Текст книги "Умягчение злых сердец"

Автор книги: Ваоерий Повалихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

7

Василий от разговора с сотрудниками милиции не отказывался, но отвечал нехотя, односложно, глаз от пола почти не поднимал. Ему стыдно было, что его, пятидесятилетнего здоровяка, славившегося даже за пределами района богатырской силой, одолели какие-то мальчишки, причем одолели с обидной легкостью, почти мгновенно. Шатохин немного наслышан был о Василии. Еще три года назад он на славу хозяйничал в районной кузне, в свободное время иногда на потеху детям да и взрослым завязывал в узлы стальные прутья и перекусывал гвозди; вспыхнет вдруг драка где, его звали разнимать, причем значения не имело число драчунов, он и с медведем мог голыми руками схватиться. Что-то с ним внезапно стряслось, невыясненное, личное: узнал вдруг, что есть бог, а счастье ненадежно и мимолетно, стал замкнутым и в конце концов подался на жительство в тайгу. Жену с собой не звал и даже прогонял, сама со скандалом вытребовала право находиться рядом. Женщина с характером, преданная мужу до конца, не назвавшая ни блажью, ни нездоровьем его поведение – просто шагнувшая следом за ним навстречу превратностям судьбы.

Какие уж там в душе Василия произошли передвижки – неведомо, но силы физической прежней он не растерял, и в новой, отшельнической жизни, имея силу, никого, кроме бога, не боялся, силой продолжал гордиться, на нее рассчитывал, как на главный козырь. И вот налетчики продемонстрировали Василию цену этому, казалось, непобиваемому козырю.

Вопросы о том, как именно охотники за иконами одолели Василия, были особенно неприятны бывшему кузнецу. Шатохин и рад бы щадить самолюбие, однако как раз эта часть визита нежданных гостей интересовала главным образом. Ясно, что ломовой силе бывшего молотобойца противопоставили приемы какой-то борьбы, действующие безотказно. Но какие конкретно приемы? Кто участвовал в «выключении» Василия?

Из рассказа следовало, что гостей Василий встретил перед избой. Приблизились двое. Один – высокий и узкий в плечах, другой – пониже, усатый, глаз у него чуть косит (на секунду снял темные очки, и жена Василия эту ущербинку подметила). Первый протянул руку, вроде как для пожатия, со словами: «Здравствуй, хозяин». И Василий сразу осел, как мешок. С такой быстротой все случилось – ни сам Василий, ни жена не узрели замаха и удара. Одно точно: бил высокий. Усатый чуть поодаль стоял, не делал выпада вперед. Позднее, когда Василий очухался, пошевелился, усач тоже внес свою лепту: ребром ладони поддал по шее и завязал руки Василию за спиной. После повторного удара он пришел в себя лишь под самый уход налетчиков.

– От первого удара где боль чувствуется? – уточнял Шатохин.

– Тут. – Василий ткнул себе пальцем в окладистую бороду и по-детски доверчиво синими глазами недолго поглядел на Шатохина. Заметно было, Василий не понимал, для чего это нужно так дотошно выспрашивать, куда его ударили, как ударили. Кажется, и участковый не может разобраться, для чего оперативнику из края так скрупулезно, до мельчайших деталей нужна картина нападения на Василия. А существенно. Неизвестно, как другие, но старший по возрасту в преступной группе, Роман, несомненно, разбирается в живописи, возможно, даже профессионал. Плюс к этому владеет приемами какой-то – какой же? – борьбы, Свободно. Дилетант, подхвативший где-то впопыхах два-три приемчика на всякий случай, так вольготно себя чувствовать не будет перед нападением на молотобойца, одно телосложение которого уже должно внушать отношение уважительное.

– Не замечали, за несколько дней, недель ничего подозрительного? – Шатохин перешел на менее неприятные для хозяина скита вопросы.

Василий не ответил.

– У Тольки Бороносина спросите, – улучив минуту, когда участковый попросил у Василия воды напиться, полушепотом сказала жена бывшего кузнеца. – Он тут терся поблизости.

– Когда?

– Да днями. Позавчера утром видела. И раньше.

Опять вахтовик-железнодорожнкк. Опять имя его упоминается. Случайно ли?

С Василием и его женой расстались около восьми утра. А к полудню были уже в Уртамовке. Успели к пассажирскому самолету, летевшему из Западной Якутии в крайцентр с посадкой через день в Уртамовке. С милиционером-порученцем Шатохин направил в управление находки, сделанные во владениях Киприяна.

Проводив борт, Шатохин вышел на связь с начальником краевого розыска Пушных. Доложив обстановку, высказал свое мнение о засадах.

– Считаю, товарищ полковник, ошибкой продолжать группам блокировать дороги, – сказал Шатохин. – По крайней мере, гражданское население не должно в этом участвовать.

Говоря, Шатохин не мог избавиться от впечатления встречи на пути от скитов к поселку с одной из поисковых групп. Из семи человек в ней двое – совсем мальчишки, лет по шестнадцати. Как попали в группу – непонятно. Скорее, просто никто не включал, но и не возражал. Сами взяли ружья да отправились за компанию. Из любопытства, ради острых ощущений. По присутствию мальчишек, по поведению всей группы легко было заключить: о возможном внезапном столкновении с грабителями, о том, какую опасность это таит, мало кто всерьез думает. Был брошен клич, и, как сознательные граждане, таежные жители согласились участвовать в мероприятии. Ошибка Поплавского в том, что в спешке он принимал добровольцев без особого разбора.

– Медлить нельзя, товарищ полковник. Плохо может кончиться, – наседал Шатохин.

– Убрать всех гражданских? – обдумывая слова Шатохина, повторил начальник краевого розыска.

– Да.

– Это фактически свернуть поиск в тайге.

– Да. Оставить сотрудников на близлежащих пристанях, авто– и железнодорожных станциях. Разрешите?

Шатохин ожидал услышать в ответ что-нибудь вроде: «Свяжись чуть позднее», и это было бы оправданно: в управлении полковник не единовластный хозяин, над ним тоже начальство. Однако Пушных после долгой па» узы ответил:

– Действуй по своему усмотрению, Алексей Михайлович. Желаю удачи.

Связь с крайцентром закончилась. Не медля, Шатохин отдал распоряжение лейтенанту Поплавсксму и майору Коротаеву прекратить поиски. Приказывал, испытывая удовлетворение. Единственное, за что отныне тревожился, как бы столкновения с вооруженными налетчиками не произошло именно в часы эвакуации группы из дальних урманов.

8

Фельдшер Иона Парамонович Корзилов, по рассказу участкового, был коренным уртамовцем. За долгую жизнь, а теперь он пенсионер по возрасту, правда, работающий, всего лишь раз покидал родные края на пять лет, учился в Ленинграде в медицинском институте. Учился отлично, однако врачебного диплома так и не получил. Отца укусил энцефалитный клещ, парализовало, и Иона Парамонович поспешил домой. Не потому, что некому было ухаживать, в семье и братья, и сестры, – вернулся, чтобы вылечить отца. Ему твердили, что медицина бессильна, советовали бросить бесполезную затею. Он, однако, мимо ушей пропускал. Устроился фельдшером, книг медицинских перевернул горы; чтобы в курсе зарубежных новостей по специальности быть, английский не хуже родного языка выучил; ни одной травинки-корешка целебных тутошних не осталось для него неизвестных. Поставил-таки на ноги отца. Можно было возвращаться в институт, но около четырех лет минуло. Не два оставшихся семестра, а и все прежние нужно заново пройти. Уже и семьей обзавелся. Иона Парамонович подумал и, к радости односельчан, решил, что фельдшером тоже можно прожить.

Иона Парамонович в середине дня был дома. Застали его во дворе, в загончике около стайки за малопривычным для мужчины занятием: сидя на детском стульчике, он доил корову. Дневная дойка заканчивалась, подойник на две трети был полон пенистым парным молоком.

– Здравствуйте, Иона Парамонович, – сказал Красников.

Фельдшер обернулся. Толстоносый, рыжебородый, в выгоревшей кепке-шестиклинке, из-под которой выбивались длинные вьющиеся волосы, в латаном двубортном сером пиджачишке, он меньше всего походил на интеллигента, бегло объясняющегося по-английски, отменного лекаря, к которому в затруднительных случаях врачи райбольницы советовали пациенту с глазу на глаз обращаться за помощью, краеведа, знатока истории живописи вообще, и иконописи в частности. Не слышал бы ничего о нем Шатохин, одно бы и подумал: старый крестьянин-бобыль, каких тысячи. Всего-то.

– Здравствуйте, – отозвался фельдшер. Еще несколько струек брызнуло в подойник, молоко иссякло, вымя у коровы было пустым. Корзилов поднялся со стульчика.

– За помощью к вам, Иона Парамонович. – Участковый снял форменную фуражку, вытер пот.

– Что такое? – Фельдшер быстро с головы до ног окинул взглядом Шатохина.

– Нет-нет, не по врачебной части, – Шатохин улыбнулся.

– Ну пойдемте, – сказал Корзилов и провел Шатохина и Красникова на уютную летнюю веранду. Жестом пригласил их садиться на диван. – В избу не зову, Вера Григорьевна у меня расхворалась. Так за какой помощью пожаловали, Сережа? – обратился к Красникову.

– Алексей Михайлович из краевого уголовного розыска. Майор, – представил Шатохина участковый.

Корзилов наклонил голову непринужденно-почтительно. Можно было понять: так он выказывал свое отношение к сравнительно молодому возрасту и высокому званию Шатохина. Заметно было в то же время, что сообщенное Красниковым для фельфшера не новость.

– Очень приятно. Чем могу быть полезен? – Доброжелательный взгляд Ионы Парамоновича устремился на Шатохина.

– Об ограблении вам, конечно, известно?

– Безусловно. Но только о самом факте, не больше.

– Сергей говорит, вы о старообрядцах абсолютно все знаете.

– Так уж. Абсолютно все, скажу по секрету, я и о себе не знаю. – Иона Парамонович улыбнулся: достал из шкафчика полулитровые глиняные кружки, прямо из подойника налил в них молока, подал гостям. – А что конкретно вам нужно?

– В келье около озера один из налетчиков сказал старухе Агафье: «А ну, дщерь Евдокии, Феодосии…»

– То есть обратился так? – уточнил фельдшер.

– Да. Потом угрозы посыпались.

Иона Парамонович поерошил свою густую короткую бороду.

– Любопытно. Дщерь Евдокии, Феодосии… Знаете суриковскую картину «Боярыня Морозова»?

– Видел. Не раз. Репродукции, правда, – ответил Шатохин.

– Может быть, помните: по правую руку от саней идет молодая женщина в бордовой зимней одежде, светлом полушалке на плечах. Это княгиня Урусова, родная сестра Морозовой. Вы о старообрядчестве знаете?

– Так, понаслышке. Где-то, кажется, еще в петровские времена церковный раскол получился.

– Даже раньше. При отце Петра, царе Алексее Михайловиче, за год до воссоединения России с Украиной раскол возник, появилось старообрядчество. Богослужебные книги перевели с греческого при крещении языческой Руси и с тех пор переписывали одну с другой, часто всяк по-своему толкуя отдельные места. Царь вместе с патриархом Никоном решил провести церковную реформу, исправить по греческим оригиналам накопившиеся за семь веков неточности. Попутно решили изменить детали обряда: вместо земных поклонов поясные класть, «аллилуйя» петь трижды вместо двух раз, креститься щепотью, как греки. Царь, конечно, реформой прежде всего хотел накрепко подчинить себе церковь, укрепить личную власть. Вот тут-то смута и началась…

Женский голос из избы позвал Иону Парамоновича, и он, извинившись, оставил Шатохина и Красникова на веранде. Вернулся через две-три минуты.

– Да, я отклонился, – продолжал он. – О дщери Евдокии, Феодосии. Имя боярыни Морозовой – Феодосия. Феодосия Прокопьевна. Сестра ее – Евдокия. Морозова – богатейшая вдова, имела восемь тысяч душ крепостных, и дом ее был московским центром раскола. Царь долго терпел ее. Из-за дружбы Феодосии с царицей. Но в итоге сослал вместе с сестрой в городок Боровск. Там они кончили жизнь в земляной тюрьме. И прослыли старообрядческими страдалицами. Вот так…

Иона Парамонович умолк, недолго на веранде царило молчание.

– В том же скиту грабители упоминали какого-то Богатенко. Потом еще раз эта фамилия прозвучала. В избе Олимпиады. Может, это их знакомый, а может…

Шатохин собирался было подробно объяснить, при каких обстоятельствах прозвучала фамилия. Фельдшер снова потеребил бороду, с легкой улыбкой хмыкнул:

– Просвещенный народ, однако, в нашу местность наведывался. Сейчас.

Опять он скрылся в избе и возвратился с кипой тонких журналов в руках.

– Вот. Начала века старообрядческие издания. «Щит веры» и «Старая Русь». Здесь где-то, помнится. Поглядим.».

Иона Парамонович положил кипу на широкий подоконник, неторопливо брал один за другим журналы в сереньких бледных обложках, пролистывал последние страницы.

– Пейте молоко, не стесняйтесь. Сережа, наливай, – не отрываясь от своего занятия, предлагал он. – Вот! Почему-то думал в «Щите»… – Уртамовский фельдшер подал развернутый журнал Шатохину. – В правом верхнем углу взгляните. В волнистой рамочке объявление.

Шатохин взял, прочитал:

«Старообрядческая мастерская иконописи Якова Алексеевича Богатенко (Москва, Таганка, Дурной переулок, д. 20, кв. № 8).

На 1-й Всероссийской выставке икон в С.-Петербурге апреля 1904 г. удостоен большой серебряной медали.

Принимаются работы по иконам в различных стилях: Греческом, Новгородском, Московском и Строгановском с полным соблюдением духа старообрядчества.

Иконы (целыми иконостасами) находятся в гг. Казани, Варшаве, Кузнецке. Отдельные же – во всех местностях России».

Шатохин передал журнал участковому. Только что прочитанное в «Старой Руси» было неожиданным. Потерпевшие утверждали, будто в коротком споре грабителей, брать все образа подряд или на выбор, прозвучало: «Не хватало для Богатенко таскать».

Почти не было сомнений, что грабители нечаянно назвали фамилию знакомого им человека. Шатохин рассматривал фамилию как важную зацепку. Он даже нашел истолкование фразе, оброненной старшим в группе налетчиков: Роман противник того, чтобы таскать иконы, которыми интересуется Богатенко. И вот что на поверку оказывается. Спасибо фельдшеру, сразу внес ясность.

Чуть не ударились в розыск владельца мастерской, удостоенного за иконописные труды свои в самом начале века большой серебряной медали.

– Богатенковские образа не тронули? – спросил фельдшер.

– Не знаю. Не разбираюсь в них. Несколько штук осталось, – ответил Шатохин.

– А книги какие взяли?

– Ни одной. Нигде.

– Хоть вниманием удостоили книги?

– Старухи говорят: смотрели.

– Да-а, привередливый народ. В Нетесово у меня знакомый. У него несколько рукописных книг. Редчайших. От бабки наследовал. Одну из них археографы купили у него за полторы тысячи. Точь-в-точь такую, какая есть у Афанасия.

– Может, они цены не знали, – неуверенно сказал участковый, возвращая Корзилову журнал.

– Сережа, – с укоризной в голосе сказал фельдшер, – ты же участковый инспектор, староверы на твоей территории, твои подопечные. Не поленился бы хоть однажды заглянуть ко мне. Я бы рассказал тебе, что наиболее чтимые иконы в келье у Агафьи и Настасьи – Богоматерь Печерская и Богоматерь Умягчения Злых Сердец – в крупном городе среди определенной публики будут оценены в десяток моих годовых жалований. А еще для нескольких икон Богоматери различных изводов цена… – Иона Парамонович махнул рукой. – Это уже цифры, близкие к тем, которыми пользуются астрономы. Все – в одной избушке на курьих ножках.

– Самый лакомый скит? – сказал Шатохин.

– Это вы точно выразились, самый лакомый, – согласно кивнул Корзилов. – По числу и ценности древних икон разве что скит Великониды может соперничать. Но это в другой колонии староверов.

– Какое имя торжественное – Великонида, – не удержался от замечания Шатохин.

– Она ему соответствует. – Фельдшер бегло посмотрел на часы.

По краткому взгляду, по лаконичному ответу Шатохин понял: времени у собеседника больше нет, тем более на досужие отвлечения для обсуждения достоинств или недостатков звучания имен. Вопросов было несколько. Шатохин, чувствуя, что вот-вот придется расстаться, быстро сформулировал, задал важный на текущий момент:

– Лучшие иконы были, вы сказали, у Агафьи и Настасьи. А самый бедный домик в этом отношении?

– У Варвары, у Агриппины. Правда, в последний месяц их келья расцвела. За Киприяном ухаживали. Все его к ним перекочевало. Теперь опять… Жаль, если не найдете.

Иона Парамонович опять взглянул на часы.

– Вам некогда? – спросил Шатохин.

– На хутор в Марковку через полчаса ехать. У женщины там роды прошли трудно. Жене лекарство успеть приготовить нужно… Завтра приходите. В любое время. Можно хоть в пять утра. Я встаю рано.

– Спасибо, Иона Парамонович.

Шатохин скользнул взглядом по журналам на подоконнике, поднялся с дивана. Участковый – тоже.

Едва отошли от корзиловского дома, Шатохин спохватился: забыл спросить, кто участвовал в ограблении скитов в предыдущий раз, восемь лет назад. Фельдшер наверняка знает, помнит.

Шатохин приостановился, обернулся. Можно бы возвратиться. Нет, не стоит. В другой раз справится. Потом, и без помощи фельдшера легко установить, поднять дело из архива. Сейчас и так сведений предостаточно получил.

9

Со вчерашнего дня неотвязным был вопрос: почему, побывав во всех скитах, грабители обогнули один-единственный, стоящий не так уж и на отшибе от остальных? Объяснение было такое: в четырех прежде опустошенных кельях охотники за иконами взяли так много, что дополнительный груз сделал бы рюкзаки неподъемными. Не думал он до встречи с уртамовским фельдшером и о том, почему налетчики заглянули перво-наперво именно в скит около озера, не усматривал в этом какой-то скрытой закономерности. Просто посчитал, нужно же откуда-то начинать. Ошибался. Все у грабителей было предусмотрено, выверено, ни одного лишнего движения не сделали. Нет, без хорошего проводника не обойтись, чтобы вот так свободно, быстро передвигаться от острова к острову среди болот. Где же этот вахтовик-железнодорожник Бороносин, которого видели поблизости от Силантьевки и около скита экс-кузнеца Василия? Если связан Бороносин с налетчиками, меньше всего ему сейчас выгодно где-то прятаться, привлекать к себе этим внимание. И где лейтенанты Поплавский и Хромов? Три часа назад приказал им выехать в Уртамовку. Пора уж быть. Начальник Назарьевской милиции тоже должен приехать сюда. Нужно договориться о дальнейших действиях. Поиски в тайге прекращаются, но это не означает, что грабителям будет обеспечена возможность беспрепятственно уходить.

Гул тяжелых мотоциклов огласил тихую центральную улицу поселка. Это возвращались пробывшие двое суток в засадах уртамовцы. Поднимая пыль, мотоциклы промчались мимо Шатохина и Красникова. Вид у находившихся в колясках и на задних сидениях был воинственный.

На подходе к поселковому совету, где находился кабинет участкового, Шатохина с Красниковым нагнал вездеход. Пропыленные, с усталыми от бессонной ночи глазами, вылезли из кабины Поплавский и Хромов.

– Думал, из управления вам был приказ прервать поиск, – обращаясь к Шатохину, выпалил Поплавский. – А это вы, товарищ майор, настояли. Э-эх… – В голосе начальника Нетесовского ОУРа слышалось осуждение.

– Так надо. Людей беречь надо. – Понятна была горячность лейтенанта, желание отличиться.

Считая лишними дальнейшие объяснения, Шатохин направился в кабинет участкового, остальные – следом.

– Сколько от Бирюлино езды? – спросил Красникова, садясь за стол, на котором по-прежнему лежала карта района с пометками Поплавского.

– Часа четыре ехать, товарищ майор, – ответил участковый.

Раньше, чем через час, Коротаев не будет, – подумал Шатохин. Вместе с ним после встречи уедет в Назарьево. Пора, наконец, встретиться с теми, кто побывал до него в скитах, прежде его осмотрел места происшествий. Что-то там у криминалистов – районного и из крайуправления?

– По вашему мнению, лейтенант, они все еще в тайге, на территории района? – спросил Шатохин начальника ОУРа.

– Так точно. Убежден, отсиживаю гея.

– Предположим, отсиделись, пошли. Покажите, где, по-вашему, должны выбраться из тайги. Территорию, прилегающую к Назарьевскому району, в расчет не берите.

Поплавский помолчал, глядя на карту.

– На их месте постарался бы выйти к реке. По лесу. Потом обогнул бы Тасеевский луг.

– Километров семьдесят, – прикинул по карте расстояние Шатохин. – Почему к реке?

– Катера ходят, буксируют лесовозные баржи. Плотик из двух бревешек сколотить, ночью доплыть до баржи – и все, вырвались.

– Так. А участок, где могут выйти на берег?

– Вот. Примерно от сих до сих, – Поплавский указал отрезок километров в двадцать пять.

Участковый закивал, все верно, он так же думает.

– Два поселка, две пристани здесь, – сказал Шатохин.

– На «Ракету» не рискнут садиться.

– По крайней мере, ваши люди и там должны быть. И бассейн реки должен находиться под наблюдением день и ночь. Пусть сотрудники выедут, порыбачат. Общественность привлекать запрещаю. Не тот случай. Понятно?

– Так точно.

– Еще где?

– Мост железнодорожный, автовокзал, разумеется…

– Все? – спросил Шатохин. Не услышав дополнений, сказал: – Поезжайте с Хромовым в Нетесово. Надолго там не застревайте. Прошу помнить про автомат. И других предупредить.

В Назарьево на транспорте Коротаева добрались из-за поломки в пути лишь около девяти утра. Полночи лил дождь. Чиня машину, изрядно промокли.

Районный эксперт-криминалист доложил, что на двух из семи консервных банках, несмотря на то, что побывали в воде, обнаружены отпечатки пальцев. В одной банке из-под тушенки нашли крохотный газетный клочок. Разумеется, бумага раскисла, но прочитать текст на обрывке можно. Вот только название газеты и за какое она число – этого в местных условиях не определить. А тушенка изготовлена на Липецком мясо-молочном комбинате. Возможно, и газета липецкая.

– Издалека десант, – сказал майор Коротаев. Он был доволен своим подчиненным.

– Когда все это установили? – спросил Шатохия криминалиста.

– Позавчера. Через час после возвращения от староверов данные были готовы. На смятой пачке следов никаких.

– Знали свои возможности и держали у себя. Зачем? – спросил Шатохин, поморщившись. Он не разделял восторга Коротаева, считал упущение прежде всего своей недоработкой. Не предусмотрел, что вещественные доказательства могут осесть в райотделе мертвым грузом.

Самолет улетал через час с минутами. Шатохин распорядился упаковать и отправить находки в крайуправление.

Настроение поднялось, когда связался с краевым ЭКО и полковником Пушных.

Дактилоскопический анализ показал, что отпечатки на окурках и литой иконке принадлежат Бороносину Анатолию Васильевичу. Пушных уже на всякий случай позаботился, чтобы сведения о Бороносине были собраны. Ничего нового, правда, Шатохин почерпнуть из них не мог.

На расколотой пополам деревянной чашке и жердочке тоже обнаружены узоры. Но не бороносинские. Чьи – выясняется. Отпечатки все свежи, брали в руки предметы в один и тот же день, три дня назад. К сведению, следователь, эксперт-криминалист и кинолог краевого УВД только что выехали из Нетесово в Уртамовку.

Придется брать понятых и обходить снова с ними все скиты, составлять протоколы и писать под ними «От подписи отказался по религиозным мотивам», – подумал Шатохин. Дня на два еще здесь придется задержаться. Долгонько же ехали. На совещание по обмену опытом так еще простительно подъезжать. Кинологу вообще на болотах делать нечего. Теперь, после дождя, подавно.

– Товарищ полковник, лет шесть-восемь назад на скиты уже было нападение. Хорошо бы узнать, кто участвовал, – попросил на прощание Шатохин начальника розыска.

Столовая была на другой стороне улицы, наискосок от помещения райотдела. Собирались пойти позавтракать, как раздался телефонный звонок. Лейтенант Поплавский сообщал: полчаса назад в Силантьевке местными нештатными инспекторами милиции обнаружен Бороносин. Из кармана набитого травой рюкзака у него торчала свернутая карта района. Между прочим, на подробнейшей карте обозначены все до единого ограбленные скиты, проходы между ними, все возвышенности и топи. Мало того, отмечена не менее детально группа старообрядческих скитов на востоке района.

– Куда и откуда путь держал? – спросил Шатохин.

– С ними объясняться не желает. Говорит: штатных милиционеров прорва, чтоб еще с их подголосками язык мозолить.

– Собирается куда-нибудь?

– В баню.

– То есть?

– У тетки родной остановился. Баню для него топит.

– Значит, надолго расположился?

– Похоже.

– Пусть парится на здоровье. Не нужно мешать, – Потрогав свою волглую одежду, Шатохин подумал, как хорошо было бы окунуться сейчас в жар парной, и даже позавидовал Бороносину. – Я выеду в Силантьевку. Занимайтесь своим.

Бороносин» худой, лобастый распаренный после бани, сидел на крылечке избы в одних спортивных штанах и курил папиросу. Махровое розовое полотенце валялось рядом.

Первым делом вахтовик-железнодорожник потребовал объяснить, кто такой Шатохин, зачем пришел. Хотя многое и так было ясно: заляпанная грязью машина с сидящим за рулем милиционером в форме остановилась почти у самой калитки дома родственницы Бороносина. Не тратя лишних слов, Шатохин предъявил удостоверение.

– Даже майор. Такая честь, – сказал Бороносин безразличным тоном. – А дальше что?

– О происшествии слышали?

– Про доски, которые увели из скитов, что ли?

– Да.

– Говорила нынче утром Василиса.

– Только нынче. Не вчера, не позавчера?

– Не вчера, не позавчера. – Щелчком Бороносин отправил окурок с изжеванным мундштуком в наполненный дождевой водой бочонок. Мелькнула на кисти руки между большим и указательным пальцами наколка – изображение железнодорожного локомотива и под ним буквы «М.П.С.».

– Скажите, Бороносин, где вы последние дни проводили? Дом далеко, там вас не было.

– Брал обязательство быть?

– Нет.

– Тогда какой разговор?

– Семьдесят километров только от села до села пешком прошли. Пешком.

– Ух, расстояние. – Бороносин небрежно откинул к самому порогу полотенце, под которым лежала начатая пачка «Беломора» и спички. Опять закурил. – У меня условия работы какие? Месяцами живу под тук-тук-тук. Купе – как конурки, проходы в вагонах узкие, много не находишься. Так что мне эти семьдесят километров – против гиподинамии лекарство на один прием. Иногда еду, в окно гляжу, о людях, которые собак в городских квартирах держат, думаю. Сплошное варварство! Да за такое…

Поездной электрик от слова к слову говорил все охотнее, явно решил покуражиться.

– Так вы не ответили, где последние дни пропадали? – перебил Шатохин.

– Допрашиваете? – мигом переменил тон и мимику Бороносин.

– Да, это допрос.

– И в качестве кого же?

– В качестве свидетеля. В день ограбления вас видели на болотах поблизости от скитов. И вы могли кого-то заметить.

– Кто видел? – Бороносин чуть подался вперед. – Я никого…

– Видели – и все.

– Ладно, был, не отрицаю, – второй окурок полетел в бочонок с водой. – Но какой я свидетель? Никого не встречал.

– Значит так и запишем в показаниях. – Шатохин окинул взглядом железнодорожника-вахтовика. – И вместо того, чтобы разглагольствовать о собачьей гиподинамии, вы бы лучше оделись. Ради приличия.

Бороносин молча поднялся: подобрав полотенце, ушел в баньку. Вернулся в брюках и в клетчатой рубашке с широким воротом, в домашних тапочках.

– Дома есть кто-нибудь? – спросил Шатохин.

– Один. Тетка за молоком ушла. В избу пойдем.

В кухне тикали ходики, пахло медом. На столе, застланном клеенкой, был лишь цветок герани в горшке. Бороносин переставил его на подоконник, сел. Шатохин – напротив.

– Значит, в день происшествия на болотах вы были, но никого не видели и ничего не слышали? – спросил, вынимая из портфеля бумагу, ручку. – Так?

– Так.

– А в этих местах как оказались?

– Тетку проведать.

– Раз за пять лет. И то зашли не сразу, обогнули поселок стороной. На болота-то зачем подались?

– А что, нельзя? Гулял по болотам, – огрызнулся Бороносин.

– И все же, свидетель, давайте посерьезней. Вы оказались вблизи от места преступления. Чужие здесь раз в десять лет появляются.

– По личным делам был.

– Точнее?

– Белозор собирал.

– Что за белозор?

– Трава такая. Мочегонная. Или ветрогонная. Мне без надобности знать.

– Собираете, не интересуетесь что. Для чего?

– Для денег. Врач один попросил в поезде. Он народной медициной занимается. Травами лечит.

– Ближе нигде нет мочегонно-ветрогонной?

– Я не нашел.

– Врач-то заплатить обещал, адрес оставил?

– А как же. В Харькове живет. Все записано. Дома у меня.

– Хорошо. А вот это, – Шатохин наклонился к портфелю, достал и развернул рисованную от руки карту, переданную ему нештатными инспекторами, – ваша?

– Моя.

– Кто ее делал?

– Сам.

– Когда?

– Ну, – Бороносин замялся, – зимой.

– Нынешней?

– Да.

Явно не сходились концы с концами у Бороносина. Пять лет не наведывался в Силантьевку. По памяти, что ли, рисовал? Или тайно периодически бывал на болотах? Возможно. По крайней мере ходит по ним уверенно. Тогда зачем вырисовывать в подробностях болота? Нелепо. Шатохин решил пока не касаться этих несоответствий.

– Как вы объясните, что на карте отмечены все ограбленные дома староверов?

– Причем «ограбленные». Просто дома. Старые юрты есть – и они на карте. А больше и помечать нечего там.

– Хорошо. Вот еще «просто дома», – Шатохин указал ка обозначенные на карте крестиками староверческие скиты. – Это совсем в другом конце района. И около них проходы в болотах отмечены. Зачем?

Бороносин отреагировал быстро.

– А что вы одни скиты выделяете? Выгодно? Ну, есть. А Уртамовка, Царская Гать, гривы, лежневки, Силантьевка, где мы сидим, – это все тоже есть. Полрайона отмечено, а нужны скиты – за них уцепились.

Бороносин умолк, нервно, коротко побарабанил пальцами по столу, убрал со стола руки, демонстративно уставился в окно.

– Не горячитесь.

– Хэ, спокоен.

– Близко от скитов были?

– В один входил даже. К Киприяну. – Бороносин медленно отвел взгляд от окна. – Дед дуба… Умер, короле, дед.

– Не показалось, что в доме Киприяна до вас был кто-то? Следы, может…

– Да говорил же, не свидетель я.

– Что уж есть. Изложите все письменно. В какое время были на болотах, цель. О карте своей… й, если можно, давайте посмотрим, что за траву вы там насобирали.

– Пожалуйста, рюкзак в сенях валяется.

Решительно с момента приезда Шатохина в район происшествия события складывались так, что больше часу хоть в одном населенном пункте ему задерживаться не удавалось.

После допроса вахтовика-железнодорожника Бороносина он выехал в Уртамовку, куда, наконец, прибыли следователь Тиунов, эксперт-криминалист Рахманов и кинолог Казаркин со своей любимицей – трехгодовалой восточноевропейской породы овчаркой Альмой. Тиунов, Рахманов и Казаркин вылетели в Нетесовский район буквально следом за оперативниками, через полтора часа, но в аэропорту пересадки застряли почти на двое суток.

Не успел Шатохин рассказать следователю и десятой доли того, что хотел, как Хромов по рации сообщил исключительной важности новость: в 10.35 в зоне, которую его группе поручено держать под контролем, раздались выстрелы. Кинулись на звук этих выстрелов. Через полтора часа в лесу, примерно на полпути между окраиной Тасеевского луга и берегом реки, обнаружили убитого волка. Стреляли из автомата. Двумя короткими очередями. Шагах в двадцати от трупа зверя кашли в траве гильзы. Безусловно, дело рук грабителей. Сейчас они в десяти-двенадцати километрах от места, где прикончили волка. Может, даже меньше. Хромов назвал точные свои координаты. В какую сторону отправились грабители? А черт их знает, следов нет, не видно. Был бы пес. Позарез нужна розыскная собака. По крайней мере он, Хромов, считает: налетчики вышли на берег реки. Туда и направляет всех сотрудников милиции. Сам тоже…