Текст книги "Заметки парашютиста-испытателя"
Автор книги: Василий Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– Можно считать, что вы подготовлены к прыжкам из стратосферы, – удовлетворенно констатирует он.
Мы действительно чувствуем себя хорошо. Теперь можно подниматься во «второе» небо, для того чтобы там, в разреженном воздухе и при низких температурах, испытать качество советских парашютов. Вскоре наша группа высотников, возглавляемая опытным инженером Грызловым, вместе с врачами вылетела в приволжские степи для выполнения прыжков с больших высот.
Я люблю привольную русскую степь. Мне кажется, что нет ничего красивее ее бескрайнего зеленого простора, овеянного горькими полынными запахами. Правда, товарищи шутят, что эта любовь имеет, так сказать, профессиональный характер, ибо степь – отличное место для приземления парашютиста. Действительно, почти все свои рекордные и наиболее ответственные прыжки я выполнял над степью. И вот опять знакомые места.
Рекордные прыжки с больших высот выполнялись в Советском Союзе неоднократно. Парашютисты Б. Петров, В. Козуля, Н. Камнева, Г. Пясецкая и А. Шишмарева непрерывно поднимали «потолок» прыжков. И, наконец, Н. Аминтаев и другие мастера парашютного дела раскрыли шелковый купол в нижних слоях стратосферы.
Это не было погоней за рекордом. Наша группа проводила кропотливую исследовательскую работу. Определялись величины перегрузок, возникающих при немедленном раскрытии парашюта на больших высотах, их влияние на организм человека.
Предварительные расчеты перед полетами выполнял инженер Николай Осипович Пронин, тогда еще новый человек в нашей среде испытателей. Но Николай Осипович имел большой стаж конструкторской работы на заводах по изготовлению парашютов. Это делало его чрезвычайно ценным сотрудником при решении тех сложных задач, которые перед нами стояли.
Первым с мало «обжитой» парашютистами высоты «прыгал» манекен. Николай Осипович надевал на него приборы, измеряющие величину перегрузок, возникающих в момент раскрытия парашюта. После «прыжка» на основании этих показаний производились расчеты, результаты которых Николай Осипович сообщал врачу Е. М. Пешкову. Только после этого на высоту, разведанную с помощью манекена, поднимался парашютист-испытатель.
Так, шаг за шагом, как бы по ступеням лестницы, мы приближались ко «второму» небу. И вот наступил день, когда парашютисты-испытатели Колосков А. И., Петкевич А. А., Гладков Н. Я., Стороженко П. П., Савкин И. И., Ищенко П. Ф и я получили задание выполнить групповой прыжок из стратосферы.
Мы поднялись в воздух солнечным июльским утром, и, когда самолет достиг высоты 11 200 метров, штурман подал команду приготовиться. Мы с Петкевичем открыли люк. Последовала команда «Пошел». Мы один за другим оставили самолет и благополучно приземлились.
Авиационная спортивная комиссия Центрального аэроклуба СССР имени В. П. Чкалова признала наш групповой прыжок с высоты 11 200 метров всесоюзным рекордом и отметила его как новое мировое достижение парашютизма.
Вскоре после этого полета испытателям Петкевичу, Гладкову и мне разрешили подняться еще выше для выполнения рекордного прыжка из стратосферы с немедленным раскрытием парашюта.
Первым в воздух поднимается с летчиком-высотником В. Селивановым мастер парашютного спорта СССР Николай Гладков. Сильный, широкоплечий, он уверенно занимает свое место в кабине, и самолет, пригибая струей воздуха от винта высокую траву аэродрома, уходит в воздух. Для нас, оставшихся на земле, наступили томительные минуты ожидания, хотя о судьбе парашютиста нет оснований беспокоиться.
Николай Гладков в полной мере обладает всеми качествами, необходимыми испытателю. Он отлично знает парашютное дело, смел, решителен и, когда надо, умеет рисковать. Воспитанник Института физической культуры Н. Гладков занимался всеми видами спорта, неоднократно выигрывал первенство страны по вольной борьбе и фехтованию на штыках.
Одним словом, без сомнения, его прыжок пройдет успешно, и все же я волнуюсь. Это чувство, видимо, разделяют и мои товарищи. Александр Петкевич, один из опытнейших парашютистов, надвинув на глаза козырек фуражки и запрокинув голову, не отрываясь, смотрит в бездонное голубое небо. Самолета уже не видно, только белый след инверсии, тянущийся за ним, указывает его путь. Потом исчезла и эта белая полоска. Самолет, набирая высоту, ушел в район прыжков, который находился в шестидесяти километрах от нашего аэродрома. С нетерпением мы ждали его возвращения.
– Летит! – наконец радостно кричит Петкевич.
На горизонте показалась маленькая черная точка. Через несколько минут Селиванов вылез из кабины и доложил о выполнении парашютистом прыжка. Гладков оставил самолет на высоте 12 240 метров и благополучно приземлился.
Через четыре дня с тем же летчиком в стратосферу поднялся мастер парашютного спорта СССР Александр Петкевич. Мы внимательно следили за его полетом и ожидали результатов прыжка. Петкевич на высоте 12 520 метров отделился от самолета и через 19,5 минуты приземлился. Таким образом, прежний рекорд был перекрыт дважды. Наступила моя очередь выполнить прыжок. Хотелось подняться на еще большую высоту и прибавить к достижениям советского парашютизма еще одно.
13 августа 1947 года Виктор Селиванов снова повел самолет в стратосферу. Впереди я вижу его голову и будто окаменевшие плечи – так они неподвижны. Летчик экономит силы для управления самолетом в стратосфере и делает только те движения, которые совершенно необходимы.
Сейчас Селиванов должен был еще раз показать свое летное искусство. Полеты на больших высотах требуют от летчика отличного знания теории авиации, очень прочных навыков в пилотировании самолета, кстати сказать, во многом отличных от тех, которые необходимы летчику при полетах на средних высотах. Это вызывается прежде всего различием в строении атмосферы у земли и на больших высотах. Так, например, атмосферное давление на высоте пятнадцати тысяч метров меньше в восемь с лишним раз, а плотность воздуха – в шесть раз, чем на средних высотах.
Такое изменение воздушной среды с увеличением высоты влечет за собой ухудшение пилотажных качеств самолета, уменьшает тягу двигателя. Время для выполнения разворотов и их радиусы увеличиваются, а допустимый крен становится значительно меньше, чем на средних высотах. Рули самолета в стратосфере недостаточно эффективны, машина реагирует на них вяло. Однако Селиванов двигает ручку и педали очень плавно, без малейших рывков. Он знает, что стоит ему сделать резкое движение при управлении самолетом и тот сильно накренится на крыло и «провалится».
Я плотно сижу на сиденье – тяжелый, неповоротливый. Вес моей одежды и снаряжения достигает сорока килограммов. Мне уже приходилось выполнять прыжки из стратосферы, но с задержкой раскрытия парашюта. Зону разреженного воздуха и низкой температуры в несколько километров я пролетал стремглав, и холод не был моим опасным противником. Теперь мне предстояло «провисеть» на жестоком морозе довольно продолжительное время, и я к этому тщательно подготовился. Меховая и шерстяная одежда надежно защищала мое тело, а лицо врач Пешков заботливо смазал мазью, предохраняющей от обмораживания. Кажется, все предусмотрено, все проверено.
И все-таки надо быть готовым к различным неожиданностям. Ведь мне предстоит раскрыть парашют в стратосфере! В памяти всплывает отрывок из недавно прослушанной лекции: «Слой атмосферы, расположенный на высоте 8—16 километров от земли и простирающийся до высоты 80 километров, – говорил лектор, – называется стратосферой. Облаков обычного типа в стратосфере почти не бывает, воздух очень разрежен, а ветры достигают поистине ураганной скорости – 200–250 километров в час. На земле такой ветер мог бы разрушать дома, сбрасывать с рельсов железнодорожные вагоны».
Еще много лет тому назад один советский парашютист, выполняя прыжок с высоты около 10 000 метров, попал в подобный ураган. Он рассказывал, что страшные порывы ветра швыряли его из стороны в сторону, все увеличивая угол раскачивания, который доходил до 140 градусов. Парашютист почувствовал, что его укачивает: из-под шлема и кислородной маски по лицу бежали неприятные, щекочущие струйки пота, тело охватила болезненная усталость, начинало мутить. А ведь если бы началась рвота, то пришлось бы снять кислородную маску и лишиться кислорода.
Воздушный спортсмен даже хотел перерезать стропы парашюта, рассчитывая свободным падением уйти от бушующего воздушного шторма, а потом раскрыть запасной парашют. Но воспользоваться ножом у него не хватило сил – так он ослабел от качки. Началась рвота, удушье, временами полное забытье.
…Очнувшись, парашютист почувствовал, что кислородная маска мокрая, и, ни о чем не думая, сорвал ее. Из забитого шланга кислород не поступал. К счастью, высота уже не превышала четырех тысяч метров. Жадно хватая ртом воздух, парашютист восстанавливал силы…
Правда, впоследствии наши воздушные спортсмены выполнили большое количество прыжков с немедленным раскрытием парашюта с высоты 9000—12 000 метров и ни с кем из них, в том числе и со мной, ни разу ничего подобного не случалось. Но…
Сигнал летчика прерывает мои воспоминания. Стрелка прибора показывает 13 400 метров высоты и дальше не двигается. Пора. Память еще машинально фиксирует время 9.00 и температуру воздуха минус 55°, но уже все внимание приковано к предстоящему прыжку. Размеренным движением открываю фонарь кабины и, упираясь руками в ее борта, поднимаюсь с сиденья. Быстро проверяю кислородный прибор: ведь если он откажет, то под куполом парашюта я окажусь в незавидном положении.
А подобные случаи бывали. Один воздушный спортсмен, выполняя высотный прыжок, оказался без кислородного питания: в момент раскрытия парашюта от сильного динамического удара у него оборвался шланг, соединяющий кислородную маску с баллоном. Парашютист почти сразу же потерял сознание и только на высоте 2–3 тысячи метров стал постепенно приходить в себя. Все же на землю он опустился в полуобморочном состоянии. А этот воздушный спортсмен оставлял самолет на высоте значительно меньшей, чем та, на которой мы сейчас находимся.
Преодолеваю мощную струю встречного воздуха и оставляю самолет.
Почувствовав свободное падение, я тотчас же раскрыл парашют. Последовал рывок такой силы, какого мне, пожалуй, еще не приходилось испытывать. Перед глазами огненным фейерверком посыпались разноцветные искры, на какую-то долю секунды показалось, что страшная сила разрывает меня на куски. Такие ощущения были результатом огромной перегрузки: ведь скорость движения моего тела была очень большой.
Однако через несколько мгновений я пришел в себя. Купол парашюта был раскрыт полностью. Струя кислорода бесперебойно поступала в легкие, одежда хорошо защищала от холода. Я осмотрелся и почувствовал всю необычайность и непривычность окружающей обстановки. Глубоко подо мной между двумя похожими на отроги гор облаками, на зеленовато-сером фоне искрилась блестящая ниточка Волги. Земные ориентиры с такой высоты теряли свою осязаемость, делались неощутимыми и нереальными. Я поднял голову. Надо мной на темно-голубом небе нестерпимо ярко сверкало солнце.
Гнетущее чувство одиночества охватило меня. Оно было порождено оторванностью от земли, с которой в стратосферу не доносилось никаких звуков. Слух улавливал только тихое поскрипывание подвесной системы. Когда эти звуки замирали, то тишина становилась абсолютной.
Большая высота делала снижение парашюта незаметным. Мне вдруг показалось, что я вечно буду висеть в этом, почти безвоздушном пространстве в лучах неестественно яркого солнца и никогда не спущусь на родную землю. Но, к счастью, закон Ньютона действовал и в стратосфере – я опускался. Это стало ощутимо, когда я достиг «знакомой» высоты 7000–8000 метров. Заметно приблизились облака. Я уже видел, как по их белой поверхности медленно скользит тень моего парашюта. Да и Волга перестала быть тоненькой ниточкой и превратилась в хорошо заметный, привычный глазу ориентир.
Скоро мне стало жарко в моем полярном одеянии. Я опускался над знойной степью. На высоте 3000 метров я снял кислородную маску и расстегнул комбинезон, а еще через несколько минут приземлился на сожженную солнцем, пожелтевшую траву. Ветра не было, и шелковый купол парашюта накрыл меня, как большой белый шатер.
Мое путешествие из стратосферы продолжалось 21 минуту. Парашют и оборудование, созданные руками советских людей, действовали отлично. Мне удалось поставить новый рекорд прыжка из стратосферы с немедленным раскрытием парашюта.
Ныне, в эпоху самолетов с реактивными двигателями, полеты на больших высотах днем и ночью стали обычным явлением. Они не требуют от летного состава каких-то особенных физических данных. Современные самолеты имеют герметические кабины, которые предохраняют человека от непосредственного влияния воздушной среды. В герметической кабине самолета летчику нет нужды находиться в слишком теплом обмундировании. Здесь во время высотных полетов температура не опускается ниже плюс десяти градусов.
Советскими учеными довольно удачно разрешена и проблема питания летчика кислородом при полетах в стратосфере. Приборы старой конструкции отпускали летчику кислород строго дозированными порциями. При интенсивной нагрузке летчику этой порции порой не хватало. Начиналось кислородное голодание. Новый же прибор позволял летчику вдыхать столько кислорода, сколько ему нужно при самой напряженной работе в стратосфере.
В наши дни самолеты не только поднимаются в стратосферу, но и могут вести там воздушные бои.
Сейчас можно уже говорить о полетах и возможных боевых действиях самолетов на высотах 20–25 тысяч метров. Это ставит перед парашютистами-испытателями все новые и новые сложные задачи.
УКЛАДЧИК ПАРАШЮТОВ
Мой рекордный прыжок из стратосферы явился результатом дружной работы всего нашего коллектива: летчиков, инженеров, конструкторов, врачей, укладчиков, испытателей. Об одном из них мне хочется рассказать подробнее.
Успех и безопасность каждого прыжка, а испытательного в особенности, во многом зависят от того, как уложен парашют. Это очень ответственная работа, требующая, кроме необходимых знаний, большого практического опыта, абсолютной точности и аккуратности. Ведь громадное полотнище купола и десятки метров строп должны быть помещены в небольшой ранец, не стесняющий движений летчика при управлении самолетом. При этом все детали парашюта размещаются в строго определенном порядке, каждый сантиметр материи ложится в предназначенное ему место. Хороший укладчик парашютов – это ценный и необходимый помощник испытателя.
Многим моим товарищам по работе и мне большую помощь оказал один из старейших укладчиков парашютов в Советском Союзе Николай Васильевич Низяев. Первый парашют Николай Васильевич уложил в 1930 году. В то время летный состав несколько скептически относился к безотказности действия парашюта.
– Совершенно надежен. Раскроется при любых обстоятельствах, – обычно говорил Низяев, уложив парашют для какого-нибудь летчика.
Тот его вежливо благодарил, а порой не без иронии добавлял:
– Коли уж так надежен, то прыгали бы сами.
– И прыгну, – отвечал Николай Васильевич.
И вот однажды он предстал перед гарнизонной медицинской комиссией «на предмет освидетельствования годности к прыжкам с парашютом из самолета».
– Возраст? – спросили Низяева.
– Сорок три года, – ответил тот.
Врачи удивленно переглянулись. В то время в таком возрасте парашютизмом еще никто не занимался.
– Позвольте, батенька мой, зачем вам это циркачество? Поди уже дети у вас взрослые? – спросил один из врачей.
Тут Николай Васильевич подробно объяснил, почему ему надо прыгать с парашютом. Ведь он укладчик. Его дело – подготовить к полету парашют так, чтобы он не вызывал никаких опасений у летчика. Если летчик знает, что укладчик не только готовит парашют к полету, но и сам с ним прыгает, то в трудную минуту без колебаний вверит свою жизнь шелковому куполу.
– Как советский человек и как коммунист я обязан выполнить прыжок с парашютом, – убежденно закончил свои объяснения Николай Васильевич.
Но убедить врачей оказалось не так-то просто. Никто из них не слышал, чтобы человек в сорок три года прыгал с парашютом. К тому же в то время медицина точно не знала, каким требованиям должен отвечать организм человека, чтобы прыжки с парашютом не оказали на него вредное влияние. Поэтому на всякий случай требовали абсолютного здоровья. И вряд ли бы Николаю Васильевичу удалось осуществить свое желание, если бы не председатель комиссии, знакомый ему авиационный врач Яковлев. Приняв большую долю ответственности на себя, Яковлев убедил своих коллег разрешить Низяеву один прыжок с парашютом.
Но Низяев не ограничился одним прыжком. Он начал прыгать систематически, получив вскоре звание инструктора, а затем мастера парашютного спорта Союза ССР. Николай Васильевич продолжал заниматься укладкой парашютов, одновременно испытывая их в воздухе.
Нам, тогда начинающим испытателям, он в трудную минуту всегда мог дать ценное указание, полезный совет.
– Если имеешь хорошо уложенный запасной парашют, то без особого риска можешь проводить любые испытательные прыжки, – говорил он.
И Николаю Васильевичу приходилось порой прибегать к запасному парашюту. Так случилось, например, при проверке работы нового приспособления, открывающего ранец. Надо сказать, что тогда испытателю шел уже сорок девятый год. Его прыжок мы наблюдали с земли.
Низяев отделился от самолета на нужной высоте. Он должен был раскрыть парашют без задержки, но почему-то этого не сделал. Прошла секунда, другая, и стало понятно, что парашютист попал в затруднительное положение. На старте все замерли, не отрываясь следя за падающим человеком. Каждый из нас отлично представлял себе, что происходит в воздухе. Видимо, испытателя постигла неудача, и он, камнем летя к земле, напрягал волю и силы, старался найти неисправность и заставить парашют сработать.
Наблюдать такой прыжок своего товарища очень страшно. Во время свободного падения у парашютиста нет времени для различных переживаний. Все его внимание сосредоточено на испытаниях и на борьбе с опасностью, а находящиеся на земле могут только смотреть и волноваться.
Вот уже Низяев потерял высоту, на которой сравнительно безопасно проводить испытания. Пора подумать о себе…
– Запасной! Раскрывай запасной парашют! – не выдержав, кричит кто-то, как будто Низяев может его услышать.
И вот, когда сердце уже сжалось от сознания неизбежности катастрофы, над испытателем раскрылся запасной парашют. Оказалось, что в новой конструкции замка основного парашюта был существенный дефект.
Совместно с Николаем Васильевичем мне довелось проводить весьма интересные испытания. Низяев укладывал первые отечественные парашюты. Два из них были предназначены для специальных исследований. Надо было установить, сколько времени они могут храниться, как прочны материалы, из которых изготовлены купол, стропы и подвесная система. Для сравнения вместе с ними в совершенно одинаковых условиях хранился один из лучших зарубежных парашютов фирмы «Ирвинг».
Помещение, в котором хранились опытные парашюты, ничем не отличалось от обычного помещения, предназначенного для этой цели в частях и подразделениях. В просторной светлой комнате стоял длинный полированный стол, на котором производилась укладка парашютов, на стенах висели плакаты и схемы, изображающие отдельные элементы прыжка, на стеллажах лежали уложенные парашюты. Через строго определенные сроки их тщательно осматривали и после просушки опять укладывали. Точные приборы показывали температуру и влажность воздуха, которые в этом помещении всегда поддерживались постоянными.
Испытания должны были показать не только, как парашют переносит влияние времени, но и как он после этого действует. Наши прыжки с отечественными парашютами показали их полную пригодность после длительного хранения. Купол раскрывался без всякой задержки и отлично выдерживал динамический удар. Дальнейшие испытания проводились путем сбрасывания манекена – «Ивана Ивановича», так как, для того чтобы установить, какой же парашют прочнее, следовало эксплуатировать их до разрушения. Прыжок следовал за прыжком. Низяев неутомимо укладывал парашюты, и манекен вновь поднимали в воздух. Победа в этом своеобразном соревновании на прочность осталась за отечественным парашютом – после очередного прыжка одно из полотнищ купола парашюта «Ирвинг» лопнуло во всю длину.
– Я же всегда говорил, – радовался Низяев, – что наши парашюты самые прочные в мире.
Мнение Низяева, если бы его даже не подтвердил опыт, было весьма авторитетно. Ведь через его руки прошли почти все отечественные конструкции и большинство конструкций парашютов зарубежных фирм.
В общей сложности Николай Васильевич уложил более тридцати тысяч парашютов. К нему попадали и трофейные парашюты, не имевшие ни инструкции по укладке, ни описания. И все же Низяев успешно подготавливал их к экспериментальному прыжку.
Имя Николая Васильевича Низяева хорошо известно авиаторам. Он неоднократно укладывал парашют выдающемуся летчику нашего времени Валерию Павловичу Чкалову. С парашютами, уложенными его руками, поднимался в стратосферу Коккинаки, летали через Северный полюс в Америку Громов, Юмашев и Данилин. Низяев же готовил парашюты для экипажа самолета «Родина». Когда отважные летчицы попали в тяжелое положение и Расковой пришлось оставить самолет, парашют, уложенный Николаем Васильевичем, раскрылся безотказно и плавно опустил ее на землю.
Мастер парашютного спорта СССР Низяев выполнил более ста тридцати прыжков с парашютом, большинство которых носило экспериментальный и испытательный характер.
– Не пора ли вам кончать прыгать? – порой говорил ему знакомый доктор Яковлев, – пусть уж молодежь этим занимается.
– Нет, еще хочу для молодежи послужить примером, – обычно отвечал ему старый парашютист.
Но для молодежи он не только служил достойным примером, а и обучал ее терпеливо и вдумчиво. Николай Васильевич подготовил более трехсот укладчиков парашютов. Многие из них, как, например, Быстров, Ищенко, Жуков, стали испытателями и имеют по нескольку сот ответственных прыжков. Коммунисту Николаю Васильевичу Низяеву, старейшему укладчику и опытному парашютисту многим обязаны не только мы, профессиональные испытатели, но и все авиаторы нашей Родины, которым доводилось в суровые дни войны вверять жизнь шелковому куполу парашюта.
3 мая 1969 года ветерану парашютизма исполнилось 80 лет. Почти половину из них он отдал любимому делу.
