Текст книги "Умягчение злых сердец"

Автор книги: Ваоерий Повалихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

6

Владельцем телефона 7-93-63 в Коломне оказался старик в возрасте под восемьдесят. Кроме врачей, которым он сам о себе напоминал, давно все про него совершенно забыли. Аппарат с номером, отличающимся от номера пенсионера предпоследней цифрой, установлен в соседнем подъезде в квартире портнихи швейного ателье Творожниковой. Женщина одна воспитывает малолетних сына и дочку, муж на принудительном лечении от алкоголизма…

Никаких деловых отношений с этими людьми у калининского фотоиндивидуала, конечно, существовать не могло. Оперативники и не заблуждались. Кортунов, когда связывался с Коломной, первый раз поговорил очень коротко, скорее всего, просил позвать нужного ему человека.

– Соседей Творожниковой знаете? – спросил Шатохин у участкового инспектора после того, как тот закончил свой рассказ о престарелом пенсионере и портнихе.

– Всех, – уверенно ответил участковый. – Двадцать первый год на одном участке.

– Всех не нужно…

Шатохин подробно описал приметы Романа и Клима.

– Зимаев, – назвал фамилию участковый. – У него глаз косит.

– В одном подъезде с портнихой живет?

– Дверь в дверь.

– Чем занимается Зимаев?

– Гравером работает. В мастерской около площади Двух революций.

– Не видели случайно Зимаева в компании с этим парнем? – Валиулин показал снимок Игоря Кортунова.

– Нет. Не приходилось…

– Есть у нас один знаменитый Ефим, – вмешался в разговор заместитель начальника горотдела, в кабинете которого находились. – Домовладелец. Похож на второго разыскиваемого. За тридцать ему, высокий…

Увидев, что Валиулин записал в блокноте «Ефим Домовладелец», поспешил пояснить:

– Лоскутов фамилия. Ефим Леонидович Лоскутов. Домовладелец – это между собой прозвали. Дома покупал. Под Рязанью, под Липецком. Присматривал, в которых иконы. Подыщет, что требуется, обязательное условие ставит: он, дескать, человек суеверный, вывозить из избы можно что угодно, а только домовые иконы не трогать, иначе счастья в таком жилье не будет. Для вящей убедительности осенит себя крестом, так старухи к нему со всем почтением. Оставляли, естественно. А через месяц-другой Лоскутов дом продавал. Без икон, разумеется.

– Знаток?

– Да уж наверно, если статьи о древнерусской живописи печатает.

– Так даже? – Шатохин обменялся взглядом с Валиулиным.

– Не в нашей газете. В более солидных изданиях.

– И чем кончилось?

– Ничем. Как говорится, что не запрещено – разрешено. Во-вторых, на тетушек оформлял свои домовладения. Предупредили, что в случае повторения возбудим дело.

– Лоскутов в Коломне живет?

– В Голутвино. В Коломне работает. Рисование и черчение в школе преподает.

– Давно его домовладельческую деятельность прикрыли?

– В прошлом году. В октябре.

– А что с иконами?

– Продал.

– Не выясняли – кому?

– Зачем? Не все же иконы – сверхценность. Просто предупредили.

– Больше не встречались?

– Нет.

– Важно все-таки выяснить, кому Лоскутов продал иконы. Вообще, основное внимание сосредоточить на нем. Где был, с кем, какие отношения с гравером…

Шатохин хотел перечислить все, что требуется проделать, но при участковом не стал.

Легко было сказать: основное внимание сосредоточить на Лоскутове. В городе его нет. Уехал еще в начале июня, на другой день после прощального школьного звонка. Так и не появляется? Где? Ни на работе, ни с соседями планами не делился. С женой в полуразводе: несколько месяцев назад жена, забрав сына, уехала в Брянскую область к родителям. Может, и Лоскутов там сейчас, а может… Куда только не может отправиться тридцатилетний, не обремененный заботами отпускник.

Интерес к учителю рисования у Шатохина увеличился, когда полюбопытствовал, о чем конкретно пишет Лоскутов в своих статьях по искусству. Одни названия говорили за себя: «Некоторые черты стиля старообрядческих икон», «Сокровища таежных скитов». Вчитываться особенно недосуг, но и по беглому просмотру нетрудно понять: о скитах Лоскутов знает не понаслышке.

Хотелось успеть сделать как можно больше, завтра обязан возвратиться в древнюю Тверь, выезжать утром. Но в заботах день сгорал с быстротою, как тоненькая свечка на шандале.

Успели еще установить, что с гравером Лоскутов знаком (насколько близко, пока осталось под вопросом), что гравера точно не было в Коломне в дни ограбления скитов в Нетесовском районе. Накануне событий на болотах был свободен: в мастерской три человека, и, сменяя друг друга, работают в месяц по десятидневке. Сейчас Зимаев заступил на свою очередную вахту, по полсуток не выходит из мастерской.

Сходи к нему. Пусть какую-нибудь надпись черкнет на этой штуковине. Придумаешь по пути текст. – Шатохин протянул Валиулину купленный в сувенирном гостиничном киоске портсигар.

Старший лейтенант понял, что к чему. Ушел и вернулся через час.

– На добрую память Алексею Михайловичу в день рождения, – сказал, возвращая завернутый в газету портсигар.

– Спасибо, – буркнул Шатохин, – у меня в октябре этот день.

7

– С тебя причитается. Как будешь расплачиваться? – Такими словами встретил фотоиндивидуала Шатохин.

Недоуменное выражение возникло на смуглом лице Кортунова.

– Проданы твои доски. Хорошо проданы. – Шатохин сделал шаг к гостю, вложил в руку незапечатанный конверт. – Половину получил, теперь вторая половина. Доволен?

Шатохин знал, что делает. По заключению специалистов обе взятые под залог иконы принадлежат к псковской школе, написаны во второй половине восемнадцатого века. Музейная закупочная комиссия определила бы цену каждой пятьсот – семьсот рублей. А уж на черном рынке могут дать и в два, и в три, и в пять раз больше. В зависимости от того, кто и кому продает. Хочешь не хочешь, нужно со всем этим считаться. Пока у Кортунова не притупилось желание побыстрее перевести иконы в деньги.

Лишним был вопрос, доволен ли Кортунов. И без слов видно, понятно: да, и еще как.

– Так что, Игорь, шампанским угощаешь? – подсказал Шатохин, какого именно расчета ждет.

– Да, да, конечно. – Кортунов вдруг засуетился, сунул конверт в один карман, вынул, переложил в другой.

…В ресторане заняли тот самый столик, за которым четыре дня назад фотограф застал Шатохина.

Кортунов не скупился, к закускам заказал целых три бутылки. Шатохин не удерживал: пусть. Затевать деловой разговор не торопился.

– Как у тебя с фотографированием? – спросил, лишь бы не молчать, пока откупоривал бутылку и разливал по бокалам вино Кортунов.

– Нормально…

Ни в воскресенье, ни в понедельник, ни нынче, несмотря на погожие дни, Шатохин знал, в Березовой роще фотоиндивидуал не появлялся. Провел вчера полдня на фабрике, потом в обществе двух девиц был на пляже.

– Надпись на снимках – это ты удачно придумал.

– «Город Тверь»?

– Да.

– Аа-а… – Беспечно, дескать, было бы о чем говорить, отмахнулся Кортунов. Поднял свой бокал, предложил тост: – За вас.

Он был в настроении, все ему нравилось. Чем дольше сидели, тем уютнее чувствовал себя в ресторанной обстановке Кортунов. Единственное неудобство, с которым приходилось мириться, – нельзя курить.

Шатохин решил, что самое время возобновить прерванный им самим в воскресенье разговор.

– Так, Игорь, – начал он, – в прошлый раз не договорили. Не забыл, надеюсь, о чем?

– Нет, конечно, – быстро отозвался Кортунов.

– И сколько можешь предложить?

На сей раз с ответом фотоиндивидуал помедлил.

– А если я скажу: двадцать? – вопросительно посмотрел на Шатохина.

– Хм. Однако же… Откопал ты где-то золотую жилу.

Шатохин делал вид, будто для него неожиданно количество предлагаемого, хотя как раз в этом именно меньше всего было внезапного. Грабителями взято семьдесят шесть икон. У Кортунова – треть. Значит, поделили поровну? Четвертого в доле не было?

– Солидно – двадцать, – продолжал Шатохин, – хорошо бы еще не хуже прежних трех.

– За это будьте спокойны, – ответил Кортунов, – лучше есть.

– Лучше?

– Даже намного.

– Тогда, может, смотаемся, посмотрим?

– Далеко ехать.

– Такси возьмем.

– Да не в городе они.

– Хорошо. До завтра, до второй половины дня отложим.

– Не получится. Через две недели, не раньше.

– Шутишь? Мне уезжать, а ты – через две недели.

– Все равно раньше не выйдет. Сейчас даже пути туда кет.

– А через две недели дорогу достроят, – съязвил Шатохин.

– Ягода созреет. На вездеходах ездят за ней.

– Слушай, Игорь, – Шатохин подался вперед, – а может, никуда и ехать не надо? Более выгодного покупателя ищешь?

– Нет никого, и не ищу. Был один деятель да сплыл.

– Что, в ценах не сошлись?

– Теперь во всем сошлись. – Глаза Кортунова злорадно вспыхнули. – С любовницей катался под газом, «КамАЗ» его поддел так, что с моста навернулся.

Нужно было прекращать «деловую» часть. Чего доброго, выйдет перебор. Фотоиндивидуал может насторожиться.

– Немного подвел ты меня. – Шатохин отодвинулся от края стола. – Досадно, конечно.

– Как подвел? – недоуменно спросил Кортунов.

– Да ты ни при чем, – махнул рукой Шатохин. – Сам поспешил. Рассчитывал, у тебя есть запасец. Договорился уже. На завтра.

– Но можно попозднее? – Кортунов поерзал на стуле. – Сам привезу, куда скажете.

– Можно. Не переживай, – покровительственным током сказал Шатохин. – И хватит пока о делах. Давай лучше выпьем.

8

Кто тот человек, который попал в автокатастрофу, на личной, очевидно, машине столкнулся с «КамАЗом»?

В Калинине и области дорожно-транспортных происшествий, похожих на описанное Кортуновым, ни в прошлом, ни с начала нынешнего года не зарегистрировано.

Где тогда?

С первым автобусом на другой день Шатохин выехал в Москву, а через четыре часа после прибытия в столицу держал в руках нужные, кажется, сведения: 28 июля текущего года в 22 ч. 10 мин. на мосту через р. Оку при въезде в гор. Серпухов управлявший в нетрезвом состоянии автомашиной «Волгой» гр. Тандетников Виталий Васильевич, 1936 г. р., кандидат наук, старший преподаватель Московского инженерно-строительного института, совершил столкновение с грузовым автомобилем «МАЗ», следовавшим в Тулу. В результате удара «Волга», разрушив мостовое ограждение, упала в реку и затонула. Вместе с сидевшим, за рулем гражданином Тандетниковым В. В. погибла находившаяся в машине гражданка Гольцова Виктория Степановна, 1967 г. р., студентка третьего курса МИСИ…

Тандетников проживал в центре Москвы, на Кропоткинской улице. Теперь квартиру занимала лишь вдова. Был домашний телефон, и Шатохин позвонил.

– Татьяна Ильинична?

– Слушаю. – Женский голос в трубке был молодой, усталый.

– Это из милиции. Майор Шатохин. Хотел бы встретиться с вами. Речь о вашем муже.

– Разве есть еще о чем говорить? – после продолжительной паузы послышалось в ответ. По интонациям Шатохин уловил: никакого желания встречаться вдова не испытывает, поспешил продолжить:

– Есть о чем. Подъеду сейчас. Очень ненадолго.

– Хорошо, – поколебавшись, согласилась вдова и тотчас положила трубку.

Тандетникова – стройная худощавая женщина с сухими карими глазами, одетая в деловой темно-серый костюм, жестом пригласила Шатохина в гостиную, показала на кресло, сама села в другое – напротив.

Шатохин хотел начать с выражения сочувствия. Тандетникова опередила его.

– Так что вы еще собрались выяснять? – спросила она.

– Погибли два человека…

– Что ж из этого? Вы читали заключение?

– Моя обязанность еще раз проверить.

Хозяйка квартиры недоверчиво посмотрела на Шатохина.

– Неужели матушке даже в этой ситуации понадобилось выгораживать сына?

– Ошибаетесь. Никто не пытается.

– Не ошибаюсь. Дело закончено. Виновность одного Виталия Васильевича доказана безусловно, родители этой несчастной Вики смирились. И вот – вы. Словно у милиции нет других забот, как копаться в очевидном.

– Просто еще раз потребовалось перепроверить, – попытался возразить Шатохин.

– По заявлению Елены Викентьевны. – Вдова поглядела мимо Шатохина. – Неужели до нее до сих пор не дошло, что она хоть косвенно, но причастна к гибели сьша. Подготовила эту гибель.

– Как?

– Сколько Виталию Васильевичу лет было? – тоном экзаменатора спросила Тандетникова.

– За пятьдесят, – ответил Шатохин.

– А его подружке?

– Девятнадцать.

– У нас дочери двадцать семь… Кроме погибшей Вики, у Виталия Васильевича были и другие. Такие же молоденькие. При его внешности – дорогое для него удовольствие. Мотели; бордели, подарки. Получай он в десять крат больше – все бы не хватило. Матушкины щедрые дары питали «молодую» любовь.

– У него состоятельная мать?

– Наверно, если могла давать сыну. Ничего о ее доходах не знаю. С первых дней знакомства с Виталием сторонилась ее. Ни ее, ни от нее мне ничего не нужно было. Она кичилась своим происхождением.

– То есть?.

– Не из простых. Отец с размахом занимался фрахтом судов на Черном море. До революции. Потом все рухнуло. Было, может, припрятано что-то от того времени. Не интересовалась. Это их с сыном тайна.

– Дадите мне адрес Елены Викентьевны, телефон, если есть? – попросил Шатохин.

– Телефон? – раздельно, по слогам проговорила хозяйка. – Вы серьезно?

– Вполне. А что?

– У нее ни адреса, ни тем более телефона.

– Как?

– Вышла на пенсию и удалилась от мира, поселилась в немыслимой глуши. Вместо Елены Викентьевны появилась Великонида.

– Великонида? – Шатохин кашлянул в кулак, чтобы не выдать волнения.

– Да. Старуха с причудами. Все у нее не просто. Из Москвы – на самый край света, в таежный тупик…

Тандетникова о свекрови говорила едко, зло и охотно. Можно было расспрашивать еще и еще. Но довольно. Пришел получить дополнительные сведения, касающиеся автомобильной катастрофы. Шатохин перевел разговор на это.

Две новости ждали Шатохина в Твери. На лике Софии-Премудрости криминалисты обнаружили отпечатки паль» цев. Они совпадали с теми, что оставлены на пустой консервной банке и на расколотой пополам деревянной чашке. Один и тот же человек – не Игорь Кортунов, не Петр Зи~ маев – прикасался ко всем трем предметам. По-прежнему оставалось загадкой – кто? Ни в коем случае не Л оскутов. Учитель рисования с начала отпуска поселился и безвыездно по ^ей день живет в двадцати километрах от Коломны, в дачном местечке на речке Северке помогает строить дом приятелю-москвичу. Это абсолютно точно, в перепроверке не нуждается.

Еще недавно такая стройная цепочка выстраивалась! Едва ве каждое звено в ней высвечено. Фотоиндивидуал и гравер – друзья: родители Зимаева давным-давно в разводе, и он с детства попеременно жил то у матери в Коломне, то у отца в Вышнем Волочке. Зимаев в свою очередь связан с учителем рисования, а тот – судить по публикациям – тонкий знаток старообрядчества, иконописи, пути в глухие таежные скиты для него не заповедны, бывал не однажды.

Совсем недавно Шатохин был убежден, что дело подвигается к концу, остается лишь найти Лоскутова, теперь недоумевал, как ему могло прийти в голову посчитать учителя рисования главарем разбойной группы. Изобретательный мошенник – да, ни в коем случае не вооруженный налетчик.

То, что получилась ошибка, сейчас, после встречи с Тандетниковой, однако, не намного, по мнению Шатохина, усложнит дело. Безусловно, связь Кортунова с погибшим сыном Елены Викентьевны Тандетниковой – Великониды – не случайна. Но фотоиндивидуал, скорее, лично даже не был знаком с погибшим, а вот третий, Роман, чьи отпечатки так щедро представлены, – этот третий не мог не быть в кругу тех, с кем более или менее регулярно общался владелец «Волги». Роман – фигура колоритная, наверное, заметен в кругу знакомых погибшего преподавателя института.

…Полковник Пушных выслушал короткий доклад о разговоре с Тандетниковой.

Имя Великонида он услышал сегодня второй раз. Лейтенанту Хромову удал ось-таки отыскать свидетеля, который накануне ограбления скитов видел, как по охотничьей тропке, пересекающей район с востока на запад, шли четверо. Откуда и куда – неведомо. Свидетель узнал в рассветных сумерках одну лишь старицу Флору. При чем Флора? А при том, что делит кров с Великонидой. Другого пока Хромову выведать не удалось, но шатохинский рассказ о Елене Викентьевне Тандетниковой, о ее сыне, о какой-никакой, но его связи с Кортуновым, вносит существенное дополнение. Есть о чем подумать.

– Считаю, товарищ полковник, выбрались они из наших краев налегке. Основную часть добычи спрятали до лучших дней. Решили вернуться, когда многолюднее на пристанях, станциях будет. Ягодники, грибники наедут.

В подкрепление своих слов Шатохин передал разговор с фотоиндивидуалом в ресторане.

– Резонно. Что про автомат думаешь?

– Не знаю. Тоже, считаю, не рискнули брать с собой.

– Какие у тебя еще дела с Кортуновым?

– Пока все. Распрощались вчера. На восемнадцать дней. Завтра могу приступить к поискам Романа.

– Нет. Другие этим займутся. Возвращайся.

– Вас понял, – ответил Шатохин. – Выезжаю.

Часть третья

1

Поездка в Коломну, как оказалось, была хоть и необходимой, но совершенно напрасной. Вслед за Лоскутовым отпал, как участник ограбления, гравер. У Зимаева, как и у учителя рисования, твердое алиби.

А подлинные имена тех, кого во время налета на староверческие домики называли Романом и Климом, установили пока предположительно. Роман – это Игольников Ефим Александрович. Тридцать два года, архитектор Союзкурортпроекта, выпускник института, в котором работал погибший Тандетников. Мастер спорта по самбо и кандидат в мастера по легкой атлетике. Клим – двадцатипятилетний без определенного рода занятий Могнолин Сергей Юрьевич.

К снимкам Могнолина и Игольникова был приложен цветной фотобуклет под названием «Знаменитости на Ваганьковском».

– Обратите внимание на авторов, – сказал Шатохину и Хромову начальник уголовного розыска. – Похоже, и десантники за иконами – они же. В полном составе.

На обороте буклета внизу мелкими буквами было написано: «Текст и худ. оформление Е. Игольникова. Фото И. Кортунова, С. Могнолина».

– Неудачная попытка заработать, так сказать, травоядным способом, – добавил Пушных. – Могнолин продает буклеты.

– А отпечатки? На миске, банке, «Софии…»? – спросил Шатохин.

– Не кладбищенского продавца. А архитектор в недельной командировке, – ответил полковник.

Шатохин взял снимки предполагаемых налетчиков.

– С Агафьи запреты не сняты? Не согласится говорить? – спросил у Хромова.

– Бесполезно. Не подступиться к ней, – ответил лейтенант.

– Красников?

– Не помощник.

– Жаль. Может, Иона Парамонович возьмется быть посредником?

– Ну, это реальнее, – Хромов кивнул.

– Мы слетаем завтра в Уртамовку? – спросил Шатохин разрешения у полковника.

– Не возражаю, – сказал Пушных, – И не лишне побывать в обители Елены Викентьевны Тандетниковой, – Великониды.

– Повод?

– Профилактика. Предупредить: соседей ограбили, и вы начеку будьте. Культовые свои предметы не раскладывайте особенно. Снимки заберите, отдайте размножить.

Уртамовский фельдшер Корзилов помочь милиции согласился охотно; безотлагательно отправиться в скиты он, однако, не мог, его ждали больные.

Шатохин решил перед поездкой в скит Великониды и Флоры предъявить для опознания фотографии Захару Магочину, подвозившему Агафью на мотоцикле до поселка, и сотрудникам Нетесовского и Назарьевского райотделов.

Магочин не узнал никого: не до разглядывая лиц было. А вот дежуривший на причале Ореховый Мыс сержант Шкаликов уверенно выбрал из многих снимков фото архитектора:

– Он садился на «Ракету».

– Когда?

Сержант назвал дату. Если ничего не путал, Игольников уплыл на другой день после того, как прозвучали выстрелы из автомата. Появился Игольников на пристани примерно за полчаса до прибытия «Ракеты», медленно вспоминал сержант, купил билет и в ожидании сидел на берегу на бревнышке около дебаркадера. Курил, читал газету. Во что одет? Прилично, в костюм темный. Портфель кожаный был…

Пристанская кассирша тоже запомнила высокого, одетого в темно-серый костюм мужчину с портфелем.

, От одного из милиционеров, находившихся на соседней от Орехового Мыса пристани – Куролино, – услышал о парне в вельветовых джинсах и свитере. Появился он за считанные минуты до того, как пришвартоваться «Ракете». Парень тоже был с легкой поклажей, и на пристань пришел в сопровождении местного пасечника Борило. Оживленно разговаривали, и пасечник нес в сетке две банки меда, которые передал парию, когда тот уже стоял на борту «Ракеты». Подумали: родственник Борило.

Шатохин допросил пасечника. «Зашел в избу, попросил продать меду с диких неотравленных трав. Потом до пристани попросил поднести: ключицу он недавно ломал, тяжести таскать нельзя пока…»

От слов «уголовный розыск», «опознание», от предложения взглянуть на снимки пасечник робел. Ткнул пальцем в фотографию, на которой Кортунов…

Можно было пока не доискиваться, в каком месте ускользнул третий. Скорее всего, тем же способом, из Куролино или Орехового Мыса.

Невероятно! Но сам виноват. Сам отдал приказ: искать, задержать троих в брезентовых куртках, с рюкзаками. Ни на секунду тогда в голову не пришло, что могут разделиться, оставить поклажу, переодеться. И скомандовать проверять документы у всех без исключения отъезжающих молодых мужчин не додумался.