. Кто во всём этом виноват? Только не тёмный труженик мужик, а виноват тот, кто в двадцатом году на третьем съезде комсомола пятнадцатилетним подросткам обещал коммунизм. Не прозорливец он был, а слепец, он сам не имел представления о нём. Это плод шизофренического темперамента мечтателя, выскочки, совсем не знавшего психологии мужика. Дела давно минувших дней, казалось бы, и говорить теперь не стоит, но история не должна забываться и люди должны всё знать о прошлом. Не вооружённую опричину надо было посылать к мирным поселянам, а идти с добрым словом к ним, не себя считать там, на верху полноправным владыкой, а считать хозяином надо было народ, мужика кормильца, пагубная политика под корень подрубила экономику деревни, которая до сих пор не может подняться.

Чонари снова были расставлены по квартирам, хотелось надеяться, что в последний раз. В одних домах радость, в других слёзы. У многих не закончен сев, гужом идут в ревком узнать, можно ли ехать на пашню, нужен ли пропуск. Военное начальство орёт на председателя, ну да он последний день – вернулся прежний председатель. На дверях воззвание к разбежавшимся повстанцам, чтобы сдавали оружие, шли по домам и мирно работали, был издан манифест "о всепрощении грехов", поступило распоряжение от волревкома о регистрации вернувшихся, они идут один за другим на сборню, боязливо обращаются к Марусе: "Запиши меня, что я добровольно сдался" и уходят, как с исповеди в надежде дожить спокойно дома до старости. Глупые бараны! Не знают что через десять лет все будут взяты по линии НКВД, часть из них будет расстреляна, а остальных сошлют на дальний север. Ни кого не обойдёт карающий меч.

Дело прошлое, но так было – у нас с Марусей были старые счёты, она на меня злилась, решила она уходить с работы. В эти дни, я по какой – то надобности, пришёл в ревком, увидев меня, Маруся вытащила какой – то список и злорадно сказала:

– Вот в этот список, как добровольно сдавшегося я и запишу тебя.

Вот дура набитая! Ведь она знала, как я оказался там. После разгрома банды я пошел в штаб к Воронкову, рассказал его заместителю Черепухину о себе, он зачислил меня в эскадрон. Отец был болен, и ему надо было помочь с полевыми работами, но я остаться дома не мог.

Вскоре эскадрон начал преследовать остатки банды, которые ушли за Чилик в непроходимые леса. Уже в пути нам выдали по десять обойм с патронами. О расположении отрядов Бурыкина сведения имелись. Перед рассветом он пришёл в посёлок Елиново. Эскадрон Воронкова почти в это же время занял горы вокруг. В домах топились печи, коровы на пастбище ещё не выпускались. Людей не видно, но у оград много лошадей. В нижнем краю у паскотины стояли два вооруженных человека. На такой местности полностью окружить посёлок невозможно. Взвод из нашего эскадрона незаметно подобрался к воротам, и открыл стрельбу. Постовые были убиты. Из домов по одному и группами выскакивали повстанцы, запрыгивали в сёдла и мчались в лес. Бурыкин с Домной, тестем Фепеном и зятем Астаниным ускакали вместе. Убегая из Елиново, ни кто из них не сделал ни одного выстрела. Приготовленный для них завтрак, оказался кстати, надо отдать должное хозяйкам, кормили они нас от души. Отряд Бурыкина, нигде не задерживаясь, уходил на Верхний Бащелак. От селян они услышали, что к восставшим есть воззвание о добровольной сдаче, после чего им выдадут справку и свободным гражданином, где хочешь там и живи.