Текст книги "Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси"

Автор книги: Василий Седугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

VI

Галицкий князь Ярослав Осмомысл не отличался беспорочным нравом. Скорее наоборот. Само прозвище «Осмомысл» звучало не слишком благозвучно для Древней Руси и означало не что иное, как «многогрешный», «имеющий восемь греховных помыслов». Сильный и жестокий, хитрый и изворотливый, он правил так, как хотел, не считаясь с мнением своих подданных и соседей, не гнушаясь сегодня заключать договоры с князьями, а завтра предавать их. Так, он был в большой дружбе с Юрием Долгоруким, даже женился на его дочери Ольге, а потом рассорился и стал готовить поход против своего тестя.

Ярослав выделялся беспутным поведением, вступал в связь со многими женщинами, а затем завёл себе любовницу, некую Параську, привёл её во дворец и стал открыто жить с ней. Не выдержав позора и издевательств со стороны мужа, Ольга вместе с сыном Владимиром и преданным княгине боярином Константином Серославичем в 1173 году бежала в Польшу. Остановились они у давнишнего друга боярина, известного в стране магната Станислава Собежанского. Первые дни на новом месте Ольга приходила в себя, подолгу плакала и молилась. Наконец тишина и размеренная жизнь в старинном замке успокаивающе подействовали на неё. Она несколько раз появлялась в гостином зале, вступала в беседу с хозяевами, но потом затворилась в своей комнате и перестала показываться на людях.

Зато Владимир сразу вошёл в семью и стал в ней своим человеком. Хозяйка, двадцатипятилетняя Зося, невысокая, круглолицая, курносая и смешливая, как-то сказала мужу:

   – А давай его усыновим. Я бы хотела видеть его своим сыночком!

Муж возразил:

   – Но у него есть мать. Был бы он сиротой, тогда другое дело.

   – Как жаль! Он такой хорошенький. Я бы его зацеловала...

У них детей не было. От первой жены родились двое сыновей, но они жили в Кракове, служили в дружине короля, и супруги жили одни.

Семнадцатилетний Владимир сидел рядом с ними за столом и удивлялся, что они говорят о нём так, словно его не было с ними рядом. И это случалось часто. То они брались разбирать, в какой одежде он должен являться на трапезу или в гости к соседям, будто у него был какой-то выбор и не бежал он из Галича налегке, то начнут подыскивать невесту, перебирая достоинства дочерей соседних панов, а то принимались говорить о его службе в королевской дружине, рядом с его сыновьями... На этот раз ей взбрело в голову усыновить его.

Впрочем, Владимир не особенно обращал внимания на такие разговоры. Про себя он твердо решил, что они с матерью рано или поздно вернутся на родину – в Галич или другой город: ведь он княжеского рода, и, следовательно, ему положено править каким-нибудь уделом.

После завтрака они втроём часто гуляли вокруг замка, иногда совершали длительные поездки верхом на конях. Хотя Станиславу подбиралось под шестьдесят, он был бодр, полон сил; на продолговатом лице его почти не видно было морщин, а пышные усы вызывали зависть у многих молодых мужчин.

Как-то пана позвали на сейм – совещательный орган при короле. С его отъездом Зося заметно поскучнела, с Владимиром разговаривала нехотя. Однажды после завтрака они поехали по окрестностям, остановились возле небольшого озера, спрятанного среди зарослей леса. Припекало солнце, решили искупаться. Разделись вдали друг от друга, скрываясь за кустами. Недолго поплавали, легли на песок.

   – Ах, скучно как! И сердце почему-то тоскливо ноет. Может, к беде? – сказала она.

Он пожал плечами, бездумно глядя на противоположный берег озера; там в глянцевой воде отражалась тёмно-зелёная стена деревьев, плавали белые цветы кувшинок.

   – Ты когда-нибудь целовался? – вдруг спросила она.

Он вздрогнул, мельком взглянул на неё, ответил:

   – Нет, ни разу.

   – Какой же ты ещё молоденький!

   – Ну да, скажешь тоже. Мне уже семнадцать!

   – Семнадцать... Как это давно было! Как будто где-то внизу, как на дне этого озера...

Он не понял, что она хотела сказать этими словами, поэтому промолчал. Зося перевернулась на живот и нависла над ним; он видел её голубые озорные глаза, мокрые волосы щекотали его щёки и подбородок.

   – А хочешь я тебя поцелую? – спросила она, улыбаясь пухлыми малиновыми губками.

   – Зачем? – пытаясь отстраниться, ответил он.

   – Для интереса.

   – Противно это, – поморщился он. – Даже видеть, как целуются, противно...

   – А вот и нет!

И она ловко прижалась к его губам и жадно втянула в свои. Ему словно чем-то острым и горячим пронзило сердце, он удивлённо и озадаченно посмотрел на неё.

Она, не отводя взгляда от его лица, вдруг радостно и счастливо засмеялась и вновь прильнула к его губам.

Потом они долго лежали рядом и смотрели в небо, не говоря ни слова. Владимир почувствовал, что в его душе всё перевернулось. Он понял, что для него нет важней и дороже человека на свете, чем эта взбалмошная и сумасбродная женщина. Прикажи она ему сейчас кинуться в самые глубины озера, он бросился бы не рассуждая, без колебаний и раздумий.

Зося вновь наклонилась над ним, и он поразился её изменившемуся лицу: не было и намёка на насмешку, оно было задумчиво и серьёзно, а глаза темны и глубоки.

Она сказала:

   – Прости, я неловко пошутила.

Он вопросительно смотрел на неё, желая услышать, что же произошло с ними.

   – И вообще нам пора возвращаться в замок, – добавила она.

Всю обратную дорогу они ехали молча, избегая взглядов. Ночью Владимиру снилось нечто светлое и расплывчатое, в чём он угадывал Зоею, а в груди играла сладкая музыка.

Утром к столу Зося вышла тихая и задумчивая, немного и нехотя перекусила и тотчас ушла. Владимир тоже запёрся в своей комнате, с трудом подавляя в себе желание пойти и разыскать её в каком-то уголке замка...

В обед она была такой же печальной и рассеянной. Владимир взглядывал на неё, пытаясь понять, что творится в её душе, и постепенно отчаяние овладевало им: она не обращала на него никакого внимания!

Перекусив, она неслышно поднялась со своего места, беззвучно обошла стол, будто о чём-то раздумывая, и незаметно, чтобы не увидели слуги, тронула его за плечо. Владимира охватила радостная волна: она призывала следовать за ней!

Они оседлали коней и выехали из замка. Владимир думал, что Зося направится к озеру, но ошибся; тропинка привела их к одиноко стоящему на лугу полуразвалившемуся сараю, в котором хранилось от непогоды сено. Пустив гулять коней по лугу, они вошли в него. Зося присела на копёшку, показала рукой возле себя. Владимир покорно опустился рядом.

Помолчали. Потом она спросила:

   – Ты сердишься на меня?

Он помотал головой.

   – А я во сне пережила то, что было у озера, – удивлённо и радостно проговорила она. – Со мной такое творилось, что я себе и вообразить не могла.

«А как же муж? Разве ты с ним не целовалась?» – хотел спросить он, но не решился, а лишь недоумённо посмотрел на неё.

Как видно, Зося угадала его немой вопрос, проговорила:

   – С мужем не так... Как с сестрой... Или как мама меня целовала. А с тобой по-другому... Я разум потеряла...

И тут он осмелился, обнял её и притянул к себе. Они забылись в долгом поцелуе.

   – Какой же ты красивый и молоденький, – наконец проговорила она, тонкими пальчиками гладя его по щекам и расправляя спутавшиеся волосы. – Девушки от тебя будут без ума.

   – Не хочу никаких девушек, – капризно отвечал он. – Мне надо, чтобы ты была рядом.

Она непритворно вздохнула:

   – Как это сделать? Я ведь замужем.

   – Бежим! Сядем на коней и через несколько дней будем на Руси. Никакой муж тебя не достанет.

   – А куда бежать? У тебя даже дома нет, в чужой стране скитаешься.

   – Но и оставаться нельзя. Вернётся пан Станислав и убьёт нас.

   – Нет, не убьёт. Он добрый. Он никогда на меня руку не поднимал.

   – Зато мне пощады не будет.

   – И тебя не тронет. Да и не узнает ничего.

   – Слуги скажут. Ты думаешь, они ничего не видят и ни о чём не догадываются?

   – Не хочу говорить об этом. Пусть что будет, то и будет. Да и не скоро он заявится. У нас с тобой ещё столько времени!

Собежанский вернулся через пять дней, ночью, когда они предавались утехам в их спальне. О его приезде Зоею предупредил слуга. Владимир смог одеться и прихватить меч, но выбежать из спальни не успел, при входе его встретил пан. Понять, что произошло, для него не составляло труда.

– Пся крев! – взревел он и выхватил меч. – Так ты ответил на моё гостеприимство, щенок!

Оправдываться не было ни смысла, ни времени, в ход пошло оружие. Сила и опыт были на стороне хозяина замка, их удваивало оскорблённое чувство обманутого супруга. Пан быстро оттеснил княжича на середину спальни, намереваясь прижать к стене и прикончить. Но Владимира недаром с пяти лет дядьки обучали различным приёмам владения оружием, и сейчас их уроки пригодились ему как никогда. Сделав обманное движение, он увернулся от разящего удара и метнулся в открытую дверь.

Выскочив из спальни, Владимир какое-то мгновение решал, куда направиться: вниз, к выходу из замка, где стояли слуги и их едва ли можно было одолеть, или наверх, по винтовой лестнице; винтовая лестница была свободной, на ней он будет иметь преимущество, находясь выше Собежанского, значит, есть возможность поразить его, или, в крайнем случае, забежать в одну из комнат и выскочить в окно. Он выбрал лестницу. Рыча и воя, пан Собежанский устремился за ним.

Действительно, находясь выше противника, сражаться было удобнее, и Владимир, медленно отступая, выбирал момент для решающего удара, такого удара, который бы поразил насмерть соперника. Но пан, опытный боец, был постоянно начеку и умело парировал все выпады княжича. Тогда, краем глаза заметив открытую дверь, Владимир прыгнул на площадку, подбежал к комнате и нырнул в неё, заперев на крюк за собой дубовую дверь. Тотчас взглянул на окно, и мороз пробежал по спине: оно было зарешечено. И тогда он понял, что попал в ловушку, из которой ему не выбраться.

Раздался стук с обратной стороны двери, затем грохот закрываемого засова и злорадный голос пана:

– Ну и сдохнешь с голода, пся крев!

Намеренно громко стуча коваными сапогами по деревянному полу, Собежанский удалился. Наступила тишина. Владимир в изнеможении опустился на кровать, огляделся.

Комната была небольшой, скорее всего это была гостевая. Он это определил по коврам на стене и на полу, по аккуратно заправленной постели и нежилому виду: нет ни полотенец, ни рушников, ни оставленной кем-то обуви и одежды, как это бывает в тех помещениях, где жили постоянно; только на столике стояли кувшин и кружка. Он взял кувшин, заглянул в него. Там была вода, он отпил несколько глотков, стал размышлять.

А думы получались невесёлые. Пан Собежанский в своём владении был полным хозяином, и никто ему не мог помешать, как поступать и что делать. Уморить голодом человека или расправиться каким-то иным способом для него было делом привычным: так поступали в своих владениях и другие польские магнаты, а на Руси – бояре и князья. Да и в других странах феодалы обладали такой огромной властью, что в их дела старались не вмешиваться даже монархи. Это знал Владимир и не видел для себя никаких путей к спасению. И в то же время молодое, горячее сердце продолжало настойчиво стучать в груди, не позволяя думать о скорой смерти.

Узнав о случившемся, боярин Константин Серославич тотчас направился к матери Владимира – Ольге.

   – Беда, княгиня, – начал он с порога. – Срочно выручать надо сына, погибнуть он может.

   – Да что случилось? – с изменившимся лицом спросила Ольга.

   – Пан Собежанский приревновал Владимира к своей супруге и намерен расправиться с ним.

   – Да как же так? Он ведь ещё совсем несмышлёныш, как же можно такое замыслить против дитя? – запричитала она.

«Твоё дитя умудрилось залезть в постель к человеку, приютившему его, – подумал боярин. – Не иначе как в своего батюшку пошёл!»

А вслух сказал:

   – Дело серьёзное. Пан Собежанский слушать никого не хочет. Нам надо срочно отправляться в Краков и просить заступничества у короля!

Король, узнав о цели их приезда, даже не удосужился их принять. Подавленные, возвращались они из Кракова.

И тут навстречу им попалась сотня русских воинов, возглавляемая галицким боярином Нездилой Пехчиничем. Увидев земляков, Константин Серославич даже прослезился от избытка чувств.

   – Какими судьбами на польской земле? – спрашивал он, обнимая Нездилу Пехчинича. – Или вас изгнал из Галича князь Ярослав Осмомысл?

   – Да нет, как раз всё наоборот: это мы его свергли с престола и едем за княгиней Ольгой и его сыном Владимиром. Живы ли они?

Константин Серославич указал на возок и проговорил:

   – Вон с нами едет княгиня Ольга, жива и здорова. Пойди, боярин, поклонись своей госпоже.

Нездила Пехчинич молодцевато спрыгнул с коня, подбежал к возку, поклонился Ольге:

   – Желаю здравствовать, княгиня! За тобой мы едем от имени всех жителей Галича. Мужа твоего мы бросили в темницу, приятелей его перебили, Настаську проклятую сожгли на костре, а сына его, Олега, направили в заточение. Приглашает вече на княжение Владимира, а тебя, княгиня, просим быть советницей его!

   – Нет с нами Владимира, – ответила Ольга. – Посадил его пан Собежанский под запор и хочет уморить голодом.

   – Где? Когда? – всполошился боярин. – Неужели нельзя освободить?

Тут же стали прикидывать, как быстрее выручить княжича из беды. Ясно, что идти на приступ замка у галичан не хватало сил. Тогда решили изготовить лестницы и ночью выкрасть пленника. С этой целью и остановились недалеко от владения Собежанского, в лесу, послали воинов, которые наблюдали за замком и днём, и ночью. Тут же соорудили две длинные лестницы, тёмной ночью приставили их к окну комнаты, в которой находился Владимир. Время выбрали предрассветное, когда утренний сон валит с ног самую крепкую стражу. Решётку быстро и бесшумно перепилили и приняли на руки княжича, живого и невредимого. Когда в замке хватились пленника, русские воины во главе с княгиней и боярами были уже далеко.

VII

Когда Владимир с матерью прибыл в Галич, жители выпустили Ярослава Осмомысла из заточения и снова посадили на престол, взяв с него клятву, что он будет жить со своей супругой в мире и согласии. Осмомысл вынужден был покориться. Он выделил Владимиру на княжение город Перемышль, куда тот тут же и отправился.

Сначала Владимир сильно тосковал по Зосе, даже порывался поехать в Польшу и выкрасть её.

   – Э, брось! – успокаивал его новый друг, сын боярина Юрий. – Разве ты не знаешь женщин? Сегодня они плачут у тебя на груди, а завтра милуются с другими.

   – Зося не такая! – горячо возражал Владимир. – Она любит меня, она готова была ехать со мной хоть на край света!

   – Не стоит кручиниться. Разве мало девушек в Перемышле? А ещё больше сладких вдовушек. Не проходит года без смут, войн и половецких набегов, столько голов мужских полегло и столько одиноких женщин ждут нашей ласки!

Юрий втянул Владимира в круг своих друзей, они в обществе женщин вольного поведения стали устраивать шумные попойки, и скоро он забыл про любимую Зоею.

В 1187 году умер Ярослав Осмомысл. Галич он завещал Олегу, своему сыну от Настаськи, а Владимира оставил в Перемышле. Однако жители Галича, когда-то убившие Настаську, не могли терпеть, что ими будет управлять сын любовницы, вновь восстали и выгнали Олега из города. Тот бежал в Овруч, а в Галич вернулся Владимир.

По приезде он закатил большой пир. Заявился на него под хмельком, потому что привык пить с утра. Сказал своему другу Юрию:

   – Это тебе не какой-нибудь захудалый Перемышль, который можно легко одним плевком переплюнуть. В Галиче живут богатые бояре, толстосумы купцы, да и у простых жителей мошна толста. Так что теперь погуляем вволю!

За столом тянулись к нему с полными кубками бояре, провозглашали:

   – Будь здрав, князь! Рады видеть тебя на отцовском престоле!

   – Надеюсь, будем жить в дружбе и согласии, бояре! – отвечал Владимир.

   – Опирайся, князь, на силу боярскую и будешь княжить счастливо и долго!

А бояре в Галичском княжестве имели особую силу и влияние. Если в других русских княжествах оставалось ещё много свободных владений, которые князья раздавали своим подданным и могли опираться на них, то в Западной Руси земля была давно поделена между боярами и собственных владений князья не имели, войск набрать не могли и поэтому целиком и полностью зависели от боярской воли. Именно поэтому бояре при поддержке народных масс легко свергли Ярослава Осмомысла и сожгли его любовницу Настаську, именно поэтому они так смело говорили с новым князем.

Но Владимир не собирался вникать в особенности галицкой жизни. За одиннадцать лет правления в Перемышле привык к пирам, увеселениям и доступным женщинам и думал, что ему всё дозволено, поэтому отвечал снисходительно:

   – Со мной не пропадёте, бояре! Обопритесь на моё крепкое плечо, а я уж вас не подведу!

   – Глянь, глянь, – толкал его локтем Юрий, – какая красотка на тебя заглядывается!

   – Это которая?

   – Вон та, что сидит с попом.

И – верно: украдкой бросала на него взгляды чернобровая красавица, явно заманивая в свои любовные сети.

   – Скажи, Юрий, видел ты подобную очаровательницу в Перемышле?

   – Не встречал даже близко по красоте, князь. Такую не грех возле своего престола посадить.

   – И посажу. Кто меня остановит?

   – Надо только выяснить, кем она приходится попу-батюшке?

   – Наплевать, кто она ему. Главное, чтобы согласилась ко мне перейти.

   – Позабавишься и бросишь?

   – Как обычно. Чего же ещё? Не жениться же.

Заиграла музыка. Гости кинулись в пляс. Владимир встал из-за стола и, покачиваясь, подошёл к красавице, протянул руку:

   – Спляшешь со мной, прелестница?

   – С удовольствием, князь!

Вблизи он хорошо рассмотрел её. У неё была словно точёная фигура, густые чёрные волосы, вздёрнутый носик и большие выразительные глаза зеленоватого цвета; они особенно притягивали Владимира, в них были неуёмная страсть, задор и в то же время воля, уверенность в себе, в своей силе. Он как-то сразу почувствовал себя в подчинении к ней, чего никогда не бывало у него с другими женщинами.

   – Ох, сокрушила ты меня своей красотой! – привычно приступил он к покорению очередной жертвы.

   – Будь осторожен, князь, – предупредила она его. – Я не простая женщина.

   – И кто же ты?

   – Не видел, с кем сидела за столом?

   – Заметил. С попом. Кем ты ему приходишься?

   – Женой.

   – Стало быть, ты – попадья?

   – Стало быть, так!

   – Л мне всё равно – попадья, боярыня или ещё кто. Лишь бы любила меня!

   – Ишь ты! А много было у тебя любовниц?

   – Много, попадья.

   – Зови меня Авдотьей. Значит, и со мной позабавишься и бросишь?

   – Скорее всего так. Испугалась?

   – Да нет, князь, не из пугливых. Люблю нырять в омуты!

В перерыве между плясками к Владимиру подошёл поп, высокий, широкоплечий, в рясе и с крестом на груди:

   – Остепенись, князь, не срами сана моего.

   – О чём ты, батюшка? Здесь не церковь, и исповедоваться в грехах я не намерен.

   – Авдотья жена мне. Оставь её.

   – А я и не держу. Забирай, коли она пожелает.

Поп подошёл к своей супруге, стал что-то горячо говорить. Владимир видел, как лицо её вспыхнуло, глаза потемнели. Она что-то резко ответила и вышла из гридницы. Владимир – за ней, догнал у выхода из дворца:

   – Авдотья, погодь!

   – Чего тебе, князь?

   – Пойдём ко мне. Горница моя рядом, в том конце дворца.

В коридоре горели факелы, в неверном свете колебались, дрожали тени. Авдотья некоторое время смотрела ему в лицо, прищурившись, оценивающе. Потом спросила:

   – А не станешь потом жалеть, что связался со мной?

   – Не стану, Авдотья. Мила ты мне.

   – Как будет угодно, князь. Но только помни: я тебя предупредила!

Наутро, когда он ещё спал, она привела во дворец скоморохов, и целый день они потешали и князя, и гостей. Как-то незаметно руководство пиршеством оказалось в её руках. Она успевала всюду, умела кого-то развеселить и распотешить, кому-то сказать доброе слово, а кого-то пожурить. Владимир был от неё в восторге.

На другой день Авдотья умудрилась у какого– то боярина отыскать двух карликов, одетых в шутовские одежды; они прыгали и кувыркались, до слёз веселя разгулявшуюся братию. На третьи сутки были приведены говорливые женщины, которые заливали такие истории, от которых мужики хватались за животы и катались по полу...

Авдотья оказалась неистощимой на выдумки и скоро стала необходимой и князю, и его окружению. Они не могли обойтись без неё. Она быстро и тонко разобралась в особенностях характера Владимира. Весёлая и обаятельная, попадья полностью овладела сердцем и душой князя, поняла его душевный склад, привычки, склонности. Главное же – умела создать в доме уют, тихую и желанную пристань для отдохновения от трудов и печалей. Всем этим Авдотья подкупила Владимира. Поэтому он предпочёл её всем остальным женщинам и не мог обойтись без неё. Он окружил её роскошью и блеском. Но она не стала надменной, а оставалась простой и кроткой, как прежде, характер у неё был мягкий и незлобивый. Она осталась жить во дворце то ли женой, то ли наложницей Владимира, скоро родила ему сына, а потом и второго.

По городу шли различные слухи, но Владимир не обращал на них внимания. Бояре обратились к княгине Ольге, прося поговорить с сыном, чтобы тот прервал позорящую его связь с попадьёй, но она грустно ответила:

   – Сколько раз затевала с ним беседу, да что толку? Видно, он пошёл в своего отца, такого же похотливого и беспутного...

Как-то между попойками к Владимиру зашёл Юрий и сказал озабоченно:

   – Слыхал, в соседнем Владимиро-Волынском княжестве стол занял Роман Мстиславич?

   – Как не знать? Мы всё-таки приходимся роднёй друг другу.

   – Все князья между собой состоят в родственных отношениях, потому что все – Рюриковичи. Вот то-то и плохо.

   – Почему?

   – Оглянись вокруг: кто больше всех ссорится? Родня. А раз родня, то кто-то кому-то что– то должен, кто-то обделён, кто-то обижен. Вот и начинается сведение счетов.

   – Это верно. Так что ты хотел сказать про Романа Мстиславича?

   – Нехорошие слухи идут. Будто подсылает он своих людей к боярам галицким, подбивает выгнать тебя из Галича, и чтобы посадили на престол его, Романа.

   – А что бояре?

   – Брожение идёт. Есть такие, которые выступают за него.

   – Калёным железом смутьянов выжигать!

– Как их выявить? Все разговоры ведутся втайне, исподтишка. А тронь одного боярина, могут подняться все. Тогда тебе, князь, несдобровать: войско-то в их руках!

Владимир и сам это понимал, поэтому прикидывал и так и эдак, но ни к какому решению не приходил. Время шло, наконец он получил послание от бояр: «Князь! Мы не на тебя встали, но не хотим кланяться попадье, хотим её убить; а ты где хочешь, там и возьми жену».

Бояре знали, что Владимир любит Авдотью и не позволит расправиться с ней, как это было с Настаськой.

Их расчёты оправдались. Владимир, забрав много золота и серебра, Авдотью, двоих сыновей и дружину, выехал в Венгрию.

Король Бела Третий после ожесточённой войны со своими соперниками более десяти лет назад укрепился на престоле и теперь спокойно правил страной. Он радушно принял галицкого князя, усадил рядом, стал подробно расспрашивать о русских делах. Это был крепкий шестидесятилетний старик, с цепким взглядом узких глаз и с какой-то особой способностью держать собеседника на некотором расстоянии от себя, не допуская проникнуть в свои мысли. Владимир вёл с ним вроде бы доверительный разговор, но по окончании почувствовал внутри себя пустоту и беспокойство, будто его в чём-то обманули, обвели вокруг пальца, окрутили.

Между тем Бела обещал ему помощь и не стал откладывать дело в долгий ящик; уже через месяц венгерские полки перевалили через Карпаты и вошли в Галицкое княжество. Роман Мстиславич, увидев такую силу, бежал. Владимир уже собирался торжественно въезжать в родной город, как в его шатёр вошли венгерские воины и со словами: «Именем короля!» связали, бросили в телегу и отвезли в замок, расположенный в Восточной Венгрии. Там в комнате с зарешеченным окном и под строгой охраной он в одиночестве проводил свои дни, томясь неизвестностью.

Вместо него король Бела на галицкий престол посадил своего сына Андрея. Началась многолетняя борьба русских князей за Галич. Их неудачи были связаны с раздорами, которыми наполнялась Русь в тот период.

Ничего этого не знал Владимир. Но ему удалось достать напильник, незаметно перепилить решётку на окне и бежать. Однако счастье оказалось не на его стороне. Уже на Галицкой земле он был задержан венгерским дозором и возвращён в замок; разозлённый король приказал поместить его наверху башни, под открытым небом; наступила осень, и он неминуемо должен был погибнуть от холодов.

Сначала Владимир обследовал место нового заключения. Круглая деревянная площадка ограждалась каменными зубцами высотой в человеческий рост, за ними защитники хоронились от стрел и камней противника. В одном месте возле зубцов были свалены валуны, которые сбрасывались на головы осаждавших крепость.

Вниз вела дверца, которая запиралась на засов. Вот и всё, никаких излишеств.

Владимир поглядел вниз. Гладкая стена башни не давала даже малейшей возможности для побега. Вокруг расстилались луга с желтеющей травой, по ним петляла неширокая речка, кое– где виднелись леса и перелески. Значит, предназначено умереть здесь, под солнцем и звёздами, обдуваемым со всех сторон ветрами, думал он.

Потянулись долгие, томительные дни. Сначала Владимир бодрился, оглядывая окрестность, но ночные холода становились всё злее и злее, порой приходилось всю ночь бегать и прыгать по площадке, чтобы не закоченеть. Еду приносили аккуратно два раза в день – утром и вечером. Являлся один и гот же молчаливый слуга, в холщовых рубашке и штанах, с вислыми усами и тёмными глазками, спрятанными под нависшими бровями. Он выставлял пищу и воду на край люка и тотчас удалялся, не сказав ни слова и тщательно заперев за собой крышку на засов.

Но как-то на площадку вышли две женщины, мать и дочь. Матери было лет сорок, дочери – около пятнадцати. Им, видно, захотелось посмотреть с высоты на окрестности. Они живо переговаривались между собой, часто поглядывали на Владимира, а потом женщина спросила:

   – Кем будешь, пленник?

   – Русский князь Владимир, – ответил он; как большинство жителей Западной Руси, он немного знал языки соседних стран – Польши и Венгрии.

   – За что тебя наказали? – продолжала выспрашивать богато одетая женщина.

   – Король отнял у меня Галицкое княжество, а самого кинул на башню, чтобы я здесь погиб от холодов.

   – Мама, мне его жалко, – пропищала девушка. – Он и правда здесь замёрзнет. Тут такой пронизывающий ветер, а на нём летняя одежда.

   – Но что делать? Мы не можем нарушить приказ короля и перевести его в тёплое помещение.

   – Но хотя бы дать тёплую одежду нам под силу?

   – Пожалуй, да. Я сегодня же распоряжусь об этом.

   – Но, мама, тёплая одежда его спасёт только до первого дождя. Если она намокнет, то князь простудится и заболеет.

   – Ты права, дочка. Я распоряжусь, чтобы с одеждой принесли плащ.

   – Госпожа, – осмелился Владимир, – нельзя ли попросить у вас палатку? Тогда я буду защищён и от дождя, и от ветра.

   – Ой, мама, как это здорово! – захлопала в ладошки дочь. – Пусть слуги установят здесь палатку. В ней, я думаю, и перезимовать можно!

В тот же день слуга, доставлявший пищу, вытащил на площадку парусиновую палатку и гвоздями прибил её к деревянному настилу.

   – Кто эта госпожа, что распорядилась насчёт палатки? – спросил Владимир.

   – Как кто? Королева, – ответил слуга.

Мысли заключённого постоянно работают в одном направлении: как получить свободу, как выбраться на волю. В этом они проявляют порой верх изобретательности. Лишь только удалился слуга, Владимир стал ходить возле палатки, придумывая, как её использовать для побега. Парусина была толстая, крепкая, если порезать на ленты, его вес выдержит. Но вот как её разрезать? Ножа у него нет, стало быть, надо использовать подсобный материал.

Он стал рыться среди камней и валунов. Там было несколько осколков, один из них был с острыми краями. Им можно было перетереть концы полотна, а потом разорвать на длинные полосы. Владимир тотчас принялся за работу. Надрезы он делал небольшие, чтобы их не заметил слуга, и старательно прятал под складками материи. На это ему понадобилось несколько дней. Затем он стал выжидать подходящей погоды.

Наконец наступила тёмная ветреная ночь с моросящим дождём, одна из многих, которые случаются осенней порой. В такую погоду стража забирается под навесы и не высовывает носа. Медлить было нечего. Дождавшись темноты, он стал рвать парусину на ленты и связывать между собой. К полуночи всё было готово. Надёжно закрепив один конец ленты за каменный зубец, он стал спускаться, опираясь ногами о стену башни. «Не оборвись, не оборвись!» – шептал он про себя эти два слова, как молитву, всё время, пока не почувствовал под ногами твёрдую землю. И тут ликование охватило всё его существо, он чуть не закричал от радости.

Теперь надо было подальше уходить от замка. Владимир заранее продумал свой дальнейший путь. Он не повторит ошибки прошлого побега, не пойдёт в сторону Руси, а двинется на запад, где его вряд ли станут искать.

Ночью Владимир шёл, а днём отсыпался в каком-нибудь укромном местечке. Питался тем, что удавалось достать в садах и огородах, благо урожай ещё не был убран полностью. Наконец вышел в земли Германии, или Священной Римской империи германской нации, как тогда называлась эта страна. Императором был Фридрих I Барбаросса, недальновидный и незадачливый правитель. Он поставил себе цель присоединить Италию к германским землям и таким образом восстановить Римскую империю в её прежних пределах. Он вторгся на север Италии и после второй осады взял центр Ломбардии – Милан. Император разрушил цветущий город, изгнал из него большую часть жителей, а оставшихся превратил в крепостных крестьян. В знак окончательного уничтожения города Фридрих I велел провести плутом борозду по центральной площади Милана.

В ответ города Северной Италии объединились и в битве при Леньяно в 1176 году наголову разбили рыцарей Барбароссы. К тому же папа римский Александр III отлучил императора от церкви. Тотчас от него отвернулись все феодалы, жаждавшие независимости от центральной власти. Пришлось Фридриху I одеться в рубище и пойти на поклон к главе католической церкви, несколько дней на коленях простоять у его резиденции; наконец папа смилостивился и допустил императора к целованию своих ног. Когда Владимир пришёл к нему в ставку, у императора не было ни настоящего войска, ни денег для набора наёмников. Встреча прошла на улыбках, но результата никакого не дала.