Текст книги "Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси"

Автор книги: Василий Седугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

V

Страшное поражение угнетающе подействовало на столичных жителей. Все только и говорили о гибели византийской армии и со страхом ждали нашествия турецких полчищ. Каждому на ум приходило другое сражение, происшедшее более ста лет назад – в 1071 году при Манцикерте, когда император Роман был разбит турками и попал в плен. По возвращении из плена он был зверски ослеплён, а на престол был возведён Михаил VII. Нечто подобное ожидали и сейчас. Как видно, того же опасался и Мануил, потому что тотчас после возвращения в столицу он сменил охрану Большого дворца, состоявшую из соотечественников, и поставил варангов – жителей Скандинавии, которых в Европе звали норманнами, а на Руси – варягами. Это были неподкупные воины, надёжная и преданная охрана хозяев, которые их нанимали.

После получения известия о поражении заговорщики оживились. Логофет дрома в воскресный день назначил встречу в своей бане, намереваясь обсудить создавшееся положение и наметить последующие действия. Византийцы часто посещали термы друг друга, поэтому очередной сбор не мог вызвать подозрения у властей. В Константинополе было много различных бань. Простые люди строили маленькие, тесные и тёмные помещения, считая, что без темноты нет и тепла. В шутку в народе прозвали их тараканьей дырой. За счёт городской казны возводились общественные бани, где за небольшую плату мылась беднота, как правило, раз в семь дней. Но зато каждый уважающий себя богатый человек имел собственную баню, которую старался посещать ежедневно. Одна из таких бань была у Собатия. Располагалась она на высоком берегу, откуда открывался прекрасный вид на Мраморное море. Это было красиво отделанное мрамором кирпичное здание со стройным куполом, колоннами, широкими мраморными ступенями и дубовыми, обитыми медными листами и украшенными резьбой дверями. Вокруг бани разбит плодовый сад с аллеями и скамейками, где можно было отдохнуть и погулять после купания.

Войдя в здание, Всеволод сдал гардеробщику на хранение деньги и драгоценности, потому что всем было известно, что в термах действовали особые банные воры, и оставлять при себе их было небезопасно. Затем он проследовал в раздевалку, из неё в маленькую натопленную комнату, где некоторое время посидел на деревянной скамейке, чтобы организм постепенно приготовился к горячим ваннам. Следующее помещение, куда вошёл Всеволод, было невысокое, всё отделанное нумидийским камнем, из окон с цветными стёклами лился спокойный пурпуровый свет. Посреди него стояла ванна с тёплой водой. В ней он долго лежал, наслаждаясь тишиной и покоем и отдыхая от дум и волнений.

Расслабленный, медленно вылез из воды и направился в комнату с горячей водой. Стены её были выложены фригийским мрамором, а в высоких куполообразных потолках имелись многочисленные окна, через которые лились обильные потоки яркого света. В ванне Всеволод основательно разогрелся, а потом нырнул в узкую дверь, за которой находилась парильня с сухим паром. Вдоволь попарившись, он кинулся в бассейн с холодной водой, расположенный в просторном помещении, а затем снова вернулся в парильню; так он проделал три раза, после чего намылился и искупался в ванне с горячей водой. Усталый и довольный, завернулся он в простыню и улёгся на широкую деревянную скамейку в небольшом прохладном помещении, дверь из которого вела в раздевалку.

Однако, отдохнув, он не пошёл на выход, а направился в библиотеку. Библиотеки были обязательной принадлежностью бань знатных людей. Там обычно отдыхали после купания, читали, устраивали дискуссии и диспуты, слушали поэтов и музыкантов. Но сегодня в ней было назначено совещание заговорщиков.

Пока никто не пришёл. Всеволод подошёл к полкам и стал выбирать что-нибудь для чтения. Здесь лежали старинные книги, написанные на папирусе в виде свитка, а также работы более позднего периода, выполненные из пергамента, который изготавливался из телячьей шкуры, но нередко и из кожи волов, антилоп, газелей и овец. Книг из хлопковой и льняной бумаги было совсем немного, потому что она привозилась из Китая, была редкой и дорогой; свою бумагу византийцы научатся делать позднее. Книги были в обложках из дерева, в основном из дуба, одетых железным листом, который был искусно украшен резьбой, гравировкой или чеканкой, иногда в дополнение ещё драгоценными камнями, перегородчатой эмалью, инкрустацией, чернью и самоцветами.

Всеволод выбрал «Жизнеописания» Плутарха и углубился в чтение. Постепенно подходили заговорщики. Когда они собрались в полном составе, Собатий открыл тайное совещание.

   – Мануил потерпел очередное поражение, – тихо, но с некоторым торжеством в голосе проговорил он. – Народ недоволен императором и открыто говорит об этом на улицах, многие прямо высказываются в том духе, что пора его менять на более удачливого правителя. Это в значительной степени облегчает нашу задачу. Однако надо признать, – при этом он многозначительно оглядел присутствующих, – что кое-что сложилось не в нашу пользу. В первую очередь Мануил сменил дворцовую охрану. Раньше её возглавляли наши люди, теперь же нам не подступиться. Варанги всегда отличались фанатичной преданностью своим хозяевам, презрением к деньгам и драгоценностям, они из тех немногих людей, для которых личная преданность является высшим мерилом их бытия. Надо будет серьёзно подумать, как их обезвредить в нужный момент.

   – Двинуть на дворец гвардейские части, вот и решение вопроса! – прервал логофета дрому Константин. – Чего с ними церемониться?

   – Вот тебе, стратиг, мы и поручим разговор с военачальниками столичного гарнизона, – тотчас проговорил Собатий. – Но будь осторожен, среди них много таких, кому император подбрасывает подачки и они преданы ему до конца. Их в полках знают, просто надо поговорить с надёжными людьми, выявить таких и при случае изолировать.

   – Есть у меня надёжные люди, через них начну действовать в ближайшие дни.

   – Хорошо. Теперь о потере, которую мы понесли в ходе войны. Я имею в виду гибель стратига Андроника Ватаца. Он пользовался большим авторитетом и объединял вокруг себя правителей фем Малой Азии. Они шли за ним без рассуждений. Теперь его нет, и я не знаю, кем его заменить. Понадобится некоторое время, чтобы решить столь важные вопросы, а также ваша помощь, с которой я обращусь к вам в ближайшие дни...

Но тут встал префект Константинополя и стал говорить, сначала тихо, но потом всё громче и эмоциональней, а в конце своей речи он уже не сдерживал себя, слова его звучали страстно и призывно:

   – Мы хорошо знаем уважаемого логофета дрому, человека умного и рассудительного. В своей деятельности это очень предусмотрительный и осторожный чиновник, он привык всё тщательно взвешивать, перепроверять и доводить до высшей степени совершенства. Без этого нельзя руководить ведомствами. Эти качества хороши и для руководителя заговора. Но в деле государственного переворота длительные проволочки, бесконечные промедления могут закончиться провалом, достаточно одной ошибки, одного просчёта, неосторожного слова одного из нас, как заговор может быть раскрыт, а его участники казнены. Поэтому надо действовать немедленно, тем более что жители столицы отвернулись от своего императора и наверняка поддержат наши начинания. Надо учитывать также, что народ забывчив. Пройдёт немного времени, он забудет про поражение наших войск и вновь станет приветствовать Мануила как умного и справедливого правителя. Тогда наше выступление будет им не понято. Мы можем опоздать и проиграть!

Выступление префекта взорвало всех. Стали говорить один за другим, часто перебивая, споря и горячась. Всеволод слушал и никак не мог решить, кто из них прав, а кто ошибается. Порой ему казалось, что надо выступать немедленно, но тут же приводились такие аргументы, что он менял своё мнение и соглашался с теми, кто призывал тщательно подготовиться и не торопиться с выступлением. В конце концов ни к какому решению не пришли и перенесли обсуждение вопроса на следующее заседание.

Выходя из бани, Алексей спросил Всеволода:

   – На вечер к Кантакузенам сегодня идёшь?

   – А что они подготовили?

   – Говорят, будут выступать мимы и певцы.

   – Неплохо бы развеяться после военного похода...

   – Значит, вечером встретимся?

Большой зал богатейшего и влиятельнейшего человека Византийской империи Аристарха Кантакузена наполовину был занят столами из бука, разукрашенными золотым орнаментом и искусной резьбой, все они были уставлены едой и питьём; на небольшой сцене суетились слуги, готовя её к представлению. Сам хозяин вместе с супругой встречал знатных гостей, одаривал их ласковыми словами, провожал к месту. На правах хозяйки Всеволода встретила Мария, дочь Аристарха. Она откровенно показывала свою симпатию к нему, надоедала приставаниями, но особенно его раздражала её способность точно угадывать состояние человека и бестактно высказывать своё мнение о нём. Вот и сейчас, завидев князя, она двинулась к нему вихляющей походкой и проговорила с насмешливой улыбкой:

   – Наверно, князю в увеселениях не терпится забыть, как он зайцем бежал с поля боя?

Всеволод дёрнулся, но взял себя в руки.

   – Я решил лично засвидетельствовать своё уважение к вашему семейству, – ответил он заученной фразой.

   – Ловлю на слове. Будешь выказывать своё уважение за столом лично мне одной!

   – Боюсь, надоем. Сражения и походы сделали из меня мужлана, не способного к ухаживанию и лести.

Мария изменилась в лице, но сохранила на лице улыбку:

   – Как угодно, князь. Можешь расточать свои любезности другим дамам.

Проходя к столу, Всеволод вдали увидел Евстахию. Она с томным видом выслушивала горячие излияния своего давнего поклонника Аркадия. Когда-то ему удалось увести дочку императора у него из-под носа. И что ему тогда взбрело в голову? Теперь на такие подвиги его уже не тянуло.

Мария уселась за соседним столом таким образом, что они оказались лицом к лицу. Это значит, ему весь вечер придётся терпеть влюблённые взгляды избалованной аристократки.

   – Мария снова съедает тебя глазами, – наклонился к нему Алексей.

   – Я в который раз отказал ей во внимании, – ответил Всеволод. – Чего ей надо?

   – Думаю, она принадлежит к однолюбам. Кто бы их ни окружал, но они продолжают любить только одного человека.

   – Как она может любить меня, когда я её на дух не выношу?

   – Но она не виновата, что родилась такой.

   – Выходит, надо её пожалеть?

   – А ещё лучше влюбиться. Тогда вы составите прекрасную пару и вам будет завидовать вся столица.

   – Нет уж, лучше я женюсь на какой-нибудь бедной бесприданнице, чем свяжу жизнь с особой, которую не терплю. Она что, наблюдает за нами?

   – Да, Мария продолжает упорно смотреть на тебя.

«Чёрт с ней, пусть пялится, – раздражённо подумал Всеволод. – Даже взглядом больше не удостою. Насильно мил не будешь!»

Так разговаривали между собой Всеволод и Алексей, перекусывали и следили за действием, которое развёртывалось на сцене. Там мимы смешили публику. Сначала они показали находчивого брадобрея, который неумелыми и неловкими движениями сначала ввёл в смущение клиента, потом обварил его кипятком, а под конец довёл до такого состояния, что тот сбежал из цирюльни. Затем была представлена сценка в кузнице, где два кузнеца вместо коня подковали самого хозяина... За мимами выступили певцы. Каждый из них получил в свой адрес похвалу зрителей. Алексей склонился к Всеволоду и сказал:

   – Говорят, первый певец чуть ли не истязает себя, чтобы сохранить и укрепить голос: каждый день лежит на спине со свинцовым листом на груди, очищает желудок промываниями рвотой, воздерживается от плодов и других вредных для голоса кушаний.

   – И что у него за жизнь?

   – Да никакой жизни. А всё равно ему завидую: у него какая-никакая, а слава!

После представлений начались танцы, всё те же медлительные и тягучие. Вскоре партнёршей у Всеволода оказалась Мария. «Сейчас постарается уколоть и унизить, – подумал он. – Господи, пронеси!»

   – Как тебе мимы? – спросила она.

   – Обворожительные.

   – А которые больше понравились?

   – Я в восторге ото всех.

   – И от певцов тоже?

   – И от них.

   – Однако ты сух со мной.

   – Не только с тобой, но со всеми. Войны и походы отучили от нежностей.

   – Ах, ах, какие мы суровые и неприступные! – язвительно проговорил она и зло прищурила глаза. – А я знаю, о чём вы за столом говорили с Алексеем.

   – И о чём же?

   – Что я однолюбка, а потому несчастный человек.

Всеволод вспомнил, что она умеет читать по губам, но сделал непонимающее лицо:

   – Это тебе Алексей успел пересказать нашу беседу?

Она – торжествующе:

   – Ага, вот ты и попался! Значит, я правильно угадала!

   – Ничего не понимаю, – продолжал стоять он на своём. – Когда же ты с Алексеем поговорить успела?

   – А я с ним не встречалась. Мне и без него всё ясно!

И поплыла далее в танце.

В перерыве Всеволод сказал Алексею:

   – Мария знает содержание нашей беседы за столом.

   – Она что, пересказала всё, о чём мы говорили?

   – Представь себе.

Алексей подумал, ответил:

   – Нас слышать никто не мог, мы говорили шёпотом. Значит, всё-таки это правда, что она умеет читать по губам. Слышал, есть такие люди.

Особенно много их среди немых. Выходит, и она обладает таким дарованием.

   – Вот чёрт! С ней надо быть настороже.

   – А ты что-то дерзкое сказал?

   – Почему спрашиваешь?

   – Она мимо меня прошла, будто пламенем обдала. Вся кипела!

   – Да так, пустяки...

   – Я бы с ней шутить не стал. Она очень злопамятна и мстительна.

В это время к ним приблизилась Евстахия, спросила томным голосом:

   – Ах, князь, ты совсем забыл про меня. Даже одним взглядом не удостоил!

   – Я только о тебе и думаю, принцесса, – чуть поклонившись, галантно ответил Всеволод. – Но у тебя столько поклонников, что через них никак не пробиться.

   – Ты как всегда преувеличиваешь. Я сегодня одинока, как никогда. Кто бы мог меня развлечь и развеселить?

   – Алексей на этот счёт у нас мастер! – шутливо проговорил Всеволод.

Тот замахал руками, поспешно проговорив:

   – Нет, нет, я скучный человек! И вообще я удаляюсь.

Когда он ушёл, Евстахия сказала, пристально глядя в глаза Всеволода:

   – А что, князь, во время похода тебя не увлекла какая-нибудь восточная красавица?

   – Все восточные женщины меркнут рядом с твоей красотой! – напыщенно ответил он. Ему вдруг понравилась эта игра с Евстахией, когда он выставлял себя безнадёжно влюблённым, а она старалась уверить его, будто влюблена в него. Ни к чему не обязывающие обещания, пустые разговоры, которые тут же забывались. К тому же Евстахия была не в пример Марии порядочна, добра и мягкосердечна; если с неё снять шелуху театральности, которую она напускала на себя, то была бы неплохим человеком.

Так подумал Всеволод, глядя на принцессу, впервые уловив себя на мысли, что она даже немного нравится ему.

И он сказал:

   – Едва ли я смогу развлечь и развеселить здесь, в этом зале с притворными и двуличными людьми. Мне один вид их навевает скуку.

   – Я согласна с тобой. Они тоже мне давно попретили. Я гляжу на них и вижу не лица, а маски, под которыми прячутся эгоистичные и чёрствые души, холодные сердца. Так бы и сбежала куда-нибудь!

«Удивительное дело! – подумал Всеволод. – Она повторяет те слова, которыми я награждаю людей высшего света. Вот бы никак не подумал!» И он вдруг почувствовал, что Евстахия стала ему ближе и родней.

   – А что, ты подала хорошую мысль, принцесса, – проговорил он и тепло улыбнулся ей. – Я бы тоже с удовольствием покинул это общество.

   – Зови меня просто Евстахией, – попросила она. – Мне надоело это обращение во дворце. Так куда бы нам смотаться?

Ему понравилось это слово «смотаться». Сказал:

   – В Константинополе много мест, где свободно дышится. Ну, хотя бы в парках или на берегу моря.

   – Пойдём к морю. Рядом живу, а давно не любовалась морскими просторами!

Они выскользнули из залы и направились к Мраморному морю. Остановились на крутом берегу. Вечерело. Внизу, под обрывом, шумел прибой, его нагонял свежий ветерок, оставшийся после прошедшего дождя. В воздухе была разлита приятная прохлада. Бесформенные облака, клубившиеся как туман, порой закрывали солнце, но где-то вдали, в просветы между ними, прорывались лучи, и на неподвижной глади моря дрожали светлые блики. По морю плыла триера. Она чётко выделялась на поверхности воды, длинная и тонкая, с острым хищным носом. Военное судно возвращалось в Константинополь. По-видимому, где-то с кем-то воевало – или с беспокойными арабами, или с полудикими турками-сельджуками, а может, гонялось за кораблями пиратов, разбойничавших среди бесчисленных островов Эгейского моря.

   – Хорошо-то как! – мечтательно проговорила она. – Так бы стояла и не двигалась.

Он сбоку посмотрел на неё, и в его голове мелькнула шальная мысль: что будет, если он попытается обнять её? Он положил ей руку на плечо и легонько притянул к себе. Она послушно подалась к нему.

   – Тебе хорошо? – тихо спросил он её.

Она молча кивнула головой.

Тогда он повернул её лицом к себе и стал целовать. Она вздрогнула и ответила жарким поцелуем. Он продолжал целовать, а сам в это время с интересом разглядывал её смуглую кожу, тонкие выщипанные брови и длинные загнутые ресницы.

Наконец она очнулась и посмотрела ему в глаза. Он успел к этому времени принять томный вид.

   – Тебе хорошо со мной? – спросила она с придыханием.

   – Да, конечно.

   – У тебя честный, открытый взгляд. Тебе можно верить.

   – Я не люблю обманывать.

   – Я верю тебе.

Они пошли вдоль берега, говорили о пустяках. Всеволоду стало скучно, захотелось домой.

   – Может, повернём к дворцу? – спросил он.

   – Не хочу. Давай побудем здесь до утра...

До утра на берегу моря он оставался только один раз, после свидания с Виринеей, когда впервые в жизни наблюдал, как разгорается утренняя заря и восходит солнце...

Он поморщился, ответил:

   – Мне бы не хотелось.

   – Тебе не терпится во дворец? – спросила Евстафия.

   – Ветер дует пронизывающий. Как бы не простыть.

   – Ну коли настаиваешь... Завтра встретимся?

Он неопределимо хмыкнул, но потом дал согласие. Всё равно делать было нечего.

Однако утром его вызвал к себе Константин и отправил с посланием к стратигу Нифинии. Перед отъездом заскочил к Евстахии. Она вышла к нему сонная, разнеженная, слабая. У Всеволода почему-то защемило сердце при виде её такой беззащитной. Он сказал, что уезжает выполнять срочное поручение.

   – Это надолго? – спросила она тихим голосом.

   – За неделю обернусь.

   – Я буду скучать по тебе, – нежно прижавшись к нему, сказала она на прощание.

Получилось так, что он обернулся за пять дней. Смыв в бане дорожную пыль, он пошёл во дворец Дуки, где в очередной раз собиралась столичная знать. В обширной зале вовсю гремела музыка, слышались пьяные разговоры, в стороне от столов танцевали. Всеволод оглядел присутствующих и почти тут же заметил Евстахию. Она сидела за одним из столиков и разговаривала с Аркадием. Тем самым повесой, которого он на дух не терпел. Она внимательно, чуть улыбаясь, глядела ему в глаза, как недавно смотрела в глаза Всеволода. У Аркадия была пьяная ухмылка и мутный плотский взгляд. Они были заняты друг другом и не замечали никого. Ему хотелось подойти и забрать её от этого пьяного хама. Но он не двигался.

Через какое то время Евстахия вдруг вздрогнула и стала обеспокоенно оглядываться. И тут увидела Всеволода. Поднялась, подошла к нему:

   – Я думала, ты в поездке...

   – Я вернулся.

   – Не ревнуй. Аркадий никогда не был моим парнем. Я равнодушна к нему.

Всеволод дёрнулся головой, промолчал.

   – Пойдём танцевать.

   – Не хочу.

   – Ты не веришь мне?

Хотелось бросить ей в лицо: «Артистка, обманщица!..» и ещё чего-то пообидней, но он сдержался, резко отрезал:

   – Нет!

И ушёл из дворца.

Весь вечер не проходило раздражение. Презирал себя за то, что поверил искусной игре обыкновенной вертихвостки. Разгорячённое воображение рисовало её в объятиях этого типа с плотским взглядом и липкими от пота ладонями. Было обидно за себя и жалко её, беспомощную и брошенную в огромном зале с равнодушными чёрствыми людьми, и он ругал себя за опрометчивое поведение и не представлял себе, как можно вернуть её расположение. И зачем только сказал это самое: «Нет»... Впрочем, к чему она ему? Почему он так сокрушается? Он любит Виринею, она – девушка на всю жизнь. А Евстахия – это так, от скуки, от тоски по Виринее, не больше. И вообще он больше не пойдёт на вечера и приёмы, на которых может появиться дочка императора.

Но через три дня его пригласили во дворец Палеологов, там чествовали хозяина, которому исполнилось пятьдесят лет. Не поздравишь, значит, нанесёшь смертельное оскорбление. Пришлось явиться с подобающим подарком.

Он исполнил свою миссию и хотел уже уйти, как увидел Евстахию. Она не спускала с него взгляда исстрадавшейся героини, это одновременно и злило, и притягивало к ней. Но он уже знал, что сегодня будет с ней. Но не так, как она хочет. Она должна поплатиться за того типа с плотским взглядом. Она должна страдать, как страдал он. Для этого есть девушка, которая здесь же, недалеко. Это – Мария.

Всеволод подошёл к ней, стал говорить что-то смешное, забавное. Мария слушала его, смеялась, удивлялась:

– Даниил, что с тобой? Что на тебя наехало?

А он не мог остановиться. Слова неслись сами, перегоняя друг друга, и все такие шутливые, остроумные, и Мария смеялась и забавлялась. Она это хотела слышать от него раньше, она вызывала его на разговор и порой была надоедлива, а теперь он сам подошёл и уделяет внимание только ей одной. Она рада, она торжествует. Потом они танцуют один танец, другой, третий...

Продолжая рассыпаться в любезностях, Всеволод искоса наблюдал за Евстахией. Он видел, как потемнело её лицо, как она пытается и не может забыться в разговорах с кавалерами, нервничает и не находит себе места.

Что ж, с неё этого достаточно. Надо менять игру. Извинившись перед Марией, он оставил се и направился к Евстахии. Она встретила его с опущенным взглядом.

   – Уйдём?

Ничего не ответив, пошла к выходу. Он следом, чувствуя на спине взгляд Марии...

Уже поздно. Перед зданиями богатых людей неярко горят масляные фонари на столбах. Ветер гонит опавшие листья и разный мелкий мусор. Они шли молча, не глядя друг на друга. У подъезда императорского дворца он взял её за плечи и повернул к себе. Она кротко и покорно взглянула в глаза и со стоном упала на грудь. Он стал гладить её волосы, целовать изогнутую шею, щёки. Она плачет, она любит его, и ему с ней хорошо, очень хорошо, с человеком, который обожает и понимает его, как никто другой.

Она шепчет:

   – Я не думала, что мы снова будем вместе...

   – Я тоже.

   – Я тотчас прогнала Аркадия.

   – Ни слова о нём.

   – Сегодня ты был жесток. Но я чувствовала, что ты оставишь Марию.

   – Почему?

   – Она не в твоём вкусе.

   – Ты знаешь мой вкус?

   – Я многое знаю о тебе. Даже то, о чём ты не подозреваешь.

Он запустил пальцы в её густые волосы:

   – Ты настоящая русалка. Вышла на берег, чтобы соблазнить меня и увести в своё царство.

   – А ты пойдёшь со мной?

   – С самого крутого берега кинусь...

Наутро они встретились возле императорского дворца.

   – Куда пойдём? – спросил он её.

   – Хочу прогуляться по улицам.

Они вышли из Большого дворца, миновали Ипподром и вышли к собору Святой Софии. Сколько раз приходилось бывать им возле него и всё равно не могли налюбоваться. Это было грандиозное сооружение. Его многочисленные купола поднимались полукружием над гладкими мраморными стенами и как бы сливались, мягко уносились ввысь. А над ними царил главный купол, столь огромный, что захватывало дух. Однако он был сооружён так искусно, что не подавлял величиной и мощью, а переполнял сердце человека восхищением, потому что это искусство было величественно.

   – Император Юстиниан воздвиг этот храм на месте разрушенного во время восстания Ники, – проговорила Евстахия, благоговейно рассматривая великое сооружение. – Своей красотой он превосходит все церкви христианского мира.

   – У нас на Руси тоже есть собор Святой Софии, – сказал Всеволод. – Он находится в Киеве. Когда мне было восемь лет, я стоял возле него. Мы как раз уезжали в Византию. Помню, что он тоже очень большой, но, кажется, всё же меньше, чем константинопольский.

   – А ты намерен вернуться на родину?

   – Для меня теперь родина – Византия. Я, конечно, знаю русский язык. Помню многое из русской жизни, но вырос в Византии, с ней связана вся моя взрослая жизнь, поэтому мы с мамой решили остаться здесь навсегда. Да и куда возвращаться? Владения отняты моим братом Андреем, там за каждое княжество идёт кровавая война, а чтобы вести её, нужно войско. У меня его нет. Приеду я на Русь и стану скитаться по различным княжествам, служа то одному, то другому князю за жалкие подачки. Таких князей на Руси называют изгоями. Зачем мне такая судьба?

От собора они пошли по Месе – центральной улице столицы, застроенной в основном двухэтажными домами богачей. Им встречалось много магазинов, на площадях были раскинуты рынки. Они завернули на один из них и двинулись по длинным торговым рядам. Чего здесь только не было! В продуктовом ряду лежало много зелени, серебром и золотом отливала свежая рыба, кровавыми тонами – говядина. Тут же на кострах варили и жарили еду, которую бойко раскупали посетители. В другом ряду были раскинуты на земле и развешаны на подставках многоцветные ковры – и византийские, и привезённые из Персии, Армении и арабских стран с изображениями самых различных животных, окаймлённых орнаментом из затейливо переплетающихся растений. Портные предлагали туники, хламиды и другую одежду, как для богатых, так и для простонародья. Богатым предназначались шелка с искусно вытканными рисунками, вышитыми серебром и золотом каймами, людям победнее предлагались товары из холста. Рядом пролегал обувной ряд с многочисленными фасонами башмаков, кожаных сапог простого пошива и разукрашенных орнаментом и драгоценными камешками, как с тупыми, так и с заострёнными носками. Эмалированные медальоны, аграфы и кресты продавали финифтяных дел мастера, мебель предлагали мастера по дереву, гончары расставили в необычайном разнообразии свою посуду. Всеволод нечаянно наткнулся на женщину, торговавшую глиняными игрушками. У него сердце защемило, когда увидел их. Стал рассматривать. Нет, Виринея делала другие, более затейливые и привлекательные, а эти были похожи друг на друга и не поражали воображения. Но всё-таки он купил две штуки – коня и воина; пусть стоят в его комнате, напоминая о светлых мгновениях недавних дней... Они прошли через оружейный ряд, где были разложены изделия не только византийских мастеров, но и из Багдада, Дамаска, Каира и многих стран Европы. Рынок шумел, кричал, зазывал, смеялся, плакал; ржали кони, ревели ослы, с высоты высокомерно поглядывали верблюды, жуя свою жвачку. Двигались, толкались мужчины и женщины в самых различных одеждах... Это будоражило, возбуждало, распаляло, опьяняло, хотелось что-то купить, с кем-то поторговаться, поговорить, поделиться мыслями...

Всеволод завернул в ряд, где торговали пушниной, мёдом и воском, и услышал русский говор. Странное дело, давно он уехал из Руси, кажется, целиком и полностью стал византийцем, или греком, как они часто себя называли, но едва услышал родную с пелёнок речь, как сильнее застучало сердце и какая-то неведомая сила потянула его к землякам.

   – Здравствуй, братец! – обратился он к купцу, продававшему пушнину. Он знал, что русы в дальних странах или в тяжкие времена называли друг друга братьями, и решил последовать этому обычаю. – Как торгуется?

   – Бойко идёт торговля, немного осталось товара, – ответил торговый человек. Он был высокого роста, широкоплечий, настоящий богатырь. Лицо открытое, весёлое и добродушное, он сразу располагал к себе собеседника, и Всеволод тотчас доверился ему. – Ты вроде из греков, а речь нашу знаешь хорошо.

   – Родился на Руси. Потом судьба забросила сюда.

   – Тоскуешь по родине?

   – Да нет. Малолеткой с мамой приехал, обвыкся. А ты из Киева?

   – Нет, считай дальше. Из самого Ростова.

   – Так мы с тобой земляки! Я из Суздаля.

   – Погоди, погоди! А ты не сын ли Юрия Долгорукого, которого князь Андрей сослал в Византию?

   – Он самый.

   – Вас троих братьев сослали. Кто ты из них будешь?

   – Всеволод.

   – Младший, значит. Вон какие дела. Никак не думал встретить. А меня Светозаром кличут. И что ты тут делаешь?

   – Воинским отрядом командую, в двух войнах уже участвовал. Живу в императорском дворце.

   – А у нас большие перемены, – понизив голос, проговорил Светозар. – Братца твоего, Андрея Боголюбского, убили.

   – И кто на это решился?

   – Боярский заговор, говорят. А в покои княжеские ворвались братья Кучки, те самые, отец которых был казнён Юрием Долгоруким.

   – Ну и дела... И кто же теперь правит?

   – Как уезжал, война была между братом твоим Михаилом и Ростиславичами. Но вот кто из них победил, этого тебе сказать не могу. Дай бог, чтобы помирились и остались на своих местах. И без этого столько смуты на Руси, столько княжеской междоусобицы! – горько заключил купец.

   – Спасибо за новости. – Всеволоду не хотелось уходить, он решил продолжить разговор, благо покупателей пока у Светозара не было: – Как русские купцы живут в Византии, не притесняют?

   – Избави Бог! Власти отвели нам особый квартал в районе Магноры. Правда, жильё наше расположено вне городских стен, но входу в город стражники не препятствуют, лишь бы группа наша не превышала пятидесяти человек. Проживать можем в столице довольно долго, целых три месяца. За это время бесплатно получаем хлеб, вино, мясо, рыбу и овощи.

   – А если не успеете продать свой товар?

   – Передаём префекту, чтобы тот сбыл, а деньги вернул, когда снова приплываем через год.

Всеволода тогда тронула за рукав рядом стоящая Евстахия. Как видно, ей надоело стоять и слушать чужую речь.

   – Успешной тебе торговли, Светозар, – пожелал напоследок он и уже хотел уйти, как купец остановил его:

   – Князь, может, купишь что-нибудь в память о родине?

   – А что ты можешь предложить?

   – Взял я у нашего ростовского ювелира изделия, которые выполнены в русском духе. Посмотри, может, что-то понравится.

Светозар развернул перед собою тряпицу с драгоценностями. И чем-то родным повеяло на Всеволода от них. Здесь были серьги, стилизованные под снежинки, подвески, напоминавшие ёлочные шишки, серебряная нагрудная бляха с зимней картинкой... Долго разглядывал он необычные изделия, а потом примерил серёжки Евстахии. Увидев себя в зеркале, она пришла в восторг: