Текст книги "Генрих IV"

Автор книги: Василий Балакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Война и первая утрата

Реакция католического лагеря не заставила себя долго ждать. Французское духовенство яростно протестовало, папство и Испания объединили свои усилия, чтобы помешать королеве-матери продолжать ее, как они говорили, сатанинскую политику. Слабым звеном, как всегда, оказался Антуан Бурбон, которого испанцы постарались увлечь лестными обещаниями, потребовав взамен, чтобы он провел через Королевский совет постановление о запрете протестантского культа. Осознав серьезность положения, поняв, что зашла слишком далеко, пошла на попятную и королева-мать. Карлу IX были возвращены его прежние наставники, Гизы опять оказались в фаворе, а Шатийоны, напротив, получили отставку.

Королевская чета Наварры была на грани полного разрыва отношений. Антуан окончательно сделал выбор в пользу католической церкви, за что Теодор де Без угрожал ему небесными карами, называя новым Юлианом Отступником. Жанна же, как всегда, была непреклонна, не считая возможным долее терпеть «отступничество» и амурные похождения супруга. Что же касается Антуана, то он уже порядком устал от непрестанных едких упреков и беспардонного прозелитизма супруги. Гизы подливали масла в огонь. Кардинал Лотарингский настоятельно советовал Антуану подумать о собственном благе и удалить от двора опасную супругу. Более того, с ней как еретичкой надлежало развестись, тем более что законность ее брака с Антуаном они подвергали сомнению (законным будто бы оставался ее первый брак с Вильгельмом Клевским, а с Бурбоном она жила «во грехе»). Отвергнутую супругу предполагалось заключить в тюрьму, дабы не позволить ей распоряжаться Наваррой и прочими доменами д’Альбре. Обретя таким способом свободу от супружеских уз, Антуан смог бы вступить в брак с вдовой Франциска II, прекрасной Марией Стюарт, получив вместе с ней целое королевство – Шотландию. Какая сказочная перспектива!

Однако к чести Антуана Бурбона, он не был злодеем, да и решимости сделать столь судьбоносный шаг у него не хватило бы. Он лишь согласился удалить Жанну от двора. Правда, Екатерина Медичи не соглашалась даже и на это, желая удержать наваррскую королеву при себе ради сохранения равновесия сил, чему придавала столь большое значение. «Господа лотарингцы» опять начали с угрожающей быстротой набирать политический вес, после того как Франсуа Гиз устроил 1 марта 1562 года резню протестантов в Васси и тем самым положил начало Религиозным войнам, на протяжении тридцати шести лет терзавшим Францию. Когда он возвратился в столицу, парижане встречали его как национального героя. По разным городам (Оксер, Кагор, Орильяк, Каркассон, Авиньон) прокатилась волна избиений гугенотов. Екатерина Медичи пребывала в нерешительности, не зная, какую тактику избрать. Выход из положения ей представился в заключении при посредничестве Жанны д’Альбре альянса с Конде. Предполагалось при его поддержке перебраться с Карлом IX в Орлеан и там запереться. Однако Гизы опередили Екатерину, не позволив ей ускользнуть из их рук. Жанна, лишившись поддержки королевы-матери, вынуждена была подчиниться требованию супруга: 28 марта 1562 года, оставив на его попечении сына, она с дочерью отправилась в Вандом. Прощаясь с матерью, маленький Генрих обещал быть стойким гугенотом, каким воспитал его отец. Правда, тот уже собирался сделать из него убежденного католика.

Вскоре после отъезда королевы Наваррской выступила в поход армия Конде. Сначала она двинулась на Париж, но затем внезапно переменила направление, двинувшись на Орлеан, и к великому удивлению многих, 2 апреля город был захвачен гугенотами. Это было уже началом войны. В последующие несколько недель в руках протестантов оказались Тур, Блуа, Ле-Ман, Анжер, Руан, Баланс и Лион.

Перед отъездом Жанна потребовала от сына под страхом лишения наследства поклясться никогда не ходить на мессу. Однако Антуан Бурбон распорядился по-своему: прежний наставник Генриха гугенот Ла Гошри получил отставку, а новому, католику Жану де Лосу, было дано указание «отвращать ребенка от его религии и воспитывать в римском духе». В ближайшие пять лет Генриху предстояло тесное общение с кузенами Валуа, он делил с ними школьные занятия и игры. В отличие от них, болезненных и нервных, маленький румяный беарнец отличался крепким физическим и психическим здоровьем. Низкорослый и коренастый, он даже внешне резко отличался от своих долговязых и бледных кузенов. Взяв на себя заботы по воспитанию сына, Антуан Бурбон пообещал своим испанским благодетелям в кратчайшие сроки вернуть его в лоно католической церкви, однако мальчик упорно сопротивлялся. Даже под угрозой подвергнуться порке он отказывался, исполняя данное матери обещание, отправиться в церковь на мессу. Дошло до того, что он заболел или, как заподозрили, учитывая его отменное здоровье, умело прикинулся больным, лишь бы не присутствовать на обряде. И все-таки «настоящий беарнец» в конце концов сдался. 1 июня 1562 года на мессе королевского ордена Святого Михаила он был торжественно посвящен в его рыцари, поклявшись хранить верность католической вере и умереть за нее. Так в свои неполные девять лет он впервые пошел на компромисс – а сколько их еще будет в его жизни! Париж стоит мессы…

Долготерпение Антуана Бурбона, много позволявшего себе и потому не требовавшего слишком многого от других, к тому времени лопнуло не в последнюю очередь из-за вестей, поступавших из Вандома, куда в первых числах мая прибыла его ссыльная супруга. Где бы ни появлялась Жанна д’Альбре, восторженно приветствовавшие ее гугеноты принимались бесчинствовать, точно сорвавшись с цепи. Так случилось и на этот раз. Толпы ее приверженцев устремились в церкви города, подвергая их разграблению, а затем ворвались в расположенный на возвышении герцогский замок, чтобы проделать то же самое с расположенным там храмом Святого Георгия. Прямо на глазах у королевы Наваррской они вскрыли могилы и выбросили из гробов останки покойников, в том числе и родителей Антуана – Шарля Вандома и Франсуазы д’АЛансон. Та же участь постигла и погребение первенца Жанны, малолетнего герцога де Бомона. Она даже если и не подстрекала толпу к святотатственному вандализму, то ничего не сделала, чтобы пресечь бесчинства. Не было более действенного способа скомпрометировать протестантизм в глазах благонамеренных и благоразумных людей. Охваченная запоздалым раскаянием, Жанна обратилась с покаянным письмом к своему духовному наставнику Теодору де Безу, который в ответном послании хотя и не возложил на нее ответственность за свершившийся акт вандализма, однако безоговорочно осудил его.

Возмущенный выходками гугенотов, Антуан поклялся отомстить за поругание праха своих родителей. Он объявил о лишении супруги всех прав и заключении ее в крепость. Приведение приказа в исполнение было поручено Блезу де Монлюку, известному своей непримиримостью к еретикам, однако тот сплоховал, и Жанне удалось, ускользнув от преследования, благополучно добраться до Беарна. Правда, из-за пережитых волнений ее самочувствие резко ухудшилось, что вызывало сильную тревогу у Генриха, разрывавшегося между матерью и отцом, уважения к которому он никогда не терял. Слухи о его тщеславии, непостоянстве и разгульной жизни не доходили до него – или он просто не верил им. Для него отец был прежде всего славным командиром, популярным среди солдат благодаря отваге и демонстративному презрению к опасности.

Первая Религиозная война между католиками и протестантами была в разгаре, и Антуан Бурбон, командовавший королевской армией, не имел возможности уделять достаточного внимания сыну и потому беспокоился за его безопасность. Обе воюющие стороны были не прочь заполучить его в качестве заложника и средства давления на противника. Полагая, что даже при королевском дворе, постоянно перемещавшемся по ходу военных действий, Генрих не будет надежно защищен, Антуан решил отправить его в замок Монтаржи под опеку Рене Французской, герцогини Феррарской. Выбор представлялся разумным, поскольку старая дама, дочь короля Людовика XII, пользовалась всеобщим уважением. Правда, и там не обошлось без приключений. Несмотря на принятые меры безопасности, гугеноты попытались похитить мальчика. Однажды ночью он был разбужен какими-то незнакомыми людьми, хотевшими забрать его с собой. Еще не понимая, явь ли это или сон, Генрих закричал. Когда выяснилось, что эти люди были присланы его матерью, дабы привезти его в родные беарнские пределы, он пожалел, что переполошил своим криком весь замок, но было поздно. Вдобавок ко всему юный здоровяк умудрился заболеть корью, притом настолько серьезно, что опасались за его жизнь. Однако его час еще не пробил, и болезнь отступила. Встревоженный Антуан выбрал время, чтобы посидеть у изголовья больного, утешить его словом и препоручить заботам врачей, которые сумели выходить пациента. Долго оставаться у постели сына он не мог, поскольку начатая королевской армией осада Руана, захваченного гугенотами, требовала его присутствия там.

Больше отцу с сыном не суждено было свидеться. О последних днях жизни Антуана Бурбона поведал в свойственной ему анекдотической манере всезнающий сплетник Брантом. 16 октября у стен Руана велся ожесточенный бой, и Антуан находился на линии огня, в пределах досягаемости прицельной стрельбы. Прямо в окопе ему подали обед, насилу уговорив его укрыться за бруствером. Паж, наливавший ему вино, был сражен пулей на его глазах. Одного из командиров, неподалеку справлявшего малую нужду, постигла та же участь. Антуан, в пылу сражения презиравший любые меры предосторожности, вышел из укрытия, направившись по той же нужде и к тому же самому месту, где только что был убит его боевой товарищ, и тут же был ранен в левое плечо выстрелом из аркебузы. Рана была тяжелой, но, по мнению врачей, несмертельной. В расположении своих войск главнокомандующий, за которым ухаживала его возлюбленная, прекрасная Луиза де ла Беродьер, герцогиня де Шательро, находился между жизнью и смертью. И тем не менее он пожелал вступить в город, наконец-то взятый его войсками: на носилках солдаты пронесли его по главным улицам Руана. Затем его перенесли на судно, чтобы перевезти в Париж, однако во время остановки в Андели 17 ноября 1562 года он скончался на руках своей возлюбленной. И на пороге смерти продолжались его духовные метания: перед посадкой на судно его исповедал и причастил католический пастор, на борту ему читал Евангелие его медик-кальвинист, а незадолго перед тем как испустить последний вздох, он дал обет принять, если останется жив, Аугсбургское вероисповедание – лютеранство. Последние слова он пробормотал на ухо своему камердинеру, которого, чтобы тот лучше слышал, притянул к себе поближе за бороду, – это был наказ заботиться о его сыне и побуждать его «хорошо служить королю». Самого Генриха из соображений безопасности не решились привезти к умиравшему отцу.

Новые компромиссы

Достаточно безразличная к утрате своего супруга, к которому она уже не испытывала ни любви ни уважения, Жанна д’Альбре вынуждена была ради своего сына, которого ей пришлось оставить при дворе фактически на положении заложника, разменной монеты в политической борьбе, пойти на сделку с Екатериной Медичи. 26 декабря 1562 года королева-мать пожаловала юному Генриху Наваррскому должности, в свое время исполнявшиеся его отцом Антуаном Бурбоном, – губернатора и адмирала Гиени. Однако, учитывая нежный возраст новоявленного губернатора и адмирала (ему едва исполнилось девять лет), она дала ему в заместители того самого Монлюка, который еще недавно получил распоряжение арестовать Жанну д’Альбре и был для гугенотов врагом номер один. Он и должен был фактически исполнять обе эти должности. В ответ на решительные протесты королевы Наваррской Екатерина Медичи, склонная к компромиссам, предложила ей в порядке компенсации свободно, по собственному усмотрению руководить воспитанием Генриха, хотя и на расстоянии. Принц оставался при французском дворе, но вместо католической мессы мог теперь слушать протестантскую проповедь, а его католические наставники получили отставку. Крещенный по католическому обряду, затем обращенный родителями в кальвинистское вероисповедание, а спустя годы по воле отца возвращенный в римско-католическую веру, он теперь опять становился гугенотом. Впереди были еще три перехода из одной конфессии в другую.

К Генриху возвращался его прежний наставник Ла Гошри, а на должность гувернера заступил другой стойкий гугенот – месье Гуляр де Бовуар. Екатерина Медичи наглядно продемонстрировала собственную приверженность к веротерпимости, одинаково не приемля ни ультракатолицизм Гизов, ни скандальные выходки гугенотов. Л а Гошри, достаточно хорошо владевший латинским и древнегреческим языками, применял свою методику преподавания. Он не заставлял Генриха зубрить правила грамматики, читать и писать, а велел многократно повторять схваченные на слух фразы. В результате латынь и греческий усваивались естественным образом, подобно тому, как ребенок учится родному языку. Любимым изречением Генриха было «Aut vincere aut morí» – «Победить или умереть». Екатерина Медичи, однажды узнав об этом, была немало удивлена и поинтересовалась, кого это собирается победить принц Наваррский и за что он готов умереть. Будучи достаточно просвещенным человеком, она понимала смысл этого древнего изречения, но была решительной противницей того, чтобы детям с малолетства внушали подобного рода убеждения, делающие их упрямыми и несговорчивыми. Она полагала, что такие люди, не желающие идти ни на какие компромиссы, обречены на неудачу. Видимо, Генрих усвоил урок королевы, в дальнейшем сделавшись непревзойденным мастером компромисса.

Домашнее воспитание принца Наваррского дополнялось посещением занятий в Наваррском коллеже, где он обучался вместе с двумя другими Генрихами – герцогом Анжуйским, будущим Генрихом III, и герцогом Гизом, с которыми судьба связала его навсегда, до смертного конца тех двоих, то дружбой-соперничеством, то непримиримой враждой и политической конкуренцией. Наваррский коллеж, учрежденный королевой Жанной Наваррской, супругой короля Франции Филиппа Красивого, без малого за три века до описываемых событий был наиболее престижным учебным заведением Латинского квартала. Здесь Генрих получал начальное, так называемое грамматическое образование, предшествовавшее обучению в университете. Часы, проведенные в коллеже, были наполнены не только учебными занятиями, но и тесным общением с юными принцами, на что и рассчитывала Екатерина Медичи, желавшая воспитывать их в дружбе и товариществе. Однако взаимоотношения трех Генрихов не были столь безоблачны, как хотелось королеве-матери. Между Генрихом Наваррским и Гизом то и дело возникали стычки, от словесной перебранки до драки. Их за это наказывали, что не меняло дела. Одни объясняли происходившее несовместимостью темпераментов, а другие усматривали уже тогда зародившуюся в Генрихе Гизе ненависть к Наваррцу, которому он хотел мстить заодно с Колиньи и прочими вождями протестантов, повинными, по его убеждению, в недавней гибели его отца, герцога Гиза.

Франсуа Гиз по прозвищу Меченый был вероломно убит при осаде Орлеана 24 февраля 1563 года гугенотом Польтро де Мере. Вдохновителем этого преступления объявили Колиньи, который прямо заявлял, что смерть Гиза является величайшим благом для королевства, церкви и лично для него. В дальнейшем он сам поплатится за это жизнью, а пока что единственной, кто безусловно выиграл, была Екатерина Медичи. Освободившись от тягостной для нее опеки со стороны клана Гизов, она почувствовала себя полновластной правительницей королевства. Еще ранее, 19 декабря 1562 года в битве при Дрё, когда королевская армия одержала блестящую победу, в плен к протестантам попал коннетабль Монморанси, политические претензии которого также были весьма обременительны для королевы-матери. Провидение избавило ее от обоих не в меру ретивых «защитников» веры и монархической власти во Франции, и Екатерина Медичи смогла в очередной раз продемонстрировать свою приверженность мирному сосуществованию, подписав 19 марта 1563 года Амбуазский мир, знаменовавший собой завершение первой Религиозной войны, и издав Амбуазский эдикт. Памятуя о Варфоломеевской ночи, принято думать, что королева-мать была фанатичной католичкой. Это представление весьма далеко от истины. Воспитанная в свободомыслии итальянского Ренессанса, Екатерина Медичи была почти безразлична к конфессиональным вопросам. Она была настолько убеждена в необходимости согласия между католиками и протестантами, что готова была существенно ограничить притязания своих католических подданных ради умиротворения королевства. Амбуазский эдикт провозглашал свободу совести и предоставлял право отправления протестантского культа, хотя и ограниченное, распространявшееся главным образом на верхушку общества. Учитывая, что в военном отношении гугеноты потерпели поражение, эта уступка им со стороны королевской власти была даже слишком большой, однако они отнюдь не испытывали чувство удовлетворения, при любом удобном случае выражая недовольство. Еще больше были недовольны католики, не понимавшие столь терпимого отношения королевы-матери к еретикам. Никто не хотел мира, и для новой войны достаточно было любого повода.

Тур де Франс

Но вернемся к Генриху в годы его ученичества – в Наваррском коллеже и на дому под руководством данных его матерью наставников. Юный беарнец научился всему, чему мог научиться. Он не был блестяще образованным человеком, но не являлся и невеждой, какие тогда еще нередко встречались среди представителей верхушки общества. Во всяком случае, уроки Ла Гошри не прошли даром, и в дальнейшем, как свидетельствуют современники, в присутствии Генриха IV нельзя было плохо говорить по-латыни: он тут же замечал огрехи и мог весьма нелицеприятно прокомментировать неудачное высказывание. Как и его товарищи по Наваррскому коллежу, он увлекался чтением как раз в то время появившегося во французском переводе труда Плутарха «Сравнительные жизнеописания», штудируя биографии выдающихся греков и римлян, прежде всего великих полководцев. Культ героев был в моде, хотя Агриппа д’Обинье, друг и соратник Генриха, не без сарказма заметил, что лучше изучать жизнеописания посредственных людей, поскольку в жизни приходится иметь дело главным образом с посредственностями.

Продолжением и блестящим завершением образования принцев явилось путешествие по Франции, предпринятое по инициативе Екатерины Медичи и продолжавшееся более двух лет. Освободившись от тягостной опеки со стороны Гизов, королева-мать решила, что Карлу IX не нужно больше никаких опекунов, и объявила его совершеннолетним. Лучшим способом уладить раздоры в королевстве, полагала она, было бы показать подданным их нового короля. С этой мыслью они и отправились в долгое путешествие по стране. Разумеется, Генрих Наваррский тоже поехал с ними – Екатерина Медичи не могла оставить его без присмотра, отдав на милость гугенотам. Кроме того, его присутствие в составе путешествующего двора имело и важное политическое значение: оно должно было умиротворяющим образом подействовать на протестантов. С этой же целью получила приглашение и Жанна д’Альбре. Екатерина Медичи была полна решимости превратить перемирие в прочный мир. Правда, демонстрируя подобным образом свою добрую волю, она серьезно рисковала: тесное общение с еретичкой, отлученной от церкви, могло вызвать гнев папы римского и еще больше обозлить правоверных католиков. Сама Жанна, принимая приглашение королевы-матери, преследовала собственные цели. Прежде всего она рассчитывала добиться от Екатерины Медичи, чтобы та приструнила Монлюка, всячески притеснявшего протестантов в Беарне. Да и к самой королеве Наваррской он относился без особого почтения, позволяя себе непристойные солдафонские высказывания, вроде того, что он прибыл на губернаторство в Гиень, дабы испробовать, так ли хорошо спать с королевами, как с прочими женщинами.

Другой потаенной ее мыслью было увезти сына Генриха в Беарн и там воспитывать его в строгом соответствии с собственными представлениями о протестантском принце. А сам Генрих, похоже, уже прижился при французском дворе. Екатерина Медичи всерьез подумывала о том, чтобы выдать за него свою дочь Маргариту, о чем то ли в шутку, то ли всерьез говорил еще ее покойный супруг Генрих II. Правда, потенциальный жених тогда заглядывался не столько на Марго, вольные манеры и кокетство которой решительно не нравились ему, сколько на юную девицу, преисполненную стыдливости и сдержанности, – Шарлотту де Ла Тремуйль. Эта идиллия полудетской влюбленности спустя много лет получит весьма драматичное продолжение и фатальное завершение: выйдя замуж за принца Конде, Шарлотта будет обвинена в отравлении супруга и осуждена на тюремное заключение, во время которого у нее родится сын, зачатый, по слухам, в греховной связи с Генрихом Наваррским. В юную супругу своего (если верить слухам) отпрыска, тоже носившую имя Шарлотта, престарелый Генрих IV будет безумно влюблен, и эта последняя в его жизни любовь окажется для него роковой. Но всему этому, как известно, будет предшествовать его не менее роковой брак с Маргаритой Валуа – пресловутой королевой Марго.

Путешествия развивают и формируют личность, что особенно важно для тех, кому волею судеб уготовано править народом. Будущий Генрих IV получил уникальную возможность узнать страну и населявших ее людей. Подобного рода знаний он не приобрел бы ни в одном коллеже и ни от одного сколь угодно великого наставника. Гигантский кортеж, включавший в себя тысячи человек и растянувшийся на многие километры, двинулся из Фонтенбло в путь 13 марта 1564 года. Короля, королеву-мать и принцев крови, к числу которых принадлежал и Генрих Наваррский, окружала толпа молодых дворян и «летучий эскадрон» фрейлин, готовых на все услуги, в том числе и весьма деликатного свойства, чем они и были особенно полезны для Екатерины Медичи. Юных принцев сопровождали их учителя, во время остановок проводившие с ними занятия и по пути обращавшие их внимание на географические и исторические достопримечательности. Ехали не спеша, смотря по обстановке преодолевая за день от 10 до 50 километров и проводя в попадавшихся на пути городах и замках от нескольких дней до нескольких месяцев. Не полагаясь на комфорт, который способна была обеспечить принимающая сторона, везли с собой в огромных фургонах все, что могло пригодиться, – от мебели и гобеленов до маскарадных костюмов.

11 апреля, когда королевский кортеж находился в Труа, был подписан выгодный для Франции мир с Англией, по которому французская корона возвращала себе Гавр и, за компенсацию, Кале. Хотя Елизавета Английская поддерживала и продолжала поддерживать французских протестантов, Екатерина Медичи не усматривала в этом угрозы для себя. Если еще пару лет назад она и могла опасаться, как бы гугеноты не стали доминировать во Франции, то теперь она видела все их слабые стороны и, путешествуя по стране, еще больше укрепилась в этом мнении.

Спустя несколько дней после этого радостного события произошел инцидент. Генрих Наваррский, играя в мяч, неудачно упал и ушиб себе голову – не смертельно, слава богу, но достаточно сильно, чтобы провести пару дней в постели; судьба продолжала хранить его. Это не столько огорчило королеву-мать, сколько послужило ей поводом обратиться с дружеским посланием к Жанне д’Альбре, дабы напомнить ей, что желательно было бы видеть ее при путешествующем дворе, к которому она могла бы присоединиться во время одной из следующих остановок. Двигаясь через Бар-ле-Дюк, где Екатерина Медичи крестила своего первого внука, сына герцогини Лотарингской, и Лангр, двор прибыл в Дижон, в котором для юных принцев была устроена потешная осада форта с обстрелом его королевской артиллерией. Сев на суда в Шалоне-сюр-Сон, путешественники прибыли в Макон.

Там их уже несколько дней ждала королева Наваррская, которая не знала покоя в своем кальвинистском усердии, а потому скандалы повсюду следовали за ней по пятам. Не обошлось без крупного инцидента и на сей раз. Прибывшие с ней гугенотские проповедники подвергли хамским оскорблениям участников процессии, проходившей в городе по случаю большого католического праздника Тела Господня, которую возглавлял сам кардинал Бурбон, брат ее покойного супруга. Как и во время гугенотских бесчинств в Вандоме, это явилось глумлением над религией, усугубленным оскорблением, причиненным семейству Бурбонов. Скандальное поведение в Маконе людей Жанны д’Альбре омрачило ее встречу с Екатериной Медичи и сыном Генрихом. Незамедлительно оповещенная кардиналом о происшествии королева-мать отреагировала самым решительным образом, распорядившись повторно провести процессию, в которой должны были пройти как сама Жанна, так и ее беарнцы с обнаженными головами. Екатерине не хотелось показаться слабой перед испанским посланником, совершавшим вместе с ней путешествие и обо всем докладывавшим своему господину.

Продолжением путешествия явился триумфальный въезд в Лион. Генрих Наваррский ехал третьим, сразу за королем и его братом, облаченный в роскошное одеяние из темно-красного бархата, украшенное золотой вышивкой, и в шляпе из того же материала. Лион был крупным очагом гуманистического движения и Реформации, и Жанна рассчитывала, что сможет здесь подчинить сына своему влиянию. Она приводила его на протестантские богослужения, проходившие прямо под открытым небом, в знак протеста против королевского запрета на отправление кальвинистского культа в храмах. И все же она не могла не замечать, что мальчик ускользает из ее рук. Дядя-кардинал официально представил его иностранным послам как первого принца крови, что предполагало его принадлежность к католицизму. В отчаянии, не зная, что еще предпринять, Жанна обратилась к Екатерине Медичи с просьбой позволить ей удалиться вместе с сыном в Беарн и, как следовало ожидать, получила категорический отказ. Ей предложено было отправиться одной и не в Беарн, а в Вандом, приняв в качестве утешительного приза 150 тысяч ливров. Туда она и поехала, вызвав своим прибытием очередную вспышку беспорядков в городе.

А для сына ее Генриха необычайным происшествием ознаменовалось пребывание в городе Салон-де-Кро в Провансе, куда двор прибыл 17 октября. Там жил знаменитый астролог и маг Нострадамус (Мишель де Нотр-Дам). Возможно, Екатерина Медичи, увлекавшаяся астрологией и магией, специально сделала остановку в этом городе, дабы повидаться с ним. Нам ничего не известно о пророчествах (ежели таковые были; впрочем, как же иначе – для чего же она встречалась со знаменитым прорицателем?) относительно самой королевы-матери и ее сыновей, зато Нострадамус почему-то заинтересовался Генрихом Наваррским. Дабы отчетливее прочитать на его теле знаки судьбы, он пожелал видеть его обнаженным, для чего попросил дозволения войти в покои принца, когда тот пробуждался ото сна. Камердинер специально медлил с надеванием на голого принца сорочки, пока Нострадамус пристально разглядывал его. Наконец маг, обращаясь к слуге, изрек свое знаменитое пророчество: «Если Господь окажет вам милость дожить до той поры, вашим повелителем будет король Франции и Наварры».

Пьер Л’Этуаль, много позже поведавший в своем мемуарном труде об этом удивительном происшествии, естественно, истолковал слова астролога как пророчество о восшествии на французский престол короля Генриха IV. И то сказать: было бы странно, если бы Нострадамус, предсказавший все на свете, даже чернобыльскую катастрофу и теракт в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года (чего только не вычитают в его писаниях!), прошел мимо столь славного отрока. В действительности же его пророчество составлено в строгом соответствии с законами жанра. Прежде всего, оно двусмысленно: то ли король Наварры взойдет на французский престол, то ли французский король аннексирует Наварру (подобно античным прорицателям: «Если начнешь войну, великое царство разрушишь» – чье царство: свое или противника?). Кроме того, все подобного рода пророчества «сбываются» лишь после того, как произойдет некое событие, которое при желании можно истолковать как исполнение предсказания – будь то через несколько лет или спустя пять столетий.

К чести Генриха Наваррского, сам он отнесся к утреннему происшествию в спальне не без юмора: впоследствии он любил рассказывать, что не на шутку испугался, увидев, что камердинер медлит подавать ему сорочку: не собираются ли его высечь? Современники не придали особого значения этому предсказанию Нострадамуса; во всяком случае, оно не произвело сильного впечатления на Екатерину Медичи, которая не рассматривала Генриха Наваррского как реального конкурента своим сыновьям, способного вместо или после них занять королевский престол Франции. Как бы то ни было, ее отношение к Беарнцу после этого ничуть не изменилось.

Путешествие двора продолжилось на юге Франции, и юные принцы с наслаждением любовались невиданными прежде экзотическими растениями, пальмами, апельсиновыми и хлопковыми деревьями, а прежде всего – Средиземным морем. В Марселе принцев, переодетых турками, пригласили на галеру, чтобы принять участие в имитации морского сражения. Религиозные различия не мешали им дружить и радоваться жизни. Они умели шутить и не обижаться на шутки. Однажды Генрих, по протоколу сопровождавший Карла IX в храм, остановился у его порога – дальше ему как гугеноту хода не было. Тогда король сорвал с его головы шляпу и бросил ее внутрь храма, чтобы заставить его войти туда. Раскаты хохота подтвердили, что шутка удалась. Судя по тому, что эта проделка потом еще не раз повторялась, Генрих все-таки переступал порог католического храма, следуя за своей шляпой. Суровая зима 1564/65 года, которую двор провел в Каркассоне, запомнилась принцам игрой в снежки, возведением, обороной и штурмом снежного бастиона. Взрослые заботы еще обходили их стороной.

По мере приближения к наследственным владениям рода д’Альбре Генрих Наваррский все чаще появлялся на официальных мероприятиях. В Тулузе он участвовал в судебном разбирательстве, проходившем под председательством самого короля. Когда путешествующий двор ступил на территорию Гиени, Генрих, не забывавший, что является ее губернатором, ехал впереди королевского кортежа, дабы в каждом городе официально встречать Карла IX. Права и достоинство принца Наваррского неукоснительно соблюдались, о чем ревниво следила издалека Жанна д’Альбре, желавшая, чтобы во время путешествия ее сын непременно посетил свои домены, в которых еще не бывал.