Текст книги "Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания"
Автор книги: Ванда Василевская
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина перваяСЦЕНА I
Покои старосты, как в прологе. Староста за столом. Его жена у камина вышивает. Травинский.
Староста. Весьма на тебя, сударь, претендую, весьма! Это твоя, сударь, вина. Как можно было допустить?
Травинский. Ваша милость…
Староста. Потом, потом! Ввести!
СЦЕНА II
Два гайдука вводят Бартоша – рубаха разорвана, волосы растрепаны. Гайдуки вытягиваются у дверей.
Староста. Ага, Бартош… Ты что же, не слышал, как тебя на работу звали?
Бартош. Слышал. Хотел жаловаться вашей милости на управляющего.
Староста. Что?
Бартош. Мне не полагается ходить на барщину. А управляющий свое… Так чтобы ваша милость приказали управляющему…
Староста. Не полагается!.. Почему же так, не полагается?
Бартош. От повинностей ваша милость меня на вечные времена освободили. Управляющий читал, все слышали и знают.
Староста. Знают?.. Кончено! Понял? Управляющий исполняет мои веления и только!
Бартош. Управляющий… выполняет веления вашей милости… вашей милости? Что кончено? Когда пан Костюшко… пан староста освободил меня от всех повинностей…
Староста. Пана Костюшки нет. А я есть. Освободил, а теперь отменяю.
Бартош. Как же, ваша милость, отменяете? И кровь под Рацлавицами отменяете, и смерть тех, что пали от пушечных ядер?
Староста. Отменяю свое распоряжение.
Бартош. И пана Костюшки манифест? Что отработки не будет, и облегчение повинностей, и все?..
Староста. Нет Костюшки, нет и манифеста.
Бартош. Супруга вашей милости тогда так красиво об отчизне говорила… что ей служить надо…
Староста. Что тебе рассуждать об отчизне?.. Твоя работа на пашне, забота об отчизне дело шляхетское!
Бартош. Да ведь и мне пан Костюшко шляхетство пожаловал…
Староста. А тебе сдается, что ты уже и стал шляхтичем? Не так это просто!.. Шляхетские роды веками росли, веками в стране верховодили и гербы свои все новой славой покрывали…
Бартош. И вы, ваша милость, теперь хотите вот этак о своем гербе похлопотать…
Староста. Да ты что? Как ты смеешь?
Бартош. Я кровью купил свое право…
Староста. А шляхетство не покупается и не продается! Безумен был твой Костюшко, и, как всякое безумство – предприятие его окончилось постыдно. Только навлек несчастие на отчизну.
Жена старосты. Всякая власть от бога… Не годится бунтовать против власти.
Бартош. Иначе вы, ваша милость, ясновельможный пан староста, и ваша милость, ясновельможная пани, на этом самом месте не так давно говорили.
Староста. Времена переменились, и ты должен понять, что переменились! Людей бунтуешь, к дурному подстрекаешь, сбиваешь с толку…
Бартош. Какой же бунт – свое отстаиваем.
Староста. С отцов и дедов, с прадедов и прапрадедов жендовицкие владения на порядке держались. И порядок здесь будет. Ты отвык от честного груда, но управляющий тебя снова научит, понял?
Бартош. Так как же будет?
Староста. С чем?
Бартош. С народом, с барщиной? С отработкой? С моей избой? С манифестами пана Костюшки? С собственным словом вашей милости, письменно сюда присланным?
Староста. Я уже сказал. На работу! И чтоб я не слышал больше, что у тебя сходятся, что ты подстрекаешь людей!
Бартош. Пока пан Костюшко был силен…
Жена старосты. Тогда было иное, и многое с тех пор переменилось. Теперь уже не царь, а вследствие взаимных договоров и соглашений его величество австрийский император всемилостивейше правит нами.
Бартош. Переменили себе, значит, барина?
Староста. Не твое это дело, не твоего мужичьего ума. С вами-то все по-прежнему обстоит, да так и останется.
Бартош. Так вам, ваша милость, сдается. Но крестьянин уже почуял в руках косу и саблю! Он уж решился на смерть, уже признал себя, наконец, человеком. И теперь вам его назад к земле не пригнуть!
Староста. И это ты мне говоришь? Мне?!
Бартош. Людей созову! Всех скличу и расскажу, что и как! Чтобы не давались в обман и в обиду! Ваша милость спокойно сидели, когда мы воевать шли! За свою землю…
Староста. Земля моя! Посмей только – управляющий научит тебя плетьми!
Бартош. Не дождется (бросается к окну). Люди! Народ!
Староста. Травинский, взять его!
Картина втораяГайдуки и Травинский вытаскивают Бартоша из комнаты.
Перед усадьбой. Толпа крестьян боком к зрителю смотрит на что-то, невидимое для зрителя, происходящее перед крыльцом усадьбы.
СЦЕНА I
Первая женщина. Господи Исусе, что же это будет, что будет?
Вторая женщина. И вы здесь? Ведь, кажется, хворали?
Первый крестьянин. Хворый-то я хворый, а как гайдук пригрозит плетью, так и хворь пройдет.
Первая женщина. Всем, всем до одного прийти велели.
Вторая женщина. Чтобы никто в избе не остался.
Первый крестьянин. Кто знает, что за новости опять.
Третья женщина. Да уж ничего хорошего, милые вы мои.
Первый крестьянин. Управляющий бегает по двору, усищами шевелит, морда вся красная…
Вторая женщина. Что бы это было?
Агата. Что-нибудь да выдумали, ох, выдумали!
Третья женщина. Война опять или что?
Шимон. Какая там война!
Второй крестьянин. Кто его знает, что на свете творится! Может, и вправду война!
Агата. А сдавалось, что уже вовсе кончилось, что хоть тихо будет.
Вторая женщина. Такие, видать, времена пришли.
Первая женщина. Ох, уж и времена, времена… Вчера гайдуки Владека Банаха так избили, что чуть дышит.
Первый крестьянин. Да ну?
Первая женщина. Истинная правда. Будто не слышали!
Агата. По правде сказать, у некоторых и впрямь башка-то закружилась.
Третья женщина. Да уж это так… А больше всего у этих… у косыньеров.
Первая женщина. Что, мол, им это самое обещали, мол…
Агата. Что им там обещали!
Первая женщина. Обещали! Бартош говорил, и хромой тоже.
Агата. Мало что хромой болтал! Он вон все кузнецу перечил, а вышла-то Кузнецова правда!
Первый крестьянин. И всегда все против бедного народа выйдет.
Ян. А народ глуп, как, к примеру, сапог.
Шимон. Не говорили бы вы, Ян. Пан Костюшко…
Ян. Кончился пан Костюшко, раз-два – и конец.
Второй крестьянин. Панская измена была.
Третий крестьянин. Известно, измена была. Пан всегда против мужика измены затевает, никогда иначе не было.
Второй крестьянин. Всегда он мужицкой обидой жил.
Ян. А мужикам мерещилось, что они вместе с панами чего-то добьются.
Третий крестьянин. Паны только продавали войску сено и солому, так им-то война на пользу вышла. А как дело до драки – только их и видели. Говорят, в других местах еще хуже, чем у нас, в Краковщине. Как кто к Костюшке идти сберется, страшно наказывали.
Первый крестьянин. Так как же это? Стало быть, для панской выгоды война шла?
Третий крестьянин. Кто их разберет? Будто не знаете, – пан всегда все повернет себе на пользу, мужику на беду.
Вторая женщина. А нынче нас сюда зачем согнали?
Ян. Кто их знает!
Вторая женщина. Еще кто-то бежит.
Первая женщина. Бартошиха.
Агата. Последняя идет, как же, пани шляхтянка!
Шимон. Зря говорите. Бартош правильный человек.
Агата. Я не против него и говорю. А Бартошиха совсем от этого шляхетства одурела. И что ей в нем?
Третий крестьянин. Одно горе, только и всего. Ишь совсем извелась баба.
СЦЕНА II
Подходит Бартошиха.
Ян. Идите, идите, кума, станьте тут возле нас. Где это ваш?
Бартошиха. О, господи Исусе, господи Исусе, так вы еще ничего не знаете?
Шимон. А что нам знать?
Бартошиха. Да как пошел мой с утра в усадьбу, до сих пор его нет… Ходила я узнать, так как собаку прогнали.
Агата. А ваш бунтовал мужиков, наверно через это.
Бартошиха. О, Господи! Да чтоб у тебя, холера, язык отсох! Мой их бунтовал?
Агата. Что ж ты дивишься, пани Гловацкая? Ведь все знают, как дело было. Кто Владека Банаха подстрекал? Не через это его гайдуки побили так, что еле дышит?
Бартошиха. Мой по справедливости говорил: было обещано, что кто за паном Костюшкой пойдет, будет освобожден от барщины! Правда, кум?
Шимон. Правильно говорите!
Ян. Э, куда там… Читал я в городе манифесты и давно говорю… Да вы, Шимон, только и думали, как бы за косу схватиться, а об остальном у вас и заботушки не было… Очень уж вам понравилось, что пан Костюшко краковскую шапку надел… А в манифесте ничего больше и не было, а только что кто с войны вернется, тот должен работать с этого дня, а за прошлое не отрабатывать.
Первый мужик. Правда, так и стояло в манифесте.
Вторая женщина. А сказывали…
Агата. Мало ли что сказывали! Люди уж всегда…
Шимон. Ну, по справедливости-то, Бартошу не полагалось! Все ведь знают, как было написано: на вечные времена!
Ян. Кончился пан Костюшко, так и вечные времена кончились.
Бартошиха. Ой, боже, боже…
Первый крестьянин. Поглядите, не видно ли где управляющего?
Агата. Не видно. Побежал куда-то.
Вторая женщина. Солнце высоко; что нас столько времени держат?
Третья женщина. Должно, что-нибудь важное.
Бартошиха. Пойду еще раз про своего спрошу.
Вторая женщина. Лучше не надо, Бартошиха, очень уж сегодня управляющий зол, еще хлопнет вас по морде или что…
Агата. А пани Гловацкая непривычна, шляхтянок спокон веков по морде не били.
В толпе смех.
Шимон. Постыдились бы вы, бабы, женщина еле на ногах стоит.
Агата. А вы заступайтесь! Раньше так вы им хороши были, а как началось это шляхетство да работа на своем хозяйстве, так оказалось, что вы им неровня…
Первая женщина. Хромой бедняк кому ровня!
Шимон. Эх, бабы! Несчастья – и того не уважат.
СЦЕНА III
Вбегает запыхавшийся Валек.
Валек. Мама, мама!
Бартошиха. Что еще? Чего бежишь? Наказание мне с тобой! Я что тебе говорила? Чтобы дом стерег…
Валек. Корову забрали, корову!
Бартошиха. Ты одурел? Какую корову?
Валек. Да нашу, Пеструху.
Бартошиха. Господи Исусе! Кто?
Валек. Пришли дворовые с приказчиком и забрали. Из хлева забрали, на веревке.
Ян. Не бегите, Бартошиха! И куда повели?
Валек. В усадьбу погнали, к коровникам…
Агата. Ну, ну…
Третий крестьянин. Смотрите-ка, люди добрые!
Валек. А еще австрияки пришли. Дворовые говорили.
Ян. Австрияки?
Валек. Ей-богу, говорили!
Бартошиха. Ну, не говорила ли я моему, не говорила, что быть худу? Вот так меня в сердце и кололо, еще весной, когда управляющий приходил старостову грамоту читать… Ой, знала я, знала, что это не к добру! Ой, люди мои милые! Побегу домой посмотреть…
СЦЕНА IV
Гайдук. Тихо там! Ждать, не расходиться!
Первая женщина. Ждем, ждем, а…
Агата. Что-то слыхать…
Первый крестьянин. Не то войско идет, не то…
Шимон. Тише, вы!
Вторая женщина. Страшно чего-то.
Первая женщина. И что только будет?
Первый крестьянин. Тише, управляющий идет!
СЦЕНА V
Травинский(входя). Все здесь?
Голоса из толпы. Все.
Первый крестьянин. Еще бы! Плетью сгоняли.
Шимон. Тише!
Вторая женщина. Страшно злой чего-то.
Третья женщина. Да не толкайтесь вы!
Агата. Кто это толкается! Смотрите, какая любопытная! Управляющего не видела! Будет говорить, все услышат!
Бартошиха. Господи Исусе!
Травинский. Тише там! Именем пана старосты Шуйского…
Бартошиха. О-о-ох!
Травинский. Именем его милости ясновельможного пана старосты Шуйского объявляю подданным крестьянам жендовицких имений следующее: Войцех Бартош, называемый Гловацким…
Бартошиха. Боже милостивый!..
Первый крестьянин. Тише!
Травинский. Войцех Бартош, называемый Гловацким, за неповиновение и невыполнение крестьянских повинностей приговаривается к пятидесяти палочным ударам.
Женщины. Господи Исусе!..
Первый крестьянин. Ведут Войцеха, ведут!
Вторая женщина. Все-то лицо в крови!
Бартошиха. Люди, люди добрые!..
Шимон. Тише, Бартошиха, тише, а то…
Бартошиха. Войтусь! Войтусь!
Ян. Тише, тише, кума, что уж теперь…
Бартошиха. Люди мои милые, соседи мои добрые…
Ян(делает шаг вперед). Мужики!..
Первый крестьянин. Что вы, Ян? Вы только посмотрите…
Второй крестьянин. Гайдуки…
Ян опускает голову.
Травинский. А ради примера и предостережения остальных наказание, следуемое Войцеху Бартошу, будет произведено перед собравшимися крестьянами… Перед всеми, кого Войцех бунтовал и подстрекал к неповиновению, распространяя облыжные вести, якобы некоторые разряды крестьян освобождены от барщины.
Бартошиха. О-о-ох!
Первая женщина. Руки связаны…
Первый крестьянин. Сукману на бедняге разорвали…
Шимон. Из-под Рацлавиц сукмана-то…
Второй крестьянин. Вот тебе мужицкое шляхетство…
Третий крестьянин. Вот тебе панские манифесты…
Второй крестьянин. Вот тебе и крестьянская шапка на Костюшке!
Первая женщина. Исусе Христе!..
Бартошиха. Войтек!.. Войтек!.. Войтек!..
Травинский. Взять ее! Чего стоите? Начинать!
Вздох толпы: «О-о-ох!..»
Первая женщина. Забьют, беднягу, совсем забьют!
Второй крестьянин. Ну, что на цыпочки становиться? Не видела, как человека бьют?
Стон толпы: «О-о-ох…»
Бартошиха. Войтусь!.. Войтусь!..
Шимон. Сомлела…
Третий крестьянин. Постойте-ка, что это?
Первая женщина. Австрияки!
Третий крестьянин. Эти-то зачем?
Шимон. Видно, управляющий опасался, войско на помощь привел.
Первая женщина. Нечего было опасаться! Смирный у нас народ, смирный! Спокойно смотрим, как человека палками бьют!
Шимон. А что поделаешь? Только еще до чего похуже дело дойдет.
Второй крестьянин. Тише, вы! Управляющий говорит.
Травинский. А ради примера и дабы все раз навсегда знали, что ожидает непокорных, ясновельможный пан староста Шуйский изволил приказать, чтобы сей Войцех Бартош был сдан в солдаты, где научится послушанию и покорности…
Первый крестьянин. В рекруты…
Вторая женщина. В австрийское войско…
Шимон. На двадцать пять лет…
Агата. О, господи!..
Бартошиха. Люди!.. Люди!..
Травинский. Тише, вы! Разойтись и на работу!
ЭПИЛОГ
В Италии. Комната в палаццо. Сквозь широко открытое окно видны пальмы. Три офицера легиона генерала Домбровского играют в кости. На столе вино и стаканы.
СЦЕНА I
Первый офицер. Ну, наконец-то кончается эта итальянская земля… Страсть надоели эти пальмы за окном и это небо, будто синьку в корыте развели.
Второй офицер. Пора, пора «из волошской земли в польскую!»
Третий офицер. Хоть затянуться родным ветерком… Раскисшие дороги, во рвах незабудки цветут. Эх, брат, зашагаем по мокрым дорогам, под вербами, как в рай…
Второй офицер. Свои встретят хлебом-солью.
Первый офицер. А может, и нет. Не все обрадуются, поверьте, сударь. Кое-кто станет коситься на наш сброд.
Третий офицер. Да уж истинно можно сказать, сброд… Со всего света собраны. Остатки костюшковских повстанцев, из французских рядов, кого только нет.
Первый офицер. Да, не всякому по вкусу, что на наших знаменах начертано: свобода, равенство, братство.
Второй офицер. Вот хоть и нашему капитану…
Первый офицер(насмешливо). Что, брат, поделаешь, добрый шляхетский герб и род старинный, да и отрядик изрядный, на свой счет вооружен! Всякий день к генералу приглашают. Далеко наш капитан пойдет.
Второй офицер. Только наша компания ему, видимо, не по вкусу…
Первый офицер. Как же, не раз жаловался, что нынче офицерство не то. Всякий, дескать, голодранец может эполеты получить, был бы кулак крепкий.
Второй офицер. Всякий… Сей голодранец жизнью и кровью нынче офицерство выслуживает, подставляя собственную грудь в военных трудах.
Первый офицер. Ты только капитану сего не говори, страсть как ему это противно.
Второй офицер. Да не ему одному. Эх, господа, многое еще придется переделать, чтобы все как надлежит было.
Третий офицер. Э, что там… Главное, домой добраться. Трава на лугах – по пояс… У меня за домом черешневая рощица была… Как зацветет, бывало, весной… Господи боже мой, у себя дома…
Второй офицер. Признать мещанина равноправным гражданином, исправить древнюю несправедливость, загладить грехи отцов…
Третий офицер. Эх, брат! По мне, пусть только бы родной жаворонок запел в небесах! Земля пахнет, раскинулась под небом… плуги идут…
Первый офицер. Вон как вас, сударь, разобрало! Подождите еще! Еще на многом придется не раз обжечься, не так-то это все легко пойдет…
Третий офицер. Мне что… Я насчет всех этих философий не любопытствую. Землю бы свою увидеть.
Второй офицер. Все наладится, все. Лишь бы врагов прогнать. А там все хорошо будет.
Первый офицер. То же и Скуржевский говорит, когда ему уж очень капитан досадит.
Второй офицер. А Скуржевский добрый малый, полна голова благороднейших идей!
Третий офицер. И золотое сердце! Польское…
Стук в дверь.
Войдите! Кого это несет?
СЦЕНА II
Входит Скуржевский.
Скуржевский. Желаю здравствовать, господа!
Первый офицер. А, легок на помине… Здорово!
Второй офицер. Что-нибудь новое?
Скуржевский. Господа, генерал распорядился сегодня выступать!
Третий офицер. Ну, не говорил ли я – землей пахнет.
Второй и третий офицеры выбегают.
СЦЕНА III
Входит заспанный капитан.
Капитан. А, Скуржевский! Ну, что нового?
Скуржевский. Сегодня выступаем!
Капитан. Знаю, знаю, ночью уже было решено… Ну, как там, господа, все готово?
Первый офицер. Готово, только вы, господин капитан, хотели еще этих пленных…
Капитан. Ага, ага, правильно… пленных. Давай-ка их сюда, давай.
СЦЕНА IV
Первый офицер выходит и через минуту вводит трех пленных в австрийских мундирах.
Капитан. Ага, ага… Na, Kerle, wie geht’s? Aus welchem Kommando?[3]3
Ну, ребята, как дела? Из какой части?
[Закрыть]
Молчание.
Sind ihrstumm? Aus welchem Kommando? Antworten![4]4
Вы оглохли? Из какой части? Отвечайте!
[Закрыть]
Первый офицер. Herr Oberst fragt. Antworten![5]5
Господин полковник спрашивает. Отвечайте!
[Закрыть]
Первый пленный. Прошу прощения, ваша милость, господин капитан… так что мы… по-немецки не обучены.
Капитан. Что? Что? Подумайте, Скуржевский! Поляки, а?
Второй пленный. Из-под Кракова мы.
Скуржевский. Поляки!
Первый пленный. Это уж… как считать… из-под Кракова мы, деревенские.
Капитан. Чудеса, сударь! Из-под Кракова, говоришь? И как же сюда попали?
Первый пленный. В рекруты нас, прошу прощения, ваша милость… В рекруты отдали. От Кракова нас гнали, и вот аж сюда…
Второй пленный. Мы мужики пана старосты Шуйского.
Капитан. Старосты Шуйского… ага, ага… Глядите-ка, сударь, чистый фарс… Император Наполеон за польское дело с австрийцами воюет, а пан староста подсылает на помощь австрийцам своих мужиков.
Скуржевский. Поляки! И лицо это мне откуда-то знакомо.
Капитан. Сочиняйте! Откуда бы столь хамское знакомство? Из-под Кракова… Что ж, сударь, влить в отряд! Будете служить в легионах генерала Домбровского, понятно?
Первый пленный. Слушаюсь, господин капитан.
Второй пленный. Покорнейше благодарим.
Капитан. Отвести!
Двое пленных выходят с офицером.
А ты что стоишь?
Третий пленный. Я…
Капитан. Ну, что такое? Фамилия?
Третий пленный. Войцех Бартош…
Скуржевский. Господин капитан! Войцех Бартош! Я же говорил! Дорогой мой Гловацкий! Хорунжий Костюшки, боже мой!
Бартош. Да… с паном Костюшкой…
Скуржевский. Ради бога, каким же образом теперь здесь? Гловацкий! Подумать только!
Бартош. Пан староста Шуйский отдал… в солдаты!
Скуржевский. Господин капитан! Быть этого не может! Хорунжий! Господин капитан!
Капитан. Что ты, сударь, кричишь? Хорунжий так хорунжий… Вели там дать ему мундир. Потом разберемся, как там с этим чином.
Скуржевский. Брат! Опять, как бывало под Рацлавицами, вместе в одних рядах! Будем служить высокому делу, нести жизнь на алтарь отчизны, как должно сыну польской земли!
Бартош. Под Рацлавицами… Да, под Рацлавицами… Созвали к усадьбе народ из деревни, целую кучу… Пан Травинский, управляющий, сам считал палки… И в рекруты… Гнали нас далеко… через страшные горы гнали в том австрийском войске… Сухой хлеб ели, ветер по ночам дул на тех вершинах чистым льдом… Через реки гнали, в быстрое теченье…
Капитан. Что ты мне тут… романы какие-то?
Скуржевский. Господин капитан… это ж Гловацкий!..
Капитан. Эх…
Бартош. А потом уж тут… под пули шли, по приказу… Наконец того, слышим, – свои…
Скуржевский. Свои, брат, свои! Конец твоей муке – служить врагу и захватчику! Под командой генерала Домбровского новый путь вместе с нами начнешь! Из-под итальянского неба к свободной отчизне, к своей земле пробиваться!
Бартош. К своей земле?
Скуржевский. А как же! Генерал ведет нас в Польшу! В Польшу наш славный почетный путь. Брат! К своей земле!
Бартош. Где она эта своя земля? Я мужик…
Скуржевский. Все равно, в каком кто сословии родился! Всякий должен подставлять грудь за родину, всякому из нас она родная мать!
Бартош. Меня эта мать наградила палками у крыльца пана старосты и погнала в австрийское войско…
Скуржевский. Горечь говорит вашими устами, и горечь темнит ваш ум! Вспомните слова Костюшки!
Бартош. Конечно, красиво говорил пан Костюшко, ох, как красиво! Да только вышло-то иначе. Пан Костюшко еще в поле был, а паны уже опять гнали мужика на барщину, опять свистел кнут управляющего… как и раньше.
Скуржевский. Вас, может, и вправду обидели… Однако вся нация…
Бартош. Какая же это вся нация? Когда мы стояли под Рацлавицами, паны, шляхта еще до первых выстрелов удирали, только пыль столбом! Все бросили, нас с косами под пушками бросили, а сами неслись куда глаза глядят. Ни один из ясновельможных, что служил в национальной кавалерии, не остался на поле! Все бежали в Краков свою шкуру спасать… А другие дома сидели, царских офицеров хлебом-солью встречали… Так кто же это вся нация? Тот, кто все бросал, шкуру спасая, или тот, кто погибал в бою?
Капитан. Довольно болтовни! Любезный Скуржевский, что ты тут фамильярничаешь! Только время терять!
Скуржевский. Костюшко…
Капитан. Фантазер он был, ваш Костюшко, и вы с ним вместе, хотя офицер вы и изрядный, сударь. Только эти якобинские мечтания пора из головы выбросить. Ну, вот что, отправляйся за мундиром! Сейчас выступаем.
Бартош. Покорнейше прошу…
Капитан. Что? Охоты нет? И не надо! Видите, любезный пан Скуржевский, с хамом всегда так! Ты его хоть медом мажь, а он… Эх, фантазер был господин Костюшко, фантазер!
Скуржевский. Брат, подумай. Что ты делать будешь? В чужой стороне…
Бартош. В Жендовицы надо будет.
Скуржевский. Как же ты? Столько пройти… Не выдержишь! А с нами…
Бартош. Нет, не хочу больше… Говорил пан Костюшко… Говорил и пан староста Шуйский… Детей мне жалко, бабы жалко – под кнутом пана Травинского. На рассвете на барщину и до ночи на барщине… Надо идти, помочь…
Скуржевский. Как же так, ведь вы же, сударь, шляхтич, вам даровано шляхетство!
Бартош. Выбили из меня мое шляхетство палками, как только пану Костюшке впервые не повезло… Ох, выбили! Раз навсегда выбили! Так уж я только прошу милости: чтобы дозволили это вот с себя сбросить и идти…
Капитан. Вот вам, сударь! Вот и вся польза от вашего амикошонства. Да иди ты с богом!
За сценой начинают маршировать отряды. Сквозь открытое окно ясно слышно песню:
Ой, Бартош, ой, Бартош,
Ой, остры косы наши…
Скуржевский. Слышишь, брат? Твою песню, о тебе песню поют! Песня о тебе ведет в бой благороднейших из благородных! А ты? Пойдем с нами, брат!
Бартош. Кому я там брат… Я мужик пана Шуйского, старосты жендовицкого… Пусть поют… Ох, не хочу я второй раз, одного хватило! Надо к себе в деревню пробиваться…
Скуржевский. Человече, да ты знаешь ли, как это далеко?
Бартош. Верно, что далеко. Я-то эту дорогу промерил, под палками с полной выкладкой точно промерил.
Скуржевский. Прими хоть на дорогу…
Бартош. Ничего мне не надо… Дойду…
За окнами оркестр, маршируют солдаты, та же песня.
Скуржевский. Тяжело, что так выходит… Прощай, счастливо тебе и скоро дойти до отчизны…
Бартош. До отчизны…
Скуржевский. Ты придешь раньше нас! Неси же под Краков благую весть, на луга, на пашни, что идет генерал Домбровский, идет из итальянской земли в польскую! Неси братьям-крестьянам благую весть, что скоро засияет заря свободы и люди станут свободными.
Бартош. Свободными – на барщине? Эх, другой путь к крестьянской отчизне…
Скуржевский. Отчизна одна.
Бартош. Оно, конечно, вы, пан офицер, ученый, вам лучше знать, чем мне, темному мужику… Но и меня научили, вбили мне палками разум в голову! Моя отчизна другая!
Скуржевский. Опомнись, брат! Вспомни, что пан Костюшко…
Бартош. Ох, помню я, помню манифесты пана Костюшки, что на бумаге остались! Перед панским крыльцом в Жендовицах, перед панскими усадьбами в Краковском, в Сандомирском воеводствах выбивали паны из крестьянских голов эти костюшковские манифесты плетьми, выгоняли из памяти австрийским оружием. Красиво вы, пан офицер, говорите, но только уж нет…
Капитан. Пан Скуржевский, долго вы еще с этим хамом? Хватит, выступаем!
Движение, суета, оркестр снова играет «Бартоша».
Скуржевский. Ах, боже мой, я-то думал, что вместе, что сообща…
Бартош. Ясновельможному пану вместе с хамом?! Не беспокойтесь обо мне, пан офицер…
Скуржевский. Один… трудно…
Бартош. Оно, конечно, труден путь к крестьянской отчизне… Далек путь до крестьянской отчизны… и иной, чем панский, пан офицер, ох, иной! Но я дойду!..
