Текст книги "В погоне за тайной века"

Автор книги: Василий Пасецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

А в 1826 году исполнилась его мечта о новом кругосветном плавании. Его назначили (опять же по настоянию Головнина) командиром шлюпа „Сенявин“. [230]230
  ЦГИАЭ, ф. 2057, оя. 1, д. 443, л. 6. Первоначально предполагалось назначить командиром шлюпа «Сенявин» другого офицера, а Литке послать на промер Аландских шхер. «Но Василий Михайлович за меня заступился, – писал Литке Врангелю, – и наконец назначили в поход».


[Закрыть]Он должен был доставить груз в Уналашку, а затем заняться описью северо-восточного побережья России. В частности, он должен был исследовать все заливы „Земли чукочь и коряков“, Анадырское море и Олюторский залив, который не был осмотрен со времен плавания Беринга.

Ф. П. Врангель.

Публикуется впервые Из коллекции Центрального Военно-Морского музея.

Себе в спутники он упросил дать Николая Завалишина. Добивался, чтобы назначили брата Александра, но ему отказали „под предлогом, что он замешан был вместе с экипажем в историю 14 декабря“. [231]231
  Ф. П. Литке.Путешествие вокруг света на военном шлюпе «Сенявин». М., Географгиз, 1948, стр. 8. (Дальше: Ф. П. Литке.Путешествие на шлюпе «Сенявин»). В этом плавании участвовал сын И. Ф. Крузенштерна – будущий полярный исследователь Павел Иванович Крузенштерн.


[Закрыть]

11 июня 1827 года шлюп „Сенявин“ прибыл во внутреннюю гавань Ново-Архангельска. Сдав груз и исправив повреждения, путешественники направились к Камчатке, производя по пути опись Алеутских островов. Зиму 1827/28 года экспедиция плавала в тропической зоне Тихого океана, изучая Каролинский архипелаг.

Лето 1828 года Литке предстояло посвятить исследованию берегов Камчатки и Чукотки. Прежде всего он осмотрел остров Карагинский. Вблизи него, по утверждению местных жителей, имелась гавань, к берегу которой якобы приближались киты. Если бы она оказалась пригодной для отстоя судна, то Литке смог бы остаться здесь до поздней осени и заниматься исследованием берегов Камчатки.

„Тучи комаров необыкновенно затрудняли эти работы, – писал он об описи острова. – При астрономических наблюдениях два человека должны были беспрестанно хлестать ветками по лицу и рукам, а магнитные наблюдения невозможно было производить иначе, как разведя в палатке огонь из хвороста и торфа, едкий дым которого выгонял не только комаров, но и часто самого наблюдателя: я припомнил страдания Гумбольта на берегах Ориноко“. [232]232
  Ф. П. Литке.Путешествие на шлюпе «Сенявин», стр. 193.


[Закрыть]

Размеры острова Карагинского оказались значительно большими, чем можно было заключить по прежним картам. Гавань, которой интересовался Литке, была найдена, но оказалась мелководной и не могла служить убежищем для его шлюпа.

Исследовав небольшой остров Верхотуровский, где местными жителями был устроен своего рода заповедник для чернобурых лисиц, экспедиция направилась в Берингов пролив. 14 июля моряки достигли мыса Восточного (Дежнева) и астрономически определили его координаты. Литке беспокоило, что во время недавнего шторма была повреждена грот-мачта. Поэтому он решил зайти в губу Св. Лаврентия, где надеялся также сверить хронометры (по прежним описям Коцебу и Шишмарева) и выполнить магнитные наблюдения. Чукчи встретили путешественников очень гостеприимно. Одного из жителей Литке потрепал по щеке в знак дружбы и „в ответ получил такую пощечину, от которой едва с ног не свалился“.

„Придя в себя от удивления, – вспоминал Федор Петрович, – вижу перед собой чукчу с улыбающимся лицом, выражавшим самодовольствие человека, удачно показавшего свою ловкость и приветливость, – он хотел меня также потрепать, но рукой, привыкшей трепать одних оленей“. [233]233
  Там же, стр. 198.


[Закрыть]

Следующую остановку экспедиция сделала в Мечигменской губе, где открыла остров Аракамчечен. Путешественники не только описали его, но и посетили высокую гору Афос, с вершины которой открывался вид на Берингов пролив с островами и величественным мысом Восточным. Окутанный слабой дымкой, он казался загадочным средневековым замком, ревниво оберегающим вход в Северный Ледовитый океан.

Были положены на карту пролив Сенявина, остров Иттыгран, бухты Ратманова и Глазенапа, Пекенгей, горы Постельса и Эльпынгин, губы Ледяная и Аболешева, мысы Мертенса и Чаплина.

Ловля рыбы на Камчатке.

Встреча с чукчами.

Опись ведут спутники Литке, а сам он вместе с учеными Мартенсом и Постельсом разъезжает по окрестностям Мечигменской губы, все время общаясь с чукчами, изучая их жизнь, обычаи и обряды. Встречи проходят тепло и непринужденно. Атмосфера дружбы и доверия окружает моряков в течение всего плавания у берегов Чукотки. Литке не находит и следов „свирепости“ и „беспощадности“, о которых много писали путешественники XVIII века. Как и его недавние предшественники Коцебу и Шишмарев, он видит в чукчах равных себе людей, уважает их человеческое достоинство и радуется, увидев на груди у многих чукчей медали, которые роздали им моряки „Благонамеренного“, заходившего в эти места для покупки оленей. Чукчи, по словам Литке, так часто носят эти медали, что „изображения на многих из них едва не совсем уже сгладились“. [234]234
  Ф. П. Литке.Путешествие на шлюпе «Сенявин», стр. 198.


[Закрыть]Они говорили ему: „Нам нечего вас бояться, у нас одно солнце, и вам нечего вредить нам“. [235]235
  Там же, стр. 210.


[Закрыть]

Когда путешественники покидают пролив Сенявина, отделяющий остров Аракамчечен от материка, склоны гор покрываются первым снегом. Но хотя погода резко ухудшилась, целый месяц еще Литке занимается исследованием Чукотки, северных берегов Анадырского „моря“ и залива Креста. Только некоторые из этих мест посетил сто лет назад Витус Беринг во время своего первого плавания, и с тех пор их не видели, а если и видели, то издали. Моряки исправляют прежние карты и наносят новые пункты: мыс Столетия, в честь первой экспедиции Беринга, мыс Наварин, в честь знаменитого морского сражения, мыс Чирикова, в честь помощника Беринга…

18 августа на путешественников обрушивается вьюга» Мокрый снег одевает корабль в фантастический убор. Затем ударяет мороз, и на реях и стеньгах намерзает лед.

«Защищенные берегом, стояли мы покойно, – вспоминал Литке, – но в бездействии, тем более скучном, что окружены были самой унылой картиной в свете: перед нами изредка означались голые, снегом покрытые утесы; за кормой – кошка, также под снегом, омываемая огромными бурунами… Время это доказало нам, что осень здесь гораздо ближе, чем мы предполагали». [236]236
  Ф. П. Литке.Путешествие на шлюпе «Сенявин», стр. 221.


[Закрыть]

Чтобы скорее завершить опись залива Креста, который был гораздо обширнее, чем сначала предполагали, Литке разделил экспедицию на два отряда, которые закончили работы 5 сентября 1828 года. На долю моряков выпали и бури, и вьюги, жизнь их не раз была в опасности. Непогоды надоели и чукчам. Один из шаманов пытался заговаривать разбушевавшуюся стихию. Но ветер еще больше усилился. Литке казалось, что он унесет в море юрты вместе с их обитателями, среди которых, занимаясь маятниковыми наблюдениями, он находился более недели.

На Каролинских островах.

7 сентября 1828 года шлюп «Сенявин» покинул стоянку в заливе Креста. Бури налетали почти каждый день, угоняя валкое судно все дальше от северных областей России, исследование которых было продолжено Литке, о чем забывают упоминать многие исследователи.

Зато некоторые из них упрекают его в утрате интереса к Северу, в том, что по его вине в науке укоренилось представление о чрезвычайно трудных ледовых условиях в Карском море, что даже якобы задержало «практическое разрешение вопроса о Северном морском пути в Западную Сибирь». [237]237
  В. Ю. Визе. Моря Советской Арктики. М., Изд. Главсевморпути, 1948, стр. 101.


[Закрыть]

Но обратимся к фактам. В Центральном государственном архиве древних актов, где находится основная часть архива Литке, имеются документы (переписка с М. Ф. Рейнеке и П. И. Клоковым), из которых явствует, что Литке и Рейнеке, его младший товарищ, продолжавший исследование Лапландии и Белого моря, были организаторами Северной экспедиции 1832 года, которая состояла из двух отрядов: один должен был исследовать восточное побережье Новой Земли, второй – совершить плавание из Архангельска к устью Енисея тем самым Карским морем, которое Литке якобы считал всегда забитым льдом… Но ведь на страницах своего «Четырекратного путешествия в Северный Ледовитый океан» он говорит совершенно иное.

Хотя его собственные попытки проникнуть в Карское море не увенчались успехом, он полагал, что «несколько неудачных плаваний ни в коем случае не могут служить доказательством всегдашней ледовитости моря».

Он проанализировал прежние плавания и убедился в том, что в различные годы ледовитость Карского моря была различна: в одни годы путешественники плавали по чистой воде, в другие – встречали множество льдов.

«Причина сего удивительного различия есть та, – писал Литке, – что количество льдов в каком-нибудь месте зависит не столько от географической его широты или средней температуры года, как от стечения множества обстоятельств, почитаемых нами случайными, от большей или меньшей степени стужи, царствовавшей в зимние или весенние месяцы; от большей или меньшей жестокости ветров, в сии разные времена года стоявших, от направления их и даже от последовательности порядка, в каком они от одного направления переходили к другому, и, наконец, от совокупного действия всех оных причин». [238]238
  Ф. П. Литке.Путешествие на шлюпе «Сенявин», стр. 125.


[Закрыть]

Таким образом, почти полтора века назад Литке блестяще сформулировал идею о влиянии многочисленных природных явлений на ледовитость арктических морей, исследование которых успешно продолжают советские ученые. Эта идея способствовала развитию научных представлений о Ледовитом океане и никоим образом не могла отрицательно сказаться на исследовании западного участка Северного морского пути, тем более что единственная в первой половине XIX века попытка плавания Карским морем была организована при участии Литке.

1 августа 1832 года шхуна «Енисей» под командой лейтенанта Кротова покинула Архангельск и взяла курс на Маточкин Шар, чтобы дальше направиться в устье Енисея. И не вина Литке в том, что эта экспедиция бесследно исчезла, тем более что второй отряд экспедиции под начальством Пахтусова удачно закончил свои исследования, описав восточный берег Южного острова Новой Земли, пройдя несколько сот верст все тем же самым Карским морем. И наконец, Новоземельские экспедиции Литке послужили толчком к активизации промыслов в водах этого острова, что, в свою очередь, явилось своего рода подготовительным шагом к плаваниям по Карскому морю… Задержка практического освоения западного участка Северного морского пути была вызвана не чьими-то заблуждениями, а глубокими экономическими и политическими причинами. Что касается Литке, то он оказал России еще не одну услугу в исследовании Севера. Он избрал для продолжения исследований в Лапландии и Белом море Михаила Францевича Рейнеке, «этого достойнейшего и способнейшего труженика науки».

Его жизни и скитаниям посвящен следующий очерк этой книги.

ПРАВО НА ПАМЯТЬ ПОТОМКОВ

Первые шаги

Этот человек, подобно горьковскому Данко, сжег свое сердце, чтобы искры его светили всем ищущим дорогу в ночи.

Звали его Михаил Францевич Рейнеке (Рейнекен). Он родился 10 ноября 1801 года на мызе Гротгузенгоф в Венденском уезде. Его отец, [239]239
  Франц Францевич Рейнекен родился в Выборге в семье выборгского бургомистра юстиции, который затем переехал в Ригу.


[Закрыть]офицер екатерининских времен, в сражениях с турками был ранен, ему пришлось подать челобитную об отставке и поступить на службу в иркутское губернское правление. Его назначили начальником Камчатки. В Иркутске, в семье капитана артиллерии Василия Липовцева, он встретил милую девушку Марфу и сделал ей предложение. Молодые уехали на перекладных, потом на вьючных лошадях и, наконец, на судах в свадебное путешествие на далекую Камчатку.

Семь лет родители Рейнеке провели на восточной окраине России, затем еще десять жили в Иркутске, пока Франц Францевич не вышел в отставку и не уехал в Латвию, где жил его отец.

Марфа Васильевна и Франц Францевич во время беспокойной скитальческой жизни обзавелись большой семьей: у них было шесть сыновей и две дочери. Михаил Францевич был самым младшим ребенком в семье. Когда ему исполнилось 11 лет, его отправили учиться в частный пансион в Петербурге, а затем, в 1814 году, определили в Морской кадетский корпус.

Здесь он приобрел друзей – Павла Нахимова и Николая Бестужева. Он еще не знал, что эта дружба украсит его жизнь, как украсят ее тридцатилетние странствия по морям России.

М. Ф. Рейнеке.

Рейнеке был выпущен из корпуса третьим, Нахимов шестым. Их ожидали разные судьбы. Одному предстояло прославиться своими ратными подвигами в море и на бастионах Севастополя, другому – заслужить вечную признательность людей России менее известными, но не менее трудными делами – исследованиями в Белом море, на Мурмане и Балтике… Увлеченные своей страстной подвижнической деятельностью во имя флота и России, они не нашли времени жениться… А впоследствии больному Рейнеке так недоставало семейного уюта. Он чувствовал это. И когда однажды ему доложили, что один из его подчиненных офицеров просит разрешения жениться, он живо воскликнул: «Скорее, скорее пишите ему разрешение! Вот если бы я в свое время женился, то верно не был бы таким, как теперь!».

По окончании корпуса Рейнеке три года исполнял обязанности адъютанта 3-го флотского экипажа. В свободное время он старался пополнить свои знания. В те времена в Кронштадте не было библиотеки, он брал книги у знакомых офицеров. Зачитывался он описаниями путешествий, заучивал стихи Жуковского и Державина, ночами просиживал над томиком Шекспира, любил музыку, но больше всего любил море. Его волны с шумом разбивались о гранит кронштадтских фортов и звали в далекую океанскую даль, которую уже бороздили на шлюпах и корветах сверстники Рейнеке… Михаил Францевич не завидовал им. Ему было всего лишь двадцать лет, с каждым годом крепли его духовные и физические силы. Он верил, что пробьет и его час. А пока он поглощал одну книгу за другой и делал краткие записи о прочитанном в своем дневнике.

Три года кронштадтской жизни были периодом его возмужания и началом духовного расцвета. Они были озарены счастьем встреч с удивительными книгами и не менее удивительными людьми, которыми гордился русский флот… В это время созрело его решение посвятить свою жизнь изучению морей России, которые, пожалуй, за редкими исключениями, представляли собой белые пятна…

В марте 1821 года Михаил Францевич Рейнеке, несколько недель назад похоронивший своего отца, отправился в Архангельск, где в то время строились суда военного флота. Он оказался там в обществе своих прежних друзей по морскому корпусу, Павла Нахимова и Михаила Бестужева. Первый радовался переводу в самый северный порт России, второй был искренне огорчен и искал возможностей вернуться обратно в Петербург или в Кронштадт, но вскоре убедился, что в Архангельске живут не только талантливые и умные люди, но и очаровательные женщины. Михаил Бестужев писал через сорок лет, что два с половиной года службы в Архангельске он провел так, «что даже и теперь воспоминание о них есть мое лучшее достояние, потому что достояние человека, не имеющего ни настоящего, ни будущего, есть только прошедшее». [240]240
  Воспоминания Бестужевых. М.-Л., изд. АН СССР, 1951, стр. 272.


[Закрыть]

Михаил Бестужев был переведен в Архангельск раньше Рейнеке и Нахимова и чувствовал себя старожилом. Юных офицеров архангелогородцы принимали как дорогих гостей. Их приглашали на балы, вечера, званые обеды, угощали не только семгой и водкой, но и рассказами о плаваниях поморов, начиная с древних времен и до последних лет. Сетовали архангелогородцы на упадок промыслов и жаловались на неверность карт Белого моря и Ледовитого океана. На обедах пили за успех экспедиции Федора Петровича Литке, которая готовилась к исследованию Новой Земли, желали удачи штурману Ивану Никифоровичу Иванову, отправлявшемуся из Архангельска к устью Печоры для описи ее берегов…

Друзья мечтали о дерзких плаваниях, озорничали и проказничали. Эта пора осталась в жизни Рейнеке одним из самых светлых и дорогих воспоминаний. Так, спустя двадцать лет он писал своему другу Николаю Бестужеву, приславшему первые слова привета и любви из сибирской ссылки:

«Эти строки пробудили во мне, преждевременно дряхлом и хвором старике, целый рой воспоминаний прошедшей счастливой юности… Эти воспоминания сладки, как горчица и хрен, которыми лет 30 назад потчевал брат ваш Михаил маленького Петю Козина в Архангельске. Мальчик просил горчицы, его предостерегали, что это горько, но он все-таки просил. Михаил Александрович дал ему лизнуть – слезы полились у мальчика ручьем, но он твердил – хорошо, хорошо, сладко. Простите за вставку этой сказки. Она есть плод воспоминаний былой, беспечной, здоровой юности». [241]241
  Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (далее ИРЛИ), ф. 604, д. 15, л. 73.


[Закрыть]

Спустя год друзья расстались. Рейнеке на только что построенном в Архангельске фрегате «Вестовой» отплыл в Кронштадт, Нахимов отправился в странствие вокруг света на корабле «Крейсер», а Михаила Бестужева перевели в Петербург, где он вместе с Константином Петровичем Торсоном занялся составлением плана путешествия к Северному полюсу.

Но разлука Михаила Рейнеке с Архангельском, где у него завелись добрые знакомые, оказалась непродолжительной. На транспорте «Урал» он в 1823 году возвратился в полюбившийся ему северный город. Он еще не предполагал, что пройдет только год, как начнется его подвижническая деятельность по исследованию арктических пределов России.

Любознательный и добросовестный, начитанный и энергичный, юный офицер очень скоро обратил на себя внимание своих старших товарищей.

В 1824 году Рейнеке назначили в состав Беломорской экспедиции лейтенанта Демидова. Открывалась новая страница в его жизни, знаменуя начало многолетних странствий по морям России.

18 июня 1824 года на ветхом бриге «Кетти» экспедиция покинула Архангельск. У судна был тихий ход, оно зарывалось в волнах и имело большую парусность. Матросы и офицеры ругали эту старую посудину, конфискованную у архангельских портовых властей. Она не была приспособлена для исследовательских работ, особенно таких сложных, как промер Белого моря, знаменитого своей неустойчивой погодой, частыми бурями и штормами.

На протяжении уже трех столетий моряки пытались дать верное представление о нем. Но как русские, так и чужестранные карты были далеки от совершенства. На них даже простирание берегов Белого моря было далеко от истинного, не говоря о мелях, банках, шхерах и островах. На недостоверность карт жаловались и военные моряки, и иностранные капитаны, и местные поморы.

В 1756 году к исследованию Белого моря приступила экспедиция под начальством штурмана Беляева. В течение двух лет была описана значительная часть побережья, за исключением Летнего берега, который затем был схематично положен на карту капитан-лейтенантом Немтиновым. Для ее точности недоставало исправных астрономических наблюдений. Но все-таки изданная в 1770 году карта была вернее английских и голландских, хотя, по словам Ф. П. Литке, «при всем том имела она великие недостатки». [242]242
  Ф. П. Литке.Четырекратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге «Новая Земля», ч. II, СПб., 1828, стр. 146. (Дальше: Ф. П. Литке.Четырекратное путешествие).


[Закрыть]Над описью Белого моря моряки продолжали трудиться и после выхода новой карты. Большие исследования выполнили лейтенанты Григорков и Домажиров. Точность их карт соответствовала уровню развития гидрографии в конце семидесятых годов XVIII века и «превосходила верностью все прежние». Но так как карта не была основана на астрономических наблюдениях, то на рубеже XVIII и XIX веков решено было возобновить опись Белого моря. Эти работы велись в 1799–1801 годах под руководством Голенищева-Кутузова, которым затем была издана новая карта Белого моря. Однако и она оказалась несовершенной, в чем на опыте убедился Ф. П. Литке, посадивший бриг «Новая Земля» на мель в таком месте, где надлежало быть большим глубинам. Тот же мореплаватель обнаружил неверность географического положения главнейших пунктов Белого моря. Это сообщение капитана Литке послужило толчком к новым исследованиям. По его инициативе бриг «Кетти» в 1822 году был послан на промер Белого моря. Экспедиция под командой капитан-лейтенанта Длотовского из-за крепких ветров «возвратилась без всякого успеха». На следующий год капитан Домогацкий занимался исследованием двух опасных банок, лежащих на пути следования судов, «но промер Белого моря вообще далеко еще не был окончен». [243]243
  Там же, стр. 175.


[Закрыть]

Карта Белого моря.

И вот теперь бриг «Кетти» в третий раз отправляется в плавание. Им командует Дмитрий Алексеевич Демидов, только что возвратившийся из плавания в высокие широты южного полушария. Его рассказы об открытии островов и берегов ледяного континента «глубоко западают в душу» лейтенанта Рейнеке, только что вступающего на путь исследователя. Он после командира старший по званию офицер яа судне. С юношеской горячностью он ищет применения своим силам и вызывается на самые сложные и трудные дела. Михаил Францевич изо дня в день несет вахту на бриге, который, выйдя в море, встречает крепкий ветер. Судно так сильно качает на волне, что приходится у марселей взять по два рифа. Ход сразу снижается до одного узла. Туман и волнения принуждают отстаиваться за островом Жиганским и ждать, когда стихнет ветер. Только на шестой день после выхода из Архангельска удается спустить шлюпки и начать опись близлежащих берегов. Потом направляются к Трем Островам. Вот и первая новость: острова неверно положены на карту…

Демидов, Рейнеке и другие великолепно знают, что их не ждут открытия в этом «домашнем» студеном море России. Давно известны его заливы, его острова, о его бурном неистовом нраве ходят легенды, у него ненасытное «горло», в котором из года в год гибнут корабли и бесследно исчезают в морской пучине, еще не вступив на простор Ледовитого океана… Их ждет будничная неблагодарная работа моряков-исследователей, им предстоит исправить ошибки многих своих предшественников и помочь людям уверенно вести свои корабли в тумане и ночи меж опасными мелями и гранитными подводными рифами.

Все в их экспедиции буднично и просто. Им не придется писать победных мажорных реляций. Жалкой игрушкой кажется их тихоходное, валкое суденышко, которое то ощупью странствует в тумане, то отстаивается в безопасных местах в ожидании, когда прекратится буря.

Это плавание является прежде всего испытанием их терпения. Надо днями, неделями мужественно и настойчиво ждать, когда утихнет шторм, проглянет солнце и они смогут наконец на основе многократных астрономических наблюдений достаточно точно определить географическое положение приметного мыса или острова, чтобы не вводить больше в заблуждение ни своих коллег, ни архангельских поморов, ни капитанов русских и иностранных судов… Надо иметь силу не потерять веру в успех дела, когда солнце, едва показавшись среди разрывов облаков, снова скрывается и высадившимся на берег описателям для определения астрономического пункта приходится не только часами, но и сутками дрожать от холода и неистовствовать от досады, бессильно наблюдая, как густой туман пропитывает сыростью одежду, даже под защитой палатки… И так будет продолжаться в течение всего плавания. Только изредка солнце подарит исследователям свою улыбку, чтобы снова надолго исчезнуть либо в тумане, либо среди облаков.

Они ищут обозначенную на карте банку вблизи Трех Островов, но вместо нее находят большие глубины, затем определяют местоположение острова Горянкова, отстаиваются за островом Сосновец, пережидая «мокрые и дурные погоды».

Уже более месяца они странствуют по Белому морю, и только в конце июля на их долю выпадает первая удача. Они находят банку вблизи Толстого Орловского Носа и Орловской башни.

Ее промер Демидов поручает лейтенанту Рейнеке, который блестяще справляется с заданием командира. Потом снова наступает полоса ветров и туманов, якоря не в силах удержать судно. Приходится поднимать якорь и переходить под защиту берегов острова Сосновец…

Прошло шесть недель, как экспедиция в плавании. Но сделано очень мало из того огромного плана, который намечен. 1 августа, несмотря на сильную волну, приступили к промеру прибрежной части моря между Керецким мысом и мысом Конец Горы. Затем из-за ненастных погод начались странствия от Каменного ручья до реки Палицы, от Палицы к Трем Островам, а от них к банке, означенной на последней карте. Банка эта, по мнению Демидова, не являлась непрерывной, а представляла собой гряду мелей, «между которыми есть глубокие проходы…». [244]244
  Ф. П. Литке.Четырекратное путешествие, стр. 194.


[Закрыть]

Экспедиция предприняла попытку обследовать море вблизи Воронова мыса и речки Кедовки, где предполагалось существование банки, но жестокие ветры помешали морякам исполнить и это намерение. Наступила вторая половина августа. Надежды на тихую солнечную погоду не было. На смену полярному дню пришли долгие темные ночи. Море все неистовее штормило. Продовольствия на бриге оставалось всего на две недели. Демидов принял решение возвращаться в Архангельск.

«Крепкие ветры и туманы, нынешним летом почти беспрерывно продолжавшиеся, – писал Демидов, – едва дали мне время отыскать и промерить одну банку, которая по близости своей к берегу и малой глубине, конечно, есть опаснейшая для судов всякого ранга…». [245]245
  Ф. П. Литке.Четырекратное путешествие, стр. 196.


[Закрыть]

Начальник экспедиции полагал, что в Белом море имеются еще многие мелководья, которые не только полезно, но и необходимо промерить. По его мнению, со столь сложной и трудной задачей могла бы справиться большая экспедиция, снаряженная на нескольких специально построенных судах, имеющих быстрый ход и малую осадку.

Михаил Рейнеке не предполагал, что такую экспедицию будет поручено возглавить именно ему и что шесть лет подряд он будет плавать по Белому морю, исследуя его банки, мели, течения и определяя мысы, горы, устья рек, острова, названия которых в течение всей жизни будут звучать для него волшебной музыкой…

Беломорская экспедиция подчинялась Федору Петровичу Литке. Зависимость эта была чисто формальная. Трудно представить, как Литке мог давать указания экспедиции на бриге «Кетти», плавая у берегов Новой Земли. Но приказ есть приказ. Лейтенант Демидов должен был передать результаты своих исследований Ф. П. Литке. Работу по приведению в порядок журналов и составлению карт он поручил Рейнеке. Михаил Францевич теперь почти каждый день встречается с начальником Новоземельской экспедиции.

Они подружились, и когда адмиралтейский департамент, предлагавший Литке «прогуляться еще пятый раз», потребовал от него назвать кандидата в начальники новой экспедиции, он назвал лейтенанта Рейнеке.

«Вот начало тех многолетних, превосходных работ, – писал Литке в „Автобиографии“, – результатом которых были карты и лоции тех морей, до сих пор существующие». [246]246
  Ф. П. Литке.Автобиография. Зап. Академии наук, т. LVII, приложение. СПб., 1888, стр. 103.


[Закрыть]

Литке верил, что передает начатое им дело в надежные руки, и не ошибся…

Рейнеке не забыл того участия, которое Литке принял в его судьбе. Уже будучи зрелым человеком, завершив 25-летний труд о Белом море, он писал своему давнему товарищу и благожелателю:

«Почтенный Федор Петрович!

Узнал я, с каким теплым чувством приняли Вы известие о назначенной мне от Академии наук Демидовской премии. В продолжение 30 лет я привык видеть всегдашнее внимание Ваше ко мне и уверен, что Вы не сумневаетесь в моей немой, но глубокой признательности за это и в моей к Вам преданности, которую, к сожалению, не имел случая показать на деле. Позвольте же теперь душевным чувствам моим выразиться хотя словами.

Вы виновник гидрографической моей жизни, Вы были и руководителем моим в ней. Без Вас не смог бы я исполнить и того, что сделал и что снисходительные судьи признают достойным внимания, и даже награды. Я не привык к подобной оценке моих посильных трудов, и, сознаюсь откровенно, при возбужденном теперь честолюбии, нахожу приговор Академии более снисходительным, чем ожидал при самых благоприятных обстоятельствах. Если же труд мой действительно заслуживает такой высокой оценки, то все-таки Вы виновник тому». [247]247
  ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 5, л. 154.


[Закрыть]

Рейнеке не преувеличивал ни своей привязанности, ни благодарности Федору Петровичу Литке. На протяжении трех десятилетий они поддерживали добрые и сердечные отношения. Рейнеке охотно откликался на письма и приглашения Литке и был частым гостем в доме Федора Петровича. Нередко они вспоминали «старые проказы в Архангельске» и, судя по дневниковым записям Рейнеке, большинство встреч проводили приятно. [248]248
  ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 10, л. 18. По словам одного из современников, «вообще Ф. П. не чувствовал себя самим в обществе мало знакомых ему людей; в публике он почти терялся. Он был совсем другой человек в кругу близких ему людей и был бы неузнаваем для посторонних, если бы им случилось его тут видеть: тут он бывал необыкновенно прост и мил, любил всякие шутливые рассказы и разговоры и предавался часто самой беспечной веселости и гомерическому смеху. Тут, в присутствии его, не было ни малейшего стеснения ни для какого возраста. Для близких к нему людей препровождение с ним времени было пленительно: легкие и веселые разговоры всегда перемежались серьезною беседою о новых открытиях в науке, новых книгах, событиях дня. Уходя из гостеприимного дома Федора Петровича, всегда каждый чувствовал в уме и сердце серьезный след его глубоких мыслей и чувств. Продолжительные беседы с ним наедине, в которых он говорил о своей жизни, переполненной всеми историческими и умственными движениями нашего века, об исторических личностях, близко ему известных, – беседы, в которых он раскрывал всю свою возвышенную душу, – оставляли в каждом самые глубокие впечатления». ( В. П. Безобразов.Федор Петрович Литке. Приложение к тому LVII Записок Академии наук, № 2, СПб., 1888, стр. LXIII).


[Закрыть]

Осенью 1824 года Рейнеке возвратился в Петербург. Вместе с Литке он часто бывал в доме Бестужевых. В эту семью запросто приходили Фердинанд Петрович Врангель, Владимир Павлович Романов, Николай Алексеевич Чижов, Михаил Карлович Кюхельбекер. Одни из них побывали на севере, другие плавали на военных судах вокруг света, и все они мечтали о новых путешествиях.

Особенно близко подружился Рейнеке с Николаем Александровичем Бестужевым, с которым он познакомился еще в Морском корпусе, где тот служил некоторое время преподавателем. Николай Александрович советовал Рейнеке заняться наблюдениями над северными сияниями, он и сам интересовался электрическими явлениями в атмосфере и напечатал по этому вопросу статью в журнале «Сын отечества» под названием «Об электричестве в отношении к некоторым воздушным явлениям». [249]249
  В одном из писем к брату Павлу Бестужев писал 29 января 1837 года из Петровского завода: «Мы теперь читаем по временам различные теории ученых, выведенные из метеорологических опытов, о северном сиянии, о граде, грозе, дожде и проч., а я, бедный человек, еще в 1818-м году в „Сыне отечества“, кажется, в ноябре или декабре поместил статью об электричестве в отношении к воздушным явлениям, где моя теория, изложенная перечневым образом и с робостью первого опыта, удивительно как отвечает нынешним требованиям. Я не мог тогда доказывать и не смел этого сделать, но имел предчувствие, что магнитность, электричество, гальванизм и даже притягательная сила суть не что иное, как только явления одной и той же силы. Ныне все это доказано, даже думают, что притягательная сила есть мать всех этих явлений…» ( Н. А. Бестужев.Статьи и письма. М., 1933, стр. 256–257).


[Закрыть]

Теперь Николай Александрович служил историографом русского флота и приводил в порядок архив и музей. Перелистывая тысячи страниц архивных дел, он знакомился с удивительными подвигами русских моряков. О них непременно надо было поведать людям, и Николай Александрович начал писать свой первый «Опыт истории Российского флота».

Рейнеке поражала необыкновенная широта кругозора Бестужева. Он мог судить о современной поэзии и искусстве, увлекался живописью, писал рассказы и научные статьи и жалел о том, что ему пришлось оставить службу в управлении маяков Балтийского моря.

Рейнеке глубоко полюбил своего старшего, умудренного большим жизненным опытом товарища. Он жадно ловил вольнолюбивые мысли Николая Александровича, который готов был пожертвовать жизнью ради будущего, ради освобождения людей от тирании самодержавия…

В декабрьские дни 1825 года Михаил Рейнеке, только что совершивший переход из Архангельска в Кронштадт на фрегате «Елена», гостил вместе с матерью у родственников в родной Латвии. В январе 1826 года он вернулся в Петербург и узнал подробности декабрьского восстания. Его друзья Николай и Михаил Бестужевы были в числе участников.

Рассказывали, что Николая Александровича Бестужева, пытавшегося бежать за границу, схватили в селении Косном, в 8 верстах от Кронштадта, привезли в Зимний дворец связанным, и он отказывался отвечать Николаю I, пока ему не развязали руки и не накормили обедом…

В Петербурге Рейнеке ждало поручение, о котором он не смел и мечтать. Михаилу Францевичу «вверялось начальствование» над Кольской экспедицией.

Адмиралтейский департамент поручал ему проверить правильность съемки Кольского залива, выполненной лейтенантом Винковым в 1741 году, описать острова в устье этого залива и берег Кольского полуострова к западу до границы с Норвегией.

В начале февраля 1826 года Рейнеке покинул Петербург. Он спешил по зимнему пути, пока еще не началась распутица, добраться до города Колы. За восемь дней он промчался на перекладных до Архангельска. Здесь его ждали два помощника: унтер-офицер Иван Казаков и штурман Яков Харлов. Кроме того, экспедиции были приданы два матроса из ластового экипажа [250]250
  Ластовый экипаж – экипаж, обслуживающий порт, местные перевозки, хозяйственные работы №а берегу.


[Закрыть]для охраны инструментов и запасов. Получив деньги и приобретя необходимое снаряжение, немногочисленная экспедиция 14 марта тронулась в путь и на десятый день прибыла в Колу.