Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"
Автор книги: Варлам Шаламов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)
Весь этот разговор с соответствующим матом по адресу Новикова был мне передан Ткачуком. Оценив ситуацию, я попросил Новикова провешить лагерь. Все было кончено в какие-нибудь два часа, и лагерь сиял чистотой. Клумбы были разбиты, цветы посажены, ОЛП открыт.
Новиков уехал из Барагона с самым последним перед зимой пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого года этапом.
Перед отъездом мы повидались.
– Желаю вам уехать отсюда, освободиться по-настоящему, – сказал мне человек, который сам себя освободил. – Дело идет к этому, уверяю вас. Дорого бы я дал, чтобы встретиться с вами где-нибудь в Минске или в Москве.
– Все это пустяки, Михаил Иванович.
– Нет, нет, не пустяки. Я – пророк. Я предчувствую, я предчувствую ваше освобождение!
Через три месяца я был в Москве.
1972
АННА ИВАНОВНА
Пьеса
Памяти Г. Г. Демидова
* * *
КАРТИНЫ
I. Дорожная столовая
II. Больничная палата
III. Геологическая разведка
IV. Кабинет следователя
V. Этап
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
АННА ИВАНОВНА РОДИНА.
ПРОРАБ.
СЛЕДОВАТЕЛЬ.
ВРАЧ.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК.
ГРИША.
БЛАТАРЬ.
ДЕСЯТНИК.
ОПЕРАТИВНИК.
ДЕЖУРНЫЙ.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК.
И ДРУГИЕ – ЗАКЛЮЧЕННЫЕ И ВОЛЬНОНАЕМНЫЕ, МЕРТВЫЕ И ЖИВЫЕ.
Картина первая
ДОРОЖНАЯ СТОЛОВАЯ
Вечер или ночь, все равно. Зима. Дорожная столовая, где обеды только днем. Четыре столика, печка-полубочка топится. Буфетная стойка. Над стойкой, как и над тысячью других стоек, – картина Васнецова «Три богатыря». Работает буфетчица Анна Ивановна. За столиками – первый шофер, шоферы, проезжающие. Едят свое, берут только чай – кипяток в буфете, наливая в жестяные кружки, или спирт, который Анна Ивановна черпает жестяной меркой. Входит первый шофер.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Анна Ивановна, мужик твой приехал.
АННА ИВАНОВНА. Где же он?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Пошел в контору.
АННА ИВАНОВНА. Ну, уезжаем, значит. В разведку.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. А буфет бросаешь. Такое дело хлебное.
АННА ИВАНОВНА. Всех денег не заработаешь.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Но стремиться к этому надо… (Смеется.) А ребенка куда?
АННА ИВАНОВНА. Пока будет в детском саду. В интернате. В тайгу не возьмем.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Все обдумали, значит.
Дверь открывается и впускает облако белого пара – кто-то придерживает дверь. Когда пар рассеивается – на первом плане у раскаленной печки-полубочки оказываются четыре одинаковых человека, одетых в старые телогрейки и ношеные бушлаты, черные матерчатые шапочки «бамлаговки», заплатанные стеганые брюки и ношеные бурки, сшитые из старых телогреек. Вместо шарфов – грязные полотенца или портянки. Латаные рукавички. Все они на одно лицо – опухшие, отекшие, белокожие от долгого сидения в лагерной тюрьме. Все четверо глубоко равнодушны и к своей будущей судьбе, и к своему прошлому, и к своему настоящему. Ко всему, что они видят перед собой. Несколько сбоку – два конвоира с автоматами наперевес.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. В Магадан?
КОНВОИР. В Магадан.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. На следствие?
КОНВОИР. Нет. Это – приговоренные.
Лица заключенных не выражают ничего. Все они жмутся к печке, не расстегивая бушлатов.
АННА ИВАНОВНА. А водитель где?
КОНВОИР. Водитель лег спать в машине. В кабине. Больше ехать не может. Отдохнет – и поедем. Переобуйтесь в тепле, вы…
Конвоиры переобуваются по очереди.
ПЕРВЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Докурить бы, гражданин.
КОНВОИР. А ты видел, что я закурил, да? Вот буду закуривать, тогда и пососешь.
АННА ИВАНОВНА. По двести или по сто?
КОНВОИР. Нам спирт в дороге нельзя. Чаю горячего нет?
АННА ИВАНОВНА. Чай есть.
КОНВОИР. Налей по кружке нам и им. Нам с двойным сахаром.
АННА ИВАНОВНА. У нас весь одинаковый.
КОНВОИР. Ну, давай одинаковый.
Анна Ивановна приносит и раздает чай заключенным. Те с трудом держат горячие жестяные кружки в руках. Наконец одному удается отхлебнуть.
ПЕРВЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Сладкий!
Входит второй шофер.
ВТОРОЙ ШОФЕР. Чифирку подварим, Аня?
АННА ИВАНОВНА. Вон в печке подваривайте.
ВТОРОЙ ШОФЕР. А на плите?
АННА ИВАНОВНА. Плита потушена сейчас. Утром печник придет, перекладывать будет. Вот кипяток. Чай, вернее.
Шофер хлопочет с чифирем возле печки. Красноватое пламя из открытой дверцы по-новому освещает столовую. Входят третий шофер и старатель.
ТРЕТИЙ ШОФЕР. Здравствуй, Аня.
АННА ИВАНОВНА. Здравствуй.
ТРЕТИЙ ШОФЕР. Налей-ка нам.
АННА ИВАНОВНА. По сто граммов?
ТРЕТИЙ ШОФЕР. По двести. Рейс кончен. Проклятый этот рейс. Получи.
АННА ИВАНОВНА. Возьми сдачу, Коля.
ТРЕТИЙ ШОФЕР. Бери, Анька. На материк уезжаю. Полный расчет получил.
АННА ИВАНОВНА. И пропуск в кармане?
ТРЕТИЙ ШОФЕР. Пропуск должны дать в Магадане.
АННА ИВАНОВНА. Возьми деньги.
ТРЕТИЙ ШОФЕР. Зачем ты меня обижаешь, Аня?
СТАРАТЕЛЬ. Бери! План – во! Золотишко – во. (Вытаскивает деньги.) Бери. Первый металл!
АННА ИВАНОВНА. Я тебя и не знаю вовсе. Коля хоть обедал здесь не один раз.
СТАРАТЕЛЬ. Бери, мамаша. (Открывает чемодан, полный денег.)
АННА ИВАНОВНА. Я тебе не мамаша.
СТАРАТЕЛЬ. Ну, дочка.
АННА ИВАНОВНА. И не дочка. Убери деньги. Так вы и до материка не доедете.
СТАРАТЕЛЬ. Доедем. А если это потеряем – у нас другое есть. Мы – с понтом.
АННА ИВАНОВНА. Золото, что ли, везете? Там, говорят, на самолетах-то обыскивают всех, как в Бутырской тюрьме в Москве. Не глядят, кто вольный, кто зэка, во все дырки смотрят.
СТАРАТЕЛЬ. Говорят…
АННА ИВАНОВНА. Вот и придется вам тогда снова законтрактоваться лет на десять.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Больше.
АННА ИВАНОВНА. Дмитрий, довези их до Магадана.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Да ведь пьяные, как я их повезу? Пусть лучше переспят здесь, а утром едут.
Входит прораб
ПРОРАБ. Здравствуй, Аня. Уезжаем.
АННА ИВАНОВНА. Я так и поняла. Куда?
ПРОРАБ. В разведку. Начальником еду, Аня, хоть маленьким, а начальником.
АННА ИВАНОВНА. Очень рада.
ПРОРАБ. Правда, кино нет. Но будем ездить в кино в поселок. Вместе. Зато там ягоды – варенье будем варить. Голубица, брусника. Грибы там, говорят, с собаку ростом. Гидропонным способом бог выращивает. Ружье возьму. Там кедровок и этих…
АННА ИВАНОВНА. Бурундуков?
ПРОРАБ. Heт, не бурундуков. А что тут смешного? Еврашек, вот кого. Сусликов.
СТАРАТЕЛЬ. Кто это?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Мужик Анны Ивановны.
СТАРАТЕЛЬ. Я просто удивляюсь. На Колыме бабы на вес золота. Здесь каждая пигалица себя царицей ставит. И вдруг – такая красота. (прорабу.) За что тебе такая красота досталась? За что? За большие деньги? Не верю. Деньги тут роли не играют.
ПРОРАБ. Ты пьян, проспись.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Пойдем, Саша.
ПЕРВЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (расправляет подобранный окурок). Бывало, в райкоме этих окурков собиралось… После заседания тетя Рая, уборщица, по полведра выносила, все ругалась. А здесь и окурков-то человеческих нет. Все сосут до бумаги, до «фабрики».
ВТОРОЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. А ты кем был на воле?
ПЕРВЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. На воле-то? Кем я был на воле? А тебе не все равно?
ВТОРОЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Все равно.
Шум останавливающейся машины
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Кто бы это?
АННА ИВАНОВНА. Рейсовый из Магадана.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Нет, рейсовому рано, да и мотор не такой. Это – легковушка.
Входят трое военных Впереди шофер, одетый вроде полярного летчика, в левой руке – большой чемодан Сзади шофера – закутанный в тысячу одежек (огромная меховая якутская шапка, медвежья полость, тулуп, малахай, шинель, меховая телогрейка, военный китель с погонами, шерстяной свитер, высокие меховые унты) – маленький начальник, которого за оба локтя сзади поддерживает следователь Поддерживает не только из почтительности, не только потому, что тот одет, как в капустные листы, и неуклюж от этого Но и оттого, что маленький начальник сильно пьян. Следователь в тулупе, из-под которого видна военная шинель, он почтительно распутывает крохотного своего начальника Место у стойки само собой очищается.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК (громким голосом). По двести граммов, красавица,
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я не пью, товарищ начальник.
Маленький начальник. Не пьешь? Далеко пойдешь. Один раз двести граммов, красавица. (Пьет у стойки.)
Следователь выбирает место начальнику и себе. Лучше всего – у печки, но печка загорожена четырьмя заключенными.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Чьи это?
КОНВОИР. Это этап на Магадан, товарищ начальник.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Отвести в сторону. Выведи на оправку, пока начальник кушает.
КОНВОИР. Да ведь пятьдесят градусов, товарищ начальник.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Выполняй распоряжение.
Конвоир уводит на мороз заключенных, те – равнодушны Лишь один из них оживает, бросаясь за окурком, который бросил шофер маленького начальника.
(Придвигает стол вплотную к печке.) Вот так будет полный порядок.
Маленький начальник. Достань-ка там закусить.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Позвольте, я вам разверну. Колбаска, сало, ветчина.
Маленький начальник (пьет и закусывает). Чего смотришь? Ешь!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну, что вы.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК. Ешь, тебе говорят.
Следователь берет тоненький кружок колбасы и ест.
А чаю? Чаю не пьешь, какая сила будет? Знаешь эту поговорку? Не знаешь? Узнаешь. У тебя все впереди. Вот когда меня за пьянство снимут, а тебя на мое место назначат, ты уж в таких дырявых легковушках ездить не будешь. Тебе лимузин. Лимузин с электрической печкой. Поехали! Дорогу Фураеву!
Следователь закутывает маленького начальника в его многочисленные одежды. Все трое выходят. Следователь возвращается, заворачивает недоеденную колбасу (это большая редкость на Колыме) в газету и сует в карман. Потом уходит. Слышен шум отъезжающей машины.
АННА ИВАНОВНА. Никогда бы не подумала, никогда.
Конвоиры и четверо заключенных немедленно возвращаются. Заключенные окружают печку с тем же равнодушием.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Дай-ка я, ребята, подшурую. (Закладывает дрова в печку.)
КОНВОИР. Кто это?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Богатыри нынешние. Видишь трех богатырей? (Показывает на картину.) Раньше вот такие были, а сейчас – такие. Богатыри. Хозяева нашей жизни и смерти.
КОНВОИР. Нет, в самом деле, кто?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Райотделыцики магаданские. Маленький – это Фураев. Он давно уж здесь, на Колыме, а длинного вижу впервые.
НЕЗНАКОМЫЙ. Налей-ка, хозяйка, сто граммов, не больше. (Роется в кармане и протягивает ей деньги.)
Выдвигается оперативник, одетый точно так же, как и незнакомый человек, и стреляет в незнакомого человека в упор два раза из пистолета. Тот падает навзничь, сбивая со стойки посуду.
ОПЕРАТИВНИК. Два месяца ловил гада. Поймал все-таки.
Взволнованы все, кроме четырех заключенных
АННА ИВАНОВНА. В больницу! Доктора! Петя!
ПРОРАБ. Не суйся ты не в свое дело.
АННА ИВАНОВНА (первому шоферу). Митя, беги сейчас в больницу. Тут лагерная больница близко. Зови скорей.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР убегает.
ВТОРОЙ ШОФЕР. Что же ты, без предупреждения?
ОПЕРАТИВНИК. Он бы тебя предупредил. Приказ такой есть. (Становится на колени и распахивает полушубок раненого.)
Вываливается обрез мелкокалиберной винтовки, несколько патронов, револьвер.
Он бы тебя предупредил. У нас игра такая – или я его, или он меня.
ВТОРОЙ ШОФЕР. Гляди-ка. Оперативник. Вот тебе и гляди-ка.
Вбегает врач с чемоданом.
ВРАЧ. К печке его! Раздевайте его.
АННА ИВАНОВНА помогает раздеть раненого.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Ишь, наколки-то. «Нет в жизни счастья».
Раненого переворачивают.
А здесь: «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок».
Врач быстро и умело осматривает и ощупывает раненого.
ПРОРАБ. Есенин. Самый любимый поэт блатарей.
АННА ИВАНОВНА (мужу). Помоги же.
ВРАЧ. Мы и одни справимся. Держите руку, вот так. Два слепых огнестрельных ранения в живот. (Слушает сердце.) Жив еще. Тащите в больницу. Надежды немного, но все же.
ОПЕРАТИВНИК. Это я стрелял.
ВРАЧ. Пойдем, запишем там в историю болезни.
ОПЕРАТИВНИК. Сначала позвоню начальству, потом приду. Где телефон здесь?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. В конторе дорожной.
ПРОРАБ. Подождите. (Наклоняется к раненому.) Ты кто?
Все заинтересованно прислушиваются.
Ты кто? Я тебя спрашиваю, кто? (Врачу.) Он может слышать меня?
ВРАЧ. Может.
ПРОРАБ. Ты кто?
НЕЗНАКОМЕЦ (глухо). Су-ка!
ВСЕ. Су-у-ка!
ПРОРАБ (восхищенно). Значит, не к нам. Это сука! А в нашем районе больница только для воров в законе. Сукам там не место. Их дорежут, только и всего.
ВРАЧ. Не слушайте его, несите в больницу. Ну, буфетчица, спасибо за помощь. Молодцом работала. Мне нужна сестра операционная в больнице. Должность вольнонаемная. Не пойдете из буфета? Подумайте.
АННА ИВАНОВНА. Я пошла бы, но я завтра уезжаю. В разведку. Бросаю это «золотое дно».
ВРАЧ. Ну что ж, прошу извинить. (Уходит.)
ОПЕРАТИВНИК. Меня бы спросили. Этот человек известен нам давно. Это Санька Карзубый.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Из банды Ивана Грека?
ОПЕРАТИВНИК. Сам ты из банды Ивана Грека. Банда Ивана Грека – воры в законе. А это из сучьей банды Короля, из Королевской банды.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. А то еще какие-то «Красные Шапочки» есть, «махновцы», «беспределыцики».
ОПЕРАТИВНИК. Есть всего понемножку. Так где, ты говорил, телефон?
Картина вторая
БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА
Больничная палата. Ветхие одеяльца с вышивкой «ноги» покрывают полосатые грязные матрасы, набитые хвоей стланика. Простыней нет. На гвозде – грязный «расхожий» халат, который надевает сейчас в рукава Гриша, санитар из больных. Коек двенадцать Около крайней койки близ окна – врач. Пустой шприц, разбитые ампулы лежат прямо на одеяле той койки, перед которой стоит врач. Врач ищет пульс больного, проверяет пальцами рефлекс глаз и медленно закрывает его лицо одеялом Пустые ампулы и шприц падают у койки, их подхватывает санитар
ГРИША.
ГРИША. Экзитус?
ВРАЧ. Экзитус, Гриша, экзитус. Архив номер три. Умер. Ну что ж. Огнестрельное ранение в живот. Пушкинская рана. И умер как Пушкин, потому что не было пенициллина. Пенициллина тогда еще не было, Гриша, вот почему Пушкин умер. В наше время никакому Дантесу не удалось бы… Флеминг, Гриша, тогда еще не родился. Ты знаешь, Гриша, кто такой Флеминг?
ГРИША. Нет.
ВРАЧ. Флеминг изобрел пенициллин. Ты знаешь, Гриша, что такое пенициллин?
ГРИША. Да.
ВРАЧ. А кто такой был Пушкин?
Гриша снимает расхожий халат, моет руки в рукомойнике, опоясывается полотенцем и начинает раздавать завтрак Сначала приносит хлеб, потом на фанерном подносе – порции селедки. Всеобщее оживление.
БОЛЬНЫЕ. Сегодня хвостики, хвостики!
ВРАЧ. Да, сегодня хвостики селедочные… Завтра будут головы. Столько было скандалов, даже кровавых, если одному достался хвостик, другому – голова, что был приказ: давать или всем хвостики, или всем головы. Психология! Знатоки человеческих душ. Конечно, наша больница маленькая, но приказ есть приказ.
Гриша приносит суп в жестяных мисках, раздает Все пьют через борт.
ГРИША (второму больному). Возьми мою ложку.
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. На прииске не нужна ложка. И кашу и суп одинаково можно через борт выпить, пальцем, если нужно, подправить. А миску вылизывать каждый легко научится. Скорее, чем насыпать тачку. Лишняя обуза.
ГРИША. Вы все шутите, Сергей Григорьевич. Пушкин был писатель.
ВРАЧ. Вот-вот. Сочинитель. Сочинял стихи. Так кто же важнее для общества, для жизни – Пушкин или Флеминг?
ГРИША. Я не знаю. Сергей Григорьевич.
ВРАЧ. И я не знаю, но знаю, что, если бы был пенициллин, этот, с пушкинской раной, был бы жив. Кровь надо было еще перелить. Переливание крови спасло бы. Ну, с пушкинской раной поступили мы по правилам, по правилам столетней давности, ГРИША. Через два часа – в морг.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Сергей Григорьевич, а можно мне на эту койку перейти – у меня очень жестко, пролежни будут вот-вот. Заявочку, так сказать, делаю.
ВРАЧ. Подожди еще Вон ты, с позвоночником, ты не хочешь лечь к окну?
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Мне все равно.
ВРАЧ. Тогда пусть ложится тот, кто просит. Температурящих нет?
ГРИША. Вроде нет
ВРАЧ. Значит, термометр можно не давать Береги колымскую драгоценность. Давай завтрак, Гриша.
ГРИША. Нет, не скажи, а кому-нибудь поднести, бригадиру, десятнику.
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Десятники не обедают вместе с бригадой, а у бригадира и своя ложка есть.
ГРИША. А мертвецову пайку, Сергей Григорьевич?
ВРАЧ. Соседу отдашь, который помогал ухаживав. По закону.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Хорошо здесь умереть бы.
ВРАЧ. Почему это умереть? Лежать здесь неплохо для арестанта, но умереть – это уж чересчур.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Нет, Сергей Григорьевич, так. Я на прииске молился только об одном, чтоб умереть на чистой постели, не в бараке, пусть от голода, но на чистой постели, не в забое, не под сапогами, от побоев.
ВРАЧ. Мечта неплохая
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. А я хотел бы быть обрубком. Человеческим обрубком, понял, доктор? Чтобы мной не управляло тело, трусливые руки, трусливые ноги, которые заставляют меня кричать от отморожения. Зачем мне быть обрубком? Чтобы плюнуть им в лицо, харкнуть в самую рожу.
ВРАЧ. Успокойся. До обрубка тебе еще далеко
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Я вот раньше на другом прииске лежал – так там у нас уколы горячие делали.
ВРАЧ. Это или хлористый кальций, или «пэпэ» – противопеллагрозный витамин.
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Bor-вот, витамин. Мне целый курс был назначен, а у нас там эти уколы на хлеб продавали, и я весь курс этот променял и поправился. Посытел немного.
ВРАЧ. Кому же ты эти уколы продавал?
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Блатным, доктор.
Входит главный врач
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Сергей Григорьевич, я посылал за вами рано утром – вы не явились. Важное известие.
ВРАЧ. Возился с больным. Огнестрельное ранение живота.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Это из грассовской столовой? Пойманный беглец? Напрасно возились.
ВРАЧ. Переливание крови спасло бы. Я ведь посылал к вам вечером вчера. Есть ли доноры универсальной группы. Вы мне ответили, что доноров универсальной группы нет.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. У меня есть один донор универсальной группы. Гипертоник, так что польза была бы взаимной. И заработал бы наш донор неплохо.
ВРАЧ. Так что же вы?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Закавыка в том, что этот универсальный донор – один из уполномоченных райотдела. Как же его кровь переливать заключенному?
ВРАЧ. Разве это нельзя? Кровь разная? Я думаю, граммов пятьсот лучшей чекистской крови воскресили бы нашего больного.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Не говорите глупостей. Если бы государство смотрело на это так, как вы, то донорская кровь вольнонаемного не оценивалась бы вдесятеро дороже крови донора-заключенного. Сводить вас в бухгалтерию?
ВРАЧ. Теперь ведь все равно.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Вам не нужно было возиться, не спать. Написали бы заключение – операции не подлежит. Я подписал бы, и дело с концом. И шли бы спать. Ведь и так не оперировали, только время теряли да расходовали драгоценный кофеин, камфару, глюкозу даже, судя по ампулам, что я заметил в помойном ведре, вводили. На будущее время запрещаю вводить глюкозу таким больным. Глюкоза – для ЧП.
ВРАЧ. Да, конечно.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Ну, выбросьте из головы все это, умойтесь и принимайтесь за важное дело. Телефонограмма по линии. Большой начальник едет. Сам. Так что быстро приводите все в порядок.
ВРАЧ. Простыней-то все равно нет.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Я все обдумал. Пошлите Гришку ко мне домой, и жена даст пятнадцать – двадцать простыней на один час.
ВРАЧ. Но ведь вы потом на них спать не будете.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Продезинфицируем, и ничего. А заботу мою оценят.
ВРАЧ. Гриша!
ГРИША. Слушаю!
ВРАЧ. Ты слышал разговор? Беги сейчас же к гражданину начальнику на квартиру и тащи простыни. Ваша жена знает?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Я ее уже предупредил. Не в первый раз.
Гриша убегает
ВРАЧ. Надеюсь, носовым платком, как палубу корабля, наш адмирал пол вытирать не будет.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Не думаю. Это ведь обыкновенная приисковая больница. Истории болезни по порядку положите, обмахните пыль. Да еще санитара этого, из больных…
ВРАЧ. Гришу, что ли?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Не знаю, как его зовут. На койку, на койку. Санитаров нам по штату не положено.
ВРАЧ. Вот такого же приезда ждали и в той больнице, где я работал в прошлом году. Каждого больного внесли в список, записали диагноз.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Вот-вот.
ВРАЧ. В коридоре больной стекла вставлял, не успел уйти. Сам спрашивает: «А этот – что?» Начальник говорит: «Этот – стеклит». Так и записали в список: диагноз – «стеклит». Воспалительное окончание «ит» – аппендицит, плеврит, стеклит…
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Вечно вы с вашими неуместными шутками.
Вбегает Гриша.
ГРИША. Вот простыни…
Все, кроме двух или трех неподвижно лежащих больных и мертвеца у окна, помогают санитару, врачу и главному врачу постелить накрахмаленные, хрустящие, негнущиеся простыни, крайне нелепые в этой больничной палате. Слышен рев машины.
(Выскочив в коридор и сейчас же возвращаясь.) Начальник приехал! (Сдернув халат, ложится на свою койку.)
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Ах, боже мой, боже мой! (Убегает. Вбегает снова.) Халаты для личной охраны начальника! (Скрывается.)
ВРАЧ. Пусть стоят в коридоре или входят без халатов.
Появляются телохранители без халатов. Привычно занимают нужные позиции, услужливой незаметной рукой распахивается одностворчатая низкая дверь, и в нее с трудом пролезает облаченный в лопающийся по швам белый халат большой начальник, в начищенных сапогах и кителеобразном облачении. За ним санитарный начальник, главный врач и еще какие-то лица.
ВРАЧ (рапортует). В палате лагерной больницы находится больных зэка двенадцать человек. Дежурный врач зэка Платонов.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Не надо говорить «зэка», надо говорить по-русски, просто: заключенный. (Не подавая руки.) Здравствуйте.
Нестройное приветствие больных.
ВРАЧ. Здесь всего одна палата. Хирургических и терапевтических больных приходится держать вместе. Больница, так сказать, в миниатюре.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Колыма в миниатюре.
ВРАЧ. Совершенно верно, гражданин начальник.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Показывайте больных.
ВРАЧ. Начнем с хирургического отделения. Вот этот – травматическое повреждение позвоночника. Бытовая травма. Анамнез: стрелки избили в забое.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Лечение?
ВРАЧ. Симптоматическое. Готовим к отправке в инвалидный лагерь.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Следующий.
ВРАЧ. Это – множественные переломы ребер. Анамнез: стрелки избили в забое.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Следующий!
Следующий – Гриша-санитар.
ВРАЧ. Обширная трофическая язва правой голени, есть улучшение. Готовим к выписке.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Трофическая язва – симулянт какой-нибудь, членовредитель.
ВРАЧ. Может быть, симулянт, а может быть, и нет.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Ваша обязанность – разоблачать симулянтов.
ВРАЧ. Моя обязанность – лечить.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Вы заключенный?
ВРАЧ. Да, заключенный.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. По какой статье?
ВРАЧ. По литерной – «пэша».
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Что значит – «пэша»?
ВРАЧ. Подозрение в шпионаже.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Так и надо говорить: подозрение в шпионаже. Весь русский язык засорили этими «пэша», «зэка».
Все почтительно слушают большого начальника.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Следующий.
ВРАЧ. Здесь подряд трое больных с язвой желудка. Все они получают терапевтическое лечение.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Почему не оперируете? Не разгружаете ваш койко-день. Ваш койко-день ужасен.
ВРАЧ. Фон нехорош.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Что это значит – «фон»?
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Фон – это, товарищ начальник, общее состояние больного. Он хочет сказать, что полиавитаминоз.
ВРАЧ. Да, полиавитаминоз, дистрофия и резкое физическое истощение создают этот фон, при котором нельзя рассчитывать на успех операции. Вот мы и лечим терапевтически.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Вам нужно позаботиться о переброске этих больных туда, где их могут оперировать.
ВРАЧ. Их никто и нигде не может оперировать, гражданин начальник.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Но они загружают койко-день.
ВРАЧ. Где бы эти больные ни лежали, они везде будут загружать койко-день.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. В инвалидный городок какой-нибудь.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Инвалидные городки таких не принимают.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Следующий.
ВРАЧ. Отморожение обеих стоп. Свежий случай. Удаление стоп. Перевязка, смазывание йодом, лечение аэрацией.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Аэрацией?
ВРАЧ. Чистым воздухом, гражданин начальник.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Снимите повязки и покажите состояние раны.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Симулянт?
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Все может быть. Контроль не помешает.
Повязку снимают
(Отшатнувшись от раны, поворачивается.) Следующий.
ВРАЧ. Следующий – дизентерия, вернее – пеллагра.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Дизентерия или пеллагра?
ВРАЧ. Дизентерия на почве пеллагры.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. В общей палате?
ВРАЧ. Других помещений у нас нет.
Санитарный начальник подходит к последней койке. Отворачивает одеяло, считает пульс, слушает сердце мертвеца.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. У вас мертвец тут. Больной умер. Пока вы тут болтали.
ВРАЧ. Он умер час тому назад.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. А вы здесь его продержали до нашего прихода, нарочно? Надо было отнести немедленно в морг.
ВРАЧ. Не немедленно. По инструкции – через два часа после смерти. Да и морга у нас нет, сарай просто.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Что тут морочить голову с инструкциями Сануправления. Любую инструкцию надо толковать здраво.
ВРАЧ. Это не инструкция Сануправления, гражданин начальник. Это – медицинский учебник. Признаки смерти…
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Молчи, не морочь голову, первый раз вижу такую больницу, где мертвецы лежат рядом с живыми.
Санитарный начальник бросается к койкам, которые уже осматривал, и выдергивает из-под подушки первого больного дровяное полено.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. А это что? Это – тоже мертвец? Это тоже на два часа? Тоже по инструкции? Тоже признаки смерти?
Первый больной. Гражданин начальник, я хотел подголовник сделать, голову хотел повыше, полегче.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Я тебе покажу подголовник! Выписать немедленно.
ВРАЧ. Выписать этого больного нельзя.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Нельзя? Тогда я тебя самого выпишу, понял?
ВРАЧ. Понял.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Надо отвечать: понял, гражданин начальник. Встань как полагается.
ВРАЧ. Понял, гражданин начальник.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Я уже давно хотел написать вам рапорт о замене этого врача. Работаешь, работаешь, а тут бревно под подушкой, палки в колеса.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК (большому начальнику). Видите, какие бывают больницы? Хрустящие простыни, а копнешь поглубже – бревно под головой. Нам очень трудно работать, товарищ начальник.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Мало инспектируете. Действительно, он у вас держится слишком развязно. Отправьте его на прииск, если не хочет работать. Где главный врач?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Здесь, товарищ начальник.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. В ваши обязанности входит не только руководство, так сказать, профессиональное, но и политическое воспитание и политический контроль. При двойной, так сказать, субординации. Во-первых – это главное: он заключенный, а вы – вольнонаемный. А во-вторых: вы начальник, а он – ваш подчиненный. Надо следить, чтобы больницы не были рассадником враждебной агитации.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Слушаюсь, товарищ начальник. Все будет сделано.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. А вы лечитесь тут, поправляйтесь, возвращайтесь к трудовой жизни.
Нестройный хор прощальных приветствий. Приехавшие уходят вслед за большим начальником, и наступает тишина.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Русский язык, говорит, засорен, господа!
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Тут у вас, говорит, Колыма в натуре.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Не в натуре, а в миниатюре.
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Сам ты в миниатюре. Таких и слов по-русски нет. «В миниатюре».
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Нет, есть. Сергей Григорьевич, есть такое слово «в миниатюре»? Или нет?
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Оставь его!
Гриша, который надел халат, выдергивает и быстро складывает простыни.
ГРИША. Можно и не стирать, пожалуй. (Врачу.) Значит, и вы с нами на выписку, Сергей Григорьевич?
ВРАЧ. На выписку, ГРИША.
ГРИША. Сергей Григорьевич, поговорите с главным, он ведь человек неплохой. Хотя тут от близости начальства и осатанел.
ВРАЧ. Да. Дети, семья, сам скотина, – как в анекдоте.
ГРИША. Попросите, чтобы он с начальником прииска поговорил – вас бригадиром поставят. Все не ворочать камни, не ишачить, не пахать.
ВРАЧ. Нет, Гриша, бригадиром я быть не могу. Лучше умру. В лагере нет должности, нет работы подлее и страшнее, чем работа бригадира. Чужая воля, убивающая своих товарищей. Кровавая должность. На прииске золотой сезон начинает и кончает бригада Иванова. Через три месяца, в конце сезона, в бригаде остается только один бригадир, а остальные сменились по три, по четыре раза за эти летние месяцы. Одни ушли под сопку, в могилы, другие – в больницу, третьи стали неизлечимыми инвалидами. А бригадир жив! И не только жив, а раскормлен, получает «процент». Бригадир и есть настоящий убийца, руками которого всех убивают. Ведь это каждому ясно, кто видел забой.
ГРИША. Эх, Сергей Григорьевич, своя рубашка к телу ближе. Умри ты сегодня, а я завтра.
ВРАЧ. Нет, ГРИША. Распоряжаться чужой волей, чужой жизнью в лагерях – это кровавое преступление. Руками бригадиров – если не считать блатных – и убивают заключенных в лагерях. Бригадир – это и есть исполнитель всего того, чем нам грозили в газетах. Начальник прииска ударит тебя по морде перчаткой, Гриша, да утвердит акг, а бригадир этот самый акг составит да еще палкой тебя изобьет – за то, что ты голодный, или – как он скажет начальству – ты лодырь и отказчик. Бригадир много хуже, чем боец конвоя, чем любой надзиратель. Надзиратель по договору служит, конвоир – на военной службе, исполняет приказ, а бригадир, бригадир – твой товарищ, приехавший с тобой вместе в одном этапе, который убивает тебя, чтобы выжить самому.
ГРИША. А вы бы попроще на все это дело смотрели, Сергей Григорьевич.
ВРАЧ. Не могу попроще, ГРИША. Характер не такой. Что делать? Любую работу буду делать в лагере: тачки возить, говно чистить. Но бригадиром я не буду никогда.
ГРИША. Закон, значит, у вас такой.
ВРАЧ. Да. Закон совести.
В дверь стучат Гриша выходит и сразу же возвращается
ГРИША. Вас женщина дожидается, Сергей Григорьевич.
ВРАЧ. Женщина? Аборт какой-нибудь подпольный. Ну, веди – кто там меня?
АННА ИВАНОВНА. Это я.
ВРАЧ. А-а-а! Буфетчица из трассовской столовой.
АННА ИВАНОВНА. Совершенно верно, Анна Ивановна.
ВРАЧ. Чем могу служить, Анна Ивановна?
АННА ИВАНОВНА. Вы говорили вчера, что вам нужна сестра в больницу. То есть операционная сестра, медицинская сестра. Я пошла бы работать сестрой. Подучилась бы.
ВРАЧ. Заключенный не имеет права загадывать далее, чем на сутки, на час Судьба зэка в руках начальства. Меня сняли с работы, Анна Ивановна, пока вы принимали решение, и посылают на общие работы. И сестра мне уже не нужна.
АННА ИВАНОВНА. Ну что ж, простите, что так получилось.
ВРАЧ. Что вы, что вы! Это я должен сказать: простите, что так получилось, случилось. Жизнь – это жизнь.
