Текст книги "Экономические провалы"

Автор книги: Василий Кокорев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Кроме этих причин, выплыли теперь наружу и другие явления, столь же вредно действующие на общечеловеческие интересы. В жизнь европейского народонаселения, разумея это слово в пространном смысле, вторглась, под личиною благовидности и даже пользы, грубая сила; это – сила некоторых банкиров, деспотическое влияние коих в последнее время стало угнетательно отражаться на движении рынков, со всеми их промышленными предприятиями, и на цене денег; следовательно, оно переходит и на цену первых потребностей жизни, потому что ценою денег определяется стоимость содержания.

Самое горе, порожденное разрушением состоянии в Европе от банкротств, не может не пособить выработке ясных воззрений. Слово истины не сочиняется, а приходит неведомыми путями; быть может, его выдавливает из сердца человеческого самая скорбь, а скорби от банкротства во всей Европе теперь немало! Не надобно думать, что европейский торговый кризис не заденет России, несмотря на то, что до сих пор мы еще очень мало испытываем на себе его гибельные последствия. Те, которые имеют дело с иностранцами, непременно должны частью пострадать. Те, которые не имеют дела с иностранцами, а просто на своих фабриках готовят разные изделия для продажи внутри России, должны непременно встретить затруднение в сбыте их, если они приготовят изделий не менее прежнего, потому что нынешний год Европа, обремененная торговыми затруднениями, не закупает у нас того количества сырых произведений, как в прошлом году, и оттого нет в народе разлития денег, сообразного с минувшим годом. Затем все эти затруднения отразятся вообще на торговле неизбежным застоем в ее ходе.

Что же из всего этого выходит вообще по торговле европейской включительно с русскою? Выходит, что вся торговля нуждается в том, чего недостает в ней, то есть связи с народною жизнью. Эта связь может возникнуть только тогда, когда торговля примет начала строго нравственные и человеколюбивые.

Кто же и где теперь может показать в Европе существование этих начал в торговле?

Не банкиры ли, с их учетами и процентами и с их разнородными способностями: одни – с уменьем захватывать бумажные знаки часто на призрачно существующие капиталы; а другие – с уменьем поглощать все то, что обеспечивает эти знаки, то есть металл?

Не биржи ли, с их азартною игрой и спекуляциями, совершаемыми по большей части без анализа предмета и без всякой справки с потребностью?

Неужели основание торговли в том, чтобы на повышение или понижение курсов, фондов и ценностей разных акций и облигаций, в один день богатеть или разоряться? Чем же это основание разнится от рулетки? Такой порядок биржевой торговли в силах исказить нравы целой страны, невольно сообщая человеку отвычку действовать вдумчиво и разрабатывать предметы в глубине своих мыслей. От такой фейерверочной торговой деятельности вечно будет в результате один дым и копоть. В выгоде останется уже никак не народ, не страна, а только одни лишь проныры и пройдохи.

Наконец, не магазины ли выражают нравственное устройство торговли, с их театральною приманкой и ложным блеском, наполненные наполовину тем, без чего можно прожить целую жизнь, – и как еще прожить! – оставаясь здоровее телом и чище духом?

Нет, нигде в торговле Европы не видно еще тесноживительной связи с общею народною жизнью, следовательно затем уже не видно и оснований чисто нравственных. К этому определению всякий легко придет, если хотя один какой-либо предмет торговли проследит вдумчиво и сообразительно. Наблюдения наглядные, разумеется, все показывают в прекрасном виде; но вот что открывают подробности.

Купец-фабрикант, состоящий членом каких-нибудь благотворительных заведений, публично превозносится своим добродейством, – чему примеры видим и за границей, и дома на каждом шагу, – и в то же время на его фабрике будят десятилетних детей в 4 часа ночи для работ и приносят их к ткацким станкам полусонными.

При виде всей разработанности Англии, разве можно не скорбеть о том, что столь образованный народ не проявляет вне своей земли человеколюбивых начал в своих промышленных действиях? Довольно сказать об одной торговле опиумом, вносимым в Китае, – и сердце обливается кровью от ужаса, до какой неразборчивости в средствах к приобретению денег могут доходить люди! Утешаем себя мыслью, что благоразумная Англия смоет это пятно со своей гражданской чести, покаявшись в своем грехе открыто, как она привыкла во всех своих заблуждениях торжественно и величественно сознаваться.

Профессор, читающий с кафедры что-нибудь вредное общей нравственности, преследуется за то общественным мнением, а в иных местах, пожалуй, и правительством; тогда как купец, вводящий в область торговли новую прихоть, новую бесполезную роскошь, которая увеличивает тягость жизни и ведет людей к безнравственному разорению, – получает за свое изделие медаль, часто с надписью "за полезное".

Многие скажут, что роскошь остановить нельзя, что покупка дорогих и ненужных вещей дело произвольное. Так. Но зачем роскошь поощрять и почему убеждением в ее вреде и карою общественного стыда не содействовать сокращению ее? Введение в жизнь предметов роскоши извинительно только тогда, когда роскошь представляет собою лишь прожиток доходов; но нетерпима и безобразна та роскошь, которая порождает долги, ибо из массы частных долгов слагаются уже общие затруднения.

Торговля руководится в наше время, в своих главных определениях, системами и теориями, взятыми из политической экономии; но дело запуталось и отдалилось от своих начал, корыстолюбие все исковеркало и обезобразило. Не лучше ли принять основанием весьма простое и немногосложное определение, а именно: торговля должна быть посредником между производителем и потребителем, – посредником самым благонамеренным, дающим самому себе совестный отчет в своих действиях, следовательно и не вводящим ненужной роскоши и не возвышающим из спекуляции цены на предметы необходимо нужные? Одним словом, и говоря еще короче, назначение торговли – кормить и одевать людей как можно дешевле, давая ход всем произведениям человека и земли без задержки, происходящей от умысла, или лени, или недогадки.

Следуя за мыслью необходимого удешевления предметов, потребно обратить строгое и подробное внимание на размещение фабрик в Европе, то есть осмотреть, там ли они водворились, где местные условия содействуют дешевизне вырабатываемых на них изделий.

В Шотландии я видел винокуренные заводы, тогда как часть хлеба в Шотландии привозится из России и Америки. Не лучше ли было бы привозить из России, вместо хлеба, винный спирт, по той причине, что десять пудов муки весят в спирте только три пуда? Не ясно ли, что место для винокуренных заводов должно быть внутри России, в ее хлебородных губерниях, а не в Шотландии?

У нас в России, во Владимирской губернии, поместились почти все ткацкие и многие другие фабрики; а между тем в этой губернии преимущественно живут лишь плотники да каменщики. Местность эта не имеет ни природных водяных двигателей, ни дешевого топлива. Подобных доводов несообразности можно много представить; они докажут, что размещение фабрик во всей Европе совершилось не естественно, что они образовались искусственно и существуют насильственно, поддерживаемые не природным направлением, не потребностью вещей, не бытом народа, а тарифными возбуждениями.

Тогда только фабрики могут образоваться согласно с уставами самой природы, когда торговая деятельность человеческая озарится свободой и будет существовать без всяких тарифов на всем Европейском материке.

Слышим возражения от многих людей, то от робких, то от рутинных, то от благонамеренных, но никак скоро не привыкающих к переменам; вот около чего вертятся все их возражения:

1. Тарифы нужны как доходы государства.

2. Тарифами поддерживается существованье фабрикации. Воз

разим на первое:

Для прочности и увеличения государственных доходов нужно, чтобы система сбора их представляла собою не пресс, действующий на увеличение доходов давлением, а орудье, возделывающее и разрыхляющее почву торговой и сельской промышленности до степени сильнейшей растительности, дабы доходы собирались в виде плодов, и увеличение их выражало не отягощение, а многоплодие, происходящее от обильной и довольной жизни не для отдельных личностей, а для всех вообще. При такой основе доходов, – если государство и потеряет доход таможенный, а общее благоденствие страны выиграет, – жизнь сделается дешевле, торговое движение обширнее; тогда правительство всегда может возвратить утраченные им доходы другими путями, возмещая их налогами на капиталы, на обороты, словом сказать – налогами на избытки.

Вопрос о свободе торговли всего более встречает сочувствие в России и Англии. Франция, Германия и Бельгия в понимании этого дела отстали. Вот доказательство: в этих странах, к удивлению и недоумению, существует до сих пор средневековое учреждение: сбор акциза за ввозимую в город всякого рода жизненную провизию (octroi). Непонятно, как страны, имевшие так много политико-экономических мыслителей, не могли освободить себя от такой тягости, которая беспрестанно задерживает свободный въезд в города и увеличивает в них цену жизни? Многие из жителей Парижа оправдывают это установление тем, что оно приносит городу значительный доход. Слабая причина! Доход этот получается ведь оттого, что в городе много обращается капиталов: следовательно, его можно было бы получить и в другом виде, более правильном, так чтобы он поражал не рынки с провизией, нужною равно богачу и бедняку, а предметы роскоши и капитальные обороты, выражающие прибыль.

Это мимоходное замечание об акцизе с провизии мы включили затем, чтобы показать, как народонаселение Франции, Германии и Бельгии, к сожалению, еще мало прониклось сочувствием к свободной торговле, когда оно выносит тарифы и даже внутреннюю таможенную стражу около каждого из своих городов.

Ответим теперь на второе, то есть на мнимую необходимость поддерживать существование фабрик тарифами.

Здесь я буду говорить собственно о России, ибо положение других стран в фабричном отношении мне не довольно близко известно.

Для всякого государства действительно полезны только те фабрикации, кои обусловлены самою природой той страны, где они образовываются. Перечтем же теперь естественные фабрикации России.

Россия выпускает за границу в огромном количестве пшеницу, семя льняное и конопляное, сало, кожи, шерсть, пеньку и лен, и все это вывозится в сыром, необделанном виде. Но ведь все эти предметы не могут идти в употребление человека в том виде, как они есть, и требуют обработки, а у нас этих-то фабрикации нет и на одну десятую долю против того количества сырых материалов, кои нам дает земля. Почему бы, вместо неестественных фабрикации, у нас водворившихся, на коих обрабатывается сырой материал, привозимый из других стран, не завести нам такие фабрики, которые бы все сырые произведения, предназначенные для заграничного отпуска, приводили в обделанный вид, так, например, чтобы большая часть пшеницы дома была переработана в муку, все семя льняное и конопляное отпускалось бы маслом и т. д.? Спрашивается, где дешевле стоила бы обработка этих предметов: в России ли на месте произведения, за домашним очагом и хлебом, или за границей, где руки и цена жизни несравненно дороже? Что мешает этому? Опять тарифы, ибо они установлены во всех государствах на все обделанные произведения земли, ко вреду как тех государств, откуда эти произведения идут, так и тех, где их потребляют; но если бы этого не было, тогда бы мука и сало стоили за границей дешевле, а у нас осталось бы от пшеницы огромное количество шелухи, от семени – выжимков, которые пошли бы на зимний корм скоту и произвели бы увеличение скотоводства, что дало бы новую выгоду отправкою за границу мяса и остановило бы на тамошних рынках возвышение на него цены. Очевидно, что здесь польза была бы обоюдная.

Точно под то же соображение подходят и другие сырые произведения русской земли. Почему вместо сала мы не отправляем стеарин и свечи, почему не отправляем кожи выделанными, шерсть промытою так, чтоб она сейчас была годна на сукноделие, пеньку и лен – очищенными от всех грубых веществ? Если сосчитать, какая бы масса денег оставалась в России за этот труд, который нужно бы было употребить на обработку собственных сырых произведений, то, конечно, общий итог их был бы гораздо значительнее той суммы, которую мы получаем теперь от неестественных фабрикации, обрабатывающих привозные сырые материалы.

Тариф в другом, обратном смысле, был бы истинно полезен – вот такой, например: кто отправляет из России произведения сырые, тот платит правительству известную пошлину за право их вывоза, а кто эти произведения отправляет обработанными, тот ничего не платит, в вознаграждение за то, что он при них отправляет невидимый товар – труд человека. Такое правило поставило бы в необходимость заводить вышеозначенные естественные фабрикации, которые и разместились бы, по указаниям самой природы, в деревнях и селах, а не в столицах, куда теперь по необходимости должны отправляться рабочие и быть в разлуке со своим семейством целый год, к явному упадку сельского хозяйства и разрушению здоровья и семейной нравственности. Желающим убедиться в истине этого грустного вывода предлагаю обратить внимание на цвет лица людей, работающих на московских фабриках. В устранение робких опасений должно сказать с уверенностью, что при свободе торговли все русские фабрикации, даже производимые из привозных сырых материалов, устоят непоколебимо.

Не удержатся весьма немногие, как-то изделия бронзовые, зеркальные, хрустальные, фарфоровые и т. п., о коих и сожалеть много нечего. При свободе торговли наши фабрики возместят выгоду тарифного охранения тем, что отыщут для себя такие местности, где изделия будут обходиться гораздо дешевле. У нас местом фабричной деятельности служит Москва и Владимирская губерния, где нет, как выше сказано, ни дарового природного двигателя, ни дешевого топлива, а между тем губерния Олонецкая, где на каждой версте природные водопады, и топливо ни почем, – не имеет ни одной фабрики, несмотря на то, что эта губерния близка к Петербургу и находится на самом дешевом пути водяных сообщений со всею Росшею. Между тарифными вопросами главное место занимает в России ткачество из бумажной пряжи и бумагопрядение. Мы боимся по этим статьям соперничества иноземных стран. Какая ложная боязнь! Одним только можно извинить эту боязнь, это разве неудачным выбором местности для русских фабрикации. Еще бы мы сделали фабрики в Орле и Курске, где так же, как и в Москве, нужен паровой двигатель, а дрова стоят около 20 руб. сер. за сажень; тогда бы и двойной тариф не охранил наших фабрик. Но за что же масса потребителей должна, за ошибку в выборе местности для фабрик, жить вечно под влиянием тарифного налога?

Возьмем теперь в пример Швейцарию, где никаких тарифов нет, но оттого, что все фабрики приводятся в действие природными водяными двигателями, швейцарские ситцы не только не боятся соперничества дома, а даже сами соперничают с английскими в торговле на Востоке. Наша северная Швейцария есть Олонецкая губерния, где водяная сила летит день и ночь с разных высот между каменными утесами и пропадает даром, а леса гниют и истребляются от пожаров. Для южной России местом фабрикации должны быть те провинции, где природа заложила образования каменного угля. Вот места фабричной деятельности России, той России, что сидит теперь еще на скамьях разных учебных заведений.

Окончим рассуждение тем, что пока человечество не доработается до свободы торговли, оно все еще будет оставаться в страшных затруднениях и под гнетом каждодневной тягости, состоящей в том, что житель западных государств будет платить дорого за свою пищу, а житель России будет также терпеть от высокой цены на первые потребности мануфактурных изделий, и в то же время терять свой доход от невозможности увеличить сбыт произведений земли.

III

Что значат для настоящих дней все предшествовавшие рассуждения наши о вреде тарифной системы? Какая польза от этих рассуждений? Дело, наверное, не изменится, неудовольствие со многих сторон, наверное, возбудится, и в результате будет один только говор, и то непродолжительный.

Говор – и довольно этого, а продолжителен он будет или нет, это зависит от степени общего участия. Во всяком случае, печатное слово должно исполнять свою обязанность и стоять за общие интересы, а здесь дело касается всех потребителей, следовательно, если они сами смотрят хладнокровно на окружающие их тягости и неудобства, то это уже их собственная вина, и печатному слову в таком случае остается одно утешение: принять на себя за них удары неудовольствия от некоторых. Но могут начаться споры, доказательства? Вот это всего лучше; в этом крайне нуждается всякое дело и всякая одиночная мысль. Часто бывало и будет, что сотня неграмотных простецов высказывает такие вещи, которые, в применении к жизни, выходят умнее всякой кабинетной мудрости.

Итог, однако ж, выходит такой, что за сделанную укоризну тарифам сожалеть не о чем.

Опять к делу, к труду одиночному, всегда более или менее ошибочному.

Мы остановились на том, что торговля должна быть нравственна и человеколюбива; значит, надо хлопотать об удешевлении цен всех припасов и изделий для покупателей, о поддержании цен для производителей.

Кроме того, надо поставить промышленную деятельность в такое положение, чтоб была возможность упражняться в ней всем тем молодым людям, кои сидят теперь на скамьях университетов, гимназий и других учебных заведений. В России это теперь в особенности нужно, потому что направление понятий изменяется, и молодые люди жаждут дела и деятельности, а не чиновничьих мест; число желающих заниматься частною деятельностью растет с каждым днем. Лишь только проносится слух о какой-либо вновь учреждаемой компании, как и начинают из всех городов сыпаться изъявления желания получить место. В компании жизненных продуктов и черноморского пароходства было столько желающих поместить себя, что предложения во сто раз превышали самую потребность. Надо взять в соображение, что преобразование помещичьих имений и благодетельное уменьшение штатов в казенных местах родит новое огромное количество свободных людей. Надо заблаговременно подумать, куда их пристроить. В благоустроенном гражданском обществе не должен раздаваться вопрос, произносимый целыми массами людей: что нам делать?

Итак, промышленность, если она хочет идти с человечеством рука об руку, нога в ногу, должна предупредить этот вопрос. Не только в России, но едва ли в Европе, за исключением Англии, вполне понята та гражданская сила, которая скрывается в промышленности. Сила эта, при хорошем направлении, развивает все: и внутреннее благосостояние, и нравственные основы, и финансы. Без этой силы – нет государственной силы!

В Европе еще большее, чем в России, число людей, ищущих месть, во всех городах осаждают словесными и письменными просьбами об определении к разным должностям по части промышленности.

Высказанное нами убеждение в пользе свободной торговли всего бы более содействовало образованию ее на общеполезных началах. Но это мечта, – возражают многие. Мы думаем, что это семя, которое даст свои плоды в ростилах общедумия. Пусть только сообразят, что в охранении тарифами нуждаются, например в России, положим, 100 фабрикантов, а в приложении своих способностей к промышленной деятельности нуждается, по крайней мере, 100 тысяч человек; в них напрасно пропадает Божий дар и гаснет жар. Затем через свободную торговлю выигрывают все потребители, то есть все народонаселение. Нет, невозможно, чтобы такое дело могло истаять, заглохнуть, не дать плода.

Представим пока наши личные соображения, которые подсказывает внутренний голос. Пропустив его чрез свою одиночную мыслительность, представляем его, как недодумку, на общее обсуждение.

В России потребно образовать обширную компанию, под названием, положим: Общеполезная Деятельность, положим: Взаимная Польза, словом, под таким названием, какое у кого-нибудь мягко и удачно выговорится и выразит в кратчайших словах цель и мысль. Почему бы, например, не озаглавить такого общества словом: Муравейник?

Цель компании простая и чистая: быть посредником между русским производителем и европейским потребителем по всем главным отраслям торговли и заменить собою те переходы, которым товары подвергаются при нынешнем устройстве торговли. Действие такой компании, развиваясь отдельно от нынешнего устройства торговли, из капиталов, вновь привлеченных к торговой деятельности, положит преграду часто являющемуся в ней характеру монополии.

Обширность компании должна состоять не столько в ее денежных средствах, сколько в изобилии деятелей, так чтобы каждый управляющий какою-либо отдельною частью, его помощник, наконец приказчик, был член компании, одушевленный сочувствием к ее успеху не одною материальною выгодою, но и убеждением, что в общем росте дела заключается личный рост каждого деятеля, что же касается до капитала, то он может ограничиваться при самом начале компании суммою 10 млн. руб., которая будет увеличиваться впоследствии хотя бы до 100 млн. и более, смотря по надобности и по числу лиц, желающих в ней участвовать. Число желающих будет, без сомнения, весьма большое, когда все ясно увидят выгоду в помещении своих капиталов, а выгода эта несомненна, потому что цель проста, чиста, ясна.

После объясним действия компании, а теперь скажем несколько слов об ее составе.

Во-первых, больших капиталистов не надо, а надо молодых деятелей, которые бы, имея небольшой капитал, могли из незначительных складов составить огромное целое и были бы в необходимости разобрать между собою все должности и исполнять их сами. Неужели в России нет двух тысяч лиц, имеющих по 5 тыс. рублей, или тысячи лиц, имеющих по 10 тыс. каждое? Из числа моих знакомых я могу насчитать пятьсот лиц, имеющих умеренные капиталы, а Россия велика, стоит только войти в идею предложения, и тогда общий отклик укажет многих. Что может сделать каждый молодой способный человек, владеющий 10 тыс.? Какую отдельную промышленную деятельность предпримет он с таким капиталом? Ровно ничего нельзя сделать, и по необходимости должно маяться и не двигаться с места; даже тот, кто имеет 50 тыс., ничего не в силах с ними сделать серьезного для развития отечественной промышленности, а между тем у людей, владеющих мелкими капиталами, деятельности, вдохновения больше, чем у лиц, завладевших уже капиталами огромными, которые невольно служат причиною лености, отяготения, привычки идти по старой рутине.

Во-вторых, компанию должны составлять сто голосов, или паев.

Принимая цифру основного капитала в 10 млн. выходит, что каждый пай должен представить 100 тыс. руб. сер. Каждый пай может составляться из десяти лиц, которые свой голос предоставляют из среды себя одному. Дозволение составить одному лицу полный пай, то есть вложить 100 тыс., может быть дано только в том случае, когда недостаточно будет мелких капиталов. Без этого условия могла бы исказиться главная цель – введение в дело возникающих деятелей.

В-третьих, образование управления. Но это было бы теперь преждевременным рассуждением. Вначале нужен отклик на предложение, который обнаружит и самые имена деятелей. Наконец, всего лучше они сами, в общем своем собрании, могут выработать общим умом порядок ведения дел, соглашенный с потребностью и личными способностями деятелей. Теперь можно сказать одно, что узел действий должен быть в Москве; в ней потребно устроить главное правление и сосредоточить в нем получение всех сведений о ценах из контор закупки и продажи всех вообще предметов. Форма управления есть внешняя сторона дела, есть второстепенность, и толковать о ней нечего. Когда явятся люди, проникнутые убеждением в полезности самой основы дела, то они уже сами совладеют и с изобретением внешнего устройства, а навязывать его им, как предварительный плод умозрений, было бы насилие, вредное для всякого действия в жизни.

Начинаем разговор о деле, о том, в чем должна состоять деятельность стогласной торговой компании. Разделим эту деятельность на три пути:

Первый путь, проложенный опытами прежних лет.

Второй, – тот, на который направляют нас обстоятельства.

Третий, – неведомый еще, но который должен уясниться от изучения России.

Вступаю в изложение подробных действий на первом пути, то есть уже известном.

Все вообще сырые произведения русской земли, пока они дойдут из рук производителя, положим земледельца Самарской губернии, в руки потребителя, положим жителя Франции, переходят по крайней мере 15 инстанций, отчего цена их вырастает противу первоначальной, за вычетом необходимого расхода на перевозку, нередко на 300%, к явному вреду производителя и потребителя. Недавно один умный человек, крестьянин Псковской губернии, Максим Афанасьевич П., говоря со мной о переходах, которым подвергается псковский лен, выразился удивительно ясно и верно: "Лен, прежде чем дойдет до иностранцев, проходит пятнадцать рук, и каждая рука накидывает 10%" Далее: "Тот, наш же псковский лен, который возвращается к нам в хорошо обделанном виде, на обратном пути проходит десять рук, и каждая рука опять присмаливает 10%".

Максим Афанасьевич на днях едет в Бельгию и Англию для изучения обработки льна, с намерением ввести эту улучшенную обработку дома, и все то, что присмаливают к себе теперь разные руки, обратить в пользу родной земли. Я познакомился с этим замечательным лицом, потому что он желал получить от меня адрес крестьянина Алексея Михайловича Замятина, находящегося теперь в Шотландии для изучения выделки дренажных труб и укладки их в полях.

Но коснувшись в моей статье этих двух личностей, я отдалился от дела, как скажут многие. Нет, не отдалился, а напротив – приблизился к делу. Позвольте спросить, где же яснее видно истинное пробуждение русской земли, как не в поездке этих крестьян за границу, ради изучения, на последние их гроши, общеполезных предметов? Да послужит это нам справедливым укором и вместе с тем толчком к разработке наших промышленных сил.

Перехожу опять к делу о торговле.

Кажется понятно какую общеполезную услугу может оказать предлагаемая мною компания, когда она станет лицом к лицу как с производителем, так и с потребителем. Затем понятно и то, какие она сама может иметь выгоды.

А выгоды эти привлекут огромное число малых капиталов и расширят объем действий компании до такой степени, что она будет в силах со временем направить несколько тысяч молодых людей на общеполезный труд.

Компания должна иметь постоянные конторы в местах закупки разных предметов, как-то: в Самаре – пшеницы, на Каме и в Моршанске – разных хлебов, в Орле – пеньки, в Саратове и Пермской губернии – сала и т. д.

Из этих контор земледелец будет иметь возможность во всякое время года получать за свои произведения удовлетворительную цену, совершенно освободясь от необходимости продавать их кулакам, мироедам за бесценок, что теперь случается постоянно при осеннем взыскании в казну податей, когда деньги бывают крайне нужны, а зимние базары еще не установились, и настоящие закупщики еще не приехали.

Компания должна иметь склады хлебов и всех сырых произведений земли в русских портовых городах и на всех европейских биржах выставлять каждонедельно ведомость о том, что хранится в ее складах, и что и когда ожидается к поступлению, и по каким ценам продается, дабы каждый иностранный корабль мог отправиться в Россию с полною уверенностью в том, что найдет нужный ему груз по цене, уже известной заранее.

Компания должна иметь свои собственные перевозочные средства, то есть буксирные пароходы и баржи по всем нужным ей внутренним водяным сообщениям в России. Для этой цели необходимо устроить в удобной местности собственный механический завод, который бы производил постройку новых и починку старых пароходов.

Вот и все, что указывает нам в общих чертах путь, проложенный уже существующею торговою деятельностью, но сколько и в этом пути приманчивого для ума пытливого и наблюдательного!

Один молодой человек, член компании положим, поместился в Самаре, стоит лицом к лицу с почтенным земледельцем, покупает его труд, дары природы, без обвеса и без обмера, говорит с ним приветливо, освежается и пополняется его простою и ясною речью, в случае нужды служит ему, разменивая, например, бумажку не на истертую мелочь, похожую на пуговицы, а идет за серебром ясного чекана в казначейство и добывает его там своею настойчивостью, не допуская, чтобы крестьянин был не удовлетворен. В два, три года этот молодой человек снискивает народное доверие; в той местности, где действует, он достигает высокого значения: ему поверяют и горе, и радость.

Другой молодой член компании поместился в механическом заводе и наблюдает за сборкою пароходов; в глазах его смышленый труд русского белолицего, кудреватого молодца вытачивает винт для движения речного парохода, кует, сверлит, плющит металл, как воск. Вот наступает и день спуска поспевшего парохода, и вот он плавает уже от одной пристани к другой при звуках русской песни: "Вниз по матушке по Волге". А песня эта поется уже не с лямкой на груди, не по колено в воде, не от горькой надсады на бесчеловечной работе, при тяге простых барок, а на сухой палубе парохода, в тепле и добре, после сытного обеда и после дешевой и не водянистой чарки хлебной водки, выпитой за здравие Александра II.

Третий член компании действует при складах в портовом городе, продает русское добро без излишнего возвышения цены, но с оглядкою назад, чтобы не продать того, что нужно дома, чтобы не случилось того, что вышло теперь в Архангельске. Там почти весь привезенный из Вологды и Вятки хлеб продали за границу: остаток так мал, что цена в Архангельске более рубля сер. за пуд ржаной муки, а в Пинеге и Мезени и по 2 руб. за пуд нет. Вот отчего и нашли в Архангельске тысячи людей, обратившихся в нищих и не знающих, чем им прокормиться. Нет, третий член не так будет поступать: он знает, что за выпуск хлеба без соображения со внутреннею потребностью все прочие члены стогласнои компании предадут его, как истинного виновного, на общее презрение и скажут громко, всенародно указывая на него пальцем: вот кто причина того, что ваши внутренности жжет голод.

Зато третий член, и в случае голода за границей, будет также рассуждать по-человечески и не захочет брать угнетательную цену, храня русскую честь и зная, что всякий человек, где бы он ни жил, все равно создание Божие, требующее любви и участия.