355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Седугин » Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси » Текст книги (страница 2)
Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси
  • Текст добавлен: 6 мая 2017, 21:30

Текст книги "Всеволод Большое Гнездо. "Золотая осень" Древней Руси"


Автор книги: Василий Седугин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Всеволод и Виринея сели на трибуну, заполненную сторонниками зелёных. Ипподром многоголосо шумел, шум перекатывался из одного конца в другой обширного сооружения, слышались голоса нетерпеливых зрителей, звуки барабанов, дудочек и труб, развевались стяги и знамёна. Наконец распахнулся занавес в императорской ложе, и на виду трибун появился Самодержец. Все встали и громкими возгласами приветствовали своего правителя. Несмотря на то что на троне часто менялись лица, многих свергали в результате государственных переворотов, авторитет императоров был очень высок К ним относились как к почти святым людям, на картинах их изображали с нимбом над головой. Императора называли «тринадцатым апостолом», а его резиденцию – «священными дворцами».

Император подошёл к краю ложи. Он был в белой мантии, пурпурной, шитой золотом порфире и широкой хламиде, застёгнутой на его мощной шее. Хламида была заткана золотым шитьём, блестевшим яркими узорами на зелёно-фиолетовом фоне. Сзади она спадала складками, которые расправлял внимательный сановник. На нём был золотой венец, усыпанный драгоценными камнями, лицо императора было смуглым, с выгнутым носом. Самодержец поднял полу своей мантии и троекратным знамением благословил собравшихся: сначала лицом к центральному сектору зрителей, потом к правому и, наконец, клёвому. Потом он бросил белый носовой платок в знак того, что игры начаты. В ответ раздался новый рёв огромной массы людей.

Тотчас открылись двери стойл, и первые четыре колесницы, выбранные по жеребьёвке, выкатили на беговую дорожку. Беговая дорожка была широкой, около шестидесяти метров, и позволяла мчаться разом четырём колесницам, запряжённым по четыре лошади каждая, так называемой «квадригой». Возничие были одеты в короткие туники без рукавов по цвету партий – зелёные и синие, они крепились перекрещёнными ремнями; лодыжки прикрывали кожаные гетры. Кони нетерпеливо били копытами, блестела на солнце дорогая и красивая упряжь. Вот взмах белым платком служителя ипподрома – и вся четвёрка ураганом понеслась вперёд. Спицы колёс превратились в светлые круги. Зрители вскочили, громкими криками, шумом барабанов, рёвом дудочек и труб подбадривали спортсменов. Всеволод взглянул на Виринею. Она вся целиком ушла в скачки, лицо её раскраснелось, глаза горели азартом, она что-то выкрикивала и подпрыгивала на месте.

Первой примчалась колесница зелёных. И тотчас трибуна, где сидели сторонники этой партии, взорвалась оглушительным криком, рёвом и грохотом музыкальных инструментов. Зато противоположная трибуна подавленно молчала. Префект, облачённый в тогу, вручил победителю пальмовую ветвь.

Затем на поле ипподрома выбежали мимы. Они начали разыгрывать бытовую сценку, как неверная жена провожает мужа в путешествие, а сама тотчас принимает у себя любовника. Но муж неожиданно возвращается и застаёт их вдвоём. Однако хитрая женщина находит неожиданный выход из этой пикантной ситуации и обводит вокруг пальца недалёкого мужа. Зрители были в восторге и провожали артистов громкими криками и аплодисментами.

Второй забег принёс победу снова зелёным. Сторонники зелёных опять неистовствовали, а синие угрожающе молчали.

– Как бы в драку не полезли, – обеспокоенно проговорила Виринея. – Многие могут жизнями поплатиться.

Но тут на поле вышли певцы и музыканты. Они стали исполнять сценку из жизни аристократов Древней Греции. Речь героев часто перемежалась пением, и вся постановка напоминала чем-то оперу, родившуюся потом в Европе. Зрители были покорены мастерством исполнения и забыли про спортивные страсти.

Третий заезд принёс победу синим. Теперь они устроили настоящий бедлам, а зелёные сидели тихо. Когда все успокоились, на поле вышли фокусники, они проделывали на глазах у многочисленных зрителей такие штучки, что те только недоумённо ахали и разводили руками...

Так продолжалось до полудня, пока не закончился шестой заезд. Он всегда был последним. Победы обеим партиям достались поровну, поэтому все расходились очень довольными. А столица несколько дней только и говорила о прошедших конных состязаниях.

Через неделю Виринея пригласила Всеволода к себе домой познакомиться с родителями. Домик её был одноэтажным с глухой стеной на улицу. На двор были обращены два небольших прямоугольных окна с закруглённым верхом. В отштукатуренные рамы были вставлены маленькие кусочки стекла, каждый кусочек имел восьмиугольную форму. На просторном дворе был расположен сарай для скота и птицы; овцы и коровы находились в стаде, а по двору гуляли куры. Возле дальней стены виднелся колодец с деревянной рамой, на которой был укреплён блок с перекинутой верёвкой, верёвка была привязана к ведру, стоявшему на срубе.

Виринея провела Всеволода вглубь двора. Там за сараями находилось ещё одно каменное строение – мастерская гончаров с большими окнами без рам. Возле здания виднелось несколько кум глины.

   – Эта глина идёт на посуду, – говорила Виринея, показывая на одну из них. – Обычная глина, её везде много. А для игрушек я беру в другом месте. После обжига она приобретает ярко-белый цвет и не требует побелки. Как вынешь игрушку из печи и пройдёшься по ней кистью с зелёной и красной красками, она сразу приобретает праздничный вид и радует глаз. Наши игрушки очень охотно покупают на рынке, особенно дети. Но берут и взрослые, ставят на подоконнике или на какой-нибудь подставке, чтобы украсить жилище.

   – Покажи мне какую-нибудь свою игрушку, – попросил Всеволод.

   – Пойдём на ту сторону, они сушатся на солнышке.

Они завернули за мастерскую, и его взгляду открылся ряд раскрашенных игрушек, от которых зарябило в глазах. Здесь были петушки с курочками, улочки и лебеди, овечки и козочки. Были и групповые игрушки. Вот наседка кормит своих цыплят, а вот девочка ведёт за собой упирающуюся козочку...

   – Самая моя любимая игрушка – как медведь смотрится в зеркало, – проговорила Виринея, прижимая одно из изделий к своей груди. – Я сама её придумала.

Всеволод взял игрушку в руки и стал рассматривать. Существо с гибким упругим телом сидело на задних лапах, а в передних держало зеркало. Оно мало напоминало привычного медведя, и всё же это был он, очень забавный и приятный на вид зверь.

   – Нравится? – спросила она с ревнивыми нотками в голосе.

   – Очень, – искренне ответил он. – Я бы хотел иметь такого в своей комнате.

   – В своей комнате? – удивлённо спросила она. – У тебя есть своя отдельная комната?

   – Да нет, – на мгновенье смутился он. – Просто я собирался сказать, что желал бы поставить эту игрушку в нашем доме.

   – А ты обещался показать что-то из своих изделий, – напомнила она ему.

   – Да, да, – спохватился он и вынул из кармана золотой браслет, не очень дорогой, но хорошей работы, который он купил в одном из магазинов. – Вот, дарю, носи и вспоминай меня, – и с этими словами он надел его на её руку.

У неё восхищённо раскрылись глаза, она не могла оторвать взгляда от украшения.

   – Какая изумительная вещь! – наконец произнесла она с неподдельным восторгом. – Но как ты можешь дарить мне? Ведь он так много стоит!

   – Мне он ничего не стоил, – смело врал он. – Я его сам изготовил из кусочка золота.

Виринея, вытянув перед собой руку, стала крутиться на месте, продолжая в упоении рассматривать браслет. Неизвестно, сколько бы она это делала, но тут во дворе появился парень и направился к ним.

   – Познакомься, – спохватилась Виринея, – это Борис, мой друг детства. Он гончар, но увлекается лепкой и мечтает стать скульптором.

Борис был среднего роста, жилист, с крепкими руками, это Всеволод почувствовал при пожатии. У него были чёрные, с кудрявыми завитушками волосы. Но не это привлекло его внимание. Поразили глаза Бориса, внимательные, с мягким, но настойчивым взглядом; они глядели в самую душу человека, излучая при этом какой-то чудный, магический свет.

   – И каких богов предпочитаешь изображать – греческих или римских? – спросил он его.

   – Ни тех ни других, – ответил Борис; голос низкий, басистый.

   – Как так? – озадачился Всеволод, не ожидавший такого ответа. – Тогда кого же?

   – Обыкновенных людей. Тружеников, которые нас кормят и одевают.

   – Но это не искусство! – воскликнул Всеволод удивлённо. – Предметом изображения могут быть только обитатели небес. Зачем выставлять на обозрение людей, когда я их вижу каждый день?

   – Может, и так, – произнёс Борис, и его взгляд поскучнел; он прошёл мимо Всеволода, словно это было пустое место, и тут же обратился к Виринее:

   – Покажи мне твоё новое творение.

Они отошли в сторонку. Виринея подала Борису какую-то игрушку, он стал рассматривать её, вертя в руках и что-то говоря вполголоса, видно, высказывал своё мнение и давал советы. Всеволода охватила досада и ревность: подумаешь, какой-то ремесленник, который ничему толком не учился и дальше своего города никуда не выезжал, начинает устанавливать свои правила, не желая слушать его, закончившего школу при императорском дворце, объездившего греческие города, в том числе знаменитые Афины, и повидавшего Акрополь и Парфенон, скульптуры Мирона, Праксителя, Скопаса, Лисиппа и других великих творцов, о которых он, Борис, наверно, понятия не имеет!.. И к Виринее начинает ластиться. Да ещё так открыто, нагло, будто и нет его, Всеволода, рядом. А уж он-то должен бы догадаться, что Виринея – его девушка! И если любит он её, то мог бы чуточку воздержаться, не показывать своих чувств и не лезть напрямую. Есть же правила приличия в обществе, пусть даже среди простого народа...

Такие сумбурные мысли лезли в голову Всеволода, он чувствовал, что ревнует Виринею и ничего не может поделать с собой. Эта ревность накатывалась на него волнами, мешала думать и трезво соображать. Он всё больше и больше мрачнел и замыкался в себе, ему хотелось кинуть в лицо Виринеи обидные слова и уйти.

Из дома вышла хозяйка, пригласила на ужин. Дом гончаров был большой, на две просторные комнаты. В одной из них стояли две широкие кровати, заправленные шерстяными одеялами, с пуховыми подушками, вдоль стен шли широкие лавки. В другой комнате стояли длинный стол и табуретки. За столом сидели хозяин и сыновья, трое взрослых и двое возраста шести и семи лет. Как выглядели сыновья, Всеволод не разглядел, не до этого было, его душила обида на Виринею и раздражал Борис.

Перекрестившись, принялись за еду. Ели молча. В большой глиняной чашке были пустые щи, на второе – отварная рыба с репой. Запивали взваром из пахучих растений.

   – Ну и как трудятся мастеровые Большого дворца? – спросил хозяин, когда все покончили с едой. К этому времени Всеволод знал, что его зовут Сепеосом. Пальцы рук его задубели от глины и не гнулись, лицо всё в глубоких морщинах, но глаза блестели весело и задиристо.

   – Да как сказать, – протянул Всеволод, раздумывая, как лучше ответить. Такого вопроса он ожидал и боялся. За свою жизнь он ни разу не поинтересовался, как живёт рабочий люд во дворце. Но надо было что-то отвечать, и он продолжал:

   – По-разному живут.

   – Ювелирам большие задания на день дают?

   – Да не очень.

Все смотрели на него, и Всеволод чувствовал, что будто идёт по краешку лезвия ножа. Чуть ошибётся – и всё пропало, его разоблачат и с позором выгонят, или случится что-то ещё хуже.

   – Старейшины гильдии сильно притесняют? Или всё-таки дышать дают?

   – Дают дышать, – эхом ответил он, чувствуя, что летит в тартарары.

   – Ремесленникам дворца полегче живётся, – неожиданно в разговор вмешался Борис. – У них и с поставками сырья лучше нашего налажено, да и защита крепкая. Кто против императорских чиновников попрёт?

   – А какой процент берут при ссуде? – продолжал допытываться Сепеос.

Этого Всеволод не знал. Какая там ссуда? Будучи родственником императора, он никогда не чувствовал недостатка в средствах и ни разу не обращался к ростовщикам.

   – Да когда как, – пытался вывернуться он.

   – Ссуду им дают на тех же условиях, как и нам, – снова вмешался Борис. – Под семь процентов.

   – Э-э-э нет, не скажи! – загорячился Сепеос. – Я попытался взять на днях на расширение дела, так с меня ростовщик все двенадцать запросил! Где ты взял эти семь процентов! Под саму планку, какую Юстиниан установил, требуют. А ты говоришь!

   – Мне дали под семь, – упорствовал Борис.

   – И всё равно несправедливо! С дворян берут только четыре процента, а с нас не только семь, но все двенадцать! Да пусть бы и семь, всё равно много!

   – Но и купцов не щадят, – возражал ему Борис. – С них тоже крепко дерут.

   – Чего дерут, чего дерут? Это восемь процентов – «дерут»? У них мошна тяжела, с них можно! А вот чего с нас взять? А всё-таки вытягивают. Брать-то уж нечего, а всё равно выдирают, последние жилы готовы вытянуть!

Сепеос в сердцах бросил ложку на стол, порывисто встал, произнёс:

   – Вы тут оставайтесь, беседуйте, а я пойду, меня работа ждёт.

И ушёл.

Всеволод вздохнул свободно. Надо же такому случиться, своими вопросами Сепеос на чистую воду чуть его не вывел. Хорошо, Борис спас. Но в душе у него не было благодарности к избавителю. Спас-то спас, но вот к Виринее опять полез с разговором. Она повернулась к Борису, и они опять о чём-то стали тихо, но увлечённо говорить; Всеволод почувствовал себя никому не нужным. Он встал и тихонько вышел во двор.

Вечерело. Небо было чистым, ни облачка, но жара спала, с моря потягивала живительная прохлада. В сарае шумно вздохнула корова, возились куры, усаживаясь на насест. На душе у Всеволода было тягостно, тоскливо. Неясные предчувствия одолевали его, хотелось бросить всё и уйти куда глаза глядят.

Вышла Виринея, взяла его за руку, прижалась плечом:

   – Борис так много подсказал по игрушке! Всё-таки он такой талантливый, такое у него замечательное чутьё!

Всеволод молчал.

   – Он говорит, что если я завершу медведя с зеркалом, то фигурки будут покупать состоятельные люди и большие деньги давать. А я знаю, в столице есть много настоящих ценителей народных изделий!

Всеволод упрямо смотрел куда-то вдаль.

   – А ты чего такой хмурый? Может, отец обидел? Не обращай внимания, он иногда сгоряча наговорит, а потом тут же забывает. У него зла не бывает.

   – Отец аут ни при чём, – наконец разлепил губы Всеволод.

   – Тогда кто же? Я, что ли?

Он недовольно отвернулся.

Она некоторое время пристально вглядывалась в его лицо, наконец её осенило:

   – А, ты приревновал меня к Борису! Так, что ли?

У Всеволода обиженно дёрнулась голова.

   – Дурачок, да разве можно так? Мы с ним рядом росли, стали как родные. Я часто в его дом забегаю, и он к нам заходит, когда захочет. Мне и в голову не могло прийти, что у тебя в голове зародятся такие мысли!

   – А вот зародились! – непримиримо ответил он. Он уже сам чувствовал, что неправ, что зря приревновал Виринею, но какой-то бес внутри не давал успокоиться и покаяться, и он стоял на своём.

Виринея отстранилась от него, глаза её потемнели, она произнесла срывающимся голосом:

   – Не сметь меня ревновать. Я тебя никогда не обманывала. Я не имею привычки лгать. Не только тебе, но никому другому. Так что не оскорбляй меня подозрением, я такого не выношу!

И отвернулась, готовая уйти.

Тогда он понял, что где-то перелишил. Стал извиняться:

   – Прости меня, Виринея, я по-глупому веду себя. Но я, видно, по-настоящему люблю тебя, и мне было больно видеть, как ты всё внимание уделяешь не мне, а Борису...

   – Но у нас чисто творческие отношения! Ведь мы говорили только об игрушках, неужели ты не слышал?

   – Может, и слышал, но вы уединились, шептались о чём-то. И за столом тоже только с ним разговаривала, как будто меня не было рядом...

   – Ну, это ты привираешь, будто мы уединялись! – уже весело проговорила она. – Мы просто отошли в сторонку, чтобы не надоедать тебе разговорами. И за столом я к тебе тоже обращалась, ты забыл, видно...

Наконец помирились.

Когда стемнело, молодёжь пошла к морю. Виринея взяла Всеволода под руку, прижалась к нему, и так брели они, чуть в отдалении ото всех.

   – Знаешь, Даниил, – говорила она мечтательным голосом, – я бы так шла и шла рядом с тобой, не останавливаясь, чтобы забраться далеко-далеко и остаться совсем одним. Построить на берегу моря или реки какую-нибудь лачугу и жить в окружении природы, ни от кого не завися и никому не подчиняясь...

Всеволод ей поддакивал, потому что и ему хотелось вырваться из этого запутанного положения, из которого он пока не знал выхода, и разом покончить с двусмысленностью, которую сам по нечаянности создал...

Компания остановилась на берегу. В молчаливое море опрокинулось звёздное небо, из-под обрыва доносился шелест прибоя. Ребята быстро наносили хворост, разожгли костёр. Зазвучали цитры, полились песни. Удивительная вещь – костёр, горит себе, разрывая темноту прохладной ночи, взмывает языками, брызжет мириадами искр в самое небо, и на душе становится веселее, и хочется петь, и песни кажутся какими-то особыми, значительными, словно они написаны про тебя.

А затем у костра было разыграно импровизированное представление, навеянное сценками, показанными на поле Ипподрома. Борис и парень по имени Гибреас, завернувшись в туники, стали представлять греческих героев.

   – О, презренный! – обращаясь к Гибреасу, густым красивым басом пропел Борис. – Зачем явился ты сюда?

   – Затем, чтобы тебя увидеть, – тенорком отвечал ему Гибреас.

   – Ха-ха-ха! Ужель не знаешь ты, что тебя ожидает?

   – Но что плохого вдруг тебе я сделал?

   – Ах, смеешь предо мной лукавить ты, несчастный?

   – Коль вред какой тебе принёс, готов за то ответить!

   – Не ты ли покушался, трус, на даму сердца моего?

   – Я? Ха! А кто она, скажи мне?

   – Она? Она моя богиня, чья красота сравнима только с солнцем, глаза её как эти звёзды. Любовь же наша – океан безбрежный. Вот она!

И он указал на какую-то девушку. Все захохотали, но девушка не растерялась. Гордо откинув голову, она произнесла:

– О, воин жалкий! Чтоб отдала тебе своё я сердце, достать ты должен мне вон ту звезду!

Смех, хохот, аплодисменты. И снова высоко-высоко в небо, в холодные звёздные пространства несутся слова всё новых и новых песен...

II

В июне после длительного пребывания в восточных областях, называемых фемами, в Константинополь вернулся дед Всеволода, Константин. Это был поджарый, с седой копной волос и небольшими бородкой и усами, весьма живой и подвижной старик шестидесяти пяти лет. Он сразу наполнил дворец разговорами и смехом, все забегали, засуетились. Ирина, счастливая от встречи, не знала, как угодить отцу. Увидев внука, Константин воскликнул восхищённо:

   – Ну ты и вымахал за эти три года. Встретил бы где-нибудь на улице, не узнал!

Он обнял Всеволода, повёл в трапезную, где Ирина распоряжалась слугами, какие любимые кушанья отца ставить на стол.

   – Дочь, ответь мне: наверно, у Всеволода невеста есть? – спросил Константин, весело поглядывая на них обоих.

   – Не заметила пока. Девушки вокруг него вьются, я бы сказала – отбоя нет. Но вот одной какой-нибудь вроде бы нет.

   – Это так, внучок?

Всеволод смущённо пожал плечами и ничего не ответил.

   – Эх, вовремя я приехал, будет чем заняться! Поищу-ка я среди знатных семейств хорошую невесту своему внуку! Самое время породниться с влиятельными семьями, укрепить наше положение среди константинопольской знати. Помнится, у Кантакузенов и Дуков были на выросте дочери, вот бы к ним посвататься. Хорошее приданое можно получить!

Эти слова задели Всеволода, он проговорил:

   – Дед, есть у меня девушка.

   – Это как же так, – забеспокоилась Ирина. – Ты встречаешься с девушкой, а я ничего не знаю. Кто же она?

   – Не из знатного рода. Вы её не знаете.

   – Уж не уличную ли девку подхватил? – забеспокоилась Ирина. – Ну нет, только не это!

   – О чём ты говоришь! Разве может отпрыск византийского императорского рода, русский князь связаться с какой-нибудь безродной?

   – Но вот он сам сказал...

   – Он пошутил. Не так ли, внучок?

   – Да так, дед.

   – Ну вот видишь, а ты беспокоилась. Всеволод умный и образованный юноша, и жена у него будет из знатной семьи. Но ладно об этом. Тут есть дела и посерьёзнее.

Константин откинулся на спинку кресла, глаза его сузились, взгляд стал жёстким, холодным. Теперь перед ними сидел совсем другой человек, привыкший властвовать и повелевать.

   – Заехал я сначала к императору. Так вот, приглашает он завтра на приём посла Венецианской республики. А всё это означает ни больше ни меньше как новую войну за Италию.

Ирина и Всеволод напряжённо смотрели ему в лицо.

   – Никак он не может успокоиться, что утеряли мы когда-то Италию и Рим, во что бы ни стало хочет вернуть исконные территории. Но разве это разумно? Надо смотреть не назад, а вперёд, в завтрашний день. Тогда ясно увидишь, какие опасности подстерегают твою страну, откуда исходит наибольшая угроза. А главный враг у нас сегодня – турки-сельджуки. Я управляю восточным фемом и прекрасно вижу, какая мощная сила скапливается на наших восточных границах. Они отобрали у нас Армению, Галатию, Каппадокию, их отряды появлялись уже чуть ли не у стен Константинополя. А император этого не видит, его тянет на запад, где настоящих-то врагов у нас нет!

Долго ещё говорил Константин, пока не отправился отдыхать.

Назавтра Всеволод вместе с матерью и дедом пошли на встречу венецианского посла. Императорская стража в парадной форме, состоявшей из золотого шлема и нагрудной пластины, надеваемой поверх белых одежд, подъехала к дому, где остановился посол и его приближённые, и стала ждать его появления. Посол в коротком кафтане, коротких штанах, гетрах и башмаках сел на коня под изысканной попоной, которого специально выбрали для него в императорских конюшнях, и отправился по улицам, украшенным коврами и полотнищами, вывешенными в честь посланника из окон и с балконов. У входа во дворец посла встречал стратиг, который проводил его вместе с толмачом и эскортом в зал для аудиенций. Там на возвышении, покрытом золотым ковром, стояли сановники империи; те, кого император желал отметить особенно, располагались спереди и ближе к центру. За ними вставал второй полукруг, из менее важных сановников. Третий, и последний, состоял из людей более низкого положения.

Константин и Всеволод располагались во втором ряду. Тут же стояла личная охрана. На ней не было доспехов, но воины держали в руках пики и щиты, а на плече у каждого висел боевой топор.

Люди ждали. Пока не было ни трона, ни самого императора. Это вызвало некоторое удивление у итальянца. Но тут грянула торжественная музыка, ударили барабаны, и из-под свода, украшенного смальтовой мозаикой с изображением Христа и надписью «Царь царей», появился трон с сидящим на нём императором Мануилом. Трон был изготовлен из дорогих материалов, отделан драгоценными камнями, увенчан балдахином и обит яркими тканями. Сам император был в длинной прилегающей мантии из драгоценной парчи, украшенной по шее и талии вышивкой и драгоценными камнями. От короны, изготовленной из восьми золотых пластин и покрытой эмалью, исходило свечение.

Когда трон опустился на возвышение, все пали на колени. После этого посла подвели к трону. По пути, согласно этикету, он трижды останавливался и преклонял колено перед базилевсом. Дойдя до трона, венецианец протянул верительные грамоты распорядителю церемоний и произнёс приветственную речь от имени своей страны.

   – Благодарю тебя за пожелания здоровья и благополучия, – отвечал император негромким голосом. – Желаю и сыну моему, главе правительства республики, долгих дней и процветания.

Царя персидского и калифа багдадского император называл братьями, а европейских правителей сыновьями.

   – Ровно через десять дней, – продолжал император, – мы снова встретимся и обсудим государственные дела.

На этом официальный приём закончился, и посла повели в трапезный зал, где в его честь состоялся торжественный обед.

После обеда возле выхода из дворца Всеволода встретила дочь императора, Евстахия.

   – Ах, князь, – жеманно произнесла она, – в последнее время я тебя совсем не вижу. Где ты пропадаешь?

Всеволод не подал и вида, что ему не очень приятна эта встреча; наоборот, напустил на себя томный вид, ответил:

   – Дела... Как суетна жизнь!

   – Пожалуйста, князь, не бросай меня одну, я так скучаю по общению с тобой. Навещай хоть изредка птичку в золотой клетке.

   – Слушаюсь и повинуюсь, принцесса, – сделав шутливый поклон, ответил он.

Они расстались.

Через три дня, вернувшись со свидания с императором, Константин сказал Всеволоду:

   – Вопрос о походе в Италию решён. Против Королевства обеих Сицилий на этот раз выступят войска Венеции, Генуи и Милана, папы римского и наши. Командовать будет император. Мне даётся в подчинение полк, это семь тысяч человек Думаю, и тебе пора приобщаться к военному делу. На первый раз бригады тебе будет много, но отряд в четыреста человек я дам. Так что готовься, через месяц, по-видимому, отчалим.

   – Поплывёте на кораблях? – ахнула Ирина. – А вдруг буря или ураган и вы потонете?

   – Не каркай, ворона, – осадил её отец. – Летом в Средиземном море не бывает сильных штормов. Это каждый мальчишка знает. А сыну твоему надо ко всему привыкать. Он совсем не глуп, в будущем, может, и полком или армией придётся командовать. Не всё за мамкину юбку держаться!

Ирина промолчала, но глаза её застилали слёзы...

На Всеволода навалилась масса дел. Надо было проверить снаряжение каждого воина, оружие и броневую защиту, не забыть заготовить добротную пищу, чтобы поставщики не обманули и не подсунули что-то протухшее или зачерствелое; всё это следовало уложить на палубу кораблей, надёжно закрепить, чтобы не сорвалось во время качки. Кроме того, особую заботу составляли кони; вместе со знатоком Всеволод осмотрел каждого коня, выбраковал негодных, оглядел конскую защиту из кольчуги и металлических чешуйчатых доспехов... Целые дни проводил он на пристани и во дворец приходил усталый и разбитый, наскоро ужинал и падал в кровать, засыпая мёртвым сном.

Только однажды у него выдалось свободное время и он вырвался к Виринее. Она встретила его чуть ли не в слезах:

   – Что случилось? Почему так долго не приходил?

   – В поход на Италию уходим. Сборы, приготовления. Сама знаешь, дело военное, строго следят!

   – И кем тебя берут на войну?

Всеволод чуть не сказал, что будет командовать отрядом, но вовремя спохватился. Ответил:

   – В конницу определили.

   – Верхом хоть можешь держаться?

С детства во дворце Всеволода учили не только различным приёмам боя, но и умению сидеть в седле; со сверстниками, верхом на конях, они устраивали целые сражения деревянными мечами и пиками. И он поспешил успокоить девушку:

   – Не раз скакали наперегонки. Уцепишься за гриву, голыми пятками ударишь коню в бока и – полетел!

На прощание она сказала дрогнувшим голосом:

   – Побереги себя. Помни, что я буду тебя очень-очень ждать!

   – Не беспокойся. У нас говорят, что на врага идёт несметная сила – и итальянцы, и римские войска, и мы собрали много полков. Так что, думаю, до битвы дело не дойдёт. Увидит нас неприятель и сбежит с поля сражения!

Наконец в начале июля отплыли. В составе византийского флота были громоздкие дромонды и диремы, которыми управляли экипажи из 100-400 человек, лёгкие и быстрые биремы, галеоны и триеры с тонкими хищными носами. Но своих кораблей у Византии не хватало, поэтому воинов перевозили также венецианские и генуэзские суда; с Венецией и Генуей по мощи флота тогда не могло соперничать ни одно государство.

Плавание в Мраморном море прошло спокойно, но Эгейское встретило свежим ветерком, корабли стали переваливаться с боку на бок, людей начала одолевать морская болезнь: большинству она опустошала желудки и превращала в жалкие немощные существа, они валялись вповалку; у других вдруг возникал волчий аппетит, и они не могли наесться; иных клонило в сон... У Всеволода закладывало уши. Он тряпочкой, намотанной на тонкую палочку, прочищал то одно, то другое ухо, раз за разом, хоть смейся, хоть плачь.

Ему нравилось стоять возле борта и наблюдать, как корабль обгоняют светло-зелёные волны. Порой от носа летели мелкие брызги и обдавали с ног до головы, от морской воды во рту становилось горько-солоно. Мимо с гортанными криками проносились белые чайки; порой некоторые из них вдруг стремительно кидались в воду и взлетали вверх, неся в клювах рыбёшку; несколько птиц отдыхали, сидя на реях. Оглушительно хлопали паруса, когда судно меняло курс. Моряки бесстрашно лазили чуть ли не возле самого неба, не боясь ни качки, ни высоты. А вдали манил край моря, из-за которого выползали всё новые и новые тучки. Кажется, вот немного проплывём и достигнем линии, за которой закончится вода и откроется бездна; но плыли день за днём, а горизонт не приближался и не удалялся, он как бы плыл вместе с судами.

Иногда к нему подходил Алексей. Тому всё время хотелось спать. Он и вставал лишь бы перекусить или справить нужду; не обращая ни на кого внимания, возвращался к кровати и тотчас засыпал. Как-то пошутил:

– Отосплюсь, а потом всю жизнь буду бодрствовать!

Чем ближе подплывали к Италии, тем серьёзнее становились лица. С противником так или иначе многие были знакомы, встречались в предыдущих походах, а новички наслушались рассказов. Начиная с VIII века и особенно в IX-XI веках жители Норвегии, Швеции и Дании – норманны – на своих кораблях совершали далёкие морские походы, целью которых был захват богатой добычи и пленных. Захваченных пленных они продавали в рабство на рынках различных европейских и азиатских стран, сочетая, таким образом, морской разбой – пиратство – с торговлей.

Особенно часто морские разбойники нападали на Англию, Шотландию и Ирландию, а также достигали Фарерских островов и Исландии, где основали свои колонии. Норманны проникали вглубь Германии и Франции, беспощадно грабя и опустошая страны и повсюду наводя ужас. В начале X века они захватили территорию в устье Сены и создали своё княжество под названием Нормандия, а в 1066 году им удалось покорить Англию. На Руси норманнов звали варягами.

Отличные мореходы, они прошли через Гибралтар в Средиземное море, завоевали Южную И талию и Сицилию и создали государство под названием «Королевство обеих Сицилий». Особенно прославился правитель Рожер Второй, который от Папы Римского Иннокентия II получил королевский титул. Он взял Тунис, начал войну с Византией, захватил остров Корфу, ограбил Кефалонию, Коринф, Фивы, Афины и другие владения Византийской империи, приобретя в этих походах огромную добычу золотом, серебром и другими драгоценностями; сверх того, многие тысячи греков знатного и низкого сословия, разного пола и возраста он вывез в Сицилию, где заселил многие места, имевшие недостаток в жителях. Вот против этого противника и двигалась многочисленная флотилия с большим войском.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю