Текст книги "Земля за океаном"
Автор книги: Василий Песков
Соавторы: Борис Стрельников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
Лучше быть здоровым…
Сколько стоит аппендицит?Аппендициты всегда бывают не вовремя. Завтра лететь. И вдруг из Вашингтона в Москву звонок: «Задержись на неделю. У меня аппендицит». Билет поменять – дело нетрудное. А вот как там, в Вашингтоне, с аппендицитом?..
На четвертый день телефонную трубку взял уже сам больной. Разговор был таким.
– Ты уже дома?
– Тут лечат быстро…
– Это как же?
– Прилетишь, расскажу…
И вот мы вместе. Ну и, конечно, вопросы первые – о здоровье.
– Все о’кэй. Вот погляди-ка бумажку…
Бумажка была счетом за удаление у «мистера Стрельникова» подкачавшего аппендикса. Одному из нас с подобного рода бумагой пришлось столкнуться впервые, и было очень интересно читать:
«Анализ крови – 25 долларов.
Анализ мочи – 22 доллара.
Плата хирургу за операцию – 200 долларов.
Анестезия – 35 долларов.
Плата за каждый день пребывания в госпитале – 200 долларов.
Плата за телевизор – 3 доллара в день…»
И так далее. Всего расставание с аппендиксом мистеру Стрельникову стоило 1112 долларов (тысячу сто двенадцать!). Сюда входит плата врачу за постановку диагноза, плата за физиологический раствор, за удаление ниток из шва… Если бы мистер Стрельников пожелал продлить пребывание в госпитале до существующей у нас нормы (семь дней), бумажка счета стала бы вполовину длиннее. Как гражданин страны, где медицинское обслуживание бесплатное, денег из своего жалованья мистер Стрельников не платил. Уплатило за него государство. А в больнице он был столько, сколько бывают американцы, – три дня.
Справедливости ради скажем: аппендикс мистеру Стрельникову удаляли в хорошем госпитале. В Нью-Йорке, выясняя вопрос: «Сколько простому человеку в Америке стоит родиться, лечиться и умереть?», мы зашли в госпиталь попроще. Тут было родильное отделение, и мы под видом двух взволнованных отцов поднялись на третий этаж. Через толстые стекла, как из аквариума, акушерки показывали отцам закатанных в белые коконы американцев, которым от роду было день или два. Мы походили, сколь было прилично, а когда беленький ангел лет двадцати заметил, что мы не просим доказывать нам наследников, объяснили, что хотели бы полчаса поговорить с кем-нибудь из врачей. Ангел по имени Элизабет повел нас к врачам.
Это было любопытное путешествие по коридорам и кабинетам. Врачи молодые и пожилые, узнав, в чем дело, вели себя как-то странно. Один маленький, как гном, хирург заторопился на операцию. Другой сказал, что он в этом госпитале человек новый и «его компетенция не позволяет»… Третий изобразил недомогание – «врачи, увы, тоже болеют»… И было невежливо загонять человека в могилу. Ангел Элизабет (секретарь родильного отделения), почувствовав, что попала на хороший спектакль, стала хихикать.
В одной из комнат нам наконец предложили присесть, и плотный, лет сорока пяти человек, мудро глянув на двух гостей поверх тяжелых очков, сказал:
– Я ведь знаю, джентльмены, какие будут вопросы… Внизу, в самом низу, вас примет господин (были названы имя, фамилия, должность). До свидания, джентльмены…
В каждом солидном учреждении США, будь то частная фирма или ведомство государственное, обязательно есть человек для связи с прессой. Журналисты – народ палец в рот не клади. И вот держат человека, который палец в зубы журналистам и не положит. А если положит, то не укусишь. Человек знает, что надо сказать, а что не надо, что показать и что спрятать. Кому приходилось хватать руками угря, может понять, как трудно даже бывалому журналисту сидеть у стола «человека для связи с прессой».
Господин Ар… (итог беседы обязывает именно так его называть) встретил нас улыбчивой вооруженностью и выложил на стол «хорошо упакованную информацию» – десятка три брошюр и листков, содержавших весь прейскурант госпитальных услуг. Анализы, кардиограмма, диагноз болезни, время лечения, консультация у светил – все имело твердую цену. «Особый вопрос – операция, – объяснил мистер Ар… – тут цену больной узнает с глазу на глаз с врачом», Сколько хирург запросит, столько и платят. Но для стандартного аппендицита цена была твердой – 150 долларов. За каждый день лечения после операции – тоже 150. Таким образом, удаление аппендикса стоило 700 долларов. Примерно столько же стоило тут человеку родиться, если, конечно, человек на белый свет идет обычным путем, а не через кесарево сечение (наценка – 90 долларов).
О человеке и болезнях лакированные брошюры говорили так же, как говорят в мастерской о ремонте, например, телевизора: кинескоп – столько-то, замена ламп – столько-то, пайка, настройка…
Мистер Ар… хорошо понимал жесткую холодность прейскуранта и поспешил объяснить, что есть в Америке способы уменьшить «силу удара, под который человек попадает в то время, когда ему следовало бы протянуть руку помощи». Мистер Ар… говорил о страховках, о бесплатных госпиталях, о благотворительности… Мы слушали его вежливо, записывали, задавали вопросы… А потом обе стороны замолчали. Закурили. Коснулись немедицинских тем. И вдруг человек, охранявший интересы денежной медицины, пожаловался на печень и сказал нечто противоположное тому, что говорил десять минут назад.
– А вообще не дай бог в Америке заболеть… Врачей у нас очень боятся. Знаете, о чем просят чаще всего, когда болезнь прихватит прямо на улице? «Не везите в госпиталь».
Почему разговор пошел по запретному в этой комнате руслу? Потому ли, что журналисты убрали блокноты, или у мистера Ар… печень сильно шалила в тот день, или еще что-нибудь тому способствовало? Особенных откровений в словах уставшего лысоватого человека, правда, и не было. Но степень риска, на которую шел маленький служащий в приливе неожиданной откровенности, мы понимали и потому не считали вправе его поощрять. Мы просто слушали.
– Я сказал вам: есть лечение бесплатное. Но туда не отправят, если узнают, что есть чем платить. Да и сам человек страшится бесплатной лечебницы. Бесплатная – это не просто очень плохая лечебница. Попал в бесплатную – это значит кончился человек! Америка любит здоровых и обеспеченных. Потерял здоровье, кончается все: работа, кредит, друзья… Доктор Спок, который, по-моему, зря подался в политику, знаете, почему известен в каждой семье?.. Он дал матерям простую, понятную книгу о том, как лечить ребятишек, не обращаясь к врачам… Знаете, сколько в год загребает тот, который вас сюда отослал?.. Тридцать тысяч! Все они связаны вот как! – мистер Ар… соединил пальцы двух рук. – Я-то знаю…
Опять закурили. Пауза охладила мистера Ар… Он постучал по столу железкой скоросшивателя. Поднялся. Кусочком прозрачной ленты подклеил к стенке слегка отставший плакат, на котором к маме и папе по зеленой лужайке бежала крепкая девочка. Мы поняли: пора прощаться…
Уровень американской медицины очень высок. Тут умеют делать сложнейшие операции. Техническое обеспечение госпиталей и научных лабораторий самое современное, самое совершенное. Среди врачей – талантливейшие люди, имена которых известны не только в США. Но все это к услугам тех, кто может платить. Если же денег нет, милосердная медицина (а такой ей полагается быть) к человеку глуха. Вот случай.
В городе Хьюстоне штата Техас умер Хуан Уресте, мальчонка одного года. Ребенок, не унимаясь, метался и плакал. Отец, подозревая болезнь, схватил его на руки и побежал в госпиталь.
– А деньги у вас есть? – спросили отца в регистратуре.
Отец протянул несколько долларов – все, что у него было.
– Этого недостаточно, – сказали отцу, – обратитесь в больницу для бедных.
Больница для бедных была в двенадцати милях. И мальчик по пути туда умер. Отец держал его на руках и плакал. Сцену эту увидел проезжающий мимо журналист. Случай получил огласку: «Если наши больницы отказываются принять умирающего ребенка лишь потому, что у его отца нечем заплатить, значит, что-то неладно в нашем обществе».
Там же, в Техасе, в маленьком городишке Гроутоне (115 миль от Хьюстона), произошел другой случай. Примерно год назад в местной аптеке сидел проезжий турист и рассеянно потягивал кока-колу со льдом (напомним: аптеки в США – одновременно закусочные). Неожиданно дверь распахнулась – внесли человека с переломом ноги. Рана была открыта и кровоточила. Никто не знал, что делать. И тут поднялся проезжий. Вместе с аптекарем он умело наложил шины и сделал укол не хуже, чем это делал старый, единственный в городке доктор, умерший месяц назад.
Из дома в дом, из уст в уста полетела хорошая новость: «В город приехал доктор! Слава богу, снова есть доктор!» И немедленно повалили больные. Доктор Браун, так назвался проезжий турист, принимал их прямо в аптеке. Пятерых тяжелобольных он посетил на дому.
– Останьтесь у нас, – стали просить горожане.
Браун остался.
Уважение к новому доктору непрерывно росло. Он брал всего лишь три доллара за прием и пять долларов за вызов на дом. Это была баснословно низкая плата. Больше того, с тех, кто был беден, доктор не брал ничего. И это вызвало подозрение. Такого врача не может быть, решили местные власти…
Пришел день, когда доктор Браун был арестован. Он оказался Фредди Брантом, бывшим сержантом парашютно-десантных войск. В 1956 году юный Фредди получил восемь лет за ограбление банка. Опыт врачевания он приобрел в тюремном госпитале, где работал санитаром…
Любопытно, что жители Гроутона не считают себя оскорбленными тем, что целый год их «лечил» человек, не имеющий даже среднего образования. Они ценили бескорыстие Фредди и сейчас не питают к нему никаких других чувств, кроме благодарности. 1400 жителей города подписали петицию, в которой содержится просьба освободить Фредди из-под ареста и разрешить ему продолжать исполнение обязанностей городского лекаря.
Жителей Гроутона можно понять. Городишко опять без врача. Да и если появится доктор, шансов ждать от него бескорыстия Фредди ничтожно мало. Частные врачи в Америке держатся крепко спаянным кланом, в котором бескорыстие предосудительно. Недавно юристы сената США сделали вывод (приводим его в изложении Джека Андерсона из газеты «Вашингтон пост»): «Частные врачи обирают пациентов, кладут себе в карманы огромные суммы денег… Общества, которые возглавляют преуспевающие медики, разрослись во многих городах США в своего рода монополии. Они немедленно выводят из своего состава врачей, пытающихся создать недорогостоящие лечебные центры. В результате такой блокирующей политики больной американец среднего достатка должен идти к частному врачу или обращаться в клинику, где за каждый вид лечения взимают отдельную плату». Далее Джек Андерсон приводит факты обследования рабочих сахарной плантации в штате Луизиана. «У 107 рабочих обнаружены опухоли, сердечно-сосудистые расстройства, язва, артрит и многие другие заболевания». Никто из них не лечился. «Они знают, что не в состоянии позволить себе лечиться, так как получают медицинский счет, который не в силах оплатить».
Вот почему жители Гроутона написали петицию с мольбою вернуть им Фредди.
От выстрела до выстрела…В багаже из Москвы у нас была вещь, в путешествии очень нужная. Но ее скрепя сердце в Вашингтоне пришлось отложить. Фоторужье… Это телеобъектив с фотокамерой, оборудованной для удобства прикладом и спусковым механизмом. Этой штукой снимают все, к чему трудно приблизиться: зверей, птиц и людей, если не хочешь беспокоить близким присутствием. Владелец ружья не раз убеждался в удобствах этой, правда, немного громоздкой системы. Но в Вашингтоне, как только ее увидели, в один голос сказали: «С ума сошел! Тебя кокнут, не успеешь даже поднять эту штуку. В порядке самозащиты кокнут…» Прислушаться было к чему. Владелец фоторужья вдруг особенно ясно увидел: инструмент очень сильно напоминал хороший боевой автомат. В момент укладки дорожного снаряжения в комнату вбежал младший Стрельников:
– Папа, опять стреляли!
Мы кинулись к телевизору. Пожилой комментатор, не скрывая волнения, говорил: «Только что на предвыборном митинге в городке Лорел стреляли в губернатора Алабамы Уоллеса…»
Журналисты в Америке очень оперативны, тотчас же мы увидели митинг в торговом центре, говорящего губернатора, сумятицу. И вот уже кандидат в президенты распростерт на земле. Крупным планом искаженное болью лицо. И еще лицо крупно, тоже искаженное болью, – полицейские избивают белокурого парня. Мгновение выстрела было коротким. Обычный ход киноленты делал его почти незаметным. Но техника может все! Нужные кадры остановили, увеличили до предела. И вот мы видим руку с поднятым пистолетом. Видим Уоллеса, глотнувшего воздух открытым ртом. Телекомпания, счастливая обладательница сенсационной пленки, показала сцену убийства еще и еще. Утром к драматическим кадрам добавились новые: удрученное горем лицо отца – «мой сын был хорошим, спокойным парнем…». В телестудиях спешно были просмотрены кинопленки всех претендентов на президентский пост. Опять сенсация: белокурый парень в очках оказался на каждой пленке. Поначалу думали: парень метил в откровенно расистскую личность. Теперь было ясно: искал удобного случая убить любого из претендентов. Зачем? На этот вопрос уже в тюрьме 20-летний Артур Бремер ответил спокойно: «Теперь хоть что-то в жизни я сделал…»
В который раз Америка содрогнулась. Телевидение и газеты в эти дни вели счет «знаменитым» убийствам. Вспомнили братьев Кеннеди, Мартина Лютера Кинга… Теперь Уоллес. А завтра? Заглянули назад поглубже – оказалось, стрелять президентов в Америке – дело обычное, традиционное. Покушались на Рузвельта, с галерки конгресса стреляли в Трумена. Президент Уильям Мак-Kинли в 1901 году был застрелен в упор, стрелял человек, которому президент протягивал руку, здороваясь. Говорили газеты о Линкольне… За сто лет с 1865 года каждого третьего президента Соединенных Штатов покушались убить. И каждый пятый убит. Газеты гадали, как лучше сберечь политических лидеров. Вывод такой. Время рукопожатий и открытых общений с людьми кончилось. Если на митинг пускать даже одних полицейских и одетую в штатское платье охрану – гарантии безопасности все равно нет. Остается одно лишь средство общения – телевидение.
Но в эти дни говорили не только о крупных личностях. Напомнили об убийствах ежедневных и ежечасных. Ограбления, месть, расистская ненависть, подозрительность, конкуренция, убийства из желания просто убить, убийства, чтобы прославиться, убийства из-за привычки к убийствам. Мотивов много. Примеров тоже.
В Чикаго бывший моряк Ричард Спек убил восемь медицинских сестер. В столице Техаса Остине морской пехотинец Чарльз Уитмен с башни университета щелкал людей на площади, как воробьев, – 14 раненых, 40 убитых…
У дома писателя, автора детективных романов Джесси Форда (поселок Хамболдт в штате Теннесси), остановился автомобиль. Писатель вышел и выстрелил. И убил невинного человека. Мотив? «У меня было подозрение, что хотят застрелить сына…»
Перечислять все это можно до бесконечности. Мальчишки в Нью-Йорке убили продавца в магазине за то, что подал им не тот пирог. В Чикаго в автобусе гражданин с помощью выстрелов «уговаривал» водителя остановиться там, где гражданину хотелось выйти. Пишут: «В водителя не попал, но ранил нескольких пассажиров». В мелкой дорожной ссоре муж застрелил жену. «Домовладелец схватил винтовку и уложил человека, рассеянно кинувшего коробку от сигарет на чистый лужок перед домом». Стрельба идет в школах. В городе Балтиморе после одной перестрелки полиция отобрала у школьников 125 пистолетов…
Сами блюстители законности держат оружие наготове. Два любопытных факта. В дом к одному известному вашингтонцу постучались два репортера. Открывший двери хозяин стоял с пистолетом. Кто же во всеоружии встретил гостей, не предупредивших о визите? Председатель Верховного суда США Уоррен Бергер. Об этом символическом эпизоде много писали. Куда же дальше – сам верховный судья с пистолетом! До выстрелов в доме большого судьи не дошло. Но бывает, что даже официальное правосудие вершится с пистолетом в руках. Вот заметка из «Тайма». «В зале детройтского Дома правосудия адвокат, доказывая невиновность подзащитного, прибег к довольно необычному аргументу: вытащил из кармана пистолет и направил его на судью. У судьи в тот день не оказалось револьвера, который обычно он носит всегда с собой, но трое полицейских, успев выхватить оружие, застрелили адвоката…»
Показывая время от времени лежащего в постели Уоллеса (тот мучительно улыбался: «Я продолжаю борьбу»), телевидение и газеты так и сяк обсуждали проблему. Назывались не только убийства, но и множество преступлений, совершенных под прикрытием пистолета. «В парке под Вашингтоном жену изнасиловали на глазах привязанного к дереву мужа». «Действует „Клуб 12-ти“. В него принимаются те, кого грабили не менее двенадцати раз». Нашли рекорд: в Балтиморе живет человек, лавчонку которого грабили сорок раз. И тут же, почти со смешком, под заголовком «Не повезло» свежая новость: «Утром у Эдварда Фримена на пути в магазин отняли четыре доллара. В полдень с угрозой пристрелить отняли торговую выручку. Вечером от полицейского участка, куда Фримен пришел заявить, угнали его машину».
Это ежедневная хроника. А вот статистика. За семь месяцев 1972 года почти миллион американцев стали жертвами нападения со стороны грабителей, насильников и убийц. Только в Нью-Йорке за семь месяцев 1972 года было совершено 1155 убийств, несколько сот изнасилований и несколько десятков тысяч грабежей с применением физической силы и оружия. За последние десять лет число убийств по стране в целом возросло на 70 процентов, изнасилований – на 113 процентов, вооруженных ограблений – на 212 процентов.
Что за этими цифрами? Прежде всего страх населения. В каждом городе есть районы, где люди по вечерам не рискуют выйти на улицу. Женщины боятся входить в лифт с незнакомым мужчиной. Секретарши и стенографистки городских учреждений в Вашингтоне, задержавшиеся на службе до темноты, боятся перебежать улицу до стоянки такси, даже если стоянка находится наискосок от здания конгресса.
Страх не оставляет людей и дома. Пожалуй, одна из самых процветающих сейчас в США отраслей промышленности – изготовление хитроумных замков и электронных приборов, поднимающих тревогу. Многоквартирный дом, в котором расположен корреспондентский пункт «Правды», охраняют восемь телевизионных камер. Восемь экранов, расположенных перед глазами двух постоянных дежурных, показывают, кто где идет. В двери каждой квартиры вмонтирована сирена. С наступлением темноты по коридорам дома ходит дюжий охранник, вооруженный пистолетом и деревянной дубинкой. В руках у него портативный радиоприемник-передатчик для вызова подкрепления.
Но за дверями с чудо-замками и сиренами все время не просидишь. Полиция советует: выходя на улицу, кладите в карман хотя бы десятку – откупиться от уличного грабителя. Иначе он разобьет вам голову. Растет число курсов, где безусые парни и седые матроны с одинаковым усердием изучают искусство карате и дзю-до. Не дремлет реклама. Женщинам предлагают носить на запястье руки изящный полицейский свисток, а в сумке– пульверизатор с ядовитым газом размером чуть больше тюбика губной помады. Джентльменам рекомендуют тяжелую трость, а лучше пистолет, носящий таинственное, щекочущее нервы название – «субботне-вечерне-специальный».
В дни драмы Уоллеса опять поднялась волна протестов против свободной продажи оружия. Сообщались цифры: «У населения США в данный момент 110 миллионов единиц огнестрельного оружия, из них 45 миллионов – револьверы».
Ехать в гущу вооруженных людей с фотокамерой, походившей на автомат, было, конечно, рискованно. Но за дорогу сами мы слышали выстрелы лишь два раза. Тревожный и нехороший выстрел грохнул ночью на горюй дороге штата Вайоминг в узком лесном проеме. Мы резко затормозили. Но вдруг услышали вполне миролюбивый голос:
– Не бойтесь. Это я стрелял. Винтовка спрятана…
В свете фар у дороги стоял бородатый пожилой человек. Понимая деликатность момента, старик держал руки кверху – по-фронтовому. Оказалось, стрельнул старик – себя подбодрить. Дорога была глухая. Машина сдала. Старик не знал, что с ней делать. И стрельнул, пугаясь окружавшей его темноты. Мы помочь не могли. И уехали с обещанием на ближайшей колонке о нем сказать.
И один раз мы видели руку, державшую пистолет. В штате Техас нашу машину резко прижал к обочине полицейский.
– Документы…
Мы оба послушно полезли в карманы.
– Только один!!! – Рука полицейского рванула у пояса пистолет.
Молодой, не слишком опытный малый кого-то ловил и резонно подумал, что двое вместо бумаг могут достать оружие.
Пробежав глазами наши листки, полицейский сунул свой пистолет в кобуру – двое «красных» в Техасе были ему не страшны. Он почувствовал себя даже в некотором роде неловко.
– Неужели из самой Москвы? Не берите хичхайкеров…
Хичхайкеры – это те, кто голосует возле дороги. Адрес, куда подвезти, обычно написан на обломке картона: «Я в Аризону», «Мне до Нью-Йорка». Соблазн иметь собеседника в автомобиле очень велик. Для журналиста это, возможно, лучшая ситуация откровенно поговорить – человек едет с тобой полдня, к вечеру вы расстанетесь, и потому разговор идет без оглядки. Но прошло время, когда в Америке можно было без риска сажать человека в автомобиль. Случайный пассажир может убить водителя, чтобы уже за рулем доехать в Аризону или Нью-Йорк. Сколько собеседников из-за этого потеряли! «Не берите!» Этот совет мы слышали всюду. В штате Миссисипи предупреждение было оформлено в виде дорожного знака: «Район тюрьмы. Не берите хичхайкеров!»
…В газетах портрет Уоллеса мы видели всю дорогу. Лежа в постели, бедняга силился улыбаться. Улыбалась жена губернатора. Но это были улыбки для публики. В колонках под снимками газеты со ссылками на врачей обсуждали: будет ходить Уоллес или же пули пригвоздили его к постели до конца дней? О стрелявшем и вообще о стрельбе поминалось уже мимоходом. Благородные страсти «изъять оружие из продажи!» угасли.
В городе Санта-Фе мы зашли в магазин, витрину которого украшали две пушки, крупнокалиберные пулеметы и уложенные красивыми горками гранаты-«лимонки». Магазин был большой. В нем вполне поместилась бы парочка танков. У прилавка, где были разложены пистолеты, стояли две женщины и человек шесть мужчин. Молодой продавец с волосами и бородкой Иисуса Христа держал на ладони отливавший синевой пистолет.
– Из этого он стрелял… Отличный бой.
Имя Уоллеса названо не было. Но все понимали, о чем разговор. И такого рода реклама никого не смущала. Пистолеты продавались, чтобы стрелять, отчего ж не сказать, что эта штука не подведет, и не сослаться на то, что известно всем.
У нас на глазах два пистолета купили. Мы объявили сразу, что покупать ничего не будем, но хотели бы посмотреть, если можно.
– Журналисты? Пожалуйста.
С десяток пистолетов разных систем продавец положил на прилавок. Тут был знакомый по кинофильмам массивный «кольт», была вполне боевая «игрушка» для маленькой женской руки. И была штука, из которой не то что человеческий череп, танк продырявишь. Цены различные: весьма доступная – 110 долларов, умеренная – 200—300 долларов. «Тяжеловес», украшенный перламутром, стоил полтысячи долларов. У стойки рядком стояли винтовки с оптическим прицелом и с простой мушкой. Мы подержали в руках одну.
– Можно убить оленя, а можно и человека?
Продавец улыбнулся.
– Само оружие не стреляет, джентльмены. Убить можно и кирпичом.
– Однако в Уоллеса не кирпич кинули…
Продавец вежливо улыбнулся.
Нам было показано все, что имел магазин, вплоть до стрелялки газом, замаскированной под авторучку.
– Лучшее средство обороняться. Направляйте в лицо – и пару часов нападающий будет лежать.
– А нападать с этой штукой разве нельзя!
Продавец вежливо улыбнулся…
В Вашингтоне мы завели разговор об оружии и торговле оружием с человеком, который проблему хорошо знал.
– Сделать что-нибудь трудно. Во-первых, фабриканты оружия – у них огромное производство. Во-вторых, много американцев запрет не одобряют. Люди считают: грабитель, убийца все равно оружие раздобудет. А чем защищаться? Возьмите наш Запад. Там, сами видели, ферма от фермы – полдня езды. Какая полиция защитит человека? Только сам. Ну и структура жизни. Много вражды. Бедный враждует с богатым, черные – с белыми. Оружие – часть нашей жизни. Вот, не пугайтесь, пожалуйста.
Наш собеседник полез в карман и положил на стол небольшой старенький пистолет марки «беретта».
– Ношу все время. Зарегистрирован. За восемь лет, правда, ни разу не выстрелил. И жена носит… Временами, кажется, мы привыкли. Уж куда как не сильная встряска – Кеннеди, Кинг… А что изменилось? У нас сенсации забываются скоро.
Пистолет был спрятан в карман. А разговор закончился полушуткой:
– От выстрела до выстрела. Се ля ви, как говорят французы…
