Текст книги "Идеальные Солдаты (СИ)"

Автор книги: Варвара Вилюжанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Вилюжанина Варвара Витальевна
Идеальные Солдаты

Идеальные Солдаты

– Пролог.

Маленький и жалкий.

Чем старше он, тем больше картинок в памяти.

Все начинается темнотой. Первая картинка – Джейку два с небольшим, он чумаз и голоден, по бесконечной лестнице вверх его ведет за руку большая женщина в черном. Вокруг сыро и пахнет плесенью. Далеко-далеко раздается призрачный голос поезда.

Больше вспышек. Больше моментов. Больше событий в памяти.

Вот Джейку три. Другие дети его не любят. Он не разрешает отбирать его игрушки, не хочет есть песок, когда старшие ребята заставляют. Только один мальчик играет с ним. У него круглые щеки, много машинок и красивая улыбчивая мама.

Пока взрослые ходят на работу, Джейк с другом тайком гуляют на пустыре за домами, где большая свалка. Рядом железная дорога, по которой постоянно ходят длиннющие поезда, грохоча колесами на стыках рельс так, что совсем ничего не слышно. Ночью там много диких собак, а днем черных огромных ворон. Вороны чем-то похожи на тетку Джейка, потому он их даже не боится. Друг играет с ним в прятки, в машинки и в отважных солдат Содружества, сражающихся с врагами из Лунного Союза, а вороны презрительно смотрят на них из-за мусорных ящиков.

Последний раз, когда они гуляли вдвоем на пустыре, земля под ними вздрогнула, как от сотни поездов разом, и друг Джейка провалился в открывшуюся, как голодный рот, дыру во влажной грязи.

Только маленькая ручка осталась торчать наружу. Тогда Джейк держал эту быстро похолодевшую ручку до самой темноты, а мимо все ездили и ездили поезда. Он держал ее и плакал от страха и одиночества.

Пока не раздался из-за свалки собачий многоголосый вой.

Пока не пришла тетка, а с ней другие люди, пока мама его друга не завыла на весь пустырь, вторя собачьим голосам.

Друга он больше никогда не видел. Его мать он нашел на железнодорожной насыпи на следующий день, когда гулял один под моросящим дождем, пиная камушки и мыча себе под нос. Он увидел ее и испугался, но не крови на грубо срезанной колесными парами шее, не запаха соли и грязного туалета, не розовой мутной водички,стекающей с дождем по насыпи между шпал. Он испугался ее лица, показавшегося ему невыносимо, запредельно, кошмарно грустным. От этой грусти Джейк вновь начал плакать и убежал домой быстро, как только смог.

Вот ему пять, он серьезен и молчалив, его дразнят за нелюдимость. Больше никто не хочет с ним дружить.

Он помнит своего друга, хотя тетка утверждает, что Джейк был еще слишком мал. Но он помнит.

Ему не нравятся все другие мальчишки. Они плюются, ломают вещи малышей, много плачут, жалуются родителям, постоянно друг с другом спорят. Иногда пытаются кого-нибудь поколотить. Он говорит им, что они глупые, и за это его пытаются поколотить чаще других. Но когда его бьют, он всегда дает сдачи. Поэтому все быстро перестают драться с ним по-честному.

Сосед снизу, жирный мальчишка его лет, однажды толкнул Джейка с лестницы за то, что тот отказался отдать свою любимую машинку. Мир закружился, больно ударяя по спине, по лицу, по ногам. Джейк отчетливо слышал, как смеются стоящие внизу ребята.

Скатившись по ступенькам, он еще легко отделался. Паре молочных зубов как раз пора было выпадать. Ну, а ноги... Два перелома и гипс на месяц. Маленькая покосившаяся больница, где старенький доктор половину болезней лечил аспирином, много раз выручала Джейка за все время его детства. Тетка много плакала, крупные слезы впитывались в его бинты и больничную рубашку. Никто не стал разбираться, никто не стал выяснять деталей. Никого не наказали и не призвали к ответу.

Вот Джейку уже почти семь, и следующая самая яркая картинка в памяти – как его черная тетка ведет его в школу за руку, как маленького. Он пытается вырваться, отобрать свою руку, но толстые шершавые пальцы тетки держат крепко. Они идут по серой улице вдоль железной дороги, под постоянным, кислым, пахнущим помоями дождем, и Джейку ужасно хочется вернуться домой.

Но тетка привела его в школу и отдала воспитателю, причитая о том, какой он невоспитанный и как много над ним нужно контроля. В классе Джейк увидел жирдяя, других вредин-мальчишек и еще много детей со всего их городка. Воспитатель держал его за руку, как и тетка до этого, потому на Джейка показывали пальцами и смеялись.

В школе Джейк первый раз видит компьютер. Там много интересных книг, которые нужно обязательно прочитать, а еще выход в Сеть и возможность узнать, что происходит в мире вокруг. И Джейку кажется, что весь мир живет лучше, чем он в своем городишке.

В первый же школьный день он встрял в драку, защищая какого-то совсем мелкого мальчика. Трое из вредин-мальчишек окружили его, схватили за руки и повалили на пол. Грязный тяжелый ботинок сломал Джейку нос, взрывая в голове цветной фейерверк.

Снова больница и грустный дедушка-доктор. Нос встал на место довольно ровно, но еще очень долго болел и мешал глубоко дышать.

А вот Джейку восемь. Для своих лет он маленький и очень тощий. Тетка зовет его диким зверьком за горящие глаза, вечное непослушание и бойкий характер. Джейк перечит любым ее словам и постоянно убегает, не давая даже себя наказать. У тучной пожилой тетки ни разу не вышло его поймать.

Джейк учится в начальной школе, постепенно понимая, что способен гораздо на большее, чем остальные ребята. Любое задание оказывалось для него легким, если ответ на него Джейк видел хотя бы раз в жизни. Он помнит всю школьную программу и потому учится лучше других. На уроках и после них он лазает в Сети, ища новую информацию, а дома много мечтает о космосе, о мирах и планетах, по которым раскинулось Содружество.

Зимой в дом, где живет Джейк, на вечно пустующий верхний этаж, поселился новый мальчишка, старше него на несколько лет. Его родителей никто не видел, даже тетка не знала о них ничего.

Новичок постоянно улыбается и сразу объявляет всех желающих членами своей банды. Всем хулиганам-мальчишкам из дома нравится новичок, хотя на взгляд Джейка он очень странный – тощий, дерганный, с бесцветными, рыбьими глазами, на голове макаронины слипшихся светлых волос во все стороны.

Швабра.

Голова новичка напоминает Джейку старую швабру на пластиковой ручке, стоящую в чулане у тетки. Весь год он сторонится новичка, точно зная, что вступать в его банду не хочет.

Джейку девять. В школе он отличный ученик, лучший среди пестрой толпы таких же шустрых маленьких оборванцев-одноклассников. Воспитатель запомнил его и разрешает сидеть за компьютером после уроков, это вызывает в нем приступы гордости и снова заставляет думать, что он лучше других мальчишек.

Все яснее Джейк понимает, что все вокруг него запоминают вещи совсем не так, как он, а потому задирает нос, даже если кто-то пытается общаться с ним по-хорошему.

Но почти все мальчишки общаются только со Шваброй. Он учит их делать бутылки с горючей смесью и сбивать ворон из рогаток. Они играют в войнушку и носятся по дворам шумными стайками.

В один из весенних вечеров, идя после школы домой, Джейк видит, как жирдяй и Швабра тащат куда-то девчонку из их дома. Джейк тихо смотрит на них из-за угла, не понимая пока, зачем они затыкают ей рот и пытаются содрать ее платье в горошек, но видит, как девочка плачет, как выворачивает ей руки жирдяй, как блестят глаза Швабры, а постоянная безумная улыбка не сходит с лица, пока он своими длиннющими страшными пальцами шарит по ее телу. Джейк без раздумий подбирает крупный камень и с размаху кидает его Швабре в голову.

Бух!

Звук лопающегося фрукта, такой он слышал на прошлый День Рождения, когда тетка подарила ему маленькую рыжую дыньку из Верхнего Города. Он не хотел делиться подарком, потому мальчишки-соседи отобрали ее и кинули на бетонный пол лестничной площадки.

Ему все еще девять, но уже с половиной, что в таком возрасте – большая разница. Скоро лето и каникулы. В городе, где живёт Джейк, лето не сильно отличается от других времен года, но тетка обещала свозить его на старые песчаные карьеры и в большой город, что находится далеко-далеко, через много миль по железной дороге отсюда. Один раз Джейк видел карту их штата, потому запомнил ее навсегда.

За две недели до конца учебного года Жирдяй зашел к нему вечером и позвал поговорить. У подъезда ждал Швабра, с удара камнем прошла уже куча времени, но голова его все еще была перемотана бинтом. Жирдяй испарился, во дворе остались только они двое. Швабра позвал Джейка пройтись и пообщаться по душам. Соглашаться Джейку не хотелось, в воздухе знакомо пахло дракой, но трусом показать себя нельзя.

Ярчайшая картинка в его памяти – быстро темнеет, несмотря на конец весны. Джейк и Швабра идут рядом по хлюпающей грязи вдоль насыпи, по пустырю с воронами, мимо большой свалки, потом по ржавой лестнице через пути.

Тоскливо гудит в дальних далях поезд. За спиной раздается собачий пронзительный вой. Душно и холодно пахнет землей и креозотом.

Они поднялись на пути. Джейк со всей смелостью повернулся к Швабре лицом, готовясь к совершенно очевидной драке. Но все сразу пошло вовсе не так.

Неуловимо быстрое движение, и в руках Швабры острый осколок щебенки. Зуб за зуб – и гулкая, звонкая боль пронзает голову Джейка.

Протяжный гудок поезда вторит ей уже совсем близко.

Часть первая. Земля.

–

Глава 1.

Теперь я уверен – моя настоящая жизнь началась в этот миг. Как из пепла голову подняла, выглянула, чтоб запустить новый цикл.

Новый поворот вечного колеса.

Сперва было холодно.

Я спал без снов и отстраненно, медлительно думал, что теперь так будет всегда. Чернота вокруг казалась сплошной и бескрайней, как толща стылой тягучей воды. Я смотрел в никуда, пока мои мысли не покрылись инеем, все тише ворочаясь со скрипом колючего снега.

А потом появился свет. Птица, раздвинувшая алыми огненными крыльями черноту и обнявшая меня за плечи мягким теплом. Свет заполнил мое сознание доверху, темнота оказалась просто грозовыми тучами, полными глупых кислых дождей, а из-за них, смеясь надо мной, выглядывало огромное светлое небо.

Лазурное, яркое, чистое.

Конечно, я знал из школьной программы, что до Войны даже тут, внизу небо было голубым, но никогда не мог его представить себе.

Два синих кусочка неба растаяли в жаре желтого Солнца, птица осторожно опустилась на землю, растворившись надо мной языками живого костра, и я проснулся.

Реальность оставалось серой, как и все под покровом бесконечных туч. В открытые глаза сразу полилась грязная вода.

Я лежал рядом с путями, на насыпи, в паре безопасных метров от железной дороги. Земля вокруг дымилась под набирающим обороты ливнем. Надо мной рычали облезлые страшные морды.

Дикие собаки с пустыря?

Оскалы все шире. С гнилых зубов капала мутная пена.

Я умру, едва успев родиться заново?

Одна из тварей уже успела вцепиться в мою ногу ниже колена и теперь поспешно трепала ее, изо всех сил тряся головой.

Боли я не чувствовал, как и страха, будто смотрел за телом со стороны. Помню, как сильно пахло гарью и жареным мясом. Две собаки уже драли что-то в стороне.

Больше ничего я увидеть не успел, в следующий миг наверху раздался шум двигателя, и меня ослепило фонарем. Собаки ринулись врассыпную. Кто-то спустился ко мне и медленно поднял на руки. Я снова почувствовал тепло, уже иное тепло, человеческое, и ощутил облегчение.

– ***

Сколько я был без сознания – не знаю, но едва открыл глаза, сразу понял, что случилось что-то серьезное. Что-то, чего никогда до тех пор не случалось, не виделось во снах, не встречалось мне на белом свете. То, что может перевернуть вверх тормашками всю мою старую жизнь.

Свое сердце в груди я ощущал словно впервые. Оно и правда всегда так билось, четко и громко, прямо вот здесь, под самыми ребрами? На миг мне показалось, что его стук раздваивается, но все иные чувства смыло волной беспокойства.

Где я?

Сверху был бесконечный белый потолок, в уши лезли негромкие стоны и ругань десятков людей, голова упиралась в каменно-твердую подушку, а в носу мешалась противная пластиковая трубка.

Поворот головы лишь немного прояснил картину. Рядом с моей совершенно белой кроватью сидела моя черная старая тетка, еще больше, чем обычно похожая на огромную ворону со свалки. Голова ее, как всегда оплетенная деревянными бусами с кучей цветных перышек, лежала подбородком на груди, глаза были закрыты, на медном морщинистом лице застыла гримаса отчаяния.

Будто она недавно видела что-то невыносимо ужасное.

Во мне начал подниматься страх, мурашками пробираясь по телу, холодом стискивая желудок.

Где я, черт возьми?

Сразу за теткой стояли еще белые койки, некоторые заправленные, некоторые со спящими людьми. Длиннющая палата на пару дюжин человек, если не больше.

Больница, так? Не наша, в нашей я бывал сотню раз. Что-то более серьезное, может быть, даже Верхний Город?

Вместе с мыслями в разум закрался еще один росток чистого, острого, как битое стекло страха.

А зачем меня сюда привезли?

Тела своего я не видел, укутанный одеялом по самую шею. Болела левая нога, колюще и противно, как сотней иголок ужаленная. Мерзко ныла правая рука, словно я напрочь ее отлежал. Голова казалась раздутой, точно воздушный шар. Вращать ей было мучительно, от каждого движения меня начинало тошнить. В сгибе локтя левой руки была воткнута раздражающая иголка капельницы.

Больше всего бесила торчащая из носа трубка. Я заворочался, собираясь выдернуть ее ко всем чертям.

Ну, точнее, только попытался. Правая рука, спрятанная где-то под одеялом вдоль тела, отказывалась слушаться, только сильнее отвечала тупой ноющей болью.

Эй, я что, в гипсе? Или что там такое?!

Растущий страх полоснул частым пульсом, встал в горле скользким комком тошноты.

Ну, нет, так нельзя!

Я упорно вытащил трубку уже другой рукой, разодрав себе изнутри все горло, стиснув покрепче зубы и не давая себе издать ни звука. Трубка скользкой кишкой повисла в моей руке.

Ладно, теперь разберемся с капельницей.

Бросив трубку, я озадаченно пошевелил в воздухе пальцами.

Как иголку-то достать? Ау, правая рука!

Что-то тут не так. Страх напомнил о себе мурашками. Воздух с трудом протискивался в легкие, став густым, как кисель.

Я резко сел, игнорируя подскочивший к горлу желудок, и кое-как содрал с себя одеяло.

Сердце екнуло, пропустив удар.

От моего крика тетка проснулась и тут же бросилась меня утешать, обливая градом крупных бесполезных слез.

А я орал, испуганно и возмущенно. Правой руки просто не было.

– ***

Остаток недели я валялся дома, вылезая из-под одеяла, только, чтобы справить нужду. Меня до сих пор тошнило, голова порой казалась каменной, а искусанная нога откликалась болью при ходьбе. Но не об этом были все мои мысли.

Мне было грустно и невыносимо обидно. Я не мог понять, почему это случилось со мной. Почему Швабра так поступил?

Он специально привел меня на пути. Если он хотел кинуть камень, то мог сделать это в любом месте. Но он хотел другого. Даже мой детский разум понимал это.

Убить. Меня.

Покрытый бинтами мерзкий обрубок на месте правой руки я спрятал в длинный рукав рубашки, завязав ее узлом в районе локтя. При перевязках я старался отвернуться и не смотреть. Кожа на остатке плеча стала бугристая, покрасневшая, словно обожженная. Стягивающие края раны неровные швы разбухли и потемнели.

Совсем не круто. Уродство какое-то. Мне хотелось рыдать, но даже этого не получалось.

И будто одной потери руки было мало, ночами ко мне приходили странные боли. Дразнили, мешали думать, не давали спать. Я заново чувствовал руку, и она невыносимо болела. Крича в подушку я мечтал, чтобы это прошло.

Если уж ее больше нет, то пусть не будет совсем!

Черт.

Я стал сам себе противен. Всегда хотел быть лучше других, а что получил в результате?

В жизни моей с момента, как я себя осознал, как научился задавать вопросы, в моей маленькой никчемной жизни сразу появилась цель. Стать лучше всех и убраться из этого мрачного города.

Кто в этом мире самый крутой?

Мальчишки всех возрастов играли в войнушку всегда, сколько я себя помню. В справедливых Солдат Содружества и подлых захватчиков из Лунного Союза. А самым могучим, великим и храбрым всегда был адмирал – предводитель всех армий, командующий флотом.

В Сети говорили, что с конца прошлой Войны и до наших дней это звание так никому и не принадлежало. Конечно, я надеялся... да, я был просто уверен, что стану следующим, кто его получит!

Нет, даже в своем несознательном возрасте я догадывался, что война – это что-то очень плохое, и ждать ее вовсе не стоит, если ты считаешь себя не совсем идиотом, конечно. Вот только все знали о том, что постоянные мелкие конфликты с Лунным Союзом вот-вот перерастут во что-то куда более страшное. В Сети постоянно судачили об этом.

Новые войны с Луной, конечно, должны окончиться нашими победами. И, естественно, победы эти принесет храбрый командующий флотом, адмирал.

Я так хотел сбежать отсюда, сбежать подальше, в Верхние Города, на Марс или даже на далекую-далекую Эвридику, поступить в военную школу и стать самым настоящим офицером! И пусть шансов всегда было мало, но я мог рассчитывать хотя бы на самого себя.

А что теперь-то будет? Как мне дальше быть?

Тетка боялась ко мне подходить. Я дергал плечом на любые попытки поговорить, отмахивался от еды и молчал. Она быстро поняла и отстала, только ночью, думая, что я сплю, садилась на мою кровать и легонько гладила одеяло, нашептывая что-то на неизвестном мне языке.

Над моей кроватью она повесила оберег из перьев, но я знал наверняка, что он не поможет. Глупая тетка верила в мистику. Я верил только в то, что можно было доказать и проверить.

Например, раньше я всегда верил в свои силы. Когда встревал в драки с мальчишками, защищая себя или тех, кто слабее. Когда сдавал на отлично все тесты в школе. Когда шел на чертову железную дорогу со Шваброй.

Несмотря на то, что я всегда был маленький и довольно слабый. Несмотря на то, что мой родной город, кажется, худшее место Ойкумены. Несмотря на то, что никто и никогда не поддерживал меня.

Смогу ли я продолжать верить в свои силы теперь, когда сил, выходит, особо и нет больше?..

Молодой доктор из той незнакомой мне большой больницы сказал, что меня принесли патрульные. Поезд отрезал мою несчастную правую руку почти до середины плеча.

Про ожог на культе мне сказали – так бывает. Это такой эффект от колес. Про укусы собак – ничего, от бешенства тебе уже сделали укол. Про разбитую голову и сотрясение мозга – все в порядке, просто ударился, когда упал на рельсы.

Мне повезло, так сказали врачи. Я потерял много крови, но, видимо, меня вовремя нашли.

Какая удача, да-да, конечно.

Частым гостем моей головы в первые дни после выписки из больницы была четкая, мрачная мысль – лучше бы я сдох тогда.

Долечиваться меня отправили домой. Тетка вела длинные слезливые разговоры с врачами о деньгах, страховке и нашем тяжелом положении, но ее все равно никто не послушал.

Все тот же молодой доктор долго извинялся, провожая нас до выхода из больницы. Окна в ней были зарешечены, и за ними я никак не мог разглядеть ни кусочка того самого голубого неба Верхних Городов.

– Если бы руку принесли вместе с тобой, я бы пришил ее обратно, дружище, – сказал док, явно стараясь глядеть в сторону. В глазах его сквозила неприкрытая жалость ко мне. Совсем юный, белобрысый, с яркими прыщами на подбородке, теснящими робкий зачаток щетины, он был наверное едва-едва после высшей школы.

Конечно, мне он казался взрослым, даже старым. В девять лет все, кто старше тебя хоть немного уже находятся неизмеримо далеко.

Док ковырял носком ботинка пружинящий больничный пол и грустно моргал в никуда.

Жалость. Такое противное слово.

Такое противное чувство.

– А так, копите деньги, можем потом установить прекрасный протез, будет еще лучше прежней руки! – сказал док напоследок, пытаясь посмеяться, но выдавил из себя только кривую улыбку.

Тетка рассыпалась в благодарностях, приседая перед доктором. Я безучастно стоял рядом, разглядывая мозаичную картину на стене коридора. Доку я не сказал ни слова, просто молчал с тех самых пор, как откинул одеяло и не увидел своей правой руки. Неприязни к нему я не испытывал и в своей травме не винил, хотя он, скорее всего, думал обратное, извиняясь в десятый раз и раскланиваясь с моей теткой.

Неприятной была только его жалость.

Как уж тут продолжать верить в себя, когда теперь каждый будет меня жалеть?! Как теперь понимать, добиваюсь я чего-то сам, или мне уступают из этой гребанной жалости?

Дома я забился в свой угол, закрылся одеялом и попытался обдумать ситуацию. Что теперь со мной будет?

Не стать мне теперь настоящим военным. Правильно, кому нужен инвалид, да еще и с Нижней Земли?

И адмиралом уж точно не стать. Ладно, если бы я руку на поле боя потерял, это другое дело. А вот так, в детстве, по глупости...

Нет, вовсе это не было глупостью. Это была злость, не моя злость. Швабры.

Смогу выйти из дома – разберусь с ним. Он ответит мне за перееханные поездом мечты!

Будто назло все подряд пытаются заставить меня от них отказаться. Тетка, и та всю жизнь была против моих стремлений.

– Твои родители тоже рвались в небо, – всегда ворчала она, – в небо они и отправились. А тебя мне подкинули! Я тебя кормлю, воспитываю, а они бросили. Значит, будешь делать так, как положено в моем доме. Никаких военных! Удумал, тоже мне!

Не удивительно, что сбежать из этого дома было моей наипервейшей целью. Интересно, мои родители тоже сбежали к своим мечтам? Наверное, ребенок не входил в их планы, а, может, планы появились уже после ребенка и стали важнее...

Или тетка имела в виду, что они умерли? Какими они вообще были, эти самые "родители"?

В моей памяти сохраняются лица каждого, кого я увидел хотя бы на пару секунд. Лиц своих родителей я не помнил совсем. Потому иногда сомневался, что они вообще существовали.

– Работа – великий дар, – всю жизнь поучала тетка меня, заставляя участвовать во всех ее делах по дому. – Подрастешь, будешь мне и на дороге помогать. Война – она, может, и не начнется никогда, а если и начнется – мимо пройдет. Кому до Нижней Земли какое дело? Твои вояки про нас и не вспомнят. Тихо тут, спокойно. Будешь хорошо работать – сможешь на добычу уехать, на шахты. Девушку найдешь себе хорошую, дом, детишек, старость мне обеспечишь... чтоб все как у людей!

Я слабо представлял себе дом и детишек, на то момент они совершенно не укладывались в моем мозгу. Улететь подальше и никогда не видеть серое небо, кислую грязь и грохочущие поезда. Вот о чем я думал.

– Каждый сверчок знай свой шесток, – наставляла тетка. – Умей пользоваться тем, что у тебя есть от рождения, и довольствоваться тем, что тебе досталось. Мы люди маленькие, куда нам космос?

Лежа в темной душной комнате, под старым стеганым одеялом, я смотрел в потолок и думал о ее словах.

Пусть даже сама жизнь ставит моим мечтам палки в колеса.

Еще посмотрим, кто кого.

– ***

Через несколько дней, обдумав ситуацию со всех сторон, не в силах больше прятаться в кровати, я согласился поесть. Желудок болел, принимая еду после такого перерыва, но я все равно жадно грыз кусок серого хлеба.

Левой рукой я не умел даже ложку держать. Кормить жидким супом меня пришлось тетке. Она ругалась, качала головой и все сокрушалась, как же я теперь работать буду.

А я начал обдумывать план мести.

Да, я жалкий. Маленький. Но еще на что-то способный.

Слегка шатаясь от слабости, я дошел до ванной и первый раз взглянул в зеркало после случившегося. С той стороны на меня посмотрел кто-то тощий, лохматый, злой и не слишком похожий на ребенка.

Поход в школу был испытанием храбрости. Я стиснул зубы до скрипа, застыв на последней ступеньке перед школьной дверью, потом решительно толкнул ее левой рукой. Звонок уже прозвенел, в холле было пусто. Я вошел в класс так тихо, как только смог, но все тридцать голов тут же повернулись ко мне.

– О, чудила вернулся! – радостно закричал жирдяй, тряся подбородками. – Живой, надо же! А мы уж думали, ты сдох давно.

– Не надейтесь, – я усиленно делал вид, что мне все равно, стараясь держать спину прямо, пока шел до своего места.

Несколько человек не стесняясь обсуждали меня, кто-то смотрел со страхом, но больше всех – с жалостью.

Так смотрят на умирающих в подворотне котят, изодранных собаками. На слабаков.

Мне не нужна такая жалость. Меня и без них бесит то, как мало я сейчас могу сделать.

Я всем докажу, что смогу куда больше.

Еле высидев положенное количество времени, я едва сдержался чтоб не вскочить и не выбежать первым из класса.

Спокойно.

Когда-то я читал в Сети о древних временах, там женщины ходили в длинных платьях и считались мужской собственностью, а мужчины в напудренных париках дрались за своих женщин на шпагах.

Мой первый ход в дуэли за мою собственность. За мечты и будущее. Это как кинуть перчатку в лицо судьбе.

Нужно доказать всем, что даже с одной рукой я окажусь лучшим.

Первым.

Лучше страх, чем жалость. Боятся сильных, жалеют слабых.

Я встал и медленно обвел глазами класс, представляя, как лично прибиваю каждого гвоздями к стулу.

Жирдяй начал что-то говорить, но вдруг заткнулся, перехватив мой взгляд. Увидев его реакцию, я почувствовал себя уверенней.

– Знаете, каково это, когда тебя переезжает поезд? – вкрадчиво спросил я голосом едва громче шепота. Разговоры и смешки стихли, как по щелчку. – Представьте, как тысячетонный состав едет по вам, перемалывая в песок ваши кости. Как кожа лопается – бум! – и капельки крови летят во все стороны! А потом вы видите мерзкий... – я скривил худшую гримасу, на которую был способен, – ... кровоточащий обрубок, шевелящийся, как червяк, и узнаете в нем свою руку!

Под конец я почти кричал. Ребята вздрогнули. Я услышал, как кто-то с задних рядов шумно испортил воздух.

Насладившись впечатлением, я выдержал паузу и заулыбался, как мог.

– Не знаю, как я выжил, учитывая, что многие из вас тут явно молились о моей смерти, гады, – я нажал кнопку выключения на компе, и тот пискнул протяжно, будто умирая. – Что-то во мне все-таки сдохло. Возможно, я поехал крышей, можете так считать... Но прощать я больше ничего не намерен.

На этих словах я улыбнулся как можно шире и быстро вышел из класса. Едва за мной закрылась дверь, как все зашумели разом. Я не стал их слушать, бегом промчавшись до туалета, где закрылся в кабинке и молча трясся, пытаясь сдержать дыхание.

Теперь меня будут бояться. Действительно ли это лучше, чем презрение и жалость?

Намного лучше. Большего я от них и не ожидал.

Пора подумать о дальнейших планах.

Что досталось мне от рождения?

Ум, злость и хитрость. Этим я отличаюсь от них, этим и буду пользоваться. Количество рук не имеет значения.

Никуда моя мечта не делась, никуда не пропали стремления. Посмотрим, чего я смогу добиться. Здесь, в городе тяжелой работы и скучных людей мне делать нечего. Решено, уйду, едва соберусь с силами. А еще, перед тем, как уходить нужно закончить дела.

–