Текст книги "Ген подчинения (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Сейчас реакция толпы не вызвала у меня ничего, кроме приступа скуки. Генетика – популярная тема, а страхи… Что ж, люди любят, чтобы их пугали, особенно если на деле им ничто не угрожает. Мне хватало моих собственных ужасов.

Однако мысль о страхах и пугании людей по ассоциации потянула за собой мысль о призраках. Как знать, может быть, этот доктор Монро – тот самый, кого ищем мы с шефом? Вряд ли, но…

И все же мысль отстаивать длинную очередь в компании хихикающих девиц и их галантных кавалеров не вызывала у меня ничего, кроме раздражения. А, будь что будет.

Решительным шагом я подошла к кассовому аппарату и сказала приказчику, копируя тон Жанары Салтымбаевой:

– Консультант Центрального городского управления правопорядка Ходокова. Билет на представление, пожалуйста.

– Так ведь нас уже проверяли! – воскликнул приказчик.

Вместо ответа я вытащила из кармана кошелек.

– Сколько?

– Сотрудникам городских служб бесплатно, – вздохнул приказчик и пробил мне билет.

Вот и все.

Дивясь собственному нахальству и сжимая билет крепче, чем требовалось, я направилась ко входу в цирк под неприязненными взглядами очереди.

Такая же огромная табличка «Страх в генах» висела над северо-западным входом в цирк – сразу видно, куда идти. Перед этим входом тоже толпилась очередь, но поменьше. Как я поняла из обрывков разговоров, люди скапливались здесь, а внутрь их запускали группками с небольшим промежутком. Странная система!

Однако тут же я и думать забыла о системе: меня окликнули.

– Аня! Анечка! Как я рада, что тебе уже лучше!

Мне показалось, что Марина Алеева налетела на меня как вихрь.

Присутствие моей подруги – подруги ли? – всегда чувствовалось сильнее, чем позволяли ее средний рост и изящное сложение. Вот и сейчас: она пальцем меня не коснулась, но у меня возникло ощущение, будто меня потрепали как в урагане, такая буря чувств немедленно обрушилась на мою голову.

Судя по тому, как Марина была одета, она тоже выбралась на Научную Ярмарку прогулки ради; из ее ридикюля выглядывала неаккуратно затолканная туда стопка брошюр, собранных в разных павильонах. В карих глазах плескалось столько беспокойства за меня и радости от моего появления, что мне стало физически нехорошо.

Как она может быть так дружелюбна со мной, когда я с ней говорила так холодно при последних наших встречах?

И если бы она знала все про меня, она бы уж точно не стала бы так обо мне беспокоиться, а постаралась бы оказаться как можно дальше!

Но мои манеры включились автоматически – мадам Штерн в свое время об этом позаботилась, – и я вымолвила только:

– Мариночка, я тоже так рада тебя видеть! Но я здесь по делам, к сожалению, и моя очередь подходит.

И то и другое было правдой, но эти фразы, казалось, противоречили друг другу: если я тут по делу, то почему участвую в развлечениях?

На лице Марины отразилось то же подозрение. Однако вместо холодного прощания, которого я ожидала, она запальчиво сказала:

– После этого аттракциона выходят из другой двери, я пойду туда и тебя там дождусь. Хорошо?

Я пробормотала что-то утвердительное, торопясь за своими нечаянными спутниками внутрь цирка.

Интерьер его настолько выбил меня из колеи, что я и думать забыла о Марине.

Последний раз я была в здании цирка, наверное, в детстве, но ничуть не сомневалась, что в то время здесь не было такого узкого, задрапированного черным коридора. И не падал откуда-то красноватый свет. И уж точно тебя не охватывало чувство страха, и сердце не сжималось, едва ты попадал внутрь.

Вместе со мной в группе оказалось еще трое, все юноши: компания друзей, которые вполголоса, но весело переговаривались, пока мы стояли в очереди. В этом черном коридоре даже они притихли.

Мы попали в совсем крошечное помещение, тоже подсвеченное красным и задрапированное черными занавесями. Все это создавало сюрреалистическую атмосферу, как будто в камере для проявки пленки (несколько лет назад Прохор увлекся было фотографией и оборудовал такую в нашем чулане).

Из всей мебели тут был только низкий столик со стоящими на нем пробирками, полными разноцветных жидкостей. За столиком сидел обаятельно пухлощекий человек средних лет, то ли седовласый, то ли просто блондин – при таком освещении было не разобрать.

Он широко улыбнулся нам, продемонстрировав ямочки на щеках. Я чуть было не отшатнулась: чем-то он напомнил мне подручного Резникова Гришку. Сами собой вспомнились осторожные, умелые прикосновения пухлых рук к моим волосам.

– Добро пожаловать в место страха, господа и дамы! – проговорил он отлично поставленным голосом цифрового конферансье. Да нет, не просто отлично поставленным – голос еще и сам по себе был красивым, даже слегка мурлыкающим: заслушаешься! Шефу бы пошел такой голос. Но шеф говорит обычным тенором, частенько чуть раздраженным.

– Меня зовут доктор Монро, – продолжил хозяин аттракциона без малейшего акцента, – и сегодня мы посмотрим, что именно вас пугает! Ну, кто у нас самый смелый?

Наверное, мне не стоило вызываться первой – в конце концов, тут кроме меня было еще трое мужчин. Однако нервы во мне разбушевались и требовали выхода. Я шагнула к столику.

– Весьма похвально, барышня! – обрадовался распорядитель. – Правильно, нечего бояться своих страхов!

Он открыл лежащую перед ним жестяную коробочку, в которой оказалась какая-то жидкость, и достал оттуда… влажную тестовую полоску. Вроде той самой, что лепила мне на руку Златовская. Точь-в-точь та же самая!

Кажется, на моем лице отразился настоящий ужас. Если бы я могла рассуждать спокойно, я бы поняла, что такие полоски, наверное, применяют многие генетики. Возможно, они позволяют проверить содержание гормонов или еще что-нибудь. Но я не в состоянии была рассуждать спокойно. Я дернулась назад, но обаятельный мошенник (почему-то я не на секунду не сомневалась уже, что это именно мошенник), схватил меня за руку и быстро прилепил полоску мне на кисть. Вот когда я пожалела, что хожу без перчаток, пользуясь недавними послаблениями в хорошем тоне!

Холодное, липкое ощущение. Ничего больше.

– Спокойно, барышня, это не больно, – успокоительным тоном проговорил Монро. Даже не понял, насколько я была близка к тому, чтобы перевернуть столик с декоративными колбами ему в лицо. – Всего лишь тест вашего генетического статуса! Ну-ка, посмотрим… – полоска на моем запястье окрашивалась в розовый. – Здоровая молодая женщина, бояться вам совершенно нечего! – он говорил это преувеличенно бодрым компанейским тоном, словно семейный врач. – Ни малейшего риска сердечного приступа! Теперь проходите в следующую камеру, как только аппаратура настроится на вас, вы увидите свой страх!

Отпустив мою руку, он подтолкнул меня вперед, туда, где был задрапирован чуть более плотной темной шторой вход, очевидно, в следующее помещение.

Едва я шагнула через порог, как оказалась словно отрезанной от мира. Здесь было темно: полнейшая, ничем не нарушаемая чернота. Штора за моей спиной оказалась куда тяжелее и плотнее, чем я ожидала, полностью заглушив все звуки позади. Ни веселых перешептываний моих спутников, ни быстрого дыхания Монро, ни едва уловимого фона за стенами цирка… пустота! Как будто я и оказалась в другом измерении, в царстве мертвых.

И тут по глазам полоснула яркая вспышка, похожая на фотографическую. Я ахнула, зажмурившись и прижав кулаки к глазам. Вспышка была столь резкой и яркой, что вызвала совершенно физическую боль. Пытаясь как-то справиться к ней, я прижала к глазам кулаки.

Тут же я услышала низкий стон, от которого буквально вставали волоски на шее.

Я распахнула глаза, перед которыми плыли круги, и увидела…

Призрачный женский силуэт прямо напротив меня. Силуэт, прикрытый полупрозрачной вуалью, под которой лишь намечаются черты лица. Силуэт, плывущий в воздухе, в розовато-зеленом тумане.

Мой кулак метнулся вперед сам собой – я даже не задумалась над этим.

Как и следовало ожидать, он прошел через фигуру под вуалью, не задержавшись.

Призрак исчез – но тут же появился снова. Только уже иначе.

Теперь женщина лежала на полу, лицом вниз. Вокруг ее тела расплывалась лужа крови. Без тени сомнения я знала: это Златовская. Моя так называемая создательница. Мать, можно сказать.

Женщина, которую я убила.

Кажется, после этого мой разум снова отказался работать.

Глава 22. Горе Галины Георгиевны – 5

Следующие несколько минут я помню из рук вон плохо. Помню, что ломанулась куда-то, круша тканевые стены. Помню, как увидела какой-то аппарат – длинный металлический цилиндр, похожий на телескоп, и расположенную вокруг него систему маленьких зеркал, по которым бегали розовые и зеленые лучи. Помню огромный вентилятор, вокруг которого клубился белый пар. Помню, как меня схватил кто-то – то ли те же парни, которые попали со мной в одну очередь, то ли сам доктор Монро.

Впрочем нет, доктор Монро командовал – перепуганным, почти истеричным голосом: «Выведите ее на воздух! Выведите… Барышня, успокойтесь, никто вам тут ничего плохого… Да у нее нож!»

Да, у меня правда был нож: я ведь пообещала себе, что никогда больше не стану держать его там, где тяжело достать? Вот и достала.

Но нож – это опасно. Я им убила человека.

Почему-то я вспомнила Волкова: и в звериной, и в человеческой форме. Его лицо, осунувшееся, бледное, несчастное встало передо мной в темноте, и я замерла, прижав руки к телу. Меня била крупная дрожь, я чувствовала влагу на щеках и на загривке – но надо было не двигаться, надо было стоять и не трогать никого, потому что люди хрупкие, и их шеи так легко расходятся под лезвием.

Эльдар смог взять себя под контроль. Неужели я не смогу?

«Разожми пальцы! – велела я себе. – Ну!»

Нож выпал из моей руки.

Дальше кто-то, предельно осторожно придерживая меня за плечи, повел меня куда-то, и на мое разгоряченное лицо вдруг дохнуло благословенно прохладным свежим осенним воздухом. Я ощутила тепло солнечных лучей.

– Аллах милосердный! Что вы с ней сделали?!

Этот голос я знала. Это была Марина Алеева, моя подруга, с которой я поссорилась… или нет?

Почти против воли я расслабилась, обмякла – и повисла на Марине, которая перехватила меня у того, кто вывел меня на свет. Та почти не пошатнулась под моим весом: прямо удивительно, если учитывать, насколько она меньше и легче меня!

– Вы ее знаете? – спросил отлично поставленный голос Монро. – Она служила на флоте?

– Нигде она не служила, о чем вы! – сердито и раздраженно воскликнула Марина. – О всемогущий, да посмотрите на нее! Вы за это ответите!

– Ровным счетом ничего не сделал! – судя по интонациям, Монро взвинчивал себя, чтобы перейти в нападение. – Обычный аттракцион, игра света и тени, ничего более! А вот она, с другой стороны, разрушила декорации, чуть было не разломала аппаратуру, угрожала мне ножом!.. Вы должны быть благодарны, что я ее в каталажку не сдаю! Только по моему великодушию! А вам бы следовало быть внимательнее – кто же выпускает человека с боевой травмой в людное место без присмотра!

– С боевой травмой? – поразилась Марина.

– Неважно, неважно! – тон Монро изменился снова, из обвиняющего сделался просто торопливым. – Пойдемте, нужно усадить ее где-нибудь в тихом месте…

– Подальше от ваших клиентов, вы хотите сказать? – едко спросила Марина.

– Какая вам разница, барышня? Вы хотите ей помочь или нет? Пойдемте же!

Монро в самом деле помог Марине, перекинув вторую мою руку себе через плечо. В отличие от Марины, он был одного со мной роста, так что транспортировать меня куда-то им было сложно, но они как-то справились.

Эту дорогу я совсем не помню: я все еще толком не соображала, меня по-прежнему била дрожь, к горлу то и дело подступала тошнота. Все силы уходили только на то, чтобы не исторгнуть содержимое желудка на собственные ботинки.

Наконец, меня усадили куда-то – кажется, на стул, но мы все еще были на свежем воздухе… и голоса вокруг утихли, так что это не могло быть кафе с верандой… где же мы?

– Мне нужно вернуться к моим клиентам, – торопливо сообщил Монро. – Я пришлю к вам кого-нибудь!

– Это я к вам кого-нибудь пришлю! Скорее всего, наряд полиции!

– Я не причем, меня ЦГУП уже проверило! – тут же возразил Монро.

– Принесите воды, затем можете пиздовать на все четыре стороны! – гневно проговорила Марина.

Я не ожидала от нее, неизменно правильной, даже такого относительно мягкого ругательства, но засмеяться не смогла: воздух втягивался и вырывался со всхлипами, в груди его не хватало.

– Ну-ка, дыши со мной, – Марина отняла мои руки от моей же груди, где я машинально комкала ткань пальто, словно оно меня душило, взяла их в свои. Она тоже не носила перчаток. – Давай, вдох – выдох, вдох – выдох, и-и вдох – выдох…

Постепенно я начала успокаиваться. Мне стало ясно, что я сижу на стуле, действительно принадлежавшим ранее кафе на веранде, теперь закрытому по случае осени: все огромные окна веранды были закрыты ставнями, и на каждой ставне висело по замку. Узнала я и место: к востоку к цирку примыкает небольшой сквер. Никогда раньше я по нему не гуляла, а поэтому и про кафе не знала.

Кроме стульев – проржавевших и не очень удобных – здесь стоял даже железный столик со столешницей, заваленной коричнево-оранжевыми листьями и древесной трухой. Почему их не внесли внутрь кафе, бог весть. Может быть, забыли. Может быть, решили выбросить, но почему-либо не сообщили службам вывоза мусора. Тогда владельцы непременно получат штраф…

Но сейчас мне было не до проблем владельцев кафе. Я только радовалась, что есть возможность присесть не на землю, потому что ноги не держали. И не на общественную лавочку: мне не хотелось, чтобы на меня глазели дети.

– Анечка… – проговорила Марина очень нежно, ласково. – Что с тобой, моя дорогая? Что они с тобой сделали?

Не особенно задумываясь о том, что я говорю и почему, я сказала:

– Я убила человека, и они мне это показали.

– Что?! – Марина ахнула.

– Я убила человека, – покорно повторила я. – Милену Норбертовну Златовскую. Она меня сконструировала. Я генмод. Я родилась в лаборатории, уж не знаю, где они меня выращивали. В чьем-то животе, наверное. Едва ли она сама меня рожала. Только я ничего не помню оттуда. Шеф говорит, это потому что я была под булавкой очень долго. Может, с самого раннего детства. Не знаю.

Марина быстро оглянулась – смотрела, не подслушивает ли кто. В этом не было необходимости. Мои чувства уже пришли в норму, и я могла бы сказать, что вокруг нас в радиусе слышимости нет ни человека, ни генмода: по ковру опавших листьев невозможно подкрасться незаметно. Да и кому мы нужны? У слабонервной девицы случился истерический припадок, подруга ее успокаивает – ничего необычного!

Но мне сейчас было все равно, даже если бы кто и подслушал и захотел бы отправить меня в тюрьму. Я бы пошла покорно. Лишь бы не в лабораторию на опыты. Тогда я бы, наверное, впала в священную ярость и разнесла бы вокруг все, и покончила бы с собой.

Мне подумалось: вот сейчас Марина убежит в ужасе.

Но вместо этого она уселась прямо на стол, по-прежнему держа мои руки в своих, так что они оказались у нее на коленях.

– Расскажи мне все, – попросила Марина тем же спокойным, ласковым тоном. – Если только это не засекречено.

Это, конечно, было засекречено. Но в тот момент соображения секретности были от меня дальше, чем возможный полет на Луну при помощи пушки.

Я уткнулась лбом в колени Марины, а она положила ладонь мне на шею. Ее рука была очень теплой, ободряющей.

И я рассказала все.

Сбивчиво, путано – Марине много раз приходилось осторожно меня переспрашивать и направлять рассказ в другое русло. Кое-как у меня хватило присутствия духа не обмолвиться о том, что Эльдар оборотень: в конце концов, это был его секрет. Ладно моя генмодность – я рисковала только собой. Но оборотней относительно много; из обмолвок шефа я поняла, что в Сарелии действительно до сих пор прячутся по лесам целые деревни волков, а еще есть оборотни-птицы и где-то совсем на юге, по слухам, – оборотни-большие кошки. Если их попытались уничтожить полностью три-четыре века назад, то где гарантия, что не попытаются уничтожить снова.

Поэтому я наспех сочинила ложь, что Волкова похитили якобы потому, что просто сочли хорошим материалом для экспериментов – мол, молодой здоровый парень, которого никто не хватится. А то, как и почему я выбралась, я и вовсе скомкала. Да я сама еще не очень понимала это. Шеф мне сказал, что, по предварительной версии, слюна оборотней временно подавляет восприимчивость генмодов к воздействию булавки, так что когда Волков меня укусил, я на какое-то время получила иммунитет. Но почему это происходит и даже точно ли это так, он сказать не мог – «мы начали исследования, но пока еще ничего не ясно».

Да, и еще я знала, что с этими исследованиями как-то связан козел Матвей Вениаминович, может быть, даже возглавляет их. Это была одна из причин, по которой им с шефом никуда не деться друг от друга.

Так что я честно сказала Марине, что говорю ей не все. Мол, не мои это тайны.

Она продолжила гладить меня по шее и по спине.

– Все в порядке, – сказала моя подруга. – Я понимаю.

– Понимаешь?! – неожиданно во мне вспыхнула ярость. Я вскинула голову, разрывая расстояние между нами. – Ты уверена, что понимаешь?! Когда тебя вертят, как куклу, и ты ничего не можешь сделать! Нет тебя, но ты все видишь, все чувствуешь – и не осознаешь! Но вся память об этом с тобой!

– Понимаю, – Марина твердо встретила мой взгляд. – Может, не так хорошо, но больше, чем ты думаешь. У меня что-то похожее было в прошлом. Правда, без генетических экспериментов, но я была безвольной куклой целый год.

Я изумленно уставилась на нее. О чем она?..

Марина вздохнула.

– Честное слово, не знаю, стоит ли рассказывать тебе об этом сейчас. Мы о твоей боли говорим, не о моей.

Я качнула головой.

– Нет, нет. Я хочу услышать.

Мне тут же стало стыдно, что я оскалилась на Марину, когда она только и делает, что пытается мне помочь. Кто знает, может быть, она в самом деле понимает больше, чем мне кажется?

Марина набрала побольше воздуху в грудь.

– Ладно… мне об этом говорить лишний раз тоже не хочется. И вспоминать не хочется. Но если тебе это поможет…

– Нет, что ты, если тебе неприятно, не вспоминай! – тут же передумала я. – Какая же я подруга, если я заставлю тебя говорить о неприятном?

Марина улыбнулась.

– Моя единственная. У меня больше нет друзей. Ни после школы, ни после университета никого не осталось.

Мне сложно было в это поверить: Марина же такая яркая, такая открытая!.. Но тут она все-таки заговорила о себе, и все стало ясно.

– Дело в том, что я дочь состоятельных родителей. Моя семья была не слишком богатой, но мама с папой усердно работали, чтобы расширить свое кумпанство. Они занимались заморской торговлей, и дела шли в гору. Когда мне было четырнадцать лет, они взяли ссуду, чтобы купить собственный пароход, вот насколько хорошо шли дела! – Марина вздохнула. – К сожалению, этот пароход так и не вернулся из своего единственного плавания. Мама с папой были на нем.

Я смотрела на Марину во все глаза.

– Напоминает завязку какой-нибудь слезливой книжки, правда? – сказала Марина деланно беззаботным тоном. – Не стесняйся! Когда я первый раз рассказала об этом кому-то в университете, сразу пошел слушок, что я все придумала и даже что я – паталогическая лгунья!

– Поэтому нет друзей? – тихо спросила я.

– Еще мой мерзкий характер, – усмехнулась Марина. – Я и сейчас-то горячая, а тогда вообще была огонь – не подойди! Все из-за гимназии моей… – она вздохнула. – В гимназии, конечно, все про эту историю знали. Я училась в хорошей школе, очень престижной, с отпрысками лучших семейств Необходимска! – она сказала это горько. – Наш директор собирался избираться в Городской совет. Возможно, он даже себя мэром видел… хотя почему видел? Всего десять лет прошло, наверное, как раз к этому посту подбирается! – еще один невеселый смешок. – Когда пришло известие о гибели родителей и о том, что банкиры за долги забрали наш дом и все другое имущество, он вызвал меня к себе в кабинет и предложил договоренность.

Я слушала, завороженная, и смотрела на Марину со странным чувством, полузабытым, но очень знакомым. Не сразу я сообразила – мне же просто хочется ее нарисовать! Такое у нее было лицо в этот момент: уязвимое, чуть отрешенное и в то же время полное внутренней силы! А как по нему скользила резная тень от клена…

Некоторые художники десятилетиями ищут такую натуру. Другие ищут всю жизнь.

Но я уже месяц не бралась за карандаши и кисти. У меня даже мысли такой не возникало.

Марина же, не имея представления о внезапном возрождении моей тяги к рисованию, продолжала свой рассказ.

– …Обучение в гимназии было оплачено только до конца учебного года… а стояла середина апреля. Еще два года мне оставалось учиться до выпуска. Директор сказал, что из уважения к памяти моих родителей он оставит меня в школе, при условии, что я стану образцовой ученицей.

– Отличницей? – спросила я. Это показалось мне великодушным предложением, но по интонации Марины я чувствовала, что крылся здесь и подвох.

Когда-то я читала книжку, где девочку в подобной же ситуации оставили в школе-пансионе, но заставили отрабатывать содержание, прислуживая другим девочкам и драя полы. Но там дело происходило в Галлии, кажется, а может быть, в Юландии? Не помню, книга мне не понравилась.

– Нет, именно образцовой, – она покачала головой. – Это значило, что я должна не только хорошо учиться, но и подтягивать других отстающих девочек по предметам, помогать учителям в оформлении классных документов, участвовать во всех школьных мероприятиях, будь то благотворительный концерт или раздача супа бездомным. Разумеется, отличаясь опрятным внешним видом и безукоризненным поведением. А чтобы его доброе дело не прошло незамеченным, директор пригласил в школу репортеров. Сначала они написали статью для «Педагогического вестника», потом о его благодеянии даже «Ведомости» написали! – надо было слышать, с какими интонациями Марина произнесла «благодеяние».

– Тебя плохо кормили? – с сочувствием спросила я. – Над тобой издевались?

– Кормили как и всех, – пожала плечами Марина. – Это ведь был пансион. Издевались… нет, пожалуй. Но все девочки, которым я помогала заниматься, знали, что я не могу поругаться с ними или одернуть их, как бы ужасно они себя ни вели в отношении меня. Ведь одно грубое слово, слетевшее с моих губ, значило бы, что я больше не образец успеваемости! Однажды у меня похитили коран, переплетенный матерью… потом вернули, но без переплета. Старшая по комнате ханжески сказала, что бедной сироте не пристало иметь такие дорогие вещи. К счастью, это был только один такой случай.

– И переплет ты больше не видела?

Марина улыбнулась.

– На самом деле я терпеть его не могла. Мама любила всякие блестящие вещи, с кучей бисера. Я – нет. Так что это ничего.

Ну конечно, подумала я. Именно потому, что тебе было все нипочем, ты до сих пор говоришь об этом с таким лицом.

– Это правда были пустяки, – мягко проговорила Марина, видно, увидев что-то у меня в глазах. – И даже то, что из-за всех этих дополнительных обязанностей мне редко удавалось поспать больше пяти-шести часов за ночь, тоже было не так страшно. Отчасти я навлекла это на себя сама: училась особенно усердно. Я подумала – что со мной станет, когда директор завершит свою предвыборную кампанию? Хватит ли его щедрости на два года? А ведь это была действительно щедрость, несмотря ни на что, – Марина вздохнула. – Я очень постаралась и уложилась с изучением программы в один год вместо двух. В конце девятого класса я заявила, что хочу держать экзамен сразу за десятый. И выдержала. Сдала на низкие баллы, но этого хватило для получения аттестата. Потом я еще два года работала приказчицей в обувной лавке и доучивала то, что мне не хватало для поступления в университет. Там было легче – оставалось больше свободного времени. Я даже высыпалась. Главное, что мне не надо было больше молчать и терпеть все, что бы со мной ни делали, и соглашаться со всем, чего от меня требовали! – теперь голос ее набрал гневную силу, хотя она по-прежнему старалась говорить негромко, чтобы нас не подслушали.

– Так вот что значит, что ты целый год была куклой, – поняла я.

– Именно, – кивнула Марина. – Ты извини, если сравниваю. Я понимаю, что тебе пришлось гораздо тяжелее. Но я тоже немного представляю, каково это, когда загоняешь все внутрь себя, и ни словом, ни взглядом нельзя перечить! Только я хотя бы в сердце была свободна, – она положила руку на грудь. – А ты даже там – нет. Невероятный ужас. Как только представлю, что Всевышний допустил такое, так сразу начинаю жалеть, что не атеистка!

Почему-то эти слова вызвали у меня улыбку – может быть, тем, что на этой фразе в серьезности Марины появился оттенок комизма, как будто она подтрунивала над собственной верой. Многие ли верующие на это способны? Но Марина во многих отношениях была исключением из правил.

– А я атеистка, – сказала я.

– Это, несомненно, преимущество.

Мы улыбнулись обе.

Вдруг я почувствовала некий вопрос, который царапался у меня в горле и рвался на язык. Наверное, я нарушала им установившуюся между нами атмосферу хрупкого доверия и взаимопонимания. Может быть, рисковала даже тем, что в глазах у Марины проскользнет тень скрываемого отвращения или неловкости, но все же я не могла его не задать.

– И тебе… не противно? – тихо спросила я. – Что я такая?

– Какая – такая?

– Не человек?

Марина фыркнула.

– Дорогая, я зарабатываю на жизнь тем, что учу детей-генмодов! С чего бы я испытала к тебе отвращение, узнав, что ты – одна из них?

– Да, но… – из меня вдруг выскочила эта мысль, старательно отпихиваемая весь этот месяц. Сколько я усилий прикладывала, чтобы не думать ее, и вот она излилась даже без всякого намека со стороны моей собеседницы! – У них другие тела, и… мне кажется, многие люди воспринимают генмодов, как особенно умных животных! С ними можно дружить, с ними можно работать, но они другой формы, другого вида, и поэтому легче! А я – вроде такая же, как все, а внутри какой-то гибрид, монстр…

– Аня! – Марина схватила меня за плечи. – Ты не гибрид! И не монстр! И если еще хоть слово такое скажешь о моей подруге, я залеплю тебе пощечину, честное слово!

У Марины были такие бешеные глаза, что я ни секунды не сомневалась: залепит!

Тут она спрыгнула со стола – и крепко-крепко обняла меня, так, что чуть не затрещали ребра. Потом отстранилась, поцеловала в щеку, лоб, в нос – благо, я все еще сидела на стуле, и стоя она дотягивалась без всяких проблем. Даже в губы коротко поцеловала.

– Ты прекрасный человек, куда более настоящий, чем девяносто девять процентов людей в Необходимске! – сказала она, прижимаясь щекой к моей щеке. – И если я тебя еще и не люблю, то очень скоро полюблю совсем! И уж тогда тебе будет от меня не отделаться!

Я обняла ее в ответ и почувствовала, что у меня снова глаза на мокром месте.

– Спасибо, – прошептала я. – Я… я тоже тебя люблю. И вовсе не хочу отделываться.

Если у меня есть шеф, есть Прохор, и теперь вот есть Марина… может быть, все остальное не так уж важно? Может быть, не так уж важно даже то, что я такая плохая сыщица, если они все равно меня любят?

Сыщица! Аттракцион Монро! Призрак, которого я видела!

Уж не такой ли это призрак, который мы наблюдали в доме Галины Георгиевны?! Ведь белый туман клубился совершенно так же!

– Марина! – я прервала объятия первой, забыв даже о наворачивающихся слезах. – Нам нужно вернуться обратно к этому… «Страху в генах»!

– Да, в самом деле, – сердито проговорила Марина. – Нужно задать им перцу как следует! До чего безответственный делец! Пусть катится в ад!

Я охнула, смущенная слишком резким ругательством. Марина фыркнула в ответ на то, как я покраснела.

– В ад, – сочно повторила она, – и еще не туда пусть катится! Даже воды тебе не принес, хотя я ему и велела.

– Мариночка, дело не в этом! Очень может быть, что он – международный аферист, которого мы с шефом ловим!

Теперь настал очередь Марины краснеть – на сей раз от удовольствия.

– Так чего же мы ждем! – воскликнула она. – Пойдем, всегда мечтала поучаствовать в детективной работе!