Текст книги "Ген подчинения (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14. Волчья воля – 2

Ведьмино платье нашлось в самом низу моего шкафа, под лоскутным одеялом, которое я шила шефу на день рождения, но бросила, чтобы начать шить одеяло для его котенка – Василия Васильевича младшего.

Тот рос, как мне докладывали, не по дням, а по часам, и через месяц должен был уже переехать к нам – маленьких генмодов стараются отнять от неразумной матери как только это становится возможным, чтобы те не нахватались дурных привычек. Раньше и вовсе отнимали сразу же и выкармливали из бутылочки, но потом несколько профессоров нашей Медицинской Академии опубликовали исследование, что у генмодов, которые совсем не знали в детстве материнского тепла, пусть и неразумного, наблюдаются задержки в развитии и даже проблемы со здоровьем.

Платье это вызывало у меня хорошие воспоминания – может быть, поэтому я и не отдала его до сих пор на тряпки. Когда-то оно было красивого темно-зеленого цвета и считалось нарядным, хотя его и не сшили, а купили готовым и подогнали по фигуре (мне было тогда лет двенадцать, и я была такой плоской, что подгонки почти не требовалось). Потом я непоправимо испортила его чернильным пятном на подоле, и очень боялась, что Василий Васильевич станет меня за него ругать и больше ничего нарядного не купит. Но ругать он не стал. Даже разрешил подержать себя на коленях и погладить, поскольку я сильно плакала из-за этого пятна.

А потом заказал мне новое платье у портнихи. Как сейчас помню, оно было лазурно-голубым, и я надевала его на День города и на Новый Год в том году, а потом из него выросла.

Старое же стало мне с тех пор очень дорогим, поэтому его не раз надставляли, и я еще долго носила его с разными передниками – тогда они были в моде. Наконец из-за заплаток на рукавах оно было окончательно списано в утиль, но я еще сыграла в нем ведьму в постановке, которую мы готовили для родителей в пансионате. Мне было очень тяжело выйти на сцену и говорить перед всеми, но потом зрители мне аплодировали, и это было ужасно приятно!

В общем, теперь этому заслуженному бойцу модного фронта предстояло сослужить еще одну службу – по всей видимости, последнюю.

Я достала старую застиранную нижнюю с юбку с заплаткой – я ношу ее дома в определенные дни месяца, – надела и в таком виде оглядела себя в зеркале.

Ну да, нищенка как она есть!

Старое платье еле налезло на локти, потрескивало в плечах, и неприлично обтягивало грудь – ну это ничего, это я прикрою платком. Подол доставал только до середины икр, а дальше почти до лодыжек колыхалась пожелтевшая нижняя юбка. Заплатки и выцветшая ткань самого платья сразу же придали мне усталый, изможденный вид – особенно если чуть-чуть растрепать волосы…

Я переплела их в косу вместо обычного пучка, нарочно неаккуратно и слабо, чтобы выбилось побольше прядей. Вот так! Идеально. Прямо опустившаяся жительница какой-нибудь ночлежки из пьесы. Теперь только старую косынку сверху… нет, не косынку! Тряпку, которой я протираю полки! И отлично.

Только я нарядилась таким образом, как услышала с лестничной площадки голос Антонины:

– Анна, к вам пришли! Ждут в гостиной.

Пришли? Ко мне? Кто бы это мог быть?

Торопливо сдернув с волос старую тряпку, я достала из гардероба пальто, накинула его сверху на платье и прямо в таком виде прошла в гостиную. Я не сомневалась, что это какой-нибудь коммивояжер, предлагающий новые подписки или чудодейственные средства для блестящего меха – их шеф всегда направлял ко мне. Этому народу сгодится.

Однако посреди гостиной стояла Марина, с любопытством разглядывая пейзажи на стенах.

– Аня! – она просияла, увидев меня, и снова у меня что-то дернулось в груди от того, как непривычно это прозвучало. – С тобой все хорошо? – теперь в ее голосе легко читалась тревога.

Еще бы: она увидела меня растрепанной и почему-то в теплом пальто.

Вздохнув, я сбросила пальто и повесила его на спинку дивана. Выражение лица Марины стало еще изумленнее.

– Иду на задание с Мурчаловым, – сказала я. – Не спрашивай.

Марина улыбнулась.

– Все время забываю, что ты самая настоящая сыщица, – сказала она одобрительно.

– Я не более сыщица, чем ты преступница, – ответила я, хотя комплимент был мне приятен.

– Ну, я все-таки украла Ангелину, – она обаятельно улыбнулась, но тут же посерьезнела. – Кстати говоря, о преступниках! Я не хотела тебя тревожить, но об Эльдаре ни слуху, ни духу, а вчера в вечерних газетах было о смерти инженера Стряпухина, и я подумала – уж не тот ли это инженер, который взял его под крыло? Неужели его арестовали как подозреваемого?

Почему-то мне вдруг стало нехорошо.

– А ты близко знаешь Эльдара? – спросила я.

– Не очень, – вздохнула Марина. – Я пыталась его несколько раз разговорить, но он колючий, как ежик… Кроме того, я не хотела, чтобы он меня не так понял! Конечно, я старше него на восемь лет, но все-таки он довольно симпатичный юноша, не было бы кривотолков.

Симпатичный? Вот бы не сказала! Впрочем, я не особенно понимаю в мужской красоте.

– Но все-таки ты была в курсе, где и кем он работает? – допытывалась я.

– Разумеется. Он привлекал внимание в кружке – самый умный, самый талантливый. Поначалу он даже алгебры толком не знал, но рассуждал лучше, чем любой из нас. Конечно, он нас интересовал!

Тут я поняла, почему мне поплохело: у меня мелькнула дикая мысль, что Волков привлек чье-то внимание именно на кружке. Как знать, не похитили ли его именно ради его математического гения!..

Хотя нет, такая версия не выдерживает никакой критики. Услуги гения проще купить. Конечно, не всякий гений продается, но даже мне при моем недостатке жизненного опыта было ясно, что в свои семнадцать (или шестнадцать) лет Эльдар Волков не может быть незаменимым специалистом ни в чем. А если нужен математический талант, так на математических факультетах Необходимска их полно – и уж наверняка значительная их доля не отягощена излишне суровой моралью!

Но все-таки, это была потенциальная ниточка. И как знать, может быть, сама Марина тоже замешана каким-то образом?

Наверное, Марина что-то прочитала по моему лицу, но истолковала неверно.

Она шагнула ко мне ближе, снова взяла мои руки в свои, как позавчера, но уже совсем с другим настроением.

– Дело, которым вы сейчас будете заниматься… оно же как-то связано с Эльдаром, да?

Что мне было ей ответить? Я только что ее заподозрила! Не могла же я сказать: да, дело в нем, но я не могу тебе ничего рассказать, потому что ты тоже можешь быть замешана? После этого она точно откажется быть моей подругой!

Да и достойна ли я быть чьим-то другом после таких подозрений?

Пытливо вглядываясь в мое лицо, Марина проговорила:

– Аллах милосердный, Анечка, да не думаешь ли ты, что я как-то в этом деле участвую?

Я чуть от нее от нее не отшатнулась.

Между тем, Марина продолжала, словно гадалка, читающая мысли:

– Ты сразу так напряглась, когда я начала расспрашивать об Эльдаре… Ох, извини меня! Честное слово, кроме того, что Ангелину похитила, я в жизни больше преступлений не совершала! – она пытливо посмотрела на меня снизу вверх (Марина была ниже меня ростом) своими иконописными карими глазами. – Но ты, конечно, не имеешь права мне на слово верить! Бедная ты, бедная!

И она внезапно обняла меня! Вот так просто!

У меня даже дыхание перехватило.

Я приобняла ее в ответ.

– Ну теперь, – попыталась я пошутить, – по всем законам жанра ты просто обязана оказаться главой преступного мира Необходимска!

Марина широко улыбнулась, отстраняясь.

– Правда! – воскликнула она. – Как в той пьесе, «Три ангела для барыни»!

– О, ты тоже ее видела?! – до сих пор я не спрашивала Марину, ходит ли она в Народный театр, где ставились детективы и оперетты: я слегка стеснялась этого своего увлечения – нет бы мне нравились серьезные, драматические пьесы! – Господи, как они неожиданно вывернули в третьем акте…

– Да-да! А Чаронин в роли инспектора Гаева был так хорош!

– Правда! Я так увлеклась, что даже нарисовала его потом!

– Так ты еще и рисуешь? Можно мне посмотреть?

Слегка смущенная, я кивнула на рисунки, висевшие на стенах.

– Ты ведь уже видела.

– Это все твои?! Потрясающе, я думала, какой-то дорогой модный художник… у тебя настоящий талант!

Я мотнула головой, смущенная.

– Да какой там талант, просто много рисовала в пансионе и набила руку… Но, Мариночка, – было так приятно называть ее Мариночкой! – Ты прости, шеф там, наверное, уже меня заждался. Нам правда нужно идти.

– Это ты меня прости, что задерживаю, – она улыбнулась мне и снова пожала мои руки. – Будь осторожна, пожалуйста!

Я провожала ее к выходу, воодушевленная. Именно об этом я мечтала в пансионе – чтобы у меня была подруга, с которой можно обсуждать пьесы и рисунки, и смеяться вместе, и сидеть плечом к плечу, склонившись над одной книгой или журналом… Другие девочки часто так сидели, но меня к себе никто не подпускал, даже Полина, хотя она и пыталась казаться добрее, чем все остальные.

Неужели наконец-то мои мечты начинают исполняться?

Нужно вдвойне постараться спасти Волкова – в том числе и ради Марины, раз она приняла такое участие в его судьбе!

* * *

Чтобы нас с шефом раньше времени не засекли в маскировке, Василий Васильевич велел мне переложить волосы и надеть многострадальное пальто. Я уже мрачно представляла, как буду вариться в нем по августовской жаре, но день внезапно, как это бывает в конце лета, переменился: по небу поплыли низкие серые тучи, жара стремительно спала. Кроме того, шеф вызвал аэротакси, чтобы добраться до места быстрее, и тут уж пальто оказалось настоящим спасением: на высоте дул противный пронизывающий ветер!

Такси приземлилось недалеко от одной из самоуправных свалок, которыми пестрит Морской конец – правда, для этого шефу пришлось водителю приплатить.

Правда, сначала тот попытался заартачиться.

– Чистку мобиля от этих птичек вы тоже мне будете оплачивать?

– А вы взлетайте побыстрее, вот и не успеет вас никто засидеть, – сообщил шеф, едва высовывая голову из кошелки (он стеснялся того, насколько перепачкался). – Или мне пожаловаться в гильдию таксистов, что вы не собираетесь везти клиента, куда сказано?

В результате таксист, хоть и неохотно, подчинился.

Свалка производила удручающее впечатление.

Конечно, я всегда знала, что в нашем городе есть места похуже, чем аккуратные улочки Медного конца или уютное сумасшествие Рубинового. Да вот хотя бы взять Оловянный конец. Однако по сравнению со свалкой даже Оловянный конец оказался куда приятнее!

Здесь и впрямь оказалось очень много птиц: целая стая чаек кружила в небе, противно крича. То тут, то там на обломках мебели, поломанных деревянных колесах и тому подобном хламе сидели вороны – и оставалось только надеяться, что они неразумны. В нескольких местах над грудами мусора поднимались клубы дыма, то черного (это жгли резину), то обычного, серого, но всегда довольно едкого. Мне меньше всего хотелось встретить тех, кто затеял эти костры.

Смешиваясь с запахом гниющих отходов, дым грозил вызвать у меня головную боль – и едва не вызвал тошноту. Поразительно, как здесь выживают существа с лучшим, чем у меня, обонянием?

Мурчалов целеустремленно затрусил вглубь куч мусора, а я, засунув пальто в кошелку, поплелась за ним. Из-за прохладной погоды мне хотелось идти быстрее, чтобы согреться, но шеф еле переставлял лапы. Наверное, у него тоже не было никакого желания углубляться в лабиринт мусорных куч сильнее, чем необходимо.

Наконец перед нами выскочила крыса – не пятнистая, вроде тех, что жили на Ореховском складе, а обычная, серая. Мурчалов уселся на землю и сказал:

– Нужно найти похищенного. Платим угощением, но не сейчас, завтра.

Еще дома шеф объяснил мне, что угощением полагается платить всей стае сразу. Мы бы просто не донесли из дома столько калачей или других вкусностей. Зато завтра можно будет вернуться с Прохором и, может быть, еще одним нанятым помощником.

«И вот тут они могут и не согласиться, – сказал Мурчалов. – Даже стайный интеллект крыс довольно примитивен, он не всегда понимает, что такое отложенное вознаграждение. Или он может не поверить нам. Все зависит от величины стаи и ее предыдущего опыта.»

Я затаила дыхание: что-то сделает крыса?

Крыса как будто задумалась – потом шмыгнула в сторону, пропав между обломками какого-то мусора.

– Отказалась? – ахнула я.

– Погодите, – Мурчалов встопорщил усы. – Ждите.

Через какое-то время наша новая знакомая вернулась уже с компанией: еще пятеро или шестеро товарок. Сосчитать их было сложно, потому что крысы суетились и не стояли на месте.

Радостная от облегчения, я вытянула было руку и пошевелила пальцами, приглашая почесать какую-нибудь из крыс. Но эти, видно, боялись людей и не сделали попытки подойти ко мне.

– Анна, портрет Волкова, пожалуйста, – сказал Мурчалов.

Я достала свой блокнот, где я набросала портрет Эльдара, и положила его на землю. Как и в прошлый раз на Ореховских складах, несколько крыс залезли на него, но не похоже было, что они его рассматривают. Однако шеф остался доволен.

Обращаясь к крысам, он четко, медленно и раздельно произнес:

– Ищите, где человек. Если покажете, куда его забрали, получите завтра пирогов на всех.

Одна из крыс подняла мордочку и, казалось, что-то пропищала Мурчалову, хотя сама я ничего не слышала.

– Хорошо, пирогов с мясом, – пробурчал Мурчалов куда мрачнее. – Только ищите!

Затем обратился ко мне:

– Часть этих пирогов вычтем из вашего жалования.

– Хотите сказать, из моей премии? – отбрила я. – Которую я заработаю, лазая с вами по этим мусорным кучам?

– А это мы еще посмотрим, как будете лазить, – сообщил шеф.

Между тем крысы выстроились в цепочку и побежали – к счастью, не вглубь свалки, а вдоль нее, не то мы бы не смогли следовать за ними с должной скоростью: это сложно, когда все время боишься наступить на что-нибудь и поскользнуться.

Мы следовали вдоль свалки, пока не достигли квартала низких двух– и трехэтажных старых домов. Большинство окон было закрыто облупившимися ставнями, некоторые – на первых этажах – закрывали решетки. Я подивилась этим решеткам: никогда прежде мне такого видеть не случалось!

Навстречу нам почти никто не попадался: ничего удивительно, середина дня. Живущие здесь, скорее всего, работали в порту, на верфях или на складах, а там в четыре пополудни домой никого не отпускают.

Это и есть трущобы, догадалась я.

Правда, для трущоб тут было довольно чисто: почти нет мусора на улице, а сами улицы мощеные и одна боковая даже щеголяла свежим асфальтом.

Именно на эту свежеасфальтированную дорожку и свернули наши крысиные провожатые, а затем остановились около кирпичного трехтажного строения, побольше и подобротнее, чем те, которые его окружали. Присмотревшись, я заметила, что здесь окна не просто забраны решетками, но еще и защищены чем-то изнутри. Либо очень плотные шторы, либо доски. Зачем бы это?

Никакого забора вокруг дома не было – он стоял вплотную с другими домами на улице, – и вела в него одна-единственная железная дверь, массивная даже на вид. Нечего было и думать, чтобы ее взломать. Прохор обучал меня обращению с отмычками, но мне не хватало терпения, чтобы достичь в этом деле настоящих высот. А лапки шефа, понятное дело, к такой тонкой работе не приспособлены.

– Погодите-ка… – пробормотал шеф. – Что это за адрес? Сдается мне, я слышал об этом месте!

Я огляделась, но, конечно, в такой глуши муниципальные службы редко подновляли номера на каждом доме. На соседнем здании я увидела намалеванный углем номер четыре, а еще на одном – неприличное слово.

– Так, мы шли вдоль Савичевского переулка, свернули на Грязную, потом на Малую Южную, кажется… – тихонько бормотал шеф под нос. Видно, он тоже бывал в этих краях нечасто, и карта города, которая, как мне кажется, отпечатана у него в голове будто в атласе, его подвела. – Ну же, Анна, помогайте!

– Так я не учила эти районы, – попыталась защититься я.

– У вас великолепная зрительная память, а карта города висит у меня в кабинете! Вспоминайте!

И, как всегда бывает в такие моменты, моя замечательная зрительная память мне отказала. Я вспомнила, как стою и смотрю на пересечение Савичевского переулка и Грязной улицы, а вот что там дальше, забыла наотрез.

Только я открыла рот, чтобы сказать об этом, как тяжелая железная дверь отворилась, и наружу выглянул субъект, одетый так похоже на Волкова, что я сначала даже дернулась к нему.

К счастью, я быстро сообразила, что это не Эльдар. На субъекте был такой же бесформенный пиджак значительного большего, чем полагается, размера (наверное, Волков купил свой у старьевщика), такая же кепка «заводского» фасона, и такие же мешковатые штаны.

Вот только на местном жителе красовались щегольские кожаные сапоги с пряжками и на небольшом каблуке, на пальцах сияли золотые кольца, и пахло от него перегаром. Да и возрастом он был значительно старше Эльдара – лет как минимум двадцати пяти, скорее больше.

Он вытащил из кармана металлически блеснувший портсигар, щелкнул крышкой, обернулся в мою сторону… и замер.

Я тоже замерла, соображая, что же я сделала не так. Должно быть, даже грязная и растрепанная, я выглядела подозрительно на этой пустой улице, тем более, что у моих ног жался грязный кот.

– Эй, барышня, – вдруг сказал субъект. – Сигаретку хочешь?

Обращение на «ты» от Марины наполняло меня теплом по самую макушку. Обращение на «ты» от этого типа словно окунуло в нужник. Но все же я подумала: он вышел из этого дома, куда, если верить крысам, увели Волкова! Может быть, если втереться ему в доверие, и я туда попаду?

Мурчалов стукнул меня лапой по ноге, мол, не ходи. Но я не обратила на него внимание. Подошла к типу и протянула руку к его портсигару.

– Спасибо, добрый че…

Но я не успела договорить. Тип схватил меня за протянутое запястье и дернул на себя, одновременно врезав коленом в солнечное сплетение.

Наверное, более опытный и лучше дерущийся человек сообразил бы, что делать. Я ничего не смогла, только согнулась пополам от неимоверной, парализовавшей меня всю боли.

Тут мне добавили сзади по темечку, и я отключилась.

Глава 15. Волчья воля – 3

Где-то мне доводилось читать, что от удара по голове человек вырубается ненадолго – на минуту или две, бывает, даже меньше. Если бессознательное состояние затянулось, это уже повод для паники и может говорить о том, что вас помяли не на шутку.

Мне кажется, я пробыла без сознания всего несколько секунд, может быть, десять или двадцать. Двое неизвестных только-только успели втащить меня сквозь железную дверь – я еще увидела за нею кусок улицы, того щеголетоватого молодчика и шефа, который со взволнованным мяуканьем пытался прорваться ко мне. Прямо на моих глазах Щеголь пнул шефа ногой в тяжелом ботинке, да так, что тот отлетел куда-то в сторону. Мяуканье оборвалось.

Я хотела закричать и вырваться, но в первые несколько секунд руки и ноги меня не слушались.

– Тяжелая, черт, – пожаловался тот, кто держал меня за руки сзади. – Упитанная так-то для нищенки!

Упитанная! Да одно то, что я влезла в это платье, которое носила еще в школе, и оно жмет мне в груди, а не в талии, говорит само за себя!

Эта реплика придала мне сил, и я начала отчаянно вырываться.

– Тихо, девка! – рявкнул тот, кто назвал меня упитанной. – Не рыпайся, а то без зубов останешься!

Я удвоила усилия и заодно заорала.

Где-то за моей спиной хлопнула дверь и, по всей видимости, раздались шаги, но я их толком не слышала, потому что продолжала вырываться.

Сперва мне это удалось, и я упала на пыльный деревянный пол, рванулась к выходу – но там меня уже ждал тип в щегольских сапогах. Я хотела ответить ему добром на добро и врезать в солнечное сплетение, но он выставил вперед руку, в которой блеснул нож.

Совсем как в той истории с кофе, только на сей раз у меня не было ножа наготове: он был пристегнут к бедру под юбками, так просто не вытащишь. Пока я нагибалась за ножом, сзади подскочил кто-то еще. Я не увидела его, только услышала. Попыталась врезать локтем, но этот детина был куда выше и тяжелее меня – и гораздо выше этого, в сапожках, – поэтому ему удалось заломить мою руку без особого труда.

Я завопила: было действительно больно, мне даже показалось, что что-то хрустнуло и треснуло!

Как всегда бывает при резкой и внезапной боли, к горлу на секунду подступила тошнота – которая тут же сменилась волной всепоглощающей, душной ярости.

Дальше не помню, как я дралась, помню только, что в результате меня сдерживало шестеро (одна из них, кажется, особенно дебелая дама), и что, прежде чем они дотащили меня в лабораторию, им пришлось связать меня кожаными ремнями.

Наверное, мне повезло, что никто и в самом деле не выбил мне зубы. Но в тот момент я не расположена была считать хоть что-то из случившегося везением.

И вот теперь я стояла, пристегнутая к поставленным на попа весам или, может быть, еще какому-нибудь приспособлению, сверля взглядом противоположную стену – и себя саму в зеркале.

Кроме меня, кажется, в комнате никого не было: мою голову тоже примотали к весам, это мешало обзору, но я не слышала никаких звуков и никаких запахов, кроме химических.

Минуты тянулись. Священная ярость берсерка начала понемногу успокаиваться, и на смену ей пришла тянущая и ноющая боль в вывернутой руке, а также тяжелое гудение в голове. Наверное, меня все же приложили сильнее, чем показалось. Вдобавок, от кляпа болела челюсть, и нестерпимо раздражала слюна, текущая вниз по подбородку.

Вместе с болью вслед за яростью явился страх.

Я наконец сообразила, что нахожусь в глубочайших городских трущобах, в самых застенках преступной организации, которая до этого посмела организовать нападение на полицию и ни за что ни про что убила троих человек. Конечно, шеф знает, где я – но я ведь не знала, что стало с шефом! Насколько сильно ударил его этот человек в ботинках? Цел ли он?

Увы, у котов куда более хрупкие животы, чем у людей: у них нет там мышечного каркаса. Умело направленный пинок под ребра может кота даже убить. И с этой грязной шерстью никто не поймет, что Василий Васильевич генмод (или никто не поймет, что он генмод из уважаемых; ведь бывают и нищие, из тех, что промышляют грабежом и разбоем), не окажет ему помощь!

Кроме того, ведь в моей кошелке, во внутреннем кармане, остались деньги, шефу положить их некуда. Как он доберется домой, если ему не то что за извозчика, за трамвай заплатить нечем?

Или, может быть, эти воры не забрали кошелку, а оставили ее валяться на улице? Как же, держи карман шире!

Но тут я поняла, что беспокоиться о шефе сейчас не время – лучше побеспокоиться о себе. Потому что как раз в этот момент дверь в лабораторию заскрипела, отворяясь.

Человека, который вскоре вошел в поле моего зрения, я не знала. У него было красивое, породистое лицо с благородными чертами, седые усы двумя клинышками, чуть волнистые седеющие волосы, уложенные на косой пробор, и очень цепкий, навылет, взгляд, под которым мне сразу же захотелось слиться воедино с железной подставкой.

Он был одет в белый лабораторный халат, из-под которого виднелась жилетка хорошего костюма с золотой цепочкой от часов. Вот только рубашка под этой жилеткой была красной – вульгарный вкус, как говорит шеф.

– Хм, хм! – проговорил он, глядя на меня. – Молодая, здоровая… Говорите, сама забрела к нам?

– Так точно-с, Илья Ильич-с, – подобострастно ответили ему откуда-то сбоку. Тон совершенно не походил на бандитский, но по голосу я узнала все того же типа, который стоял позади меня и назвал упитанной. В отличае от типа в щегольских сапогах, его я так и не видела. – А потом уж так ругалась, так ругалась, когда мы ее крутили!

Ругалась? Не помню, чтобы я ругалась. Кричала – это да. А впрочем, не поручусь, могло быть всякое.

– Раздеть бы ее да проверить… – раздумчиво проговорил Илья Ильич – чем-то это сочетание имени и фамилии показалось мне знакомым, но точно вспомнить, где я его слышала, мне не удалось.

Зачем это они собрались меня раздевать?!

– Не рекомендую-с! Кусается. Вы ее хлороформчиком сперва…

– Рекомендация не лишена смысла, – негодяй потер подбородок. – Но, к сожалению, у меня мало опыта усыпления хлороформом. Могу нечаянно усыпить ее на более долгий срок, чем требуется. Время дорого. Скоро стемнеет, а истинное полнолуние как раз сегодня.

При чем здесь еще полнолуние?! Сектанты какие-то, хотят принести меня в жертву? Может быть, для этого и раздеть хотят – проверить, девственница ли?

На какой-то момент я испытала почти облегчение: чокнутых сектантов, наверное, можно обвести вокруг пальца. Например, притворюсь, что сама рада-радешенька стать жертвой, или притворюсь, что я совсем тупая дурочка, они ослабят контроль, и тогда…

– Надо подождать доктора Златовскую, – решил Илья Ильич. – Она в этом разбирается лучше меня. Когда она обещала быть?

– Да вот, ждем-с Милену Норбертовну с минуты на минуту…

Это уж было совсем знакомо – правильно, Милена Златовская, одна из пары ученых, которые разводили генмодифицированные овощи, а потом придумали незаконно выращивать поддельный кофе на основе сосен! Пастухов попытался их арестовать, а они сбежали.

Значит, недалеко сбежали: спутались с этим Ильей Ильичем…

Но тут уж во мне все похолодело: если речь шла о Златовских, значит, они задумали какие-то генетические эксперименты, и, скорее всего, на людях! Растений им уже недостаточно! А я, выходит, для них подопытная. Они схватили меня, думая, что я нищенка с улицы, которую некому искать.

Но при чем тут все-таки полнолуние?

Между тем усатый Илья Ильич подтвердил первую часть моей догадки:

– Вы уверены все же, что она была одна? И ее никто не хватится?

– Да уж уверен! Явная нищенка, да к тому же воровка. При ней сумка была, с хорошим пальто и приличной суммой денег, не новая, но господская. У старушки, должно быть, какой украла.

У старушки! Нормальное пальто!

– Дурак ты, Гришка! Раз воровка, так могут хватиться свои, если вечером в общак не принесет.

– Гришка-то, может, и дурак, Илья Ильич, да вы наших уличных законов не знаете. Не принесет – и не принесет, скатертью дорога, такие, как она, пачками пропадают, и цена им пятачок за пучок, еще и на сдачу останется.

Ну все, с надеждой на то, что Василий Васильевич сумеет достать из кошелки деньги, можно окончательно распрощаться. Вместе с тем я с каждым словом ощущала, как мое положение становится все тяжелее и тяжелее. Кроме того, то, что они разговаривали при мне так спокойно, показывало, что они уж точно собираются меня прикончить.

Должно быть, Илья Ильич увидел ужас в моих глазах, потому что сказал покровительственным и слегка пренебрежительным тоном:

– Не бойся, девица. Слушайся нас, жива будешь. Может быть, придется здесь погостить… месяцев этак девять.

Что?! Девять месяцев?! Они меня оплодотворить решили?!

В голове тут же всплыло мое собственное полушутливое размышление: согласилась бы я родить ребенка от гориллы?

– А точно с ней никого не было? Никто не видел?

– Котяра какой-то был, может быть, генмод. Ничего, его Щеголь так пнул, что тот об стенку ударился и дух вон. Тушка в подсобке валяется.

О господи! Нет-нет-нет! Нет, только не это, пожалуйста, все что угодно со мной делайте, хоть в самом деле с обезьяной скрещивайте – только пусть Василий Васильевич будет живой! Пожалуйста! Пусть он притворился, он же опытный сыщик, еще и не в такие переделки попадал!

Как такое обычное дело могло в мгновение ока превратиться в такую катастрофу?! Только потому, что я сделала вид, будто хочу угоститься сигаретами!

– Ладно, приготовь пока инструменты, – велел Илья Ильич. – Надо будет взять у нее анализ крови и сделать хотя бы приблизительную генкарту.

Он отошел в сторону, так и не вытащив кляп у меня изо рта и не задав ни единого вопроса. Зато его помощник, Гришка, наоборот, оказался передо мной: он стал со звоном копаться в ящиках большого стола передо мной (не письменного, а длинного, лабораторного, с ящиками под крышкой). Теперь-то я его разглядела как следует и даже удивилась: больше всего он напоминал добродушного пекаря. Этакий невысокий толстячок с носом-картошкой и маленькими глазками, почти целиком скрытыми за толстыми розовыми щечками.

Вроде бы совсем не страшный тип, но на меня повеяло морозом как раз от того, насколько его милая и домашняя внешность не соответствовала обстановке. Может быть, за этой внешностью скрывался жестокий психопат, куда там безразличному Илье Ильичу! А может быть – и это показалось мне страшнее! – он в самом деле был таким спокойным и услужливым человечком, каким казался. Я вспомнила, что он даже по коридору меня тащил без особой злобы.

Но размышлять о подручном, о моем скорбном положении и возможной гибели Василия Васильевича у меня почему-то не получалось. Разум все время скатывался к тому, как же мне больно, как распирает рот, и как хочется, чтобы все это поскорее закончилось – хоть как-нибудь!

Дверь в лабораторию заскрипела вновь, раздались тяжелые шаги. Я приготовилась к созерцанию еще одного бандита, но вместо этого в поле моего зрения появилась женщина, которую я доселе видела только на фотографии в журнале.

Госпожа Златовская – вот кто это была!

О, безусловно, она очень изменилась по сравнению с тем снимком десятилетней давности. Не сказать, чтобы особенно постарела – такие тяжелые, квадратные лица не стареют долго. Но она подстригла и завила волосы, что ей ничуть не шло, обзавелась очками в золоченой оправе, а также надела платье в черно-желтую горизонтальную полоску, которое делало ее похожей на гигантскую пчелу. Я мало понимаю в моде, но даже мне не верилось, что в такое можно вырядиться, потому что тебе нравится, а не потому что ты, допустим, проиграла спор!

Поверх этого ужасного платья она надела такой же лабораторный халат как на Илье Ильиче.

Холодные серые глаза Златовской на секунду встретились с моими. Она как будто пыталась прочесть мои мысли, и при этом ее совершенно не заботило то инстинктивное неудобство, которое испытывает каждый из нас при таком пристальном взгляде!

Потом она отвернулась от меня и резко обратилась к Илье Ильичу.

– Где вы ее нашли?

– Милена Норбертовна, очаровательны, как всегда, – улыбнулся тот в усы. – Вы, должно быть, долго сюда добирались. Не желаете ли чаю? Григорий неплохо его заваривает.

– Это моя лаборатория, Резников, это я тебе должна чай предлагать, – бросила эта неприятная женщина таким же неприятным резким голосом.

А я вдруг сообразила, где слышала это имя: Илья Ильич Резников, тот самый хозяин клиники, куда, по словам шефа, обращаются «серьезные люди», если им нужно изменить внешность или сделать еще что-то подобное.

Так вот, оказывается, кого он имел в виду под серьезными людьми! Тех, у кого проблемы с законом.