Текст книги "Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания"

Автор книги: Ванда Василевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Глава XVI
ШОФЁР

Игнась не торопился. Он тихонечко шел по улице и думал о том, что сказал ему в школе Янек Рудавский. Дело, конечно, касалось голубей. Голуби Янека были известны во всей школе. Известно было, что Янек больше ни о чем не думает, кроме своих турманов, дутышей, почтовых и как они там еще называются. Янек мог высмотреть себе голубя на другом конце города и, высмотрев, не успокаивался до тех пор, пока ему не удавалось его приобрести. Нередко он опаздывал в школу из-за того, что случалась какая-нибудь беда с голубями. Всякий, кто ходил к Янеку, в отдаленную маленькую уличку, знал, что его нечего искать дома. Он стоял где-нибудь во дворе, задрав голову вверх, и следил, как стайка птиц летает в вышине, описывая круги над домами.

И вот теперь этот Янек продает своих голубей. Всех. Купленных в течение нескольких лет, приобретенных с огромным трудом.

– Переезжаем. Там нельзя держать голубей. Дом большой и страшно строгий, отец будет там дворником.

Янек рассказывал все это спокойно, но губы у него дрожали. Товарищи слушали с изумлением. Как это Янек Рудавский без голубей? Это не укладывалось у них в голове.

– Вчера я уже почти всех распродал. Осталась только пара павлиньих, тех, что тебе в тот раз так понравились. Может, возьмешь?

– У меня нет денег, – ответил Игнась.

– Много я не прошу. И поверю тебе в долг. Когда у тебя будут деньги, отдашь. Мне жаль продавать их кому попало.

Игнасю живо вспомнилось, как в тот раз, когда он был в гостях у Янека, голубь, нахохлившись, лазал по карнизу крыши, распустив веером хвост, как забавно он ворковал, как поглядывал вниз круглыми смешными глазами. Как хорошо было бы иметь парочку таких! Только где их держать? Дворник, наверное, не позволит. И все равно сколько-нибудь ведь нужно заплатить. А откуда взять денег? Что же с того, что Янек готов поверить в долг? Когда-нибудь ведь платить придется.

Он так глубоко задумался, что не очень замечал, что творится вокруг.

Вдруг у себя над ухом он услышал какой-то крик. Рявкнул автомобиль, и мальчик лишь тогда осознал, что этот гудок раздается уже не в первый раз. Он отскочил в сторону и испугался. Огромный темный автомобиль, чуть не задев его плечо, резко свернул в сторону. Раздался грохот и звон.

– Сопляк, как ты ходишь! – крикнул шофер.

Тут только Игнась понял, что случилось. Он шел не по той стороне, по которой полагается, и лез прямо под автомобиль. Водитель свернул в последний момент, и автомобиль налетел на угловой фонарь, въехал на тротуар и остановился, лишь стукнувшись в стеклянную дверь магазина. Весь тротуар был усыпан осколками стекла.

Тотчас стали сбегаться люди. Из магазина выбежала бледная как полотно женщина и начала грозить шоферу кулаками.

– Как ты ездишь? Посмотрите, пожалуйста, на тротуар въехал! Все стекла повыбивал!

– И еще пристает к мальчику!

– Счастье, что никого не было на тротуаре! Убил бы на месте!

– Вся улица их! Что им за дело, если кого-нибудь и переедут!

Людей собиралось все больше и больше. Шофер вышел из поврежденного автомобиля и вытирал лицо рукавом. Осколки разбитого стекла поцарапали ему щеку. Узенькой ниточкой текла кровь.

– Если ты слепой, так ступай на паперть, а не машиной управлять.

– Чуть не переехал мальчика!

– Где полиция? Позвать полицейского, пускай составит протокол!

– Надо проучить такого, пусть знает, как надо ездить!

Перепуганный Игнась стоял позади толпы. Никто не обращал на него внимания. Рассерженные женщины грозили шоферу кулаками.

– Отнимут шоферские права. Конец лихой езде! – проговорил кто-то.

– Мальчуган сам прямо под машину лез, – пробовал оправдаться шофер.

– Да, да, как раз! Сколько нас тут есть, все засвидетельствуем, как было дело. Мальчишка тут ни при чем! Шел себе самым обыкновенным образом, а тут ни сигнала, ничего.

Игнась не понимал, что происходит. Ведь все это неправда. Подойти и сказать, что виноват он, а не шофер?

В этот момент он увидал синий мундир приближавшегося полицейского и испугался. Толпа заволновалась. Люди начали подбегать к полицейскому. Про Игнася все забыли.

«Пойду домой», – подумал мальчик и нагнулся, чтобы поднять рассыпавшиеся книжки. Он оглянулся еще раз назад. Шофер стоял перед полицейским. Красная полоска крови сочилась у него по щеке. Полицейский записывал что-то у себя в книжке, а из толпы доносились беспрестанные возгласы и разъяснения. Игнась ускорил шаг. А вдруг его еще позовут, начнут расспрашивать! Кто знает, может быть придется уплатить за стекло, за фонарь, за повреждение автомобиля, – где он возьмет на все это деньги? Лучше, пожалуй, уйти.

Сначала он шел обычным шагом. Но чем дальше отходил от места происшествия, тем все больше начинал торопиться. Под конец он прямо бежал. И так, запыхавшись, усталый, примчался домой.

– Что случилось? – спросила Зося.

– Ничего.

Он сел за стол и старался есть, но борщ не шел ему в горло. Теперь только он с полной ясностью переживал случившееся. Огромное черное крыло автомобиля было у самого его носа. Ведь если бы шофер не свернул в последнюю минуту, дело выглядело бы совсем иначе. «Скорая помощь», больница и, кто знает, может быть, что-нибудь еще худшее.

А теперь Игнась сидит себе спокойно дома и, обедает, а там полицейский, наверно, отвел шофера в тюрьму. Ведь все свидетели показывают против него, как это, впрочем, бывает почти всегда в подобных случаях на улице. Всегда виноват шофер, велосипедист, вагоновожатый, а люди не задумываются над тем, не виновен ли в происшествии прохожий.

Игнась отложил ложку.

– Ты что, не будешь есть?

– Не хочется что-то.

Он раскрыл тетрадку и принялся решать задачи. Но и это не шло. Он не мог сосредоточить внимание: все время всплывали перед его глазами бледное, окровавленное лицо шофера, возбужденная толпа, разбитая дверь магазина и полицейский, тщательно записывающий показания в огромную записную книжку.

Игнась тяжело вздохнул. Что же ему собственно следует сделать? Может быть, и его там уже ищут? Но вряд ли найдут. Это было в чужом квартале. Никто его там не знает. Скажут – мальчик, и все. Мало ли ребят ходит по городу в это время, когда кончаются уроки в школах! А если бы даже и спросили, можно не признаться. Никто там не обратил на него особенного внимания: шофер был слишком потрясен происшедшим, прохожие интересовались шофером и разбитым стеклом, а не им, действительным виновником аварии.

«Я могу спокойно приняться за уроки», – сказал сам себе мальчик, но это как-то не получалось. Лицо шофера, звон разбивающихся стекол – все это было слишком живо в памяти и назойливо лезло в голову, не давая заняться чем-нибудь другим.

Зося и Адась мало обращали внимания на брата. Но Анка, вернувшись домой, сразу заметила, что с ним что-то неладно.

– У тебя какое-нибудь огорчение?

Игнась с минуту колебался: сказать или нет? Но его слишком тяготило дневное происшествие. Рассказал.

Анка вскочила со стула.

– Мы должны сейчас же идти в полицию. Расскажешь все как было.

Игнась побледнел. В полицию? Но Анка была права. Руки у него слегка дрожали, когда он снимал с вешалки фуражку.

– Ничего не бойся. Говори смело. Ведь у того могут отобрать шоферские права, посадить его в тюрьму!

Шли молча. У Игнася подкашивались ноги. Он мечтал, чтоб случилось что-нибудь такое, что помешало бы им дойти до этой полиции. Уж лучше бы его переехал автомобиль!

– Вот здесь, – спокойно проговорила Анка.

Они вошли. У Игнася в глазах мелькали черные пятна. Он даже не заметил дежурного полицейского.

– По какому делу?

Анка толкнула брата в бок, но Игнась не мог выдавить из себя ни одного слова. Она заговорила вместо него:

– Мы по поводу несчастного случая с автомобилем на Широкой улице. Брат хочет дать показания.

Дежурный пристально посмотрел на мальчика и достал из ящика чистый лист бумаги. Записал имя, фамилию. Игнась овладел уже собой и дрожащим, но ясным голосом рассказал все. Как он думал о голубях Янека и совсем не смотрел по сторонам. Как шофер давал гудки, как пытался его объехать. Перо скользило по бумаге, полицейский расспрашивал о подробностях. Потом позвонил куда-то по телефону.

– Правильно, все сходится. Шофер показал то же самое. Но свидетели что-то говорят совсем другое.

Игнась повторил еще раз, как было дело, как собрались люди и кричали на шофера, хотя тот был не виноват.

Наконец, полицейский сказал, что они могут идти. Удивительно хорошо и легко стало на душе у Игнася. Какая умница эта Анка! Ведь собственно надо было с самого начала так сделать. Подойти к тому полицейскому на улице и сказать, что шофер говорит правду. И что виноват он, Игнась. Хотя, сказать по правде, виноваты голуби Янека Рудавского.

Три дня спустя к ним пришел шофер. По-видимому, в полиции ему дали адрес Игнася. На щеке у него видна была красная узкая полоска – след несчастного случая. Шофер подал Игнасю руку, как взрослому человеку.

– Молодчина ты, хоть и не умеешь ходить по улице. У меня жена, четверо детей. Если б ты не заявился, у меня отобрали бы права, а тогда хоть с моста да в реку! А так неприятности, конечно, будут, да это уж не то. Молодчина!

Очень славный был этот шофер. Он просидел довольно долго. Разговаривал с детьми. Рассказывал, как водят машину. А на прощанье сказал Игнасю:

– Моя стоянка там, на Широкой. Если захочешь прокатиться, приходи.

Глава XVII
НОВАЯ КВАРТИРА

Уже давно ходили по всему дому эти слухи, но дети как-то не обращали на них внимания. Анка остолбенела, когда булочница остановила ее как-то на лестнице.

– Ну как, вы переезжаете, что ли?

Анка не поняла, в чем дело.

– Почему мы должны переезжать?

– Разве ты не знаешь? Этаж надстраивают. Обе эти комнаты под крышей будут сносить.

– Сносить?

– А что же ты думаешь? Как же им иначе надстраивать? Спроси у дворника, он тебе скажет.

Анка быстро спустилась во двор. Дворник только кивнул головой.

– А как же, надстраивают этаж! Хозяин все собирался, все собирался, уже казалось, что из этого ничего не выйдет, да вот и собрался. Что ему эти две комнатки! Целый этаж надстраивает. Несколько квартир устроит, сразу квартирной платы прибавится.

Вся кровь отлила от лица Анки.

– А мы? – глухо прошептала она.

– Ну что ж, придется переезжать. Пока время еще есть, так я вам и не говорил. Зачем вас огорчать? Я говорил с хозяином, чтобы как-нибудь это уладить. Да что ж, ни одной квартиры нет свободной. Придется вам поискать. Вам и девочке фруктовщика.

– Хеленке!

– Ну да, Хеленкой ее, кажется, зовут. Я тут ничего не могу сделать, – прибавил дворник, упорно глядя куда-то в сторону, чтобы не видеть, как жалобно вздрагивают губы у Анки, как дрожат у нее руки.

Она повернулась и медленно пошла к себе наверх.

Тихо скрипнула дверь комнатки. Их комнатки. Столько времени они тут жили, столько пережили плохого и хорошего. А теперь надо отсюда выезжать.

Сестры и братьев не было дома. Зося пошла с Адасем гулять. Игнась убежал к какому-то товарищу. Анка села у стола и смотрела на чисто выбеленные стены, на картинку с березами. Как это может быть, что скоро эта комнатка уже не будет принадлежать им? Что придется бросить все это, оставить соседей, с которыми сошлись так близко в минуты горя и радости? Не встретишь уже больше на лестнице толстухи Матильды. Не зазвенит тонкий голосок Иоаси, горничной доктора. Не будет больше слышно со двора голосов знакомой детворы.

Послышались быстрые шаги по лестнице. Это возвращались Адась и Зося.

– Анка, какая хорошая погода! Говорю тебе, в парке прямо…

Зося оборвала поток своих восторженных слов:

– Что случилось, Анка?

– Ничего. Нам придется переехать.

– Пе-ре-е-хать? – протяжно повторила в изумлении Зося.

– Я не перееду! – заявил Адась так категорически, что старшая сестра улыбнулась.

– Ничего не поделаешь, надо так надо. Завтра начну подыскивать новую квартиру.

Дети стояли как оглушенные. Они так привыкли к своей маленькой комнатке! Им никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь придется ее оставить.

На следующий день явился дворник с запиской от хозяина. Да, теперь уже не подлежало сомнению – надо было подыскивать новую квартиру.

– Только чтобы была такая, как эта, – потребовал Адась.

Анка начала утомительные странствования. Это было не так легко. На воротах висели записки: «Сдается…» Она поднималась по лестницам, осматривала. Большей частью, однако, достаточно было зайти к дворнику и спросить, какая плата. Сумма была так велика, что Анка тут же поворачивалась и уходила. И ни одна из комнат, которые она осматривала, не была похожа на их комнатку на чердаке. Все это были крошечные каморки, почти совсем темные, с окном, выходившим на грязную деревянную галерею, с железной печуркой, на которой никак не сваришь обеда, – унылые низкие комнатушки. Анка уходила из них все более и более подавленная.

Каждый день ходила она на эти поиски. Игнась помогал ей. И оба заметили, что в своих поисках они все больше и больше удалялись от больших, широких улиц и приближались к низеньким домикам в предместьях. Там, в центре города, вообще не о чем было спрашивать – квартиры были дороги и им даже неохотно отвечали на вопросы. До сих пор они считали, что живут далеко от центра, теперь оказалось, что придется, пожалуй, переехать гораздо-гораздо дальше.

Наконец, однажды Игнась вернулся с торжествующим видом.

– Есть! Есть! Знаешь, как раз около того дома, где раньше жил Янек Рудавский!

– Под самой крышей, как здесь? – с любопытством допытывался Адась.

– Ну, если тебе непременно хочется, то могу сказать, что под самой крышей. Потому что над нами нет больше никаких квартир. Но не так, как здесь, а совсем низко, как у дворника.

– Как же это может быть – высоко и низко, все сразу? – дивился Адась.

– А разве я тебе сказал, что высоко? Только дом одноэтажный.

– A-а… Ну и как же там?

– Даже красиво. Есть садик и недалеко такая лужайка. Немного напоминает деревню.

Адась вздохнул.

– Но так, как тут, у нас уже не будет…

– Почему? – заметила Анка. – Там, может быть, тоже совсем не плохо.

Но она сказала это без всякого убеждения. Они так привязались к своей комнатке на чердаке, что никто из них не мог себе представить, чтобы можно было жить где-нибудь в другом месте.

У них немного улучшилось настроение, когда они пошли всей компанией осматривать новую квартиру. Хозяйка, жена каменщика Бугая, встретила их очень радушно.

– Уж как-нибудь мы тут поладим. Мой-то всю зиму не работает. В лучшие годы построили себе домик, ну вот сейчас и прирабатываем. В садике вы можете устроить себе грядки, но это на будущий год, сейчас уже поздно.

У Зоси засмеялись глаза, когда она увидала в саду яблоньку и кустики пионов.

– Смотри, Адась, пионы, как у Калиновских!

Они вернулись домой несколько утешенные и понемногу начали подумывать о переезде, но только теперь болезненно почувствовали необходимость разлуки с комнаткой, с домом.

– А знаешь, Анка, мы ведь будем сюда иногда приходить.

– Конечно, будем приходить. Хотя бы посмотреть, как цветет наша сирень.

– Не забыли бы о ней ребята, когда мы выедем, – беспокоилась Зося.

Кривой куст сирени отблагодарил детей за их заботу как только мог. На нескольких ветках распустились душистые лиловые цветы, и дети, жившие в доме, стояли целыми часами, любуясь делом своих рук.

– Ну, не забудут! Все так радуются, что она цветет.

– Подумай, сколько изменилось за это время! Бабушка Калиновская уехала и выздоровела. Сирень цветет. Дедушка Хеленки умер. Мы устроили свою артель. Адась сломал ногу. Мы ездили в деревню, – перечисляла Зося, все больше изумляясь, сколько событий произошло в их жизни с лета.

И свидетелем всего этого была их комнатка на чердаке. Когда пришло время приводить все в порядок, просматривать, что надо выбросить, а что взять с собой, дети все время натыкались на мелочи, вызывавшие воспоминания.

– Смотрите, тут в углу пуговица от жилетки! Это еще когда шили у нас!

– Вот в ящике цветная бумажка. Помнишь, Адась, это, наверное, от тех зонтиков для елки.

– Игнась, вот тут еще известка, которой ты белил стены.

И так одно за другим. Надо было это выбрасывать, а делалось жалко, потому что им казалось, что они выбрасывают частичку жизни, которая протекала в этой комнатке.

– Не можем же мы забирать с собой всякий сор, – заявила Анка. Но и сама она долго держала в руках какой-то черный, засохший стебелек, наверное от тех цветов, которыми они украсили портрет матери в день ее именин.

А уж хуже всего было, когда начались разговоры с соседями. С Хеленкой не приходилось прощаться – на новой квартире у них была комната и маленькая кухонька, и они решили, что поместятся там вместе с Хеленкой. Но другие… Даже дворник, обычно такой суровый, теперь предложил свою помощь при переноске вещей вниз и перевозке их на новую квартиру. Булочница Матильда вздыхала так тяжело, словно пыхтел кузнечный мех. Пришел и отец Хаимка и долго стоял в дверях.

– А вы оттуда тоже приносите мне ботинки, когда понадобится, – тихо сказал он. – Я вам починю.

Иоася прибежала и подарила Анке свою шелковую блузку.

– Она мне уже узка, а тебе еще пригодится, – сказала Иоася со слезами на глазах.

А уж больше всех – дети. Они толпились у дверей, мешали, путались под ногами.

– Я к вам прибегу в воскресенье, – обещал Генек. – Там-то уж у тебя, наверно, будут голуби? – допытывался он у Игнася.

– Не знаю, может быть, – ответил Игнась, которому сейчас было вовсе не до голубей.

– Грустно, как на похоронах, – сказала Стефуня-лялюня и вдруг расплакалась. А за нею и остальные девочки.

Нет, совсем невесело было покидать комнатку на чердаке и всех этих людей, с которыми-ребята так сжились.

Глава XVIII
У ПОРОГА

В маленьком домике по одну сторону сеней жили каменщик с женой и крошкой Цесей, по другую – Анка с братьями и сестренкой.

Тут было почти как в деревне. На яблоньку в садике садился зяблик и пел. Он пел так громко, как будто хотел разбудить чересчур заспавшихся ребят.

Цьвирр, цьвирр, цьвирр, тью, тю, тююю… – заливался зяблик веселой песенкой. И Анка вскакивала с постели.

– Ой, неужели уже так поздно?

Но еще вовсе не было поздно. Только утро здесь, на окраине, начиналось раньше, чем во дворе большого каменного дома. Приятно начинался день, побудкой к которому служило пение птички. Адась сразу же бежал через сени в квартиру Бугаев.

– Цеся, вставай!

Двухлетняя Цеся поднимала головку и весело смеялась. Она очень любила Адася. Адасю же было приятно, что теперь он не самый младший в доме, был кто-то еще меньше – Цеся. И почти весь день он просиживал в квартире соседей или в садике. Цеся играла в песке. Адась присматривал за ней, подражая Зосе.

– Смотри, Цеся, не выпачкай платьице.

– Осторожно, не порежь пальчик, здесь стекло.

Цеся мало обращала внимания на эти замечания, но Адась был очень горд, так как соседка иногда даже просила его:

– Адась, присмотри за Цесей, мне надо сбегать в лавочку.

У Зоси было теперь гораздо больше времени: не приходилось смотреть за младшим братишкой, – здесь не ходили трамваи, не ездили автомобили, и, наконец, он мог играть у себя в садике. Время от времени девочка исчезала куда-то из дому.

– Куда ты идешь, Зося?

– Сейчас вернусь. Мне надо по делу. Играй тут с Цесей.

– Мы будем делать куличики из песка.

– Хорошо. Делайте. А если проголодаешься, хлеб на полке.

И уходила. Возвращалась раскрасневшаяся, счастливая, но никому не говорила ни слова.

Анка вообще не знала об этих таинственных отлучках. Игнась ими не интересовался. У него теперь было мало времени, приближался конец учебного года. Но это было не то, что каждый год, теперь Игнась кончал последний класс. В сентябре он уже больше не пойдет в школу.

– А когда окончишь школу, что ты будешь делать? – допытывалась Зося.

– Это уж мое дело, что я буду делать. Увидишь, когда придет время.

– Секрет?

– Может быть, и секрет. А у тебя нет никаких секретов?

Зося покраснела. Неужели Игнась догадался о чем-нибудь?

Но это было сказано просто так. Нет, Игнась ничего не знал.

Знала, может быть, разве только Хеленка. Но Хеленка мало бывала теперь дома.

Она заупрямилась, – заявила, что не будет даром есть хлеб, который так тяжело зарабатывала Анка.

– Что же ты можешь заработать, такая маленькая? – пыталась отговорить ее Анка.

Но Хеленка не сдавалась:

– Я маленькая, но могу же и я на что-нибудь пригодиться. Дедушка всегда говорил, что надо работать.

– Делай, как хочешь. Только помни: не горюй, если ничего не найдешь.

Хеленка искала. Советовалась с соседкой.

– А попробуй-ка ты, милая, сбегать на Каменную улицу, тут рядом, к Совийской.

– Это кто такая?

– Портниха. Она говорила как-то, что ей нужен кто-нибудь в помощь. Ребят у нее двое, и шитья порядочно. Ей надо кого-нибудь взять. Может быть, она никого еще не нашла.

Хеленка с бьющимся сердцем побежала на Каменную улицу. Портниха Совинская оторвалась от мерно стучавшей машинки.

– Да, в самом деле мне нужен кто-нибудь в помощь, присмотреть за детьми и немножко помочь в шитье. Да ведь ты, деточка, слишком мала.

Хеленка выпрямила свою маленькую фигурку, стараясь выглядеть как можно выше.

– Я очень сильная! И шить немного умею, и детей люблю, и вообще…

Совинская задумалась.

– У тебя милая рожица, только я немножко побаиваюсь – не справиться тебе…

– Так вы меня возьмите на пробу. Увидите, я все сделаю, все сумею.

– А родители твои позволили тебе ходить ко мне?

– У меня нет родителей, – тихо сказала Хеленка.

И как-то сразу случилось так, что Совинская перестала раздумывать. Они договорились, что Хеленка будет приходить в семь и оставаться уже до вечера.

– Ты могла бы собственно ночевать здесь, только, пожалуй, будет немного тесновато…

– О, у меня есть где жить… Мы там все вместе. Мне там лучше.

Она быстро побежала со своей новостью домой.

– А не будет тебе слишком трудно? – беспокоилась Анка.

Но Хеленка была полна бодрости.

– Справлюсь! А эта Совинская очень милая. У нее такое доброе лицо. И дети тоже славные. Мальчик похож немного на Адася, только помоложе.

И так Хеленка начала работать. Она была довольна. Зарабатывала она немного, но получала стол и несколько злотых, а иногда, когда относила готовую работу, ей платили и за это. Время от времени она насильно совала в руки Анке заработанные деньги.

– Это моя доля за квартиру. Почему я должна жить даром?

После просьб и уговоров Анка, наконец, соглашалась. Ей приходилось нелегко – заработную плату на фабрике снизили, а расходы росли. Через год придется устраивать в школу Адася. Зося с ужасающей быстротой вырастала из всех своих платьев, подметки Игнася требовали починки. И так одно к другому. Не успеешь как-нибудь заткнуть одну дыру, а уж появляется другая.

Но больше всего заботил ее Игнась. До сих пор было известно, что в июне начинаются каникулы, а в сентябре – новый учебный год. Было известно, что надо позаботиться о книгах и тетрадях. А больше ни над чем не приходилось ломать себе голову.

Теперь же Игнась кончал школу. А что дальше?

Анка часто встречала подростков в возрасте Игнася, которые не могли по окончании школы получить никакой работы, не имели денег на то, чтобы продолжать образование, и по целым дням били баклуши, курили папиросы, сделанные из подобранных на земле окурков, играли под забором в карты, привыкали бродяжничать и воровать.

«Игнась – хороший мальчик, это верно, но если он будет сидеть без всякого дела…» – огорчалась Анка, думая о брате.

Он был способным, учителя хвалили его. Но о том, чтобы он продолжал учиться, не могло быть и речи. Она понимала, что не сможет из своего заработка помогать брату. Хорошо, что хватает и на то, что есть, – на квартирку на окраине города, стол и одежду, хотя с одеждой всегда были затруднения.

Она не начинала разговора с ним, так как не видела никакого выхода. Что она может посоветовать? А ведь посоветовать должна она, старшая сестра.

Огорчала ее и Зося. Теперь, когда соседка присматривала за Адасем, у Зоси уже не было так много работы. Когда Адась пойдет в школу, работы будет еще меньше. Взять сестру на фабрику она не хотела. Сейчас она еще мала, а в будущем…

Нет, на фабрике слишком тяжелая работа. Вредная. Ведь Анка сама вечно покашливала от этой хлопковой пыли, которую вдыхали легкие каждый день в течение многих недель, месяцев. Она видела, как быстро теряют силы и здоровье работницы прядильной. Это было совсем не то будущее, какого она желала сестре. Но что делать? Ведь надо как-нибудь обеспечить будущее Зоси, дать ей в руки какую-нибудь профессию. И опять всплывал вопрос о деньгах – откуда взять их на обучение?

Словом, огорчений было много. Легче всего с Адасем: пока он окончит школу, не надо думать о его дальнейшей судьбе.

– Вы что-то плохо выглядите, панна Анка, – заметила соседка. – Какие-нибудь огорчения, что ли? Дети ведь, слава богу, здоровы?

– Здоровы-то здоровы, но разве только о здоровье приходится заботиться?

– Здоровье – главное. Так и знайте. Все остальное – пустяки.

Хорошо было ей говорить, но это все-таки не были пустяки, и Анка сгибалась под тяжестью взятой на себя ответственности. Ведь она обещала матери, дала обет после ее смерти, что позаботится о младших братьях и сестре, что заменит им мать.

Это было не так легко, и Анка не одну ночь проплакала, не находя хоть какого-нибудь выхода из положения.

Но оказалось, что Игнась думает о себе сам. Однажды за ужином он неожиданно начал разговор.

– Я говорил с соседом. Как только кончатся занятия в школе, я пойду к нему на стройку.

– Зачем?

– Как зачем? Работать помощником.

– Что ты, Игнась! Ты еще слишком молод!

– Ничего подобного! Уж ты не беспокойся, – если он берет меня, то знает, что делает.

– Значит, ты будешь каменщиком? – с любопытством спросил Адась.

– Нет. Сразу нельзя стать каменщиком. Сперва буду помощником, а потом каменщиком. А может быть, еще кем-нибудь другим, если мне это удастся. Только это не скоро.

– Кем, кем? – приставал Адась, нетерпеливо прыгая вокруг стола.

– Пожарным.

– Пожарным? – удивилась Анка.

– А что, разве плохо? Я видел, как горело на Цегляной. Ребенка снесли по лестнице. Женщину спасли. Людей спасают. Дома их спасают. Только надо еще обождать, пока я буду уж совсем взрослый…

– Это опасно… Недавно в газете писали о том, как пожарный обгорел.

– Да, а сколько человек он спас?

– Анка, – вставила нерешительно Зося, – я тоже должна тебе что-то сказать.

– А ты что? Что случилось?

– Ничего не случилось… Только я…

– Что?

– Видишь ли, я думала о себе… Дома я уже не так нужна, а когда Адась пойдет в школу…

– Ну, говори же!

– Видишь ли, я… у меня… есть место в больнице! – выпалила вдруг Зося.

– В какой больнице?

– На Загурной… Там детская больница… И я говорила там с одной… И она мне сказала…

– Что сказала?

– Ты не сердись, Анка, только я уже говорила с директором и с докторами… И я…

– Да говори же, наконец! – не вытерпел Игнась.

– И мне обещано с осени место сиделки в этой больнице.

Анка посмотрела с изумлением:

– Как это?

– Да так… Я думала, надо же как-нибудь… И когда я там буду работать… при больных детях… Так я думала…

Анка обняла сестру. Слезы навернулись у нее на глазах.

Вечером они вышли в садик. Пахли цветы. Кто-то вдали играл на гармони. Было тихо, хорошо.

– Значит, Игнась, ты будешь спасать людей и их добро… Ты, Зоха, будешь помогать больным детям.

– А я, я что? – вмешался Адась.

– Твое время еще впереди.

– А ты, Анка, что?

– Ну что ж, малыш, я буду продолжать работать на фабрике, – тихо и как-то печально ответила Анка.

– Ты ведь даешь людям одежду, делаешь ткани для перевязок, для пеленок младенцам, на платье детям, на все… на все…

– Правильно! – успокаиваясь, согласилась Анка. – Каждый из нас будет делать полезную работу.

Пахли цветы. Слух ласкала далекая музыка. Они сидели тихо, без слов, как будто глядя на свое будущее – трудное будущее детей рабочих в стране, где правят капиталисты.

<1940>