Текст книги "Тигр, олень, женьшень"

Автор книги: Валерий Янковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Все-таки заметив, что я едва держусь на ногах, Рид похлопал меня по плечу и велел оставаться отдыхать. Ты, мол, свое дело сделал.

Двор опустел, а я растянулся на теплой циновке и похоже чувствовал себя тем греком, который проделал первый марафон. Только в отличие от него остался жив.

Окончание истории я знаю уже со слов участников. Они вышли на следы и к вечеру догнали отца и Соколова, уже вставших на ночлег. Ребята рассказывали, что Рид все время летел впереди на своем «коньке-горбунке» в окружении собак, удивляя всех виртуозной верховой ездой, порой настоящей джигитовкой: перемахивал через упавшие деревья, свалившись на бок, проскакивал под стволами зависших лесин. Подбадривал себя и собак излюбленным кличем «Лайон, лайон!»

Они преследовали тигра весь следующий день, но очевидно сытый кот выгадал за ночь немалую фору и уходил почти по прямой, не задерживаясь и совсем не интересуясь охотой. К концу второго дня след его пересек по заснеженному льду пограничную реку Туманган, за которой, увы, начиналось уже другое государство – Маньчжурия. В те годы – территория трех восточных провинций Китая, которой на правах сильного правил бывший предводитель хунхузов генерал Джан Цзолин. Верховный командующий тех хунхузов, которых панически боялся глава нашей экспедиции.

Так и уехал он назад в Америку без главного, вожделенного трофея. А граф Михаил Юрьевич Олсуфьев вернулся в Харбин и вскоре укатил в Париж.

Однако для нас, братьев, эта охота-сафари сыграла немалую роль. Заставила познакомиться с обширным районом тайги, закалила и многому научила. Впоследствии мы уже самостоятельно руководили многими сложными походами.

Тори

Он был из числа тех необыкновенных существ, которые навечно остаются в памяти после того, как навсегда покинут нас.

Среди нескольких шоколадных гладеньких щенков датских пойнтеров один родился хотя и коричневый, но необычайно длинношерстный и даже слегка кудрявый. Никто не стал особенно интересоваться родословной – у его матери Дианы подобные отклонения – уже случались… Щенка взял на воспитание наш дядька Виктор и назвал его Тором, а ласкательно – Тори, Торка.

Уступая безукоризненностью чутья и экстерьера своим чистокровным братьям, Тори с детства выделялся особыми качествами: очень скромный, понятливый и трудолюбивый, он еще малышом завоевал общую симпатию. А с годами – тем более.

Если кто-либо из компании охотников безнадежно терял сбитого проворного фазана, звали Торку. Достаточно было привести его на след умчавшегося хитрого петуха, Тори, не торопясь, уткнув нос в сухой осенний бурьян и громко отфыркиваясь, кропотливо распутывал след и вскоре переходил на короткие прыжки. Незнакомые с «его почерком» скептики выражали сомнение, критикуя такой «неклассический» поиск: чистокровная легавая не должна копаться, должна брать верхним чутьем! Но знавшие Торкину настойчивость посмеивались.

Фазан уходит очень быстро и далеко, порою приходилось ждать десять, двадцать минут, полчаса, но… Тори неизменно являлся с петухом в зубах! Поблескивая умными желтыми глазами, повиливая обрубком хвостика, скромно отдавал дичь в руки охотника.

Однажды ветреным ясным осеннем днем за стеной высокого шелестящего камыша мы близко подкрались к огромной стае гусей, жировавшей на берегу большого озера. Из поднявшейся стаи сбили девять гуменников. Трех на мелководье собрали сами, шесть выловил и вынес из озера Тори. И ни за одним его не надо было посылать. Он приносил их по очереди, отдавал в руки и тут же кидался в воду снова – было похоже, что успел всех пересчитать.

Последний подранок сумел отплыть метров на триста. Утомленный Торка погнался за ним. Сильный ветер поднял порядочную волну, мы беспокоились. Стоя на песчаном берегу, усыпанном пухом и белыми кляксами долго отдыхавшей стаи, с напряжением наблюдали, как далеко на синей воде коричневая голова собаки нагоняла темную птицу. И когда две точки почти сошлись, гусь вдруг нырнул!

Тори в смятении закружился на мелкой волне. Гусь вынырнул, пес направился к нему, но тот мгновенно нырнул снова и… Тори за ним! Мы застыли в ужасе, боясь, что он вообще не вынырнет, но он появился, держа гуменника за хвост! Настиг гуся под водой… Выходя с ношей на берег, шатался и, только отдав ее в руки, упал на песок. Все сбежались к нему, хвалили, гладили, вытирали сухой травой и – в восторге – даже качали!

Тори быстро научился брать подранков коз, лис. При этом никогда не пытался разорвать шкуру, есть мясо. Возвратившись к стрелку, вертя хвостиком и красноречиво оглядываясь, приглашал следовать за собой, приводил к задавленному зверю. Когда добычу потрошили, скромно отходил в сторону, аккуратно, без жадности брал протянутый ему кусочек. Всегда приветливый и деликатный, Тори и ласкался особенно. Не прыгал, пачкая лапами и слюной, как это делают многие собаки, а тихонько приближался, клал голову на колени и, глядя прямо в лицо своими янтарными глазами, тихонько шевелил култышкой хвоста.

Оценив универсальные способности Тори, отец решил испробовать его на охоте за кабанами.

Выехали вчетвером. Мой отец, два брата Гусаковские и я. Мне еще не было семнадцати, я был самым младшим участником этой охоты. Коле – двадцать, Георгий Гусаковский старше своего брата года на четыре. Единственным настоящим охотником по зверю и отличным стрелком был только отец.

Остановились в горах, в маленькой одинокой фанзушке под соломенной крышей. Наш старый знакомый, хозяин фанзы Ю Мина, хромой, но подвижный и предприимчивый кореец, был профессиональный контрабандист. За тайные переходы границы с опиумом не раз платил штрафы, сидел в тюрьме. Сверкающий взгляд, черные усы и золотой зуб придавали ему действительно разбойничий вид. Однако Мина был гостеприимным хозяином и надежным товарищем. Отец прозвал его Макаром, и тот с удовольствием откликался на новое, русское имя. От его затерянной в горах Унгидона лачуги до ближайшей станции железной дороги было добрых двадцать пять километров.

Шел февраль. Это малодобычливое время для зимнего сезона. Зверь становится сторожким, солнцепеки облезают, выслеживать трудно. Кабан, подобрав весь желудь, покидает удобные для охоты старые дубравы, уходит в хвойную тайгу на хвощи. Там его взять нелегко.

Проходила вторая неделя охоты, а успехи невелики: три-четыре кабана, несколько коз. Тори принимал участие в новой для него охоте и проявил себя молодцом.

Собак кормили дважды: утром и вечером. Хозяйка варила чумизную похлебку с костями и осердьем зверей, и, когда еда остывала, ее разливали каждой в отдельную чашку. Главным собаководом в нашей группе был Коля, который руководил их кормежкой. Он и позвал меня однажды утром на кухню, где кормили собак.

– Смотри, что придумал Торка: первый раз вижу, чтобы собака выкидывала такое. Ты понимаешь, он сознательно стал недоедать по утрам свою порцию, но чашку оставляет не просто, а заталкивает ее в угол – на вечер. Вот смотри!

В самом деле, едва съев половину завтрака, пес старательно запихивал носом тяжелое гончарное изделие в дальний темный угол кухни. Потом вопросительно оглянулся: вам, мол, ясно – я не просто наелся, а оставляю это себе на ужин?

Коля поспешил его успокоить:

– Хорошо, хорошо, Тори, понятно, никто не тронет твою чашку…

Вечером, едва вернувшись, он шел в свой угол, не торопясь доедал утреннюю порцию, а потом спокойно дожидался, пока остудят и раздадут ужин. Никогда, ни до, ни после, мне не приходилось встречать подобной сознательности у собаки. Казалось, ему недоставало только речи…

Вечером седьмого февраля братья Гусаковские рассказали, что, возвращаясь в сумерках по лесовозной тропе, встретили след крупного тигра, пересекшего их путь. Это была сенсация! К тому времени тигры в Корее стали редкостью, иногда заглядывали сюда из соседней Маньчжурии.

Отец опасался, не перепутали ли молодые охотники тигровый след с медвежьим. Это мог быть спугнутый кем-то из берлоги шатун.

Но вот, подпрыгивая на здоровой ноге, в фанзу ворвался разгоряченный ходьбой и сногсшибательной новостью Ю Мина. Он бросил на пол свою черную плюшевую шапку и прохрипел:

– Тигр напал! Задрал в Верхнем Унгидоне корову! Сожрать не успел, отогнали. Сегодня ночью мужики спать не ложатся, жгут костры. Всю скотину и собак попрятали по домам. Просили передать охотникам – пусть выручают: не убьют, так хоть прогонят черта!

Макар заметил наши приготовления, облегченно вздохнул:

– Ага, вы уже готовитесь, это дело. Что нужно, чем помочь?

Все необходимое для длительного преследования собрали с вечера. Отобрали самые надежные патроны: в двадцатые годы фабричных патронов у нас почти не было, пользовались самодельными, всячески комбинируя гильзы и пули, часто случались осечки. А с тигром подобный риск недопустим.

Вышли рано, задолго до восхода. Настроение приподнятое. Когда подошли к следу – рассвело, собаки уткнулись носами в большие лунки. Да, то был крупный тигр-самец. Сомнения отца рассеялись.

По мере изучения следов собаки медленно опускали хвосты, их энтузиазм падал на глазах. Самым невозмутимым выглядел Тори, возможно, потому, что это было его первое знакомство с такого вида кошкой, и он недооценивал всей серьезности встречи.

Высокие и крутые, покрытые смешанным лесом корейские горы громоздились над нами. По гребням выделялись голубовато-зеленые вершины старых сосен.

След сразу повел в гору. Отец впереди, мы – цепочкой за ним. Часа через полтора выбрались на длинный отрог станового хребта, поднимавшегося с востока на запад. И тут, на самом верху, спокойный и размеренный след хищника вдруг стал иным: тигр остановился, потом пошел осторожно мелкими шажками. Так он ступает, когда чует добычу. И точно! Он вышел на вчерашний, чуть припорошенный след очень крупного секача-кабана.

Владыка северных джунглей долго как бы в раздумье стоял перед внушительным следом свирепого зверя. Потом медленно направился за ним. Мы переглянулись: ситуация становилась интригующей. Не торопясь, тронулись по следам великанов. Вскоре кабан свернул на южную покать, стал спускаться. Тигр, не задумываясь, повернул за ним. Отец просиял, оглянулся и прошептал:

– Видно, здорово проголодался, коли рискует напасть на такой броненосец! (Обычно тигр избегает нападать на подобных колоссов, предпочитая брать молодежь и чушек.)

Глаза отца сужены, усы топорщатся, на щеках двухнедельная щетина; в этот момент его голова сама напоминала голову тигра.

Спускаясь по следам медленно и осторожно, вышли на выступ гранитной глыбы, нависшей над косогором. Кабан обошел ее вокруг, тигр влез наверх. Но что это? Судя по движениям, он уже подкрадывается: шаги совсем короткие, в аккуратных круглых отпечатках чувствуется напряжение и собранность. Вот он присел у края выступа, а дальше?

Дальше следов нет, как испарился!

Чувствуем – что-то произошло, молча озираемся и переглядываемся. Глянув под скалу, отец первым оценивает обстановку.

– Смотрите! – произносит чуть слышно и указывает вниз красной от мороза левой рукой. Перчатка сброшена, винтовка наготове в правой руке.

Мы смотрим вниз под скалу – здесь, под нами, произошла схватка двух гигантов…

Кабан пришел сюда давно. Под уступом, в листьях и опавшей хвое, устроил теплую лежку. Здесь и лежал до самого нападения. Следы поведали о разыгравшемся поединке: кусты поломаны, снег с опавшим листом взрыт, все забрызгано кровью. Дальше под крутой склон горы пропахана целая дорога. Между поломанными и поваленными кустами – клочья шерсти, щетины, красные пятна.

Ясно, что тигр ехал верхом на кабане, терзая его изо всех сил, а тот вез огромное тело на своем мощном горбе и не сдавался. Кабан скользил под уклон, крепко упираясь большущими раздвоенными копытами, вырывая и таща за собой кусты, камни, валежник…

Собаки взяты на поводки. Осторожно, шаг за шагом, сдерживая прерывистое от волнения дыхание и держа свое разнокалиберное оружие наготове, мы скользили по этой дороге борьбы, не сомневаясь, что тигр одолел вепря и теперь где-то здесь, внизу, совсем близко, рвет его на куски, утоляя злобу и голод. Сейчас он беспечнее, чем когда-либо. Обычную бдительность заслоняет неутоленная кровожадность или уже сытая сонливость. Сейчас увидим рыже-полосатую громадину, сейчас…

Но случилось невероятное. Старый могучий секач вырвался! Мало того, сам нанес ранение тигру, подцепив его страшным клыком. Видно, это и решило исход поединка. Тигр резко отскочил вправо, оставляя на снегу яркие капли крови, кабан, не останавливаясь, загремел дальше, продолжая рушить все препятствия на своем пути.

Мы стояли озадаченные. В чем дело? Произошел какой-то просчет, какая-то случайность? Может быть, старый секач услышал в последний момент подозрительный шорох и рванулся, нарушив расчет прыжка гигантской кошки? Может быть, владыка поторопился, недооценив сил секача? Ясно, что он схватил жертву не смертельно, не свернул ему позвонков, как делает это с лошадью и даже быком.

Победа, вернее, эта «почетная ничья» дорого обошлась старому секачу: вероятно, он погиб от ран – у нас, к сожалению, не было времени это проверить.

Великий «амба» дальневосточной тайги, выпустив жертву, никогда ее не преследует: таков его закон. Каждый, кому довелось наблюдать его жизнь не в зоопарке, мог убедиться в этом. Так было и сейчас: потеряв кабана, тигр, лишь слегка прихрамывая, невозмутимо зашагал вдоль хребта. И если бы не капли крови в лунках следов, вряд ли кто смог бы предположить, что совсем недавно здесь произошла жестокая схватка, сопровождавшаяся глухим, страшным ревом тигра, надрывным визгом и утробным хрюканьем кабана…

Минуту мы стояли молча, потрясенные следами этой битвы и разочарованные ее исходом.

Отец крепко провел рукавицей по усам: влево, вправо.

– М-да, не вышло, черт подери! Но раненая лапа будет мешать, он скоро где-нибудь заляжет. Будем преследовать, а там посмотрим…

Был яркий, солнечный февральский день. Ветер несильный, снег стал заметно подтаивать. А такого не любят даже здоровые представители семейства кошачьих. Талый снег налипает, набивается между пальцами-когтями, намерзает на тыльной стороне лап, на шерсти. В такие дни кошки предпочитают забраться в скалы или на возвышенность и лежать, наблюдая окрестности. Наш тигр действительно очень скоро сделал лежку. Он вскочил с нее хотя и не замеченный, но уже потревоженный нами.

Шли за ним, пока не вымотались настолько, что стали просить отца сделать привал и перекусить. Он нехотя согласился. Под каменистым пиком спрятались от ветра, развели костер, стали наскоро обедать.

В это время собаки особенно разнервничались. Куда-то исчезали, прибегали обратно взъерошенные. Сидя возле нас, выглядывали из-за камней, тревожно скулили. Чувствовалось, они страшно волнуются. На всю жизнь запомнились расширенные зеленые зрачки вожака Сангори, вздрагивающие ноздри и тонкий нервный писк Тори. Они требовали, чтобы мы скорее шли вперед: «Что вы тут сидите, когда он рядом!» – весь их облик и лихорадочность говорили об этом.

Мы засыпали костер снегом, надели рюкзаки и стали взбираться на крутую каменистую горку, густо поросшую дубом и багульником. Взобрались…

Так вот почему так нервничали собаки! На самом пике, на снегу, потрясающих размеров лежка! Он только что был в двухстах метрах от костра. Между отпечатками вытянутых, как две колонны, лап оттиск чудовищной башки: он опустил ее на снег, наблюдая за нами, маскируясь за стволами деревьев, камнями и кустарником. По обеим сторонам морды на снегу четкие бороздки от длинных усов. Он тоже нервничал: лежа, бил хвостом из стороны в сторону. И – опять ушел.

Мы медленно спускались с пика в седловину, где хребет значительно понижается. От этой пологой выемки начинается последний, сильно заснеженный и заросший затяжной подъем на главную, совсем белую вершину, опоясанную густым темным лесом. Впереди корявый березняк, ельник, пихтач. Тигр направился туда. Отец оборачивается, говорит тихо и серьезно:

– Ребята, будьте настороже. Передвиньте ножи на животы.

Я незаметно подмигиваю братьям Гусаковским – папа, кажется, играет в большую войну!

Но мы передвигаем ножи вперед, поудобнее: «играть в войну» в этом возрасте интересно.

Начинается последний подъем. Снег выше колена. День клонится к вечеру, а мы двигаемся на запад, и красноватые лучи заходящего солнца, пучками пробиваясь сквозь щели густых зарослей, ослепляют. Пар от прерывистого дыхания вырывается клубами и тоже мешает смотреть вперед. Тени становятся контрастными, почти черными. Идем цепочкой след в след: папа, я, Коля, замыкающим – Жорж. Собаки мечутся: то уйдут по следу за деревья, то несутся с поджатыми хвостами назад. Путаются под ногами, скулят, но ни разу не залаяли, как это бывает, когда увидят зверя. Похоже, под вечер у них стали сдавать нервы.

А на меня напала какая-то апатия. Все кажется потерянным и бесполезным. Последняя гора, но длинный, очень утомительный в глубоком снегу подъем. За горой, я знаю, большая чистая гарь; там хищник не задержится, а здесь, в чаще, увидеть его шансов нет. Темнеет, все устали. Ясно, что погоня уже ни к чему… Просто папа принципиально хочет идти до темноты: это метод «спартанского воспитания молодежи». Глупо. Я знаю, мы все трое так думаем, а самолюбие мешает высказаться вслух: потом отец засмеет!

…Но что это за предмет там на снегу, под темными елками? Видно, что зверь. Видно, как ветер шевелит шерсть на боку. Струйка пара колеблется в морозном воздухе над уткнувшейся в снег головой. До него всего шагов пятнадцать, но мы не можем определить, что за зверь: то ли кабарга, то ли кабаненок? И когда тигр успел задавить эту дичь – ведь мы буквально висим у него на хвосте.

Уже всего несколько шагов отделяет нас от убитого зверя. Непонятно. Поспешно делаем эти несколько шагов и останавливаемся в оцепенении, не в силах сразу осознать невероятное: это Тори!

Теплый, даже еще горячий, безжизненно лежит так трагически и бесцельно погибший пес, наполовину утонув в глубоком снегу. Кровь черным ручейком бежит из раздавленного затылка. Слышно, как она тихонько журчит, пробивая темную дырочку в снегу. Над размозженной головой вьется парок…

Немного придя в себя, рассматриваем следы: где же был тигр?

Оказывается, сделав очередную петлю, он залег в двух шагах от своего следа, припав в снегу за поваленным деревом. Вот тут рядом гуськом пробирались собаки. Ветер был от них, почуять врага они не смогли и поровнялись с засадой…

Тигр вскочил и прыгнул. Собаки бросились назад, к нам. По следам видно, какие они делали отчаянные прыжки, пытаясь ускользнуть! Но снег глубок, псы успевают сделать несколько прыжков, а тигр всего три…

Тори, видимо, шел первым, но, повернув, оказался позади всех. И вот результат. Почему никто из них даже не тявкнул, чтобы поторопить нас? Ведь мы были рядом. Наверное, ужас внезапного нападения парализовал сознание.

Мы подняли Торку. Еще одна рана: глубокая, как пулевая, на крупе. Догнав, хищник дотянулся и вонзил страшный коготь около основания короткого хвостика. Затормозив собаку, сжал в челюстях ее затылок. Только раз… И моментально скрылся! Отец возбужден, гонит нас вперед:

– Пошли скорее, он здесь, недалеко, сейчас увидим!

Но мы уже не те, что пять минут назад, мы совсем подавлены. Сникли и собаки. А перед глазами стоит еще живой Тори. И вот он…

Подчиняемся приказу отца и вяло бредем вперед. У Жорки что-то часто начинают запотевать очки. Он останавливается их протирать. Отец сердится, торопит.

Тигр больше не кружит, уходит сквозь чащу широким махом. Кажется, он удовлетворен. А сумерки сгущаются, видимость все хуже. Вдруг кого-то осеняет мысль: надо отравить труп Торки и уходить. Тигр вернется ночью, съест – и ему конец!

Отец задумывается. Он видит наше состояние, бессмысленность дальнейшего преследования и наконец соглашается. Мы возвращаемся, поднимаем Торку со снега, заклиниваем его уже слегка застывшее тело в развилку двух старых берез. Отец снимает рюкзак. У него всегда с собой флакончик стрихнина на волков, для безопасности вложенный в баночку из-под бритвенного мыла. У всех одна надежда – отомстить, если хищник вернется сюда ночью.

Поворачиваем домой. Молча проходим весь путь под звездами. Глубокой ночью подходим к фанзе. Заслышав, Макар зажигает в горнице маленькую керосиновую лампочку; хозяйка на кухне – лучину. Макар, прыгая в темноте на здоровой ноге, бурно приветствует, азартно расспрашивает, но наш унылый вид и слова гасят блеск золотого зуба, разбойничьи усы опускаются.

Раздеваемся, запускаем кормить собак. Коля трогает меня в полумраке кухни за руку и говорит странно чужим голосом:

– Смотри, Торкина чашка.

Она сиротливо стоит в уголке и ждет того, кто уже никогда не вернется…

Тигр не пришел ни в ту ночь, ни в следующую. Погода испортилась, пора было возвращаться в город. Решили, что до оттепели будем приезжать с проверкой каждые девять дней. Так и делали.

До начала апреля по этому хребту прошли два тигра: маленький и большой. Но ни один не подошел к приваде. Вероятно, и большой был не тот.

На проверку ездили по очереди, попарно, каждый раз затрачивая на дорогу три-четыре дня. В последний раз, в начале апреля, приехали с дядькой Виктором.

Внизу, в долинах, уже набухали почки, булькала ручейками весна, а здесь, на глухой вершине, еще лежал глубокий снег.

Подходим к заветному месту. И картина того морозного вечера снова встает перед глазами…

Нет, никто не приходил. Коричневый смерзшийся трупик жалко торчит между толстых сросшихся каменных берез. Мертвые глазницы наглухо запечатаны снегом.

Виктор осторожно снимает любимого питомца и несет в руках на освещенный ярким весенним солнцем юго-восточный склон горы. Я бреду сзади, не в силах отделаться от оживших воспоминаний…

Выбрав уютный и затишный взлобок, мы бережно похоронили необыкновенную собаку, воздвигнув метровый курган из дикого замшелого камня. Белая, опоясанная темным лесом гора получила название «Торкина сопка». Наверное, этот курган стоит там и по сей день, уже десятки лет встречая первые лучи восходящего солнца всех четырех времен года.