Текст книги "Земля за океаном"
Автор книги: Василий Песков
Соавторы: Борис Стрельников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)
Эльба у Миссисипи
Городок Ла-Kросс на реке Миссисипи. Раннее утро. Выносим багаж. Спрашиваем, как проехать к мосту. Дорогу нам объясняет седой но энергичный, подтянутый человек в комбинезоне служителя мотеля.
– Джентльмены, один вопрос… Я вижу, вы иностранцы. Откуда?
– Мы из Советского Союза.
– Из России?! Не шутите?.. Тогда мы должны хотя бы немного поговорить.
Выяснилось: встречавший нас в полночь, а теперь хлопотавший с пылесосом и щетками Ганс Даммин не рабочий, а сам хозяин мотеля. Вдвоем с женой они управлялись с ночлежным хозяйством, состоявшим из конторки и шестнадцати номеров…
Что успевают сказать друг другу незнакомые до этого люди за полчаса, сидя на лужайке возле дороги? Двое русских сказали, кто они, зачем в Америке и куда едут, В свою очередь, американец норвежского происхождения Ганс Даммин рассказал о житейских делах, в том числе и о том, что с этим мотелем у Миссисипи он хочет расстаться.
– Бизнес высушил душу. Ни часа не задержусь… Умные люди советуют этот мотель продать и выстроить новый. Но я решил: хватит! «Чудак…» А я улыбаюсь – может, я-то как раз мудрец. Прыгнуть с этой чертовой карусели – хотя бы остаток жизни прожить без гонки. Буду ловить окуней в Миннесоте, комаров отпугивать буду дымком этой трубки.
Свой взлелеянный план Ганс Даммин, как видно, поверял уже многим. Теперь он смотрел, как двое русских понимают его решительный шаг. Главным зерном разговора, однако, были не эти заботы преклонного возраста, а воспоминания молодости, как видно, более приятные для Ганса Даммина, чем предстоящая ловля рыбы.
– Знаете, почему я вас задержал?.. Уловил знакомое слово, когда вы клали вещи в багажник. Думаю: где же я слышал? Вспомнил в последний момент: Эльба!
О встрече на Эльбе и говорили главным образом трое людей в то раннее утро.
– Память – штука дырявая. Но главное помню. Война кончалась. Были мы молоды и чувствовали себя победителями. Эльба текла спокойная. Переплывали ее на чем могли: на связанных бревнах, на лодках, кое-кто даже вплавь… Цвела сирень. Это была, возможно, лучшая весна из всех, какие я прожил. Ваши ребята мне очень понравились. Встретились мы, как встречаются люди, сделавшие общее и хорошее дело. Менялись на память часами, сигаретами и всем, что могли отыскать в солдатских мешках и карманах. Пели песни. И пили в тот день, конечно, не одну только воду. Вот так же, как и сейчас, помню, сидели на берегу. Пустили в воду немецкую каску и выстрелами потопили ее… Один из ваших говорил по-английски. У другого помню фамилию: Савенко. Тоже, как я, шофер. Три раза был ранен. К Эльбе доехал от Сталинграда… – Ганс Даммин выбил трубку. – У вас, я тоже смотрю, рука… Осколок, пуля?.. Да, они умели стрелять… Ну вот и все. Надеюсь, вы не жалеете, что задержались?.. Мне тоже приятно было сказать вам это. Счастливого пути!..
Знакомство в Ла-Кроссе запомнилось… Не каждый встречный в Америке знает, что было на Эльбе в 1945 году. Война с фашизмом в памяти американцев, мы убедились, занимает место довольно скромное в сравнении с тем, что помним мы о войне. 9 мая числу национальных праздников тут не причислено. Этому есть причины. Многое в годы «холодной войны» предавалось забвению намеренно. И потом надо помнить: Америка была вдалеке от сражений. Всего две бомбы взорвались на ее территории (японцы пустили их на воздушных шарах). Лимит на шоколад и бензин – это, пожалуй, все, чем нарушилась обычная мирная жизнь.
Американцы чтут память погибших в боях с фашизмом. Но братских могил в Америке нет. Каждый человек похоронен отдельно. 291 557 погибших… Эти цифры американцам кажутся очень большими. Немногие знают, что мы потеряли в той же войне двадцать миллионов людей. Американцы не знают, что 1700 наших городов было разрушено. А деревень! А отдельных домов!.. В Америке вышло огромное число книг о войне. Сделано множество фильмов. Статьи, мемуары… Но это все рассказы, свидетельства чего-то бывшего вдалеке. В Америке не горели дома, не плакали дети над убитыми матерями… Нынешнее молодое поколение американцев о войне с фашизмом часто не знает совсем ничего. Из пятнадцати молодых людей, специально спрошенных нами, только один (студент Висконсинского университета) сказал, что «Сталинград – это место в России, где во время войны с Гитлером произошло что-то важное». Остальные на вопрос: «Что такое Сталинград?» – простодушно пожимали плечами: «Не знаю». Опрос, проведенный самими американцами, показал: шестнадцать процентов студентов считают, что Советский Союз воевал на стороне Германии и Японии против США… Согласитесь, встреча с Даммином на таком фоне сердечно тронула и запомнилась. Позже в разговорах с американцами Эльба вспоминалась не один раз как символ сотрудничества в благородном деле.
В Москве фотографию Ганса Даммина мы показали военному корреспонденту «Правды» Александру Устинову, снимавшему встречу на Эльбе.
– Не встречали этого человека?
– Вряд ли. Встречи ведь были во многих местах реки Эльбы, Но все было действительно так, как вспоминает мистер Даммин. Переправлялись в ту и в другую сторону на паромах, плотах, на лодках… На «кукурузнике» я прилетел на Эльбу в расположение 58-й гвардейской дивизии 1-го Украинского фронта. Мне сказали: накануне наши разведчики, переправившись через реку, установили связь с американцами. 25 апреля ожидалось «официальное» появление американцев на нашем берегу… Подплыл паромчик – дощатый помост на двух резиновых лодках, – и с него к нам на берегах сошли шесть боевых, слегка смущенных ребят. Каски, обтянутые маскировочной сеткой, обмундирование походило на лыжные костюмы. Винтовки. На поясе пистолеты. Им дружно протянули руки, помогая сойти на берег. Девушки из санчасти подбежали с букетами. Ну и началось все, как рассказывал вам Даммин…
Для меня это был тоже очень радостный день. Снимал, не жалея пленки. К вечеру появилось человек двенадцать американских корреспондентов и новая группа военных во главе с командиром 69-й американской дивизии Э. Райнхардтом. Гостей встречали наши солдаты, офицеры и генерал Владимир Васильевич Русаков. Торжества продолжались как рассказывали потом, долго. Я же на «кукурузнике» немедленно полетел в штаб и сразу связался с Москвой. «Снимал, – говорю, – встречу на Эльбе». – «Голубчик, немедленно прилетайте. Это историческое событие», – сказал мне редактор «Правды» тех лет Петр Николаевич Поспелов. Мне выделили двухмоторный бомбардировщик, и через три часа я уже был в Москве… Помню, с каким интересом рассматривали в тот день еще мокрую, только что проявленную пленку.
Это была прекрасная весна. Я очень рад, что есть и в Америке люди, которые помнят эту весну.
За кулисами славы
Среди людей, с которыми в путешествии нам очень хотелось встретиться, был Нил Армстронг. Мы знали, что космонавт – первый человек на Луне – ведет довольно уединенную жизнь и неохотно встречается с журналистами. Все же, обсуждая в Вашингтоне план путешествия, мы назвали город Цинциннати, где живет сейчас космонавт. Обнадеживать нас не стали, но обещали связаться с Армстронгом по телефону. Через день мы получили ответ: «Он согласился побеседовать с вами». Назван был день и час встречи.
Но в долгом путешествии все до часа рассчитать трудно. Дорожный график нарушился. И в Цинциннати мы прибыли с опозданием на день, к тому же в самое неудачное время – к вечеру в пятницу. Без всякой надежды мы позвонили по нужному телефону и получили ответ, какой и следовало ожидать: «Нил уехал за город и будет утром в понедельник». Чтобы окончательно не расстраивать график, в Цинциннати мы задержались всего на час. Из Вашингтона мы послали Армстронгу письмо с объяснением огорчительной неудачи и с просьбой поправить дело. Поправить дело, как нам казалось, довольно просто. Мы приложили к письму шестнадцать вопросов и просили на них ответить. Разумеется, мы сознавали, что задаем космонавту работу – большинство вопросов не предполагало ответов «да» – «нет», но мы тогда недостаточно хорошо представляли что от подобных расспросов космонавт уже имел время устать.
Вот что нас интересовало. (Приводим лишь часть вопросов.)
1. Чем заняты Вы сейчас? Почему именно город Цинциннати выбрали местом работы и жизни? Пожалуйста, несколько слов о работе, о Вашей семье, об интересах и увлечениях, лежащих за кругом трудовой деятельности.
2. Ценности жизни… В чем, по Вашему мнению, они состоят?
4. О Вас говорят как об идеальном американце. Как Вы относитесь к этому? Какие свои человеческие слабости Вы рискнули бы назвать?
5. Что Вы приобрели, побывав на вершине достижимого человеком? И есть ли при этом какие-либо чисто человеческие потери для Вас?
6. «Человеку надо всю жизнь идти. Остановиться – значит умереть…» Разделяете Вы эту мудрость? Если да, то какая достойная цель сейчас придает Вам силы, какую вершину тут, на Земле, Вы хотели бы одолеть?
7. Ваши друзья по лунному путешествию – Эдвин Олдрин и Майкл Коллинз… Как сложилась их жизнь после полета? Чем они заняты теперь? Соединяют ли Вас на Земле часы, проведенные на Луне и на путях к ней?
13. В Советском Союзе многие видели сходство биографий, характеров, даже внешности Гагарина и Армстронга. Вы понимаете, как дорог для нас Гагарин. Какая черта этого человека нравилась лично Вам больше всего? За каким занятием 12 апреля 1961 года застало Вас сообщение о полете Гагарина?
14. Что Вы думаете о потеплении американо-советских отношений? Как Вы оцениваете перспективы сотрудничества в космосе?
Ответ из Цинциннати пришел через месяц:
«Мистеру Василию Пескову.
Мистеру Борису Стрельникову.
Джентльмены, я получил ваше письмо.
Возможно, вы знаете, что с тех пор, как я работаю в университете, я ограничил мои беседы с представителями печати редкими пресс-конференциями.
Я верю, что смогу наслаждаться нормальной жизнью только в том случае, если не буду публично рассказывать о моих личных ощущениях и отвечать на тысячи разнообразных вопросов журналистов. Поэтому я не отвечу и на список ваших вопросов. Не обижайтесь, точно так же я говорю и американским журналистам.
Мои самые лучшие пожелания вам в продолжении доброй деятельности.
С уважением
Нил Армстронг, профессор».
Письмо не принесло того, что мы ожидали. Но хорошо уже то, что мы получили отклик (можно себе представить почту знаменитого человека!). Мотивы такого ответа сомнений не вызывают.
Нил Армстронг, первым из людей ступивший на Луну 21 июля 1969 года, стал профессором и, поселившись на родине, в штате Огайо, читает курс астронавтики в университете города Цинциннати. Судя по печати, Армстронг считает, что нашел подходящее убежище от «перегрузок внимания». Принцип «я просто человек, оставьте меня в покое» помогает ему жить обычной человеческой жизнью.
Его спутник по высадке на Луне полковник Эдвин Олдрин исповедует ту же мысль. Но его дальнейшая судьба не лишена драматизма. Послелунная биография Олдрина содержит многое из того, что мы хотели узнать у Нила Армстронга. Мы вернемся к Эдвину Олдрину после короткой справки о том, как сложилась жизнь семи других космонавтов. По американским стандартам успеха впереди всех, кажется, Алан Шепард. Он по-прежнему служит в НАСА и к тому же, умело распорядившись капиталом известности, стал миллионером.
Скотт Карпентер оставил космонавтику, увлекшись исследованиями подводного мира, и, как считают, нашел второе призвание.
Джон Гленн не прекращает попыток сделать политическую карьеру.
Фрэнк Борман и Джеймс Ловелл стали администраторами. Их деятельность с космонавтикой не связана: Борман – вице-президент авиационной компании, Ловелл – вице-президент фирмы строительных материалов.
Институтом внечувственных восприятий (парапсихологии) руководит участник полета Луне на «Аполлоне-14» Эдгар Митчелл.
Спутник Армстронга и Олдрина на корабле «Аполлон-11» Майкл Коллинз (он «дежурил» на окололунной орбите и ждал возвращения товарищей) возглавляет Музей космических исследований.
Необычную стезю избрал для себя Джеймс Ирвин, пробывший на Луне 67 часов. Джеймс занят богоискательством и стал во главе созданной им религиозной секты. Считают, что этому способствует состояние здоровья – Джеймс перенес инфаркт. Поражение сердечных сосудов дало знать о себе на Луне, но теперь выяснилось, что Ирвин был болен еще до полета, однако врачи проглядели болезнь. В своей недавно вышедшей книге «Навстречу ночи» космонавт не говорит, чувствовал ли он какие-нибудь признаки недуга. Но он, безусловно, знал, что малейший намек на дефект коронарных сосудов сердца – это немедленное исключение из команды, приготовленной для полета. «На Луне я молился», – признается Джеймс Ирвин. В книге он пишет, что много раз жалел о выбранном пути. «Надо было бы стать пилотом авиационной компании. Я же сделался летчиком-испытателем, а потом астронавтом».
Но самое большое послелунное потрясение выпало на долю Эдвина Олдрина. Эта история сводит космонавта с Олимпа сверхчеловеков, и сами они, похоже, рады тому. Космонавты хотят, чтобы о них думали и судили как о людях обычных, способных заблуждаться, как о людях, имеющих слабости, уязвимых несправедливостью, фальшью, обидой. «Мы люди – и не более того», – сказал один космонавт. Эдвин Олдрин подтвердил это своей исповедью.
Через два года после возвращения с Луны Олдрин почувствовал, что нуждается в помощи психиатра. «Я начал постепенно расклеиваться, – признается он. – Иногда я фактически не мог работать, не мог чувствовать себя собранным». Сохраняя все в тайне, под предлогом лечения давших о себе знать старых ранений, из Калифорнии полковника отправили в техасский госпиталь ВВС. Тайна, однако, тайною не осталась. Поползли слухи о благополучии с «Лунным человеком №2».
От нервного срыва (так было квалифицировано заболевание) Олдрина излечили. Но тень вмешательства психиатров оставалась и беспокоила космонавта. В это время Олдрин командовал школой летчиков-испытателей. Посчитав, что для этой должности он скомпрометирован, Олдрин подал в отставку и попросил досрочную пенсию. Отставку приняли. Пенсию назначили. Национальный герой США некоторое время рекламировал по телевидению немецкие автомобили «фольксваген». Сейчас с женой, тремя детьми и полдюжиной животных он поселился в уединении. «Дополнительный хлеб» к пенсии Олдрин зарабатывает президентством в трех маленьких фирмах.
В газетных интервью и недавно вышедшей книге «Возвращение на Землю» Эдвин Олдрин попытался осмыслить происшедшее с ним. Его признания – искренний человеческий документ, позволяющий глянуть за кулисы успеха, – не роняют человека, не умаляют свершенного им. Напротив, мы видим решительный шаг отряхнуть с себя путы условностей, фальши, сойти с пьедестала, на котором человек рискует при жизни забронзоветь. Исповедь Олдрина вызвана, правда, драматическими для него обстоятельствами. Будь все «о’кэй», мы бы, возможно, и не узнали всего, что чувствовал герой, оказавшийся на виду всей планеты. В этом смысле исповедь Олдрина – важный человековедческий документ.
Прилунение двух землян наблюдали у телевизоров, как считают, примерно 528 миллионов людей, «Никто из них не мог знать, что там, на Луне, меня подвели почки, – пишет Олдрин, – и только благодаря специальному устройству костюма я не почувствован себя мокрым. Этого никто не мог знать. Это знал только я один». Олдрин рассказал о многом, чего люди не видели на экранах телевизоров и на глянцевых обложках журналов.
«Нас преподносили как идеальных, настоящих американцев. Против настоящих не возражаю. Но идеальные… У нас, как у всех, были свои проблемы. Давила необходимость выделиться. Давили передряги внутренней политики и соперничества. Вражда в космической программе была точно такой же, как и везде». Комментируя эти слова, журналисты находят, что самый большой триумф в жизни Олдрина был омрачен тем, что вопреки ожиданиям не ему, офицеру, а штатскому человеку поручили первому ступить на Луну. «Олдрин много не говорит об этом, но, кажется, это является одной из причин его психического слома».
Сам Олдрин считает: до приводнения все было хорошо, все было по человеческим силам, хотя трудности преодолены неимоверные. «Но с момента, когда мы вернулись на Землю, – говорит он, – моя жизнь перевернулась с ног на голову. И с этого все началось».
«Мы стали какими-то рекламными персонажами, парнями, которые должны посещать те или иные собрания и банкеты. Мы стали людьми, рекламирующими космическую программу, мы перестали быть космонавтами в техническом смысле слова, когда закончили послеполетный карантин». С особым огорчением Олдрин говорит о послелунной «рекламной поездке по миру» – 23 страны за 45 дней. «Однажды ночью в отеле Жоан (жена Олдрина) серьезно спросила меня: „Я знаю, в каком мы городе, но как называется эта страна?“
«Длительный карантин после возвращения с Луны был раем по сравнению с тем, что происходило теперь… В тот день, когда я должен был обратиться к конгрессу, я находился в состоянии оцепенения. Я предпочел бы снова лететь к Луне, чем исполнять роль знаменитости. Единственные микрофоны, которые мне нравятся, – это микрофоны в кабинах самолетов или космических кораблей. Я бормотал штампованные фразы. Мне было не по себе. Но я обязан был улыбаться и выглядеть таким, каким меня хотели видеть…»
В таком же положении, рассказывает Олдрин, оказались все близкие космонавтов – матери, жены, дети. Они не были подготовлены ко всему, что на них мгновенно обрушилось. Перед домом дежурили репортеры с фотоаппаратами и телевизионными камерами. Они караулили каждый шаг, ждали какого-нибудь случая. Жить под таким наблюдением было невыносимо тяжело, но приходилось выходить к этим людям и говорить: «Я взволнована, горда и счастлива». Моим детям надо было примириться с тем, что улыбающийся безупречный человек, которого они видят по телевизору, и этот измученный невнимательный мужчина, который иногда приезжает домой провести пятницу со своей семьей и в 8 часов уже ложится спать, – это их отец… Помню, однажды мне в руки попался номер «Лайфа». Журнал купил право на публикацию наших рассказов и материалов о наших семьях. Тут были счастливые, довольные жены и дети и мужья, гордо стоящие рядом. Я читал статью и думал: «Если бы это действительно было так…»
«Пока я служил в НАСА, мы не давали без разрешения и обработки ни одного интервью и ни строчки не могли написать. Даже семейные фотографии визировались в нашем пресс-центре. В течение нескольких лет создавались безупречные образы героев. Космонавты – это супермены, это образцовые во всех отношениях люди: железное здоровье, прекрасные помыслы – воплощение всего лучшего. Правда состоит в том, что не все мы были такими».
Полковник Олдрин считался одним из наиболее подготовленных космонавтов. Он служил в ВВС, потом изучал космонавтику в Массачусетском технологическом институте и получил ученую степень доктора за работу по технике стыковки космических кораблей. Олдрин лучше других владел электронно-вычислительной техникой. Обширные знания и редкое самообладание выдвинули его в число первых людей для Луны. Со своей миссией Эдвин Олдрин справился блестяще.
Все, что после полета началось на Земле, застало человека врасплох. Он попытался искать убежище а ВВС, которым отдал годы молодости. Тут он надеялся окунуться снова в работу и «двигаться, а не стоять». Однако расчеты не оправдались. Бремя известности преследовало, мешало вести дела, как они того требовали. Ему отказывают в присвоении очередного воинского звания бригадного генерала, на которое он рассчитывал и которое считал для себя престижным. Ошибки в личной жизни, сожаление и чувство вины усугубили положение. «Я заметил, что действую не на своем обычном уровне. Ранее я всегда знал, что мне делать, а теперь стал нуждаться в том, чтобы мне указывали и говорили, как поступить. А жизнь свое требовала. Слишком велика была конкуренция, чтобы позволить себе отстать. Я почувствовал, что болен. Всякого рода успокоительные пилюли, на которых я пытался жить, не помогали, и я обратился к врачам и к своему командиру. Я сказал, что нуждаюсь в психиатрической помощи!»
Перед отлетом в госпиталь Олдрину стало совсем плохо. Он вспоминает, что в то время, как его жена и врач, который должен был сопровождать его в Техас, «упаковывали чемоданы, я стоял в дверях, мучительно стараясь понять, кто эти люди и какое отношение они имеют ко мне».
Теперь стало известно: Олдрин был первым, кто в полете «видел молнии», даже с закрытыми глазами. Ученые посчитали, что это связано с космическим излучением, и предположили, что оно могло повредить мозговые клетки, расстроить мыслительный аппарат. Однако медицинское обследование и лечение психиатров не подтвердили это предположение. Было выяснено: глубокая депрессия вызвана не космическими явлениями, а вполне земными и хорошо известными перегрузками. Они оказались чрезмерными даже для очень сильного человека.
Полковник Олдрин принял решение уйти с «залитой прожекторами сцены». В 1972 году он объявил об этом и сказал, что считает себя обязанным написать об опыте жизни честную книгу. «Скажу откровенно, это не будет похоже на рассказы в журнале „Лайф“. Эдвин Олдрин написал свою исповедь. Ее назначение он определяет так: „Рассказав о своих проблемах, я, может быть, внушу кому-нибудь мужество взяться за проблемы, которые, конечно, есть у каждого человека, а также, возможно, предостерегу людей от неверных шагов“.
Таков человеческий постфактум одного из самых дерзновенных путешествий, когда-либо предпринятых людьми.
