Текст книги "Творцы Священной Римской империи"

Автор книги: Василий Балакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Критика прежних пап, их притязаний на владения была необходима, чтобы обрести правовое основание для ниспровержения авторитета «Оттонианума». Вскрывая недействительность предшествующих «Оттониануму» и лежащих в его основе привилегий, ниспровергали и его собственный авторитет. Составитель грамоты Лев Верчелльский выразил общее мнение как императорских, так и церковных кругов, и в его словах звучит удовлетворение, что теперь, благодаря мирскому и церковному обновлению, будет преодолено плачевное состояние курии. Папы посягали на собственность церкви и разбазаривали ее, а затем старались компенсировать ее утраты за счет имперской собственности. Здесь звучит то же возмущение хозяйственными порядками Италии, которое ранее заставило Оттона III издать свой закон – Павийский эдикт 998 года.

Эта грамота провозглашает ни много ни мало как отказ от всей системы императорских дарений и подтверждений, с помощью которых до сих пор регулировались политические отношения между императором и папой. Дискредитируются все права, приобретенные папством в ходе многовековой борьбы. Даже Рим, город апостолов, объявляется принадлежащим не папе, а императору, называвшему его своим «царским городом». Так Оттон III рассматривал Рим с тех пор, как устроил в нем свою резиденцию. Если при Карле Великом римские магнаты, как духовные, так и светские, стали «императорскими людьми», а весь простой народ равным образом заявлял о своей верности императору, то теперь то же самое можно было по праву сказать и об Оттоне III. Однако выражение «наш царский город» («nostra urbs regia») заключает в себе и еще более глубокий смысл, ибо здесь специально употреблено прилагательное «царский» («regia»), а не «императорский» («imperatoria»): эпитет «urbs regia» («царский город») являлся древним почетным обозначением Рима. В течение многих столетий вошло в обычай применять это гордое обозначение к Константинополю, и теперь открыто заявлялось, что Рим, а не Константинополь является «царским городом».

Место, предназначаемое Риму, определяется в самом начале грамоты сжатой и выразительной формулой: «Провозглашаем Рим главой мира, а римскую церковь объявляем матерью всех церквей». Рим, глава мира, обладает двойственной природой, являясь и «царским городом», резиденцией императора, и городом апостолов, вследствие чего римская церковь выступает в роли матери всех церквей. Этой двойственной природе соответствуют оба аспекта проекта «Возрождения империи римлян». Вместе с тем в этой формулировке можно усматривать и известную уступку папству, ибо, хотя и упраздняются его права, основанные на жалованных грамотах, признается прежняя теоретическая основа регулирования взаимоотношений между папством и Империей – учение о двух властях, продолжают сосуществовать «королевская (царская) власть» и «священный авторитет понтификов», власти светская и духовная, о чем писал Лев Верчелльский в 998 году в своем стихотворении, посвященном Григорию V.

Как же Оттон III собирался разграничивать полномочия обеих властей, применяя доктрину на практике? Ответ на этот вопрос можно найти во второй части той же грамоты: «От щедрот своих мы дарим св. Петру принадлежащее нам, а не передаем ему его собственность так, как будто бы она была в нашем владении». Правовая основа этого дарения с императорской точки зрения предельно проста. Но на каких условиях оно осуществляется? Здесь речь идет не о дарении в обычном смысле этого слова, а о таком пожаловании, при котором даритель расстается не со всеми правами. Это следует из того, что получателем дарения является не римская церковь, не папа и его преемники на папском престоле, не лично Сильвестр II, а сам Апостол Петр. Не говорится о том, что папа может свободно распоряжаться полученными графствами, – он может лишь владеть и управлять ими для приращения своей апостолической и его, Оттона III, императорской власти.

Проведение, вопреки обычаю, в грамоте различий между правами папы и более обширными правами Апостола Петра объясняется тем, что в то же самое время Оттон III принял новый титул, ставивший его в особое положение по отношению к Апостолу Петру. Отсюда следует, что все не предоставленные папе права, обычно гарантировавшиеся подобного рода актами дарения, оставались за императором, который теперь в своем особом качестве «слуги апостолов» реализовал их в интересах Апостола Петра. Это разделение императорской и папской компетенций при управлении имением св. Петра практически было трудно осуществимо, чем и объясняется нечеткость выражений дарственной грамоты, не содержавшей в себе необходимые определения, дабы не предвосхищать решение этого вопроса. Становится ясным и то, почему император, передавая восемь графств, расположенных в столь важной для него области на пути к Риму, говорит о приращении императорской власти, ибо он вовсе не выпускает из рук южную часть Пятиградья, а лишь переводит ее из собственности Империи во владение св. Петра, светским управляющим которого является не кто иной, как он сам.

Распоряжение, сделанное относительно Пятиградья, очевидно, не должно было ограничиваться только этой областью. Если довести его интерпретацию до логического завершения, то управление всем имением св. Петра должно было делиться аналогичным образом между «викарием св. Петра» – папой Сильвестром II, и «слугой апостолов» – императором Оттоном III. Можно предположить, что таков и был замысел императора, устроившего свою резиденцию в Риме и рассматривавшего его в качестве своего города. И противоречие, состоящее на первый взгляд в том, что Венгрия по инициативе Оттона III была в 1001 году провозглашена королевством, но при этом препоручена св. Петру, находит свое объяснение, если справедливо предположение, что император оставил за собой особые права в отношении владений римской церкви.

Германский король в Средние века рассматривался в качестве фогта римской церкви, которому подчинена ее собственность и который был обязан охранять ее и защищать. Оттон I по случаю своей императорской коронации присягал: «И кому бы я ни передал Итальянское королевство, того заставлю присягнуть тебе, что будет помощником твоим в защите земли святого Петра». И в его договоре с папой Иоанном XII содержатся слова: «Клянемся, что в меру своих сил будем защитниками». Однако такое понимание функций императора сильно отличается от задуманного Оттоном III. Для него характерно особое, античное по духу и традиции и вместе с тем церковное облачение своего отношения к Риму, Империи, св. Петру и церкви, которое, в свою очередь, имеет собственные идейно-политические предпосылки. Достоинство Оттона III как «слуги апостолов» восходит к основному представлению о положении императора как фогта римской церкви. Связанный с именем Оттона III проект «Возрождения империи римлян» при всей его новизне и необычности в конечном счете опирался на традицию оттоновского дома.

Дарственная грамота Сильвестру II в частности и взаимоотношения Оттона III с ним в целом убедительно свидетельствуют о логическом завершении оттоновской системы имперской церкви, когда за папой римским, как и за любым из имперских епископов, признавались права светской власти лишь постольку, поскольку они предоставлялись императором. Оттон III был убежден, что положение «слуги апостолов» дает ему право по своему усмотрению вмешиваться в церковные дела, а Сильвестр II, приверженец идеи восстановления Древней Римской империи на христианской основе, сам признавал верховенство Империи над папством. Не случайно в период борьбы за инвеституру, во времена Генриха IV и Григория VII, сторонники Империи вспоминали пору Оттона III как золотой век, когда превосходство светской власти над папством было несомненным.

Крушение великого замысла

Император праздновал триумф своей политики и жил в предвкушении еще больших успехов, коих надеялся достичь в покорении Южной Италии и во взаимоотношениях с Византией, когда совершенно неожиданным для него образом рухнуло его господство в Риме – и, как оказалось, навсегда. Все началось с мятежа в городе Тиволи, жители которого поднялись против назначенных Оттоном III чиновников и убили при этом коменданта города. Самого императора они не пустили в город, закрыв перед ним ворота, так что ему пришлось начать осаду. От штурма и разрушения города обитателей Тиволи спасло посредничество папы Сильвестра II, епископа Хильдесхаймского Бернварда и отшельника Ромуальда, по случаю как раз оказавшегося в Риме. Мятежники капитулировали, направив к императору своих представителей из числа знати. В знак раскаяния они появились перед Оттоном III в одних только фартуках, прикрывавших их наготу, и с мечами в правой руке и розгами в левой. Это означало, что они сдаются на милость императора, предоставляя ему на выбор – отсечь им головы или публично высечь их розгами. Император помиловал их, довольствуясь обещаниями хранить верность, дать заложников, выдать убийц коменданта города и срыть часть городской стены. На сей раз Оттон III получил возможность в полной мере продемонстрировать свое милосердие (не как три года назад во время суда над папой-самозванцем Иоанном XVI) и по личной просьбе отшельника Ромуальда помиловали и того, кого жители Тиволи назвали единственным убийцей его человека.

Однако император недолго наслаждался водворенным миром. Сразу же восстали римляне – те самые неблагодарные римляне, которым он так льстил, стараясь возвратить былое величие их городу. Причиной бунта называли слишком мягкое наказание жителей Тиволи, которых римляне давно и сильно ненавидели, но это могло быть лишь поводом. Настоящая причина заключалась в фактическом императорском правлении в Риме, воспринимавшемся римлянами как нестерпимое чужеземное господство, которое невозможно было компенсировать даже привлечением их ко двору на Авентине. Не исключено, что сказались и неоправдавшиеся надежды римских господ, имевших земельные владения вблизи Тиволи. Но как бы то ни было, фаворит императора Григорий Тускуланский перешел на сторону его врагов, а за ним последовали и многие из тех, кто примкнул к Оттону III после подавления мятежа Крешенция. Рим, что редко случалось, практически единодушно противостоял императору. В то время, как преданные императору войска под командованием маркграфа Гуго Тосканского и герцога Генриха Баварского стояли лагерем у стен города, римляне заперли ворота и забаррикадировали улицы, ведущие ко дворцу, так что Оттон III со своими приближенными был в течение трех дней полностью отрезан от внешнего мира.

Обнаружилось, сколь непрочным был его союз с римлянами, сложившийся ради воплощения идеи «Возрождения империи римлян», но не выдержавший малейшего обострения противоречий. Римляне думали только о своем городе, а об императоре и Империи лишь постольку, поскольку те обещали возвышение их авторитета, расширение их прав и умножение их богатств, но больше всего они хотели сами править в своем городе, не позволяя императору вмешиваться в их дела. Император же, собираясь сделать Рим основой своей власти, хотел распоряжаться им, как и прочими частями Империи. Разрыв был ускорен, возможно, и тем обстоятельством, что римские господа придавали слишком мало значения религиозной подоплеке императорской идеи «Возрождения».

В «Жизнеописании епископа Бернварда Хильдесхаймского», составленном Тангмаром, очевидцем событий, приводится примечательная речь, произнесенная императором, совершенно в духе древнеримской традиции, перед римлянами с вершины башни своего дворца: «Разве вы не мои римляне? Ради вас я покинул свою родину и близких. Из любви к вам я бросил своих саксов и всех немцев, даже своих кровных родственников. Вас я повел в отдаленнейшие области нашей империи, куда не ступала нога ваших предков, когда они господствовали над всем миром. Имя ваше и славу я хотел распространить до крайних пределов. Назвав вас своими сынами, я предпочел вас всем остальным. И теперь, в благодарность за это, вы отпадаете от вашего отца. Вы предали жестокой смерти людей, облеченных моим доверием, а меня самого изгоняете. Но сделать это не в ваших силах: те, к кому я питаю отеческую любовь, не могут быть вырваны из моего сердца». Речь императора будто бы произвела сильное впечатление. Все стояли в глубоком молчании, охваченные чувством раскаяния. Затем раздался общий возглас взволнованных римлян, и виновники восстания были схвачены и брошены к ногам Оттона III. Автору жизнеописания хотелось, чтобы именно так – всеобщим примирением – закончился злополучный мятеж. Но на самом деле все было по-другому.

«Жизнеописание Бернварда» своей популярностью среди историков обязано именно этой приведенной в нем мнимой речи Оттона III: полагают, что в ней содержится не только точное описание весьма драматичного события из жизни Оттона III, но и важные сведения о его «римской идее» и его концепции «Возрождения империи римлян». Весь скепсис относительно сообщения Тангмара исчерпывается замечанием, что хотя речь Оттона III, возможно, передана и не дословно, однако она представляет собой «важное свидетельство утрированной римской идеи юного императора». Однако при внимательном прочтении этой речи неизбежно замечаешь, сколь сильно сказывается в ней влияние школьных упражнений в риторике. Эта мнимая речь Оттона III представляет собой часть противоречивого, а в какой-то мере и откровенно ложного сообщения об окончании мятежа римлян в феврале 1001 года. Эта речь якобы положила конец восстанию, пробудила в римлянах чувство раскаяния и позволила императору беспрепятственно оставаться в городе. Отношения между Оттоном III и римлянами были будто бы столь безоблачны, что его уход из Рима сопровождался слезами горожан.

Сообщение «единственного очевидца», каковым считается Тангмар, противоречит всем другим источникам, которые в деталях хотя и отличаются друг от друга, однако в целом говорят о весьма драматичном бегстве Оттона III из Рима. По сообщению Титмара Мерзебургского, император, после того как римляне неожиданно ополчились против него, бежал в сопровождении немногих через городские ворота. Согласно «Кведлинбургским анналам», он покинул город «вопреки своей воле под натиском бешеного мятежа», причем прямо говорится, что восстание прекратилось лишь после бегства императора, а не было еще во время его пребывания в Риме мирно урегулировано, как рассказывает Тангмар. По сообщению Бруно Кверфуртского, римляне изгнали императора из города, и ему, смирившемуся со своей участью, с трудом удалось спастись невредимым. Наконец, «Деяния епископов Камбрэ» приписывают вмешательству герцога Генриха Баварского и маркграфа Тосканского Гуго то, что Оттону III удалось, хотя и с трудом, освободиться из римской осады. Трудно решить, какое из приведенных сообщений точнее. Однако все они вместе объясняют, при сколь драматичных обстоятельствах Оттон III покидал Рим. Титмар Мерзебургский рассказывает, что император был вынужден даже оставить в городе большую часть своих спутников.

Рассказ Тангмара, несомненно, пристрастен, а его желание завуалировать поражение императора воистину поразительно.

Финал восстания был горек для «императора римлян». Бывшая с ним горстка людей, причастившись из рук епископа Бернварда, уже готовилась предпринять отчаянную вылазку. Бернвард должен был идти впереди со Священным копьем. И тут как раз герцогу Баварскому Генриху и маркграфу Тосканскому Гуго удалось уговорить римлян пропустить их к императору. Затем они, то ли тайно, то ли по договоренности с осаждавшими, вывели императора, Бернварда и еще несколько человек из города в свой лагерь, тогда как остальные из императорской свиты, видимо, стали жертвами мести римлян. Так Оттон III, испытав величайшее в своей жизни разочарование, 16 февраля 1001 года навсегда покинул Рим и в сопровождении папы Сильвестра II и многих римских клириков двинулся в северном направлении. Сразу же был отдан приказ готовить возмездие некогда столь любимому, но столь неблагодарному Риму.

Надежда умирает последней

Для Оттона III как императора потеря Рима означала неудачу, хотя и локальную по своему масштабу, но причинившую его авторитету существенный вред. Возникла угроза того, что и прочие недоброжелатели воспользуются удобным случаем, чтобы освободиться от его власти. Восстание в Риме нанесло тяжелый удар и по политике «Возрождения империи римлян». Оттон III по-человечески тяжело переживал случившееся. Его доверие было обмануто: римляне, к вящей славе которых был задуман проект «Возрождения», оказались недостойными такой чести. В подавленном настроении Оттон III направился в Равенну, куда и прибыл в середине марта. Там его встречали многие уважаемые и любимые им люди: посол венецианского дожа Иоанн Диакон, епископы Лев Верчелльский и Отберт Веронский, отшельник Ромуальд, а также многочисленные магнаты Равеннского экзархата. Но ничто не могло возвратить императору душевного равновесия. Под впечатлением от последних событий еще больше усиливается его склонность к мистицизму. Он задумывается, не служат ли его неудачи Божиим знамением, велением отречься от императорского титула и уйти в монастырь. В Равенне, в монастыре Сан-Аполлинареин-Классе, Оттон III предается многодневному покаянию, после чего отправляется в расположенный поблизости скит к отшельнику Ромуальду, где продолжает истязание плоти, довольствуясь скудной пищей и ночуя на грубой циновке из тростника.

И все же нити, связывавшие Оттона III с миром, оказались слишком прочны. На Пасху 1001 года он провел в Равенне собрание знати, на котором заключил с представителем венгерского короля Стефана соглашение, аналогичное по духу Гнезненскому договору с польским князем Болеславом. Обретение венгерской церковью самостоятельности лишило Зальцбургскую митрополию возможности заниматься там миссионерской деятельностью. Было принято и посольство от Болеслава Храброго, по просьбе которого Оттон III направил монахов-миссионеров для распространения христианства в Польше. Оправившись от пережитого потрясения, император продолжил свою политику.

Не лишена была политического содержания и другая его романтическая затея. Вскоре после Пасхи он задумал посетить Венецию, дабы лично познакомиться с дожем Петром II Орсеоло, с которым уже давно поддерживал дружественные дипломатические отношения. До сих пор дож избегал личных контактов с императором. Официальное посещение Венеции, равно как и его собственный визит в Империю, могло расцениваться в качестве признания ленной зависимости, поскольку не было обычая, чтобы независимые правители навещали друг друга. Однако умный дож, не желая обидеть Оттона III, нашел способ исполнить его мальчишескую прихоть. Император с небольшой свитой направился в монастырь Санта-Мария на границе с Венецией, заявив, что желает провести здесь в уединении три дня. Под покровом ночи он сел на корабль, присланный ему дожем, и в сопровождении семи верных людей через сутки прибыл в Венецию, где его, так же ночью, встретил Орсеоло как частное лицо. После краткого посещения весьма почитаемого монастыря Св. Захарии императора еще до наступления дня проводили во дворец дожа. А наутро, после мессы в Сан-Марко, один из сопровождающих Оттона III под видом посла приветствовал Орсеоло. Днем император беседовал с дожем и даже стал крестным отцом его дочери, чтобы еще прочнее скрепить дружбу.

Мы можем лишь догадываться, о чем говорили оба правителя. Отсутствие достоверных свидетельств вынуждает строить предположения. Возможно, Оттон III обсуждал с венецианским дожем ведение совместной борьбы против сарацин, а также христианскую миссию в землях южных славян и Венгрии. Высказывалось и предположение о том, что секретность посещения могла объясняться обсуждением столь деликатных вопросов, как предполагавшийся брак Оттона III с византийской царевной или даже его возможное отречение и уход в монастырь. Доподлинно известно лишь то, что Оттон III освободил дожа, как за год до того Болеслава Храброго, от уплаты ежегодной дани, символически выражавшей некоторую зависимость Венеции от Империи. Вполне вероятно, он желал видеть этот вольный город, как Польшу и Венгрию, равноправным членом его универсальной христианской империи.

После однодневного пребывания Оттон III покинул Венецию так же тайно, как и прибыл, рассказав в Равенне изумленным слушателям о своей поездке. И дож, собрав во дворце венецианцев, открыл им, какой высокий гость посещал их город.

В середине мая 1001 года Оттон III покинул Равенну и во главе войска двинулся маршем на Рим, у стен которого в начале июня разбил свой лагерь. Город был осажден, однако брать его штурмом император не решился, не имея достаточных для этого сил. Он довольствовался лишь проведением карательных рейдов по окрестностям, дабы отомстить мятежникам за измену. Затем, поручив командовать войском своему верному патрицию Циацо, а Таммо, брата епископа Хильдесхаймского Бернварда, оставив удерживать укрепленный пригород Патерно, Оттон III с другим войском пошел на Беневент. В результате осады, продолжавшейся весь август, город был покорен, что произвело впечатление и на восставших жителей Капуи и Салерно, прекративших мятеж. После этого Оттон III отправился в Равенну, а затем в Павию ждать подкрепления из Германии. Теперь можно было даже говорить о частичном успехе, поскольку мятеж был локализован. Кроме Рима, вся Северная Италия была в руках императора. То же самое касается и римской церкви, глава которой и вдали от Рима оставался папой.

Положение Оттона III явно исправлялось. Об этом свидетельствует и то, что правитель Византии не воспользовался мятежом римлян для нападения, а, наоборот, согласился Удовлетворить просьбу, с которой посольство из Германии обращалось к нему еще в 995 году. В начале 1002 года в Бари прибыла византийская царевна, предназначенная в жены западному императору. Это был дипломатический успех, превосходивший достигнутый некогда Оттоном I, поскольку на сей раз прибыла представительница законной династии – более того, порфирородная царевна.

Но вместе с тем Оттон III столкнулся с очередной неприятностью: до него дошла весть о возмущении саксонской знати, к которому присоединились и епископы. Правда, попытка привлечь к мятежу и кузена Оттона III, герцога Баварии Генриха, не имела успеха. Однако мятеж, хотя и можно было надеяться, что он не распространится по всей Германии, заключал в себе серьезную угрозу, поскольку был вызван недовольством саксонской знати перемещением политического центра в Империи. Восстание на севере явилось следствием «Возрождения империи римлян», из-за которого немцы должны были лишиться господствующего положения в Империи. Особенно сильно было недовольство саксов политикой Оттона III в отношении Польши. Невозможно с уверенностью сказать, во что вылилось бы это возмущение в Саксонии, если бы преждевременная смерть юного императора не дала развитию событий совсем иное направление.

А между тем Оттон III ждал подкрепления из Германии, чтобы возвратить себе Рим. Восстановление в Беневенте, Салерно и Капуе порядка, пошатнувшегося было после восстания римлян, придавало оптимизма. На Рождество 1001 года он совместно с Сильвестром II провел в Тоди синод, на котором уделил внимание своему любимому вопросу – миссионерству среди славян и венгров. Бруно Кверфуртский был назначен архиепископом для областей, на которых предполагалось развернуть деятельность миссионеров. Тогда же стало известно, что в пределы Италии вступил с большим войском Хериберт, архиепископ Кёльнский, а на подходе были со своими отрядами Бурхард Вормсский, к которому присоединилось и ополчение архиепископа Майнцского, епископ Вюрцбургский и аббат Фульдский. Оттон III уже начинал верить, что дела поправляются, как удача вновь отвернулась от него. Умер верный ему маркграф Тосканский Гуго, и тотчас же в Тоскане, порядок в которой до сих пор поддерживал этот сильный правитель, начались волнения. Оттон III перебрался в Патерно, близ Рима, где решил дожидаться прибытия Хериберта. Но ему не суждено было войти триумфатором в столицу возрожденной, как он надеялся, Империи. Он занемог, появились горячка и сыпь. 24 января 1002 года на 22-м году жизни Оттон III скончался на руках у Сильвестра II. Юный император умер от какого-то тяжелого инфекционного заболевания, вероятнее всего, от малярии – «итальянской болезни», как говорили в то время. Безвременная кончина Оттона III произвела удручающее впечатление на современников. Родилась легенда, что его отравили, причем виновницей преступления называли вдову казненного в 998 году Иоанна Крешенция, с которой юный император якобы поддерживал любовную связь.

Спустя две недели в Бари прибыл архиепископ Миланский Арнульф с невестой для юного императора – византийской царевной. Получив известие о смерти жениха, она тут же повернула назад.

Сколь резко мечты Оттона III о христианской империи разошлись с реальностью, со всей очевидностью проявилось сразу же после его смерти. Чувствуя враждебность местного населения, приближенные императора утаивали весть о его кончине, пока не собрали вместе отряды, рассредоточенные по округе. Вскоре вспыхнуло восстание, охватившее всю Центральную и Северную Италию, смертельно опасное для немцев, однако подоспевшему Хериберту удалось при поддержке войска доставить тело Оттона III в Ахен, где на Пасху, 5 апреля 1002 года, его и похоронили, как он завещал, подле боготворимого им Карла Великого. Немецкому господству в Италии временно пришел конец. Едва похоронная процессия покинула пределы Италии, как 15 февраля 1002 года в Павии в церкви Св. Михаила состоялась коронация опального Ар дуй – на, маркграфа Иврейского, короной Лангобардского королевства. Отложился от Империи и лангобардский юг Италии. В Риме безраздельно хозяйничала аристократия, в тени которой еще около года влачил незаметное существование Сильвестр II, так и не увидевший возрожденной во всем блеске Римской империи.

Оттон III перед судом истории

Как оценивать начинания Оттона III? Можно сказать, что вслед за ним сошли в могилу нереализованные великие возможности, заключавшиеся в его замысле «Возрождения империи римлян». Но можно сказать и по-другому: его смерть освободила Священную Римскую империю от грозившей ей катастрофы. Этот вопрос так и останется без ответа, поскольку жизнь императора оборвалась в самом ее начале. Впоследствии Оттон III мог бы измениться, набраться опыта и стать совсем иным, чем был в период увлечения своей идеей «Возрождения». Бесспорна лишь его необыкновенная одаренность. Вскоре после смерти он получил славное прозвище «Чудо света», или «Чудо мира», подхваченное историографами и оставшееся в памяти людей.

Средневековые авторы, писавшие об Оттоне III, стремились излагать события таким образом, чтобы его смерть выглядела неизбежным следствием совершенного им при жизни. Анализируя свидетельства о нем, следует остерегаться влияния подобного рода якобы причинной связи. Однако есть еще одно обстоятельство, требующее критического подхода к свидетельствам источников. Император умер в тот момент, когда его Империя находилась в тяжелом положении. И все же вполне вероятно, что вскоре удалось бы погасить очаги напряженности. В 997–998 годах Оттон III был в столь же, если не в еще более затруднительном положении, но тогда он сумел восстановить свою власть. Однако на этот раз ему помешала смерть, послужившая сигналом к началу борьбы за германскую и итальянскую короны. Беспорядки, охватившие Италию и Германию, явились, таким образом, лишь частично результатом правления Оттона III, однако наблюдателям было трудно различить, какие события, последовавшие за его смертью, объяснялись политикой покойного, а какие были вызваны самим фактом его смерти.

Наиболее близким ко времени кончины Оттона III является «Жизнеописание пяти братьев», составленное в 1008 году Бруно Кверфуртским. Это психологически тонкое сочинение считается наилучшим из имеющихся у нас свидетельств о характере Оттона III. Поскольку Бруно близко знал императора при жизни, он особенно склонен высказывать собственное суждение, диктуемое личными пристрастиями. В ранней смерти императора он усматривает Божественное вмешательство и для обоснования этого суждения перечисляет всё, что, по его мнению, увело Оттона III с праведного пути. Являясь сторонником политики, полностью отвечающей интересам церкви, он считает вовлечение Рима в имперскую политику святотатством в отношении св. Петра. Но вместе с тем, при всем своем смирении, он не забывает о собственном происхождении из знатного саксонского рода, противопоставляя «любимую Германию» лживым и наглым римлянам. Именно с этих позиций он судит об Оттоне III: «Ибо, поскольку один только Рим ему нравился и римский народ он более других осыпал почестями и деньгами, он в своей ребяческой безрассудности тщетно задумал устроить там столицу и возродить сам город в его былой славе и достоинстве. Свою же родную землю, любимую Германию, он уже не хотел более видеть – такое желание жить в Италии охватило его». Неудачу всех усилий Оттона III он объясняет тем, что «сам же Рим был пристанищем апостолов, данным им Богом». Однако Оттон III оставался непреклонен в свой любви к Риму: «И по обычаю древних языческих царей… он настойчиво трудился над возрождением мертвой красы прежнего Рима, но напрасно». Намерение императора возродить былой блеск Рима Бруно объясняет ослеплением преходящей мирской славой. В этом источнике раскрывается личное отношение Оттона III к Риму и Италии, которое невозможно обнаружить в официальных документах. Однако речь здесь идет не только о его симпатии к ним, но в еще гораздо большей мере о политике. Собственно проблема взаимоотношения Империи и папства у Бруно подменяется осуждением любви Оттона III к Риму, которая предстает в особенно неблагоприятном свете из-за ассоциации с языческими императорами. Особую ценность сообщение Бруно имеет для оценки политики Оттона III, поскольку оно позволяет понять, с каким церковным и национальным сопротивлением должен был столкнуться император, если последовало столь суровое осуждение со стороны автора, являвшегося его доверенным советником.

Спустя несколько лет, между 1012 и 1018 годами, диктовал свою хронику Титмар Мерзебургский. И он усматривает в ранней смерти Оттона III Божью кару. Однако он молит о его прощении за то, что «его высшие помыслы были нацелены на возрождение нашей церкви». Об устремлениях Оттона III он пишет: «Император многое делал для возрождения древних обычаев римлян, в его время большей частью уже забытых, к чему разные люди относились по-разному». Вместе с тем из слов Титмара явствует, что идея «Возрождения империи римлян», вызывавшая возражение со стороны определенных группировок германской знати, включала в себя и церковное возрождение.