Текст книги "Господа, это я!"

Автор книги: Ваник Сантрян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Якову Житомирскому было поручено обеспечить нелегальную деятельность в Берлине страхового агента, австрийского подданного Дмитрия Мирского (он же – Симен Аршакович Тер-Петросян, Камо), прибывшего сюда после знаменитой экспроприации на Эриванской площади в Тифлисе с тем, чтобы на похищенные деньги, вступившие уже в обращение, организовать скупку и перевозку оружия в Россию.

Центральный Комитет большевиков назначил ему помощником Якова Житомирского, пользующегося у них доверием. За пять лет до приезда Камо тот же Житомирский записался в царскую охранку, где его знали как Андре Дандена, и получал ежемесячное жалование в 250 марок.

Никакие ухищрения, даже изобретательность Камо, не спасли большевиков от провала – ареста Камо. К Гартингу с докладом шел Андре Данден, шел настороженный, озираясь по сторонам: он уже сделал свое черное дело.

Гладкий черный костюм и светло-пепельную сорочку начальника заграничной агентуры украшал алый галстук. Гартинг сел за стол перед раскрытой папкой, рядом была сложенная из бумаги пепельница. Этого высокого худощавого мужчину со сквозившим из-под очков злорадством, видимо, ничего, кроме доносов, не прельщало. Он волновался, то и дело выглядывал в окно. Набросает несколько строк и снова подходит к окну. «Куда он делся?»

Сегодня, 10 ноября 1907 года, здесь должна была состояться вторая встреча Гартинга с Андре. В первый раз, 25 октября, после полученных от Андре сведений, он представил докладную директору департамента полиции Максимилиану Трусевичу: «В данное время Камо с помощью Меера Валлаха и проживающего в Льеже социал-демократа, студента Турпаева… купил на 4 тысячи марок 50 револьверов „Маузер“ и „Манлихер“ и по 150 патронов к каждому, и транспорт этого оружия недели через две будет переправлен через границу».

Шпионская машина действовала безукоризненно. Браво, Андре! Ты достоин всяческих похвал и наград. Молодчина! Одного только Гартинг не мог понять: почему Петербург не обращается к немецкой полиции? Камо преспокойно можно арестовать как анархиста и выдать российским властям. В письме к Трусевичу Гартинг разъяснял, убеждал, мысленно ругая его: «У этого сони не мудрено улизнуть из-под самого носа». Три дня назад Андре телеграфировал из Парижа: «На своей берлинской квартире он хранит в чемодане большое количество капсюлей».

Молодчина, Андре!

На сей раз Трусевич ответил незамедлительно: «Поезжайте в Берлин, договоритесь с полицай-президентом».

…1907 год. 10 ноября. Гартинг ждал стука в дверь, пять раз кряду и после паузы еще пять раз… Полицай-президент Берлина фон Ягов принял Гартинга весьма любезно. «Если ваши сведения подтвердятся и у нега в чемодане будут обнаружены взрывчатые вещества и капсюли, мы его арестуем, – сказал он. – Мы арестуем его как анархиста и после пяти лет тюремного заключения передадим России». Для Гартинга эти слова фон Ягова были словно бальзам. «Дайте адрес». – «Эльзассерштрассе, 44, агент страхового общества Дмитрий Мирский. Но не надо пять лет держать его за решеткой, мы хотим заполучить его сейчас», – настаивал Гартинг. «Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Если удастся доказать, что он анархист, а не политический заключенный, ваше желание будет исполнено».

Камо еще с подножки вагона заметил в толпе приближающиеся к нему в золотой оправе очки, чисто выбритые щеки и тщательно причесанные волосы. «Этот Отцов сама благовоспитанность, напускное у него, что ли, не пойму. Чересчур интеллигентен. Допустим, профессия врача накладывает свой отпечаток, но нам не нужны изнеженные голубки и восковые революционеры».

– Здравствуй, Семен.

– Здравствуй, Яков. Второй раз предупреждаю, не окликай меня так громко. Забыл, кто я? – Камо метнул на Житомирского сердитый взгляд, и тот невольно перешел на «вы».

– Простите.

– Говоришь глупости и еще извиняешься. Как будто не знаешь, что я Дмитрий Мирский. Лучше скажи, нашел мне комнату?

– Да, конечно. А с оружием порядок?

– Все в ажуре. Я добыл пистолеты в Париже, а в Льеже – «адскую машину». Я нанял извозчика.

Эльзассерштрассе, 44.

– Здесь ты будешь в полнейшей безопасности, и, как условились с центром, я возьмусь за лечение твоего глаза, – говорил Житомирский спустя два дня после переезда сюда Камо из пансионата по Альбрехтштрассе, 6. – Избегай случайных знакомств. Без меня – ни шагу. Не забывай, что здесь тебе не родной Кавказ, а Берлин, столица Германии.

– Слушай, Яков, ты мне партийный товарищ или надзиратель?

– Не сердись. Нужна конспирация, и можешь не сомневаться, что я твой партийный товарищ. Я уже поговорил с врачами. Будем искать оружие и одновременно лечить глаз. Кстати, может, оставишь свой чемодан у меня?

– Сам же говоришь, здесь безопаснее, – Камо испытующе посмотрел на Житомирского.

– Да, конечно, не стоит сомневаться, – быстро и весело заговорил Житомирский, поправляя перед зеркалом галстук. – Несколько пятисотенных я уже разменял и сдал в центр.

– Вот это хорошо, – обрадовался Камо. – А что с остальными купюрами?

– Пока никаких известий. Не беспокойся, все будет в порядке. Ну, я пошел.

– Постой. Почему я не должен знать, где ты живешь?

– Узнаешь, всему свое время. Поспешишь, как говорится, людей насмешишь.

– Нет, ты давай не корми меня загадками. Что мне делать завтра?

– Позавтракать, затем – визит к окулисту. Это обязательно: травма глаза может оказаться опасной для жизни, не говорю уже о слепоте, – припугнул Житомирский. – Поверь мне как врачу.

– Ладно, слушаюсь и повинуюсь.

– К врачу надо успеть до обеда. А потом придумаем, чем заняться.

…Окулист заполнил анкету с помощью «переводчика» Житомирского и через него же дал понять, что положение не из завидных.

– Руку еще можно оперировать, – он вопросительно посмотрел на опекуна больного, – но с глазом гораздо сложнее, трудно поручиться, что он не ослепнет.

– Я тоже думаю, что руку можно оперировать, – попытался убедить Камо Житомирский, видимо, тем самым желая подготовить почву для его быстрого ареста.

– Нет, Яков. Лучше обойтись успокаивающими средствами или чем-нибудь в этом роде. Я же приехал в Берлин не оперироваться. Я теряю драгоценное время, а ты – операция. И не уговаривай. Ничего не получится.

Прошло несколько дней, тоскливых, монотонных. В одном из знаменитых берлинских ресторанов обедали трое: Камо, Житомирский и их знакомый, бакинец, большевик Гавриил Сегаль.

…«Эльзассерштрассе, 44. Австрийский подданный» агент страхового общества Дмитрий Мирский.

Шеф берлинской полиции фон Ягов жестом попросил задержаться секретаршу, вошедшую к нему с машинописными экземплярами инструкций.

– Слушаю вас.

– Я очень занят, принимать сегодня не буду. Впустите только комиссара по уголовным делам фон Арнима.

«Почему русские заинтересованы в его скорейшем аресте? Почему так всполошились? Любопытно. Кто бы он ни был, все равно нежелательный элемент. Русский террорист в Берлине. Не хватит нам социал-демократов, а тут еще – террористы и анархисты. Надо его немедленно арестовать».

Фон Ягов пробежал написанный Гартингом адрес. «Выпишу Арниму ордер на арест. К черту, раз анархист, передадим России и благодарность получим. Но, может, все же согласовать с министром внутренних дел? В случае скандала пусть и он расхлебывает».

Фон Ягов набрал номер телефона.

– Господин министр, честь имею доложить о весьма важном, я бы сказал, государственном деле. Нет, нет, по телефону не могу. Сию минуту примчусь к вам.

В приемной, на ходу накинув кожаную куртку, он вопросительно посмотрел на секретаршу.

– Меня не спрашивали?

– Звонил господин фон Арним. Я сказала, что вы хотите его повидать.

– Если появится, пусть подождет, я скоро буду.

…Министр внутренних дел прусского государства Фридрих фон Мольтке встретил ввалившегося к нему полицай-президента без особого восторга.

– Дело это с душком, – сказал он и зашагал по кабинету.

Сидевший в кресле фон Ягов не сводил с него глаз. «Взвешивает в уме, негодяй, – думал шеф полиции, – выгодно ли ему, повредит ли его авторитету?»

– Ваши сведения достоверны?

– Русские работают безукоризненно. Учтите, что письмо я получил от самого Гартинга. Он не доверяет нашей почтовой службе.

– Но насколько это приемлемо, не знаю. Кроме того, чтобы исполнить просьбу русских, надо будет доказать, что этот человек уголовник.

– Анархисты у нас под носом, а о них нам сообщают русские, – вставил шеф полиции.

– Может, вы ставите это мне в вину? – сухо спросил министр.

– Нет, я обвиняю самого себя.

– Вот сами и разбирайтесь, – закончил разговор министр. – Разрешаю, действуйте.

– Благодарю.

Возвращаясь из министерства, полицай-президент фон Ягов ничего вокруг не замечал. Лишь в приемной его кабинета ему сразу бросились в глаза неприятные морщины на широком лбу фон Арнима. «Хитроумный лоб», – подумал он, крепко пожимая протянутую ему руку.

– Входите.

– Здравствуйте.

– Давно пришли? – фон Ягов торопливо, не оборачиваясь, направился к письменному столу.

– Нет, только что, – следуя за ним, ответил комиссар по уголовным делам.

– Я был у министра по этому вот вопросу. Он разрешил. – И протянул фон Арниму адрес.

Комиссар прочитал и вопросительно посмотрел на фон Ягова.

– Что-нибудь неясно?

– Нет. Но кто он? – И комиссар потер щеку, что означало: а какое, собственно, будет задание?

– Арестовать! И никаких церемоний. Сразу же обыскать. Как положено. По всем правилам.

– Есть арестовать!

– Будьте осторожны, он, возможно, вооружен и окажет сопротивление.

– Агент страхового общества Дмитрий Мирский?

– Да, – отворив дверь, Камо от неожиданности не знал что и делать.

Полицейские ворвались, словно разбухший после дождя речной поток.

– Что такое? По какому праву? Я австрийский подданный, никакого отношения к немецкой полиции не имею и не хочу иметь.

Сопровождавший двух полицейских высокий худощавый мужчина в штатском обернулся к одному из них:

– Хаберман, скажи ему, что у нас ордер на арест: – И показал бумагу.

Полицейский Хаберман перевел и добавил:

– Господин Мирский, предъявите ваш паспорт.

«Как выпутаться из ловушки?»– шаря в карманах, думал Камо и ничего не мог придумать.

– Прошу. Но прежде чем приступить к обыску, вы должны поставить в известность наше посольство.

Хаберман перевел человеку в штатском, и тот ответил:

– Если у вас все окажется в порядке, мы извинимся и сообщим австро-венгерскому посольству. Мы действуем согласно закону.

– Это ваше дело, – небрежно бросил Камо.

Предъявив паспорт, он расположился на кровати и принялся просматривать журнал.

– Приступайте.

Ни в платяном шкафу, ни под умывальником они ничего не обнаружили.

– Разрешите.

Полицейским нужно было порыться в постели. Камо встал с кровати:

– Пожалуйста.

– Проверьте еще чемодан, и уйдем. – Они были недовольны, что уходят с пустыми руками. – Откройте чемодан. Господин Мирский, что там есть?

Камо не ответил. Не торопясь, он достал из кармана ключ и подошел к стоявшему у шкафа чемодану.

– Здесь белье и сигареты.

Полицейский в штатском так и ушел бы несолоно хлебавши, если б пачки с сигаретами не показались ему подозрительными. Он взял одну из них и увидел дно чемодана, хотя снаружи он казался намного глубже.

– Разобрать чемодан, живо!

Камо попытался возразить, но было поздно, его оттолкнули и, пригрозив оружием, приказали не двигаться с места.

Все, конец – секрет чемодана с двойным дном был налицо. Привезенное из Бельгии и Франции оружие для перевозки в Россию в руках прусской полиции.

В чемодане было 8 коробок с двумястами электрическими запалами, одиннадцать ртутных запалов, коробка с черным прессованным и листовым порохом и большое количество приспособлений для закладки взрывчатых веществ в здания и под железнодорожное полотно.

– Господин Мирский, вот и ордер на ваш арест за подписью комиссара берлинской криминальной полиции фон Арнима. Вы арестованы. Следуйте за нами.

Камо прекрасно понимал: это конец. Но утопающий хватается и за соломинку.

– Чемодан не мой. Вы не имеете права, он не мой.

Полицейские остановились.

– А чей? – спросил мужчина в штатском.

– Это чемодан Василия Петрова. Он сейчас в Женеве, а чемодан передал мне в Вене, куда я поехал лечить свой глаз. Чтобы вернуться в Россию, мне нужен был пустой чемодан, уложить вещи. Он и дал мне свой, даже заплатил, хотя мы только познакомились.

– Что заплатил? Зачем?

– Заплатил деньги, чтобы в России я передал чемодан начальнику станции Козловская.

– Зачем?

– Об этом надо будет поинтересоваться у начальника станции Козловская или у Василия Петрова в Женеве.

– Это мы еще успеем, – сказал мужчина в штатском. – Сейчас мы отправимся в полицию и все выясним.

Берлинские разносчики газет кричали во всю глотку::

– Арестован уголовный преступник!

– Арестован Дмитрий Мирский!

– Русский террорист в Берлине!

– Бомба под носом у полиции!

На одной из немноголюдных улиц Берлина, в двухэтажном ничем не примечательном домике, должны были встретиться двое – шеф и его подчиненный.

Настенные часы пробили десять утра, в дверь пять раз постучались, после паузы стук повторился еще пять раз.

Гартинг сразу же отпер дверь.

– Здравствуй, Андре. Ты, наверное, удивлен нашему свиданию.

– Да, патрон. Я принес газеты. Стоило ли поднимать такую шумиху? Не знаю, но город словно взорвали динамитом.

– Из всего, что ты до сих пор сделал, Андре, эта самое большое дело, – сказал Гартинг. – Я решил лично с тобой встретиться и поблагодарить тебя. Просмотри эту телеграмму, можешь отправить ее в Петербург, когда захочешь.

Андре прочел телеграмму. Он был на седьмом небе от радости: Гартинг просил департамент полиции, ввиду блестяще выполненного особого задания, выдать тайному агенту заграничной службы Андре Дандену денежное вознаграждение в размере двух тысяч марок.

Андре с признательностью смотрел на патрона, который, казалось, на мгновенье отвлекся от действительности, дабы позволить своему подчиненному беспрепятственно насладиться минутами радости. Он молча просматривал принесенные Андре газеты.

– Без шумихи невозможно было обойтись. Но что сейчас скажут большевики? Не вызовет ли у них подозрения какой-либо твой шаг?

– Нисколько. Биография у меня безупречна. Напротив, центр уверен, что Дмитрий Мирский в очень надежных руках, и я единственный его помощник.

– А не заподозрит ли сам Мирский? Ты же знаешь, что он за фрукт.

– Конечно, нет. Он называл меня добрым ангелом, «божьим посланником». Иногда только жаловался, что я чересчур пекусь о нем. У него поврежден глаз от взрыва бомбы, я водил его к известным специалистам. Предупреждал не держать у себя взрывчатых веществ, предлагал перенести ко мне на квартиру, дескать, у меня надежнее, зная, что он все равно не согласится.

– Ты подготовил какую-нибудь версию о его аресте?

– Да. Один из его друзей социал-демократов потерял его адрес во время собрания. Полиция разузнала о доме, где они собирались, нагрянула туда, но с опозданием, и нашла записку с адресом. Версия наиболее приемлемая, кое-кому из партийных товарищей я сообщил об этом, но, конечно, как свою догадку. Я уведомил их о крайней неосмотрительности Камо. Они поверили в мою искреннюю заботу и внимание.

– Браво, Андре! Самое главное сделано. Теперь нам следует осторожненько выбраться из этой истории и уступить место судебно-следственным органам. Однако наша миссия еще не окончена. – И Гартинг стал расхаживать по комнате.

– Говорите, патрон.

– Мы должны дать понято полиции, что Мирский не политический преступник, а уголовник, анархист. Иначе немцы не выдадут его России. Это не менее важно, чем арест Мирского. Немцы могут освободить его, то есть выслать за пределы своей страны, и наши труды пойдут насмарку. Мы должны сделать так, чтобы его в, кандалах прямо на границе немецкая полиция передала в руки нашей полиции. В этом вся суть. Я еду в Париж: дневным поездом. Жди моих распоряжений. Отныне без меня никаких самостоятельных действий.

– Слушаюсь, патрон.

– Теперь можешь идти.

– До свидания, патрон.

Полицай-президент Берлина поспешил уведомить департамент петербургской полиции: «9 ноября здесь арестован выдававший себя за страхового агента Дмитрий Мирский, родившийся в Баку в 1886 г., при нем паспорт № 193 Р. Р. 1302, выданный австро-венгерским консульством в Тифлисе 20 августа 1907 г. на имя Дмитрия Мирского, страхового агента, едущего в округ Рохатин, в Галиции. У Мирского нашли электрические запалы с зарядом взрывчатых веществ, спрятанные в чемодане с двойным дном. Прилагаю фотографическую и антропометрическую карточки. Мирский утверждал, что чемодан он получил в Вене от некоего Василия Петрова для передачи начальнику станции Козловская.

Петров, вероятно, живет в Женеве. Как кажется, выдающий себя за Мирского не тождествен с Мирским, означенным в паспорте. Убедительно прошу в возможно скором времени дать подробные сведения обо всем, что известно об этой, кажется, крайне опасной личности, а также о так называемом Петрове».

Вслед за письмом в Петербург для экспертизы были отправлены и конфискованные у Дмитрия Мирского вещи.

В Петербурге особенно оживился директор департамента полиции Трусевич. 15 ноября он писал берлинскому коллеге: «В ответ на письмо от 9-го ноября за № А. А. П. 1376 07 довожу до вашего сведения, что личность заключенного известна русским властям. Его фотография отправлена на Кавказ для уточнения подлинного имени. Подробности сообщим дополнительно».

В полицейском участке он держался очень спокойно.

Прошел уже один день, наступило 10 ноября 1907 года. Он не знал, что где-то рядом делились друг с другом радостью доносчик и его патрон.

Камо сидел перед комиссаром по уголовным делам Хютцлитцем и, видимо, готовился отвечать на вопросы. Хютцлитц знал преступный мир как свои пять пальцев. Но, видимо, впервые сталкивался с таким человеком, как Мирский. Камо был хладнокровен и безразличен. Казалось, его не арестовали, а пригласили в качестве свидетеля на допрос преступника, который волновал его столько же, сколько здоровье русского царя волнует берлинского сторожа.

– Господин Дмитрий Мирский, могли бы вы ответить на несколько вопросов? – Комиссар прервал чтение.

– Это так необходимо? – спросил через переводчика Камо.

– Да, – сказал переводчик, служащий криминальной полиции Хаберман.

– Тогда пожалуйста. Но что вас интересует? Вы же просмотрели мои вещи, документы.

– Нам мало что известно. Вы должны сказать, каким образом оказались в Берлине и зачем? Нам надо знать, откуда, зачем и как вы прибыли в Берлин?

– Скажу, если это доставит вам удовольствие.

– О, да! Слушаю вас.

– Значит, так. 25 августа сего года я выехал из Тифлиса, где, получив свой паспорт, отправился в Баку, – Там я пробыл несколько дней и затем направился в Петербург. В Петербурге я две-три недели жил на квартире по Невскому проспекту.

– Где именно, по какому адресу?

– Не помню, где и у кого. Затем выехал в Финляндию полюбоваться водопадом Иматра, под Выборгом. Прекрасный водопад, советую при удобном случае непременно побывать там. Успокаивает нервы.

– Спасибо за совет. А теперь расскажите, как вы добрались до Берлина. Видите, вопросы у меня простые и ясные.

– Вижу, – Камо попытался улыбнуться. – Через Вирбулен и Эйдткунен. Здесь я поселился в пансионате Хейнике по Альбрехтштрассе, всего на шесть дней. Затем отправился в Дрезден, оттуда в Вену, где устроился на неделю в гостинице «Националь».

– А зачем вы поехали в Вену?

– Местные окулисты рекомендовали.

– Вы настаиваете, что приехали в Берлин лечиться?

– Да, иначе зачем же мне было приезжать?

– Этого мы пока не выяснили. В каких городах вы были?

«Вон куда ты метишь. Уж больно интересует тебя мой маршрут. Думаешь, я такой профан, чтоб назвать тебе Женеву, Париж, а может, Льеж, Софию, Цюрих? Нет, об этом ты не узнаешь. А может, ты еще спросишь, не встречался ли я в Женеве с лидером русских эсдеков Лениным или откуда в моем чемодане оружие? Может, достал в Льеже или Париже?»

– Я уже сказал, где я был.

– В других городах не были?

– Не помял.

– Я спрашиваю: не были ли вы в Женеве, Лондоне и Париже?

– Нет.

– Продолжайте.

– Из Вены я выехал в Белград на три дня, затем через Будапешт вернулся в Вену и, пробыв там три дня, вернулся в Берлин, приблизительно три недели назад.

– Где вы остановились?

– Я уже сказал, в пансионате по Альбрехтштрассе. Затем по совету доктора Якова Житомирского снимал квартиру по Эльзассерштрассе. В России меня послали к нему.

– К кому?

– Ну вы же знаете. Зачем принимать меня за дурака? Я же сказал, к берлинскому врачу Якову Житомирскому. Он повел меня к профессору Хиршфильду, его адрес Карлштрассе, четыре. Мне его рекомендовал Житомирский; профессор – знакомый Житомирского, – делая упор на имя Житомирского, добавил Камо.

Он неспроста хотел привлечь внимание комиссара к этой фамилии. Недобрые подозрения не давали покоя, не покидала мысль, что его предал Житомирский. В подследственной тюрьме он не переставая думал, почему его так быстро и неожиданно арестовали, но не мог докопаться до истины. Клубок сомнений вел к Житомирскому.

Память подсказывала отдельные убедительные факты. Не успели они еще поздороваться, разговориться, а Житомирский уже спрашивал: «Где бы ты хотел поселиться?» «Тебе-то что? – мелькнуло тогда в уме Камо, – мы будем встречаться на улице, а не у меня на квартире». «Неподходящее ты выбрал место, – по другому поводу заявил Житомирский, – я подыщу тебе более надежную квартиру». И нашел ту, где его и арестовали. Новый его адрес почти никто не знал и, чтобы разыскать его, должны были обратиться к Житомирскому. Далее. В день, когда он вернулся из Льежа и Парижа, Житомирский был чересчур любопытен: «Где ты достал оружие, за какую цену, сколько?» Нет, Камо тогда не понравились его расспросы. А притворства и наигранности в его чрезмерной заботливости было хоть отбавляй. «Попадись он только мне в руки, пусть даже в тюрьме, я его заставлю выложить правду». Но Житомирский в тюрьме, конечно, не появлялся. Он получил свои две тысячи марок и занялся новыми ловушками для друзей Камо. Лицом к лицу с Камо сидел не Житомирский, а Хютцлитц и задавал вопросы.

– Так к кому же?

– Я ни с кем больше не общался, – спокойно ответил Камо, – кроме упомянутого мной Житомирского. Однажды я посетил читальню на Артиллериерштрассе, адрес которой мне также дали в России.

– Вы настаиваете, что являетесь Дмитрием Мирским и владельцем этого паспорта?

– Да.

– В таком случае скажите, пожалуйста, отчего вы совсем другой на фотографии?

– Эту несхожесть следует объяснить моим кавказским происхождением, видимо, я рано состарился, – отшутился Камо.

– Известно ли вам, что вы обвиняетесь в нарушении законов германской империи?

– Я категорически протестую против подобного рода обвинений.

– А как же чемодан?

– Я уже заявил, что он не мой. Я получил его от Василия Петрова, который остановился в Вене, где мы с ним впервые познакомились. Он заметил, что я еду без чемодана, предложил мне свой и сказал, чтобы я передал его начальнику станции Козловская. Я упаковал свои вещи, не обратив внимания на содержимое чемодана.

– А где этот Петров?

– Откуда я знаю? Он приехал из Женевы. Видимо, снова вернулся туда.

– Вы должны заверить подписью свои показания.

– Пожалуйста.

Камо придвинул к себе протокол, составленный Хаберманом, и подписался: «Я говорил только правду, в чем и подписываюсь. Дмитрий Мирский». После подписи «Дмитрий Мирский» было добавлено: «Сей допрос перевел и зачитал Мирскому служащий криминальной полиции Хаберман. Подпись: Хаберман, переводчик. Допрос завершил. Подпись: Хютцлитц, комиссар по уголовным делам».

– На сегодня хватит. – Комиссар позвонил в колокольчик.

Вошли полицейские, вид у них – будто позируют фотографу.

…11 ноября полицай-президент срочно издал приказ: «Предварительное заключение так называемого Дмитрия Мирского оправдано, поскольку совершено преступление и промедление чревато опасностью. Есть веские доводы и подозрения, что он намеревается бежать. Вышеназванное лицо, согласно статьям № 1 из № 7 от 9. 06. 1884 года уголовного уложения, передается в Берлинский окружной суд при Королевской прокуратуре».

Обвинение на сей раз предъявлено серьезное.

Хоть бы в Женеве не знали об аресте.

И тем не менее хорошо, что там узнали об этом вовремя.

– Нет, не верю. Тут не может быть случайного ареста. Это, безусловно, донос. Провокация. Случайный арест исключается. Необходимо мобилизовать товарищей. Никитича [7]7
  Леонид Борисович Красин(1870–1926) – советский государственный и партийный деятель.


[Закрыть]в первую очередь и Лядова. Нужно немедленно оставить все неотложные дела: выехать в Берлин и вызволить Камо из когтей немецкой полиции. Любое промедление будет смерти подобно. Может, еще и Ладыжникова вызвать?

Ленин быстро расхаживал по комнате и говорил, то облокачиваясь локтем о спинку железной кровати, то переставляя стулья, то перебирая бумаги на столе.

– Нет, это предательство. Как ты думаешь?

Крупская молчала.

– Да, нужно вызвать из России Никитича и Лядова, может, и Ладыжникова. Они очень пригодятся, они смогут найти пути освобождения Камо.

– Что конкретно можно сделать? – заговорила Крупская.

– Прежде всего нужно подыскать стойкого и надежного человека и определить его защитником Камо. Разумеется, он должен быть немцем, но своим человеком. Это очень важно. Нужно, чтобы Камо ему поверил.

…Никитич не заставил себя долго ждать: Камо арестован, Ленин нуждается в его помощи. Он немедля выехал в Женеву.

– При создавшемся положении нам едва ли приходится надеяться, что Камо выкрутится благодаря своей находчивости, – Ленин сразу же заговорил о деле. – Леонид Борисович, по дошедшим до меня сведениям, Камо находится в подследственной тюрьме Берлина. Это не царская тюрьма, откуда он сможет бежать.

– Я всю дорогу думал, – сказал Красин. – Единственное спасение – его сила воли.

– Говори яснее, – не понял Ленин. – Неужели он болен? Ты, пожалуй, знаешь его лучше всех нас. И вдруг какие-то сомнения. О какой силе воли речь?

– Да, Владимир Ильич. Царская и немецкая полиции попытаются доказать, что Камо террорист-анархист, то есть ему уготована виселица. Это значит, что его в кандалах выдадут России.

– Выходит, нам нужно приложить все усилия, чтобы его судили как политического заключенного.

– Если у нас нет другого выхода, то это наименьшее из зол. Но в таком случае в чемодане у него должны были найти только листовки.

– Да. Ну, а что подсказывает твоя интуиция?

– Симуляция. Нужно притвориться душевнобольным. Мое предложение чудовищно, но это единственное спасение. И прежде всего надо узнать: выдержит ли Камо?

– Я готов был услышать о нападении на тюрьму целой армии, но только не об этом, – прервал его Ленин.

– Я верю в Камо, – с трудом произнес Красин, – Пытка будет страшная, но я верю.

– Немыслимо.

– Знаю. Надо попытаться, – продолжал Красин. – У Камо великолепное, завидное здоровье и большой запас физической силы. Ведь он ни разу в жизни не курил и не злоупотреблял спиртным. Во время наших встреч он обычно произносил тост со стаканом молока.

– Как вы смотрите на кандидатуру Оскара Кона в качестве адвоката Камо?

– Вполне одобряю. Вряд ли можно подыскать более подходящую кандидатуру.

– Этим вопросом занимается Мартын Николаевич [8]8
  Мартын Николаевич Лядов(1872–1947) – деятель российского революционного движения.


[Закрыть]. Он выехал в Берлин и наверняка встретился и передал мои приветы Карлу Либкнехту. Ты тоже должен поехать в Берлин и во что бы то ни стало повидать Камо.

– Постараюсь.

В Берлине при содействии Мартына Лядова и по поручению и просьбе лидера немецких коммунистов Карла Либкнехта Оскар Кон согласился взять на себя защиту Камо. Он сумел убедить Камо непременно последовать совету Красина, иного выхода не было.

Присяжный поверенный, переводчик Клевминский, сидя между ними, диву давался, как они так быстро поняли друг друга при первом же свидании.

Немецкие коллеги в Берлине пока не выяснили личность заключенного, умудрившегося приобрести «адскую машину», одну из прежних военных тайн французской армии. Достаточно было и этого факта, чтобы обвинить его как анархиста-террориста. По всей строгости немецких законов.

Между Берлином и Петербургом завязалась оживленная переписка.

Необходимо было выяснить, кто он, Дмитрий Мирский.

25-го ноября в Тифлисе управляющий австро-венгерского консульства фон Фильтхейм облегченно вздохнул, получив из Берлина фотокарточку Камо. Он немедленно телеграфировал в Берлин: «Арестованный в Берлине индивидуум, фотокарточка которого препровождается обратно, не является австрийским подданным Дмитрием Мирским, а, по всей вероятности, это – занимающийся революционными происками армянин, русский подданный».

Подлинный Дмитрий Мирский проживал в Тифлисе и был взят под арест сразу же после берлинской шумихи.

Чиновник особых поручений V класса при департаменте полиции Савицкий и товарищ прокурора судебной палаты Петербурга Корсак не пожалели сил, чтобы найти связующие звенья между обоими Мирскими, но, тщетно.

– Дмитрий Иванов Мирский? Австрийский подданный, двадцати лет, бывший студент бухгалтерских курсов, ныне канцелярский служащий?

– Да, а вы уже успели по косточкам разобрать мок биографию, – с иронией прозвучали слова Мирского в Метехской тюрьме предварительного следствия. – Это я и есть.

– Скажите, пожалуйста, каким образом ваш паспорт № 193–1302 очутился в Берлине у заключенного лже-Дмитрия Мирского?

– Спросите об этом у того, в кармане которого обнаружен паспорт. Я совершенно не в курсе.

– У вас второй паспорт?

– Да.

– Выданный вам двадцатого августа сего года?

– Да. В этот день я явился в австро-венгерское консульство в Тифлисе и попросил выдать мне новый паспорт, поскольку прежний под номером 262 исчез из дома. А новый паспорт был нужен, потому что я срочно должен был выехать в Галицию по делам страхового общества. В консульстве я показал напечатанное в газете «Кавказ» объявление об утере паспорта и получил новый. Вы удовлетворены?

– Благодарю вас.

– В таком случае я прошу ускорить мое освобождение.

– Значит, вам не известно, как пропал паспорт?

– Если б не поймали этого берлинского «австрийского подданного», я, наверное, до сих пор не знал бы, где мой паспорт.

– Вы говорите правду?

– А зачем мне лгать? Могли бы вы доказать, что я сам отдал ему паспорт? Нет. В чем же дело?

– Постойте, господин Мирский. Вы не знакомы с жителем города Гори Сименом Аршаковичем Тер-Петросяном? В уголовном мире и в кругу социал-демократов он известен под кличкой «Камо», «Камо-сомехи» [9]9
  Сомехи – по-грузински: армянин.


[Закрыть]. Он видный деятель русской социал-демократической рабочей партии и бандит-террорист.

– Хотите сказать, что у него-то вы и нашли мой паспорт?

– Да.

– Может, вы еще и видите какую-то связь между мной и так называемыми социал-демократами?

– Возможно.

– Я к ним не имею никакого отношения, все равно вы ни до чего не докопаетесь. Дальнейший разговор с вами считаю бессмысленным.