Текст книги "Потомки Нэнуни"

Автор книги: Валерий Янковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Но вот из бурых зарослей близко вынырнула оранжевая, в седых усах, украшенная на лбу черным «иероглифом», страшная голова. Уши прижаты, пасть оскалена, ощерены огромные желтые клыки…

«Сейчас ему хватит трех прыжков, сомнет обоих!» – Михаил Иванович вскинул винчестер. Мушка всплыла на уровень сверкнувших янтарных глаз, указательный палец плавно потянул гашетку…

И в этот миг Янковский внезапно услышал позади глухой, но спокойный голос:

– Не разбей череп, Михаил, его музей просил.

Пуля угодила точно в лоб. Убийца шести лошадей расплатился собственной шкурой, и первый добытый на полуострове череп, хотя и с дыркой, все же украсил стеллаж краеведческого музея.

В те годы Янковский и Гек постоянно были рядом. Когда Гек завел первую гарпунную пушку, он сделал соседу памятный подарок. На стене веранды Янковских много лет висел мощный китовый ус, а под ним – отслужившая свой век тяжелая шомполка четвертого калибра, посеребренная морскими брызгами и туманами.

КОРЕЙСКАЯ ЛЕГЕНДА

В апреле сошли последние остатки снега, утихли дующие с далеких маньчжурских степей студеные северо-западные ветры. Растаял лед на лагуне, ушли на север последние вереницы лебедей, гусей и уток. На полуострове нежно зазеленели сопки, а в мае бело-розовыми дымками распустились абрикос, черемуха и дикая груша.

Погожим весенним утром перед домом-фортом показалась необычайно колоритная фигура. Бронзоволицый, с редкими, свисающими по углам рта усами и едва заметной бородкой, странник был одет во все самодельное. Сшитые жилкой куртка и штаны из серо-палевой козьей замши, унты из изюбрины. Неопределенного цвета платок прикрывал гладкие черные волосы, заплетенные на затылке в небольшую косичку. За спиной сетчатая, сплетенная из тонких сыромятных ремешков объемистая сумка. На поясе патронташ и нож в чехле из рыжей летней шкуры косули. Сзади на пояснице – серебристая шкурка барсука. Она предохраняет от сырости и холода, когда таежник садится на землю или камень.

На плече у гостя висела старая бердана. В руке – палка-сошка. Ею упираются на подъемах и спусках, при переходах через речки, раздвигают траву, разыскивая след или целебное растение. Она же служит опорой при стрельбе.

Заметив гостя, Михаил Иванович сбежал с крыльца, крепко пожал протянутую коричневую руку. Так, за руку, и ввел гостя в дом.

– Здравствуй, здравствуй, Ли Маза, садись, рассказывай, как дела. Давно тебя поджидал. Оля, завари-ка для нашего гостя чаю, да покрепче, он слабый не признает. Вот табак, кури, Ли Маза.

– Спасибо, Нэнуни, я свой курить буду. Ваш табак не крепкий. – Он набил из висящего на поясе кожаного кисета свою трубочку крепчайшим самосадом. – Чай, хозяйка, давай. Настоящий чай давно не нюхал…

Они встретились год назад. Ли Маза назвал себя тазом, представителем южной ветви племени удэге. Он несколько дней служил в отряде Янковского проводником, знакомил с хунхузскими тропами. На прощанье обещал показать осенью знаменитый человек-корень, женьшень.

– Что же ты в сентябре не зашел, как мы договаривались?

– Прошлый год я далеко, на Сихотэ-Алинь пошел. Там женьшень копал, соболь ловил, потом мало-мало болел. Давно думал тебя посмотреть. Вот только сегодня пришел… ваше Сидеми.

– Какое Сидеми? Я знаю только корейскую деревню Верхнее Сидеми!

– Ха, вы еще много не знай. Эта половина остров, где ваша фанза, мы – удэге, тазы – давно, давно называли Сидеми. Это очень хорошо место. Мой дедушка говорил – тыщи года раньше наша люди тут долго жили. Большой речка тоже назвали Сидеми: земля, вода, если рядом стоит – фамилия одинаково.

– Слышь, Оля? Коренной житель Уссурийского края подсказал, как издревле зовется наш полуостров. И нам обязательно следует сохранить его исконное название. Вот – живая история этой земли, – он ласково потрепал вытертый до глянца рукав замшевой куртки таза.

Заметно располневшая за последние годы Ольга Лукинична поставила поднос со стаканами, вытерла о фартук проворные руки, улыбнулась, блеснув ровными, как один, зубами.

– И правда, как хорошо! Звучно и коротко: Сидеми. Конечно, так и будем звать. А то «полуостров Славянский», – сразу и не выговоришь.

Сквозь открытую форточку донесся стук копыт. Михаил Иванович выглянул в окно.

– Ого, к нам сегодня еще гости. Син Солле с ординарцем!

Корейцы быстро привязали к столбам своих лошадок, и небольшой шустрый Син проворно взбежал на крыльцо. Все вышли навстречу.

– Здравствуй, Микау Иванычи! А-а, Ли Маза, давно не видели.

Все поздоровались по русскому обычаю – за руку.

– Проходите, садитесь, сейчас хозяйка угостит чаем.

Расселись вдоль длинного стола. Син Солле пытался соблюдать восточный этикет, но не выдержал:

– Спасибо, чай пить можно, только сначала главное дело скоро говорить надо…

– Что случилось, Солле, говори.

– Вчера пришли наши разведчики. Сказали – около Синий хребет хунхузы снова большой отряд собрали, Очень серчают. Их новый батоу сказал: черный усы, какой вы стреляли, – как его братка все равно. Хочет вам отомстить. Сказал: ни один жить не оставим. Что будем делать, Микау Иванычи?

Хозяин задумался.

– Молодцы твои ребята, что выведали вовремя. Чтобы с ними разделаться, нужно опередить. Это главное. Я сейчас пошлю верхового в Славянку на телеграф, буду просить Владивосток срочно прислать в поддержку солдат гарнизона. Губернатор и командующий мне это обещали. Послезавтра мы должны снова встретиться у вас в деревне. Надо обязательно напасть первыми. Эх, жаль, нет Гека, он нынче ушел далеко, в Охотское море.

– А нам пока чего делать?

– Очень важно побывать около их лагеря. Хорошо бы узнать – сколько их, как можно подойти, можно ли окружить? А как – вам виднее, вы лучше всех знаете те места. Вот, может быть, и Ли Маза поможет, он знает каждую тропку. Как думаете?

Таза пыхнул трубкой.

– Я думаю, можно. Будем ходить тихо, как кошка, нюхать, как лисица. Хунхуза нос тоже очень острый, надо осторожно…

Син Солле внимательно слушал таежника и даже не улыбнулся его шутке.

– Хорошо, мы с Ли Маза вместе пойдем. Там посмотрим. Я возьму еще помощника, оставлю где надо. Он будет вас встречать. Только теперь надо еще один кони для Ли Маза.

– Конечно, сейчас заседлаем для него спокойного мерина…

Командующий гарнизоном не нарушил слова. В распоряжение Янковского срочно выступило отделение солдат под командованием унтер-офицера. В деревне Верхнее Сидеми воинская часть соединилась с готовой к походу дружиной самообороны.

Во главе с Михаилом Ивановичем отряд подошел к условленному месту встречи. На тропе возле ручья мелькнула фигура, послышался легкий свист. Син заметно осунулся, был бледен и возбужден. Двумя руками пожал руку друга.

– Хорошо, вовремя пришли. Скажите людям немного отдыхать. Надо все рассказать подробно, потом вместе будем думать…

Отряду устроили привал. Янковский, унтер-офицер и Син отошли в сторону, присели на поваленный бурей ствол кедра, и Син рассказал о том, что произошло вчера.

Ли Маза довел их до кромки леса и указал палкой на дымок. Посреди заросшего сухой полынью и кустарником большого заброшенного опийного поля стояло длинное зимовье. Возле него на привязи несколько лошадей. Во дворе копошились вооруженные люди. В стороне, около небольшого костра, прохаживался часовой.

– Я сказал Ли Маза; «Спасибо, теперь тебе надо ходить домой. Тебя здесь много люди знают. Если увидят, потом хунхузы обязательно убьют».

Син Солле переоделся в захваченное из деревни рванье, потерся о горелую лесину, измазал сажей руки, мазнул но щеке, потом по лбу. Передал свою винтовку помощнику, велел ожидать в условленном месте в лесу. Взял только сумку с топориком и нож. С одной палкой в руке побрел к костру. Часовой заметил, окликнул. На крик выбежали люди, завели в барак.

Син прикинул: «Да, человек пятьдесят, не меньше. Одолеем ли?» В это время в дальнем конце барака раздался начальственный рык, все смолкли, и он предстал перед «ясным оком» страшного одноглазого батоу.

Тот подверг Сина допросу: «Кто, откуда, куда, что здесь делаешь? Смотри не ври! Я здесь всё и всех знаю. Я тут хозяин: хочу – оглушу, хочу – голова долой…»

Син низко поклонился. Бывая в маньчжурском городе Нингута, он не раз слышал фамилию этого страшного хунхуза, одноглазого Лю. Поэтому обратился к нему по фамилии, что заметно польстило атаману.

– Я знаю, знаю, слышал о вас, уважаемый достопочтенный господин Лю…

Он рассказал, что много лет занимается таежным промыслом. Настораживает ямы и петли на изюбров, есть у него завалы и на кабаргу. Осенью ищет женьшень. А сегодня утром заблудился в тумане, и когда вышел на эти заброшенные маковые поля, заметил дым, решил повидать людей. Ему бы соли, если можно, хоть немного…

– А куда отсюда? С кем будешь встречаться?

– На лето я ухожу к родственникам в Маньчжурию, в Нингуту.

– В Нингуту, это ладно. А на какой улице живут твои родичи?

Дух перехватило. К счастью, Син неплохо знал этот торговый городок, однако почувствовал, как сразу взмокла спина. Но медлить было равносильно смерти, и он назвал адрес знакомого корейца.

– Мои живут на Восточной, третий дом от угла.

– А-а… Помню, есть там ваши вшивые фанзы…

Долго единственным глазом на изъеденном оспой желтом лице прощупывал гостя суровый батоу. Потом харкнул, плюнул на земляной пол и отпустил щуплого прокопченного бродягу. Махнул помощнику:

– Выведи его, пусть катится ко всем чертям. А соль нам и самим нужна…

Семь потов сошло с разведчика за время этого недолгого, но настойчивого допроса. Он отлично понимал – одного жеста атамана достаточно, чтобы ему в два счета отрубили голову. Но самообладания не потерял и неторопливо шагал по тропке, затылком чувствуя дуло ружья и неотступный взгляд часового, которому – он был уверен – дана команда: в случае малейшего подозрения попросту шлепнуть бродягу.

Зато теперь он знал все. Сколько их, как вооружены, а главное – как удобнее подойти, чтобы захватить врасплох.

Михаил Иванович слушал внимательно. Он отлично понял, на какой риск шел смелый староста ради их общего дела. Положил руку ему на плечо.

– Молодчина, Солле! Ей-богу, тебя следовало бы представить к награде, да только прав у нас таких нет. – И он крепко пожал узкую, твердую руку корейца. – Вы согласны со мной, господин унтер-офицер?

– Так точно, Михаил Иванович. Я вполне разделяю ваше мнение. На мой взгляд, господин Шин совершил немалый подвиг!..

Теперь, после доклада Син Солле и изучения начерченной им палочкой на песке карты, все трое приступили к разработке плана окружения длинного барака. В эту ночь костров не жгли, боясь чем-либо выдать свое близкое присутствие.

А на рассвете банда оказалась в кольце, попала под перекрестный огонь. Понеся большие потери, потеряв своего одноглазого атамана, уцелевшие бандиты сдались. Двадцать восемь разбойников оказались обезоруженными и связанными, все трофейное оружие навьючено на отбитых у них лошадей. Хунхузов довели до приграничной заставы, передали маньчжурским властям.

Начальник уезда и приграничной крепости Хунь-Чунь пригласил старших отряда к себе в резиденцию, устроил прием, церемонно благодарил за помощь и просил погостить до завтра, чтобы присутствовать на суде над пленной бандой. Михаил Иванович вопросительно посмотрел на Син Солле, выступавшего в роли драгомана:

– Стоит ли оставаться, удобно ли?

Син мотнул головой:

– Не надо обижать. Начальник хочет, чтобы вы рассказали нашему губернатору – как китайские власти наказывают разбойника…

В центре опоясанной каменной стеной крепости, посреди площади, стоял специально сооруженный деревянный помост. Напротив ведущих на него ступеней на застланных цветастыми покрывалами скамьях и креслах расположились все местные начальники и гости. Вокруг, стоя плечом к плечу, теснились жители Хунь-Чуня и окрестных деревень, собравшиеся здесь с раннего утра.

На эшафоте, лицом к толпе, на коленях – подсудимые.

Первым на возвышение поднялся главный судья в синем, крытом шелком халате. Судья поднял руку, и гул затих. Развернув длинный свиток, он выразительно и громко огласил перечень всех совершенных хунхузами злодеяний: ограблена такая-то деревня, убито, угнано в плен для получения выкупа столько-то человек, забрано скота и имущества…

Порою он, обращаясь к собравшимся, спрашивал:

– Верно? Так?

Толпа волновалась, ревела:

– Так, так, так!!!

В заключение судья торжественно зачитал решение трибунала: все двадцать восемь подданных Поднебесной Империи приговаривались к смертной казни через отсечение головы. Народ, воздев сжатые кулаки, гортанными криками восторженно выразил свое одобрение.

И тогда на помост взошел палач.

Словно отлитый из бронзы, атлетического телосложения ражий детина был обнажен до пояса. На голове – алая повязка. В мускулистых руках палач держал оружие, бросавшее непривычного зрителя в дрожь. Широкое, в полторы ладони, фигурно изогнутое лезвие меча сидело на длинной рукоятке, оплетенной бордовым шелковым шнурком, с эфеса свешивалась кисть. При малейшем колебании стальное полотно ослепительно сверкало на солнце.

Судья простер руку, выкрикнул короткую команду, и стоящие на коленях смертники, как один, послушно склонили головы. Палач занес над крайним меч, и над площадью нависла гробовая тишина. Судья резко опустил руку, и широкое лезвие молнией блеснуло в воздухе. Раздался едва слышный треск перерубленного позвонка, и первая голова покатилась по деревянному настилу, странно задергался и подмигнул вдруг вылезший из орбиты глаз. Обезглавленное тело слегка подпрыгнуло и повалилось на бок.

Детина невозмутимо шагнул к следующему в ряду и с хриплым выдохом снова взмахнул страшной секирой.

Его меч взлетал и падал, как топор в руках дровосека, а вслед за ним одна за другой – словно сорвавшиеся с плетня спелые тыквы – глухо стукаясь о доски, катились и катились прочь увенчанные черными косами разбойные головы.

Михаил Иванович оглянулся на сидевших рядом помощников, зябко повел плечами и вполголоса бросил:

– Черт знает что… Хотя они, конечно, заслужили, но можно бы и на каторгу…

Командир отделения неопределенно повел головой, а Син вдруг вспылил, зашипел:

– Неверно говорите! Так надо! У нас в Корее тоже так. Пусть народ видит, знает, всем расскажет. Если эти разбойники оставлять жить, ни один честный люди жить не будет! И мы тоже.

– В общем-то верно, – задумчиво согласился унтер-офицер. – Суд ведь народный, открытый, всем напоказ, а значит, и правильный…

Тела казненных побросали в тяжелые, с окованными железом колесами арбы, запряженные мулом, быком и лошадкой одновременно, и вывезли куда-то за город. Но страшные почерневшие головы, насаженные на высокие колья, – в назидание живым – еще долго «украшали» площадь уездного городка, тучей кружили и рассаживались на них, выдалбливая мертвые глазницы, стаи воронов, хриплым восторженным карканьем оглашая лобную площадь древнего Хунь-Чуня.

Возвращались новой дорогой, через порт Посьет, где погрузились на попутное судно. И только дома узнал Михаил Иванович, что жизнь его семьи в эти дни уже висела на волоске…

В бухту Гека внезапно вошла мирная с виду купеческая шаланда. Двое из прибывших остались на судне, а три человека отправились на хутор Янковских.

Собаки подняли лай, Ольга Лукинична вовремя заметила чужаков и встретила их, стоя на веранде. Псы продолжали рычать, и гости, несколько стушевавшись, остановились подле нижних ступеней ведущей на веранду лестницы. Старший крикнул:

– Убери собак, тебе от мужика письмо есть!

Хозяйка почуяла недоброе.

– Собаки без команды не тронут. Бросьте мне записку сюда.

На конверте стояло: «О. Янковской». Она вскрыла конверт и сразу поняла подлог: незнакомая и нетвердая рука. На листке бумаги коряво, но понятно было нацарапано: «Отдай все ружья, патроны и деньги. Эти люди пришли от меня. Михаил».

«Обман, совершенно ясно, но что предпринять?» – соображала женщина, а главарь поторапливал:

– Давай неси все скорее, хозяин сказал, нужно торопиться!

Решение уже созрело, и внешне Ольга сохранила полное спокойствие.

– Понятно. Подождите здесь, сейчас все соберу…

Решив, что обман вполне удался, и успокоившись, трое присели на корточки и закурили, а Ольга вернулась в дом. Мысль работала четко и ясно. Она прошла в спальню, сняла со стены всегда заряженный штуцер и вышла. Удивленные ее быстрым возвращением, бандиты поднялись на ноги.

– Чего, уже готово? А ружья где?

Ольга Лукинична шагнула к перилам веранды, щелкнула курком и, направив дуло в грудь старшего, негромко сказала:

– Вот ружья! А ну марш отсюдова, пока всех не перестреляла!

Псы инстинктивно поняли происходящее, уловили жест и тон хозяйки. Ощетинились и двинулись на бандитов, те без оглядки бежали до бухты. Стоявшая на крыльце своего дома Пелагея Семеновна, жена Гека, в недоумении наблюдала, как незваные гости, не выкликая лодки и не раздеваясь, вброд добрались до судна и пытались отчалить. Но… начался отлив, и груженная мукой шаланда основательно села на мель.

Пелагее были слышны истошные крики, из которых она хорошо запомнила: «Куой-куой-куой» – скорей, скорей, скорей! – а затем последовало то, что заставило ее застыть от изумления. Бандиты, по двое, хватали с двух концов пятипудовые кули с мукой, раскачивали и бросали за борт, поднимая тучу брызг! Один, второй, третий, десятый… Бросали и оглядывались на берег, как будто ждали оттуда нападения.

В конце концов шаланда оказалась на плаву, ее развернули, подняли серый прямоугольный парус и направили в открытое море.

Почти вслед за ними возле дома Гека появилась вооруженная штуцером, с коробкой патронов в руке, все еще розовая от возбуждения Ольга Лукинична.

– Ну и натерпелась я, Пелагеюшка, бандиты чуть было всех не прирезали! Оставила с ребятами сторожа с ружьем, а сама буду здесь у тебя караулить, как бы снова не воротились!..

В построенной недалеко от берега из китовых костей беседке Ольга с Пелагеей провели остаток дня и всю ночь. Ночь стояла светлая, полная луна серебряно освещала бухту Гека и окружающий берег. Их предосторожность оказалась излишней, – напуганные неожиданно смелым приемом хунхузы больше не помышляли о нападении.

Однако женщины до зари просидели на служивших в этой беседке табуретами китовых позвонках, и Пелагея полушепотом поведала соседке о брошенных бандитами за борт увесистых кулях. И в утренний отлив, собрав помощников, они извлекли с мелководья мешки с мукой, перевезли на берег и сложили в амбаре Гека, разделив нечаянную добычу поровну.

Позднее Янковские доставили свою долю трофейной муки на хутор.

Тем временем поход и все перипетии тех дней остались позади. Но – как эхо этих событий – родилась легенда, главным героем которой стал «чудо-богатырь» кореец Син Солле. И она тесно переплелась с первой – о Нэнуни. Легенда эта ползла от фанзы к фанзе, ходоки и странники разносили ее по корейским выселкам Уссурийского края, через Синий хребет, через тихую реку Туманган на родину сказок, в Корею. Долгие годы спустя сыновья и внуки Нэнуни и Син Солле бесконечное число раз слышали ее уже там. И в богатых, крытых черепицей фанзах, прочно осевших среди тучных рисовых полей, и в убогих, крытых соломой хижинах, затерявшихся в крутых горах дубово-сосновой корейской тайги. И везде эта легенда звучала одинаково торжественно и значительно.

– Ха, кто ж не знал в наше время двух неразлучных братьев-богатырей? – Темнолицый, морщинистый, с редкой седой бородкой старик, скрестив на циновке ноги, одной рукой обнимает округлую жаровню – харитон, другой держит длинную-предлинную трубку. А вокруг него плотно, голова к голове, с приоткрытыми ртами тихо сидят полные внимания благодарные деревенские слушатели. Трудовой день окончен, на улице мороз, развлечений никаких, а старик – живая книга сказок.

Дед знает, что находится в центре внимания, и не торопится. Средь пелены пепла в жаровне ищет концом трубки красный тлеющий уголек, пыхает раз-другой, выпускает сизую, невыносимо горькую струю самосада и, насладившись почтительным безмолвием, скрипит:

– В те годы не было нашим переселенцам в Приморье покоя: то тигры, то ходжеги-хунхузы. Первые давят лошадей и коров, иногда и людей, вторые грабят, убивают, да еще в плен берут. Зачем? Через несколько дней приходит записка: если хотите получить обратно своего брата или свата, давайте столько-то денег, муки, крупы, масла, соли… А где все это взять? Продай фанзу, пашню, быка, хоть собственную жену продай – все равно не хватит. А у хунхузов жалости нет: не выкупишь – пришлют в тряпке отрезанный палец, потом ухо. Торопись! Еще день-другой нет денег, не выкупили – и конец! Больше искать нечего.

Слушателя сопят, опускают головы, а старик продолжает:

– Вот так шли дела у наших отцов и дедов, пока не встретились два невиданных человека, которые никого не боялись: Нэ нуни и Син Солле. Встретились и стали как братья. Возьмут ружья, сядут на коней – все тигры и хунхузы разбегаются. Почему? Да потому, что промаха у них не бывало. А Нэ нуни стрелял с коня на скаку и не оборачиваясь. Вот так! – Старец нацеливается в кого-нибудь латунным мундштуком аршинной трубки: – Тхан, тхан! – Потом перекидывает ее через плечо и, не глядя, стреляет назад: – Тхан, тхан! И все тигры и разбойники лежат. Зачем ему было оборачиваться, когда он был Нэ нуни? У него же была вторая пара глаз на затылке, хе-хе-хе…

На циновке парни и молодые мужики переглядываются, толкают друг друга в бок локтями. Все ждут. Они знают: сейчас пойдет рассказ о корейце Син Солле. А дед еще неторопливее и обстоятельнее заделывает трубку второй раз.

– А как они победили темных в их норе под Синими горами? Хунхузы поклялись перебить в долине Сидеми всех корейцев и русских, а наши узнали и сами пошли навстречу. Встали табором на сопке, смотрят – далеко внизу дым. Нужно узнать: сколько человек в шайке, как их окружить. Вот Нэ нуни и говорит: «Наверное, ты, Солле, самый смелый и ловкий, лучше всех сумеешь разузнать?» Тот отвечает: «Конечно, старший брат, я пойду!» Оделся как лесной бродяга и пошел прямо в их берлогу. Караульный его заметил, кричит: «Стой, иди сюда!» Син подошел, а тот командует: «Подними руки, я тебя обыщу». Что делать? Поднял руки, а в рукаве нож… Только часовой начал шарить в карманах, – изловчился – чик его по горлу! Тот и растянулся, как сушеная камбала. Син Солле заглянул в окно барака – там все спят. Он – в дверь. Глядит, они накурились опия, все храпят, красивые сны смотрят. А их бараки как устроены? Посередине проход, слева и справа нары. Вдоль нар с каждой стороны деревянный брус положен. На него днем садятся, а ночью он вместо подушки служит: все спят головами к проходу, все головы на этом брусе. Оглянулся Син Солле, видит – у дверей, на куче наколотых дров, острый топор на длинной ручке. Какая, подумал, разведка? Я с ними сейчас и так разделаюсь. Схватил топор и… кхак, кхак, кхак – двадцать пять голов как не бывало!..

Молодежь не выдерживает: всплескивают руками, смеются, бьют друг друга по плечам. Лица потные, красные, глаза горят.

– Дедушка, дедушка, а дальше? Что дальше?

Довольный, старик смеется надтреснутым петушиным хохотком.

– А дальше вот что. Отрезал Син Солле все двадцать пять кос, связал в пучок и возвращается на табор, где его ждет вся дружина. А на пне перед палаткой сам Нэ нуни. Душа у него горит: сколько времени прошло, а младшего брата все нет. И вдруг он! Вскочил Нэ нуни, схватил его за руку двумя руками и спрашивает: «Здоров? Невредим? Ну как, узнал, сколько их, как лучше брать!» Тут Син Солле и отвечает: «Я все подробно разведал, старший брат. А сколько их – сами посчитайте». Вынул из-за пазухи и бросил к его ногам, как клубок змей, связку черных длинных кос.