Текст книги "Заметки парашютиста-испытателя"
Автор книги: Василий Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Посудите сами. В полете над морем вам пришлось оставить самолет. Парашют раскрылся нормально, и, усевшись удобней в подвесной системе, вы приводите в готовность средства спасения летчика на воде.
Для этого следует сначала расстегнуть ножные обхваты, затем грудную перемычку и через резиновую трубочку надуть спасательный жилет. Проделав все это без особенных затруднений, вы дергаете специальный шнур, надувная лодка выпадает из снаряжения и повисает под вами на полутораметровом шнуре.
Теперь все готово. Как только ноги коснутся воды, вы оставляете парашют и погружаетесь в воду. Спасательный жилет сразу же поднимает вас на поверхность, а лодка, упав в воду, автоматически надувается.
Вот тут-то и потребуется ловкость, сила и умение плавать. Ведь жилет только не дает вам утонуть, а надо еще и передвигаться в воде, хотя бы до лодки, а потом взобраться в нее. В намокшем обмундировании, ставшем очень тяжелым, сделать это не так-то просто. Мне, например, при первом испытании влезть в лодку удалось только при третьей попытке.
Во время подобных прыжков поблизости всегда дежурили катера, готовые в любую минуту прийти парашютисту на помощь. Но однажды Василий Харахонов совершил испытательный прыжок в обстановке, я бы сказал, даже слишком близкой к такой, какая бывает при аварии самолета над морем.
В тот день полеты уже почти закончились. В воздухе находился только один самолет – с Василием Ивановичем Харахоновым. Василий Иванович должен был раскрыть парашют на значительной высоте и опуститься на воду. Самолет едва различался на фоне неба. Погода стала быстро портиться. Налетел сильный шквалистый ветер, гнавший низкие черные тучи.
Видимо, ни Харахонов, ни летчик не заметили этой внезапно возникшей опасности. Мы успели увидеть, как в вышине раскрылся парашют и почти сразу же исчез за тучами. Напрасно дежурные катера рыскали по бухте во всех направлениях. Парашютиста нигде не было.
Тем временем Харахонов, увидев, что бухту закрыла сизая облачность, стал с силой натягивать стропы, стараясь скорее достичь поверхности воды. Он понял, что шквал может унести его в открытое море. Эти опасения были не напрасны. Когда Харахонов вышел из облаков, берег уже превратился в едва различимую за непогодой темную полоску. Теперь парашютист мог рассчитывать только на имевшиеся в его распоряжении средства спасения летчика на воде и с тревогой посмотрел на море.
А море бушевало. Волны, казавшиеся с высоты небольшими, при снижении становились похожими на высокие водяные горы. Они с шумом сталкивались своими седыми гребнями, с которых ветер срывал каскады брызг. Черные облака, опустившиеся почти к самой воде, мчались в одном направлении. Иногда на мгновение показывалось солнце, освещая холодным светом эту картину разбушевавшейся стихии.
Надувной жилет и резиновая лодка, сделанные заботливыми руками советских людей, не подвели отважного парашютиста. Лодка легко скользила с волны на волну, прекрасно выдерживая это серьезное испытание. Однако равномерные подъемы и спуски скоро дали себя знать. У парашютиста закружилась голова, под ложечкой болезненно заныло, и какая-то отвратительная слабость разлилась по всему телу. Харахонов закрыл глаза, чтобы не видеть равномерно поднимающихся и опускающихся волн и в такт с ними качающегося неба. Но это не помогло.
Василий Иванович Харахонов много летал, и на него никогда не действовала «болтанка» (так летчики называют качку самолета в воздухе). Но в том-то и дело, что воздушная качка и морская – далеко не одно и то же. Летчик, налетавший миллионы километров, может почувствовать себя на морских волнах весьма неважно.
Так случилось и с Василием Ивановичем. В редкие промежутки между приступами морской болезни он с тоской вспоминал полеты, даже те, которые происходили в самых скверных и тяжелых метеорологических условиях. Они ему казались просто блаженством в сравнении с этим плаванием по беспокойному морю.
Харахонов был человеком сильным и волевым. Преодолевая недомогание, он снова стал грести, направляя свою резиновую лодку к берегу. Таким его и увидели моряки военного корабля, который через несколько часов нашел пропавшего парашютиста.
Василий Иванович, поднявшись на борт судна, сумел побороть приступы морской болезни. Но нам, своим товарищам, он признался, что ничего более скверного, чем морская качка, в жизни не испытывал.
– Летчик морской авиации, – говорил Василий Иванович, – должен быть настоящим моряком и привыкнуть к качке. Иначе, попав в такое положение, он испытает те же мучения, что и я, и спасти свою жизнь без посторонней помощи ему будет нелегко.
Эти испытательные прыжки на воду показали, что советская промышленность сумела обеспечить морских летчиков вполне надежными средствами спасения в случае аварии гидросамолетов вдали от берега.
Но этим наша работа не ограничилась. Иногда приходилось выполнять прыжки с чисто исследовательской целью, чтобы выяснить те или иные загадочные на первый взгляд происшествия.
Так, однажды над морем произошла авария самолета-истребителя при выполнении летчиком фигур высшего пилотажа. Летчик оставил самолет и тотчас раскрыл парашют. Спуск происходил нормально. Но на высоте около ста метров пилот вдруг оставил парашют и перешел в свободное падение. Причины несчастного случая были неясны. Зачем летчик освободился в воздухе от подвесной системы, мы понимали. В то время, прыгая с парашютом в воду, воздушный спортсмен заранее отстегивал карабины подвесной системы, освобождая правую руку из плечевого обхвата, и на высоте полуметра от воды бросал парашют. Но почему летчик проделал это слишком рано? Почему произошла такая губительная ошибка в определении высоты? Все это необходимо было выяснить, чтобы предупредить повторение подобных случаев.
Мне было разрешено тут же подняться в воздух. Наблюдающих за прыжком я предупредил, что отстегивать карабины подвесной системы не буду, но как только я окажусь на той высоте, где нужно оставить парашют, дам ракету. С берега должны были засечь, насколько точно мне удастся определить высоту, уловить момент начала приводнения. Раскрыв парашют и поправив ножные обхваты, я осмотрелся. Подтверждалось то, что было замечено еще в самолете. Стояло полное безветрие, и явление зеркальности, хорошо знакомое морским летчикам, было особенно сильным. Безоблачное небо отражалось на гладкой поверхности моря, поэтому определить расстояние до воды было очень трудно. Тщетно я напрягал зрение, стараясь хотя бы по береговой черте определить высоту. То мне казалось, что до воды добрых четыреста метров, то казалось, что ноги уже касаются воды. В один из таких моментов я дал ракету. Оказалось, что она была дана на высоте семидесяти-восьмидесяти метров. Теперь причина несчастного случая выяснилась, и были приняты меры, чтобы такие ошибки больше не повторялись – в инструкции для прыжков с парашютом на воду было указано, что оставлять подвесную систему спортсмен должен только тогда, когда его ноги коснутся поверхности воды.
Это происшествие еще раз подтвердило, как важно летному составу уметь правильно оценивать различные явления природы, особенно атмосферные. Они играют весьма серьезную роль в выполнении прыжков с парашютом, и о них мне хочется рассказать подробнее.
ВО ВЛАСТИ ВЕТРА
В детстве я любил читать журнал «Нива», разрозненные номера которого, изданные за годы, предшествовавшие первой мировой войне, лежали в деревянном ящике под моей кроватью. С особым интересом я читал описания полетов русских авиаторов, а их фотографии, на которых они были изображены возле неуклюжих и хрупких аппаратов тяжелее воздуха, аккуратно вырезанные и подклеенные на плотную бумагу, хранились у меня в особой тетради. Бесстрашный Уточкин, отважный Нестеров, первый в мире выполнивший «мертвую петлю», и другие авиаторы были моими любимыми героями.
В то время в одном из журналов я прочел статью, которая поразила мое воображение. Автора я уже не помню, а статья называлась «В неизведанных дебрях воздушного океана». В ней говорилось о глубоких, как пропасти, воздушных «ямах», о грозах и ураганах, которые подстерегают летчика в полете. Многое в этой статье было наивным и даже неверным, но автор приходил к правильному выводу, призывая летчиков изучать атмосферу, познавать особенности той среды, в которой происходит полет.
За истекшие десятилетия «неизведанные дебри воздушного океана» серьезно изучены. Сейчас атмосфера хорошо исследована. И в этом – значительная заслуга наших советских ученых и аэронавтов.
Хорошо изучены природа и законы движения воздушных масс. Это явление в атмосфере для нас, парашютистов, играет значительно большую роль, чем для летчиков. Конечно, данные о ветре на высотах необходимы и пилоту для ряда навигационных расчетов. Но он может противопоставить движению воздушных масс всю мощь двигателей своего самолета. Практически при современном развитии авиационной техники полет самолета почти не зависит от погоды и, в частности, от ветра. Другое дело – парашютист. Встречаясь с силами воздушной стихии, он борется с ними только своим мастерством, знаниями и терпением.
Парашют, спускаясь к земле, перемещается и в горизонтальном направлении. Скорость и направление этого движения зависят от скорости и направления перемещения воздуха. Поэтому, чтобы точно рассчитать прыжок, правильно оценить «воздушную» обстановку, испытатель должен знать основные законы движения воздушных масс.
Ветер возникает в результате неравномерного нагревания земной поверхности и различного барометрического давления над ней. Характер ветра зависит от плотности воздуха и его скорости. Обычно частицы воздуха движутся параллельно, но когда их скорость превышает определенную критическую величину, возникают мощные беспорядочные вихри, движущиеся в различных направлениях. Это явление в атмосфере называется турбулентностью. С ним мне довелось познакомиться на практике, когда я еще только выполнял свой третий или четвертый прыжок с парашютом.
Это произошло перед заходом солнца. В прозрачном бледно-голубом небе неподвижно висели редкие кучевые облака. Плоские снизу, они поднимались вверх мощными чуть розоватыми от заходящего солнца клубами. Я прыгал последним. Облачность увеличилась, но руководители полетов не обратили на это внимания.
Оставив самолет на высоте 800 метров, я сразу выдернул кольцо. Купол раскрылся нормально, но обычного плавного спуска не последовало. Меня стало сильно раскачивать на стропах, то быстро неся вперед на той же высоте, то вдруг бросая вниз сразу на несколько десятков метров.
– Вот они, воздушные «ямы», – невольно вспомнил я прочитанную в детстве статью о «дебрях воздушного океана». Но это были не воздушные «ямы», а внезапно возникшие турбулентные явления в атмосфере, которые часто наблюдаются при кучевой облачности.
В другой раз мне пришлось испытать превратности воздушной стихии, когда я работал уже испытателем, имел большой опыт и выполнил около тысячи разнообразных прыжков. Спускаясь с парашютом, я попал во внезапно налетевшую грозу. Это происходило на побережье Крыма. Грозная темно-синяя туча подкралась со стороны моря и со сказочной быстротой заволокла все небо. Спокойный спуск прервался, меня стало сильно болтать. Тучу, до которой, казалось, можно было дотянуться рукой, прорезала молния, такая яркая, что стало больно глазам. Загрохотал гром, и первые редкие капли дождя упали на купол парашюта, оставляя хорошо заметные снизу большие мокрые пятна. Затем на несколько секунд дождь перестал, наступила тишина; меня продолжало сильно раскачивать. И вот снова раздались мощные, оглушительные раскаты грома, и начался ливень, какой бывает порой на юге.
Вначале я с тревогой посматривал на купол парашюта. Думалось, намокнув, он станет неправильно работать, и кто знает, что это принесет парашютисту. Но опасался я напрасно. Мгновенно намокший купол не потерял своих свойств. Он по-прежнему надежно задерживал мое падение, а заодно выполнял и роль зонтика, немного защищая меня от дождя.
Вскоре я заметил, что очень медленно теряю высоту, а порой меня даже поднимает вверх. Это был результат вертикального движения воздуха, возникающего вследствие неравномерного нагрева земной поверхности. Обычно довольно слабое, во время грозы оно увеличивается и может, как это было со мной, значительно замедлить спуск парашютиста.
Гроза продолжалась 2–3 минуты и кончилась так же внезапно, как и началась. Надо мной снова сияло чистое небо, и я нормально опускался к земле. Скоро я приземлился на виноградник. У самой земли ветра не было, и купол парашюта накрыл меня своими мокрыми полотнищами.
Восходящие потоки воздуха, действие которых мне пришлось испытать во время грозы, порой достигают значительной силы и могут поставить парашютиста в затруднительное и даже опасное положение. Об этом свидетельствует случай, который произошел с молодыми спортсменами-парашютистами, проводившими тренировочные прыжки с самолета в районе города Минска.
Стоял тихий августовский вечер. В небе на высоте около полутора тысяч метров плыли кучевые облака. Первая группа парашютистов выполнила прыжки нормально. В воздух поднялись еще три самолета. Они набрали высоту 800 метров. Над аэродромом от них отделились парашютисты. Один из спортсменов благополучно приземлился на летное поле, но остальные… вместо того чтобы опускаться к земле, стали быстро подниматься вверх и вскоре исчезли за кучевыми облаками. Представьте себе удивление всех присутствующих на старте!
С аэродрома на розыски воздушных спортсменов немедленно поднялись три самолета. Но все поиски оказались тщетными. Только спустя несколько часов был обнаружен второй парашютист. Продержавшись в воздухе 40 минут, он приземлился в нескольких километрах от старта.
В более затруднительное положение попал третий воздушный спортсмен – комсомолец, выполнивший до этого всего лишь два прыжка. Помнится, его фамилия была Адамчук. Сильные восходящие потоки воздуха поднимали его все выше и выше. Скоро парашютист вошел в облако, и его охватила неприятная, пронизывающая сырость. Но вот облако осталось под ногами, а подъем все продолжался. С каждой минутой становилось все холоднее. Молодого спортсмена уже подняло на значительную высоту. В «окно» между облаками виднелась далекая земля. Дышать становилось все труднее. Стропы и купол парашюта покрылись пушистым инеем, а затем тоненьким слоем льда. Обледенение парашюта угрожало жизни воздушного спортсмена. Однако парашютист не растерялся. Потряхивая стропы, он освобождал их ото льда и успешно боролся с обледенением.
С наступлением сумерек сила восходящего потока воздуха заметно ослабела, и Адамчук начал медленно снижаться. Пробыв в воздухе около двух часов, он приземлился в 14 километрах от аэродрома.
Подобные и другие неприятные сюрпризы, порою ожидающие в воздухе парашютиста, могут внести существенные изменения в его расчеты. Ведь в атмосфере на разных высотах воздух движется в различных направлениях и с различной скоростью.
Как-то раз мне довелось выполнять прыжок с высоты 7000 метров. Оставив самолет на заданной высоте и раскрыв парашют, я попал в слой воздуха, мчавшегося почти со скоростью урагана, и это в то время, когда над землей совсем не было ветра. Мне пришлось применить все свои знания и опыт, чтобы ускорить снижение, быстрее миновать этот слой воздуха. И все же за сравнительно короткое время меня отнесло более чем на 20 километров от того места, над которым я оставил самолет.
Зато вырвавшись из урагана, я стал спускаться почти по вертикали и благополучно приземлился на колхозном поле. Но если бы при этом дул такой же ветер, как и на высоте, то мое приземление было бы далеко не таким благополучным. Ведь парашютисту приходится бороться с ветром не только в воздухе, но и на земле. И в этой борьбе ветер оказывается весьма сильным, а подчас и опасным противником.
Так, однажды, в первый год моей работы испытателем, я выполнял прыжок тоже с высоты 7000 метров. Отделившись от самолета, я без задержки раскрыл парашют. Все протекало нормально. Плавно снижаясь, я постарался ориентироваться и вместо ровного поля в стороне от нашего аэродрома, на которое мы обычно прыгали, я увидел невдалеке большую деревню, огороды, пыльную проселочную дорогу. Оказалось, что, набирая высоту, летчик последние 2000 метров шел над облаками и в его расчеты вкралась ошибка.
С высоты шестисот метров я наметил примерное место приземления и, чтобы дотянуть до него, раскрыл запасной парашют. Но в это время над землей поднялся очень сильный ветер, меня отнесло, и я приземлился на огороды. Вот тут-то и начались «памятные» моменты. Мое тело против воли начало быстро перемещаться по земле. Основной парашют, поддуваемый сильным ветром, неудержимо тащил меня по морковным грядам. Напрасно я пытался подтянуть нижние стропы и «погасить» парашют. На это не хватало силы. Попытки встать на ноги кончились тем, что меня снова швырнуло на гряды.
На краю огорода запасной парашют зацепился за плетень. Но мое движение задержалось лишь на один миг. Плетень упал, и парашют снова потащил меня через заросшую крапивой и репейником ложбину, камни, проселочную дорогу.
За мной бежало как будто бы все население деревни.
– Держите парашют! – крикнул я подбежавшим крестьянам.
Крестьяне дружно навалились на купол, и только тогда я поднялся на ноги и мог считать прыжок законченным.
Летчик К. Рыков и штурман А. Кириченко, с самолета которых я прыгал, наблюдали мою борьбу с парашютом. С воздуха она казалась совершенно безобидной. Все же они беспокоились и с нетерпением ждали моего сигнала. Было условлено, что, если после прыжка не потребуется срочной помощи, я дам три зеленые ракеты, в противном случае – три красные. Ракетный пистолет и ракеты я не растерял во время столь длительного приземления, но в голове шумело, и я спутал: выстрелил сначала красной ракетой, а потом двумя зелеными. Ничего не поняв. летчик продолжал кружить надо мной. Тогда я снова подал сигнал, на этот раз правильный, и самолет улетел.
Иногда и в отличную, казалось, безветренную погоду воздушная стихия может нарушить все расчеты парашютиста. Прыжок, о котором я хочу рассказать, был выполнен при довольно благоприятных условиях. Испытание в воздухе сложной новой конструкции прошло, как говорится, без сучка и задоринки, но когда я взглянул на землю, то под собой увидел лес. Оказалось, что на высоте дул сильный ветер и, пока я проводил испытания, меня отнесло далеко за границы аэродрома. Мне уже раз пятнадцать приходилось опускаться на деревья, и в данном случае это обстоятельство не особенно смущало меня. Обычно в таких случаях я поднимал воротник комбинезона, чтобы лучше предохранить лицо от царапин, и спокойно ожидал встречи с ветвями. Я уже собирался опять поступить так же, как вдруг заметил ровную прогалину, расположенную как раз по ходу моего движения. Соблазнившись перспективой спокойного приземления, я стал скользить, энергично подтягивая стропы парашюта. Расчет был верен, и я опустился туда, куда намечал.
Но ровная прогалина была не тем, чем она казалась с воздуха. Усыпанная желтыми и белыми цветами, громко чавкнув, она податливо раздалась под ногами, и я по пояс погрузился в бездонную трясину. То, что прогалина не имеет дна и засасывает, я почувствовал сразу, так как «снижение» продолжалось. Вонючая жидкая грязь медленно, но верно поднималась к моей груди. Тщетно я делал судорожные усилия, пытаясь освободиться из этого грязного и холодного плена. Чем больше я двигался, тем скорее погружался. Вот когда мне не хватало того сильного ветра, который безжалостно тащил меня по огородам: он не дал бы мне утонуть.
Я прекратил попытки выбраться из грязи и, призвав на помощь все свое хладнокровие, осмотрелся, стараясь трезво оценить обстановку. Приземление произошло на самом краю трясины, и парашют ветром набросило на кустарник. Видимо, там уже была твердая почва. Как утопающий за соломинку, я ухватился за стропы парашюта, и они меня не подвели. Шелковый купол прочно запутался в кустарнике. Держась за стропы, я подтягивался изо всех сил, но обмундирование, уже успевшее намокнуть, стало страшно тяжелым. Трясина цепко держала мое тело. Измученный, я ослабил усилия и сразу почувствовал, как опять оседаю вниз. Положение оставалось по-прежнему тяжелым. Я закричал, призывая на помощь, но в ответ услышал только лесное эхо. Затем я потянул стропы с такой силой, что захрустели суставы, а кровь в висках сильно застучала. На секунду показалось, что парашют сползает с кустов, и мое сердце тревожно замерло. Но нет, парашют держался прочно, а я медленно, очень медленно продвигался вперед, трясина не пускала меня, словно не хотела расставаться со своей жертвой. И все же я добрался до твердой земли. В трясине остались меховые унты, перчатки и кислородный прибор, но я считал, что отделался очень дешево.
Этот и другие подобные случаи убедили меня, что парашютиста могут подстерегать различные неожиданности не только в воздухе, но и тогда, когда земля уже под ногами. Изменившийся во время прыжка ветер может сделать приземление весьма сложным, и на земле придется проявить такую же находчивость, как и в воздухе во время самых трудных испытаний.
