Текст книги "Ц-7"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Ла-адно… – потянул я. – Что-нибудь придумаем… насчет «улучшения жилищных условий».

Близняшка засияла, прильнула ко мне на секундочку, и убежала возиться с самоваром – растапливать сей медный агрегат с начеканенными медалями выходило у нее лучше всех. Светлана строгала лучины тонкими и длинными, у меня так не получалось.

Я подбросил дров, присев у жаркого зева топки, и на меня тут же навалилась Рита.

– Миш, а кто будет первой? – протек приятный голосок в мое рдеющее ухо.

– Никто, – просипел я, – ты же меня задавишь!

Девушка хихикнула, позволив мне разогнуться. Выпрямившись, я громко объявил:

– Девчонки, бросаем жребий!

– А как? Спички тянуть?

– Вон коробок!

Эгрегор засуетился.

– Ой, у меня! – радостно воскликнула Альбина. – У меня короткая! Я первая!

– Садись.

Мы уселись на лавку, удобно откинувшись спинами на теплеющие изразцы. Ефимова придвинулась поближе, и протянула мне обе руки. Я сжал ее ладони в своих.

«Есть контакт…»

Альбина уже «путешествовала во времени» со мной, видела Олександра – целитель отразился в лесном роднике, откуда он черпал воду. Длинные волосы цвета спелой соломы, обжатые кожаным обручем, строгие, немного печальные синие глаза, розовый шрам на щеке…

– Сосредоточься… – поднапрягся я. – Ничего не бойся, я рядом…

– Н-не боюсь…

– Давай…

Девушки «в партере» замерли, а Ефимова заметно побледнела, погружаясь в глубины подсознания. Малое усилие – и мне удалось соскользнуть за нею в «расщеп».

Если бы в эти минуты кто-нибудь громко затарабанил в дверь или девчонки уронили стул, резкий звук рассеял бы то зыбкое, почти нереальное состояние, в которое входили мы с Алей. Но «палаты» полнила тишина, даже поленья еле-еле потрескивали.

Я почти не помогал девушке, лишь успокоил ее легчайшим посылом – оба сердца выстукивали шестьдесят раз в минуту. Пятьдесят восемь ударов… Пятьдесят два…

Мрак подсознания, этого темного подвала «Я», высветлился сразу. И мое определение оказалось предощущением – нам с Альбиной было явлено мрачное подземелье. Сверху нависали закопченные своды, в ржавых держаках горели факелы, шатая тени, а у большой иконы мерцали оплывшие свечи. Под образами корчился монах в черной сутане – всхлипывая, он зажимал страшную рану, но кровь обильно сочилась меж пальцев. Рядом, раскинув руки по плитам пола, лежал еще один бенедиктинец – в груди его торчал кинжал, воткнутый по рукоять.

В здоровяке с мускулистыми, волосатыми лапами я не сразу признал палача – голова в красном капюшоне валялась отдельно от тела.

Ракурс резко сменился – дальний предок Альбины увидал ту, ради которой пускал кровь его меч. Прекрасная девушка заливалась слезами, привязанная сыромятными ремешками к грубому тяжелому креслу. Ее красоту прятала одна лишь домотканая рубаха – груди распирали ее, круглясь отчаянно и дерзко.

– О, Камилла! – вытолкнул гневный и любящий голос. – Что они с тобой сделали?!

– Ты пришел… – простонала Камилла. – Илия, я так ждала тебя… И ты пришел!

Я слышал старофранцузский язык, не разумея ни слова, но мыслеобразы точно передавали смысл.

Илия, рыча от ярости на инквизиторов, освободил девичью ножку, сдавленную ужасным «испанским сапогом», и бережно подхватил Камиллу на руки.

– Тебя будут искать… – пролепетала «ведьма». – Они не простят…

– Не найдут! – отрезал предок. – Я увезу тебя далеко-далеко… За буйные леса, за высокие горы, за глубокие реки…

…Вздрогнув, я вернулся в явь. Рядом взволнованно дышала Альбина, а девчонки просто изнывали от любопытства.

– А мог это быть Илья Муромец? – гибко поднялась Ефимова.

Мой ответ начался со вздоха:

– Да кто ж его знает? Судя по мечу, там тринадцатый или четырнадцатый век. Французское королевство…

– Ну, Аля-я… – заныла Тимоша. – Ну, расскажи-и…

– Повествуй, – улыбнулся я, – а то не отстанут.

Отворив печную дверцу, подкинул дровишек.

«А если не вдвоем, а всем эгрегором? – подумал отрешенно. – Надо попробовать…»

Прислушиваясь к сбивчивому голоску Альбины и аханью слушательниц, я глядел на огонь, и не заметил, как мою шею оплели гладкие Ритины ручки.

– Здорово, правда? – шепнула она, губами щекоча ухо.

– Здорово. После обеда попробуем все вместе. Так расщепление на сознание и подсознание должно легче пройти…

– Занудка мой! – нежно вымолвила Рита, и чмокнула меня в орган слуха.

Понедельник, 16 января. Ночь

Москва, улица Малая Бронная

…Не кошмар, нет. Просто тяжелый сон, давящий на психику. Игорь Максимович видел себя стоящим на раскаленных камнях, слабо рдеющих под ногами. Отвесные скалы, черные и гладкие, как полированная крышка рояля, замыкали горизонт, вздымаясь к темному беззвездному небу – багровые тучи неслись в вышине, подгоняемые чудовищной силы ветром.

Внезапно тяжелый, отравленный ядовитыми парами воздух всколыхнулся от хтонического, непередаваемо низкого зыка: «Покорись!»

Шатнувшись, Котов взмахнул руками в жесте отражения зла – и проснулся.

Тишина уняла страх. Профырчала за окном ранняя машина, разгоняя фарами застоявшийся мрак. Из гостиной доплывало мерное щелканье маятника.

Глубоко дыша, унимая заполошное сердце, Игорь Максимович глядел в потолок, скрытый ночной чернотой. Тоска разрасталась в душе, раня холодом.

– Всё, как предсказано… – шевельнулись губы, складываясь в жалкую улыбочку.

Он сел и опустил ноги на коврик. Знакомое касание отозвалось внутри эхом успокоения.

«Что уж тут поделаешь…», – понурился Котов.

Застегнув пижаму, он сунул ноги в мягкие войлочные тапки, и спустился в гостиную. Прошелся, касаясь рукою корешков старых книг. Провел кончиками пальцев по скользкой, уже остывшей каминной полке, и прошаркал в кабинет, став печальным и смиренным.

«Первым делом – привести в порядок бумаги, – думал Игорь Максимович, будто вчуже. – Ох, суеты сколько, а беготни…»

Он медленно опустился в кресло, и уставился в окно.

За стеклом – зыбкая тьма, но края крыш уже даются взгляду – на востоке копится предрассветная серизна. Еще совсем немножко сдвинется, подвернется земной шар – и затеплится заря, нежное предвестье утра…

– Некогда тут красотами любоваться! – грубо скомкав лирику, Котов достал пухлую папку, и буркнул: – Делом займись!

Глава 14

Среда, 18 января. Утро

Сейшельские острова, Виктория

«Сторожевой» вышел на рейд первым. Еще два БПК – «Маршал Ворошилов» и «Ташкент» – маячили на горизонте, отходя к острову Санта-Анна, а танкер «Борис Бутома» должен был подойти к вечеру. Он сейчас где-то там, на севере, за пронзительно-синим разливом вод.

Старший матрос Гирин усмехнулся: в этой распахнутой дали, где накаты прибоя мешаются с шелестом пальм, грубые флотские будни кажутся совершенно неуместными. У танкера сейчас заправка – кормят мазутом изголодавшийся ТАВКР «Минск». Американский «Энтерпрайз» уже неделю засылает в пустыни Аравии «Интрудеры» да «Эф-четвертые», напрягая иракских ракетчиков. Вот наши и подселили к ним авианесущего соседа – пускай портит нервы амерам.

А здесь бы бригантине поднять паруса…

БПК взял влево, направляясь к Санта-Анне. Местный президент Франс Альбер Рене, взявший курс на социализм, вдумчиво оглядел карту Республики Сейшельских Островов, и ткнул пальцем в зеленую кляксу острова. Располагайтесь, дескать, товарищи советские моряки, здесь и быть вашей базе!

Ну, база – не база, а для ПМТО[4]4
  Пункт материально-технического обслуживания.


[Закрыть] место подходящее. Оттуда до Виктории, столицы РСО, хоть и меньше трех миль, а всё равно – фиг что разглядишь. Да и чем там любоваться, в «поселке городского типа»?

Нет, заулыбался Иван, все равно здорово! Дома морозы сейчас, снега навалом, а он тут в синей «тропичке»! Приставив ко лбу ладонь козырьком, старший матрос прищурился – в мутноватой дымке завис крошечный белый лайнер, вылетая из аэропорта Пуант-Ларю. Добралась-таки цивилизация, всю романтику под корень, как траву тяпкой…

Зато вода какая прозрачная! Всё видать, каждую рыбешку – морская живность словно в чистом воздухе парит. Красота!

* * *

Санта-Анна очаровала Гирина – белоснежным коралловым песком, вычурными гранитными скалами, глянцевой зеленью тропического леса. Там даже настоящие баобабы росли! И здоровенные сейшельские пальмы. Орехи дереву под стать – тяжелые, как полпакета цемента. Несъедобные, но до того срамные на вид – даже боцмана в краску вогнали. «Прям, как у девки, – брюзжал он, – ежели салазки загнуть!»

Нагулявшись, Иван заступил на вахту. Отстоял, как положено, а вот передохнуть ему не дали – Кузьмич, старший инженер БЧ-7, собрал всех «эртээсников», а сам серьезный и даже малость торжественный.

– Знаю, что многие из вас устали, – заговорил он, пряча волнение, – но дело, как говорится, форс-мажор. Наш посол только что связался по СПС[5]5
  Секретная спецсвязь.


[Закрыть] – у них там, в Виктории, полным ходом переворот! Рейсом «Свази эйр», под видом регбистов, прилетели полсотни белых наемников из ЮАР. Таможенники попросили багаж на проверку, а в спортивных сумках не мячи, а автоматы! И пошла заваруха… «Беляки» захватили аэропорт, и ждут подкрепления – еще двести черномазых «солдат удачи» из Момбасы вышли на сторожевике «Бонавентура». А у сейшельцев в армии всего четыреста бойцов! Плюс военно-морской флот – старый тральщик «Топаз»! Короче, ребята, надо помочь. Кто пойдет добровольцем?

– Все пойдут! – уверенно прогудел Баныкин.

Иван пробился поближе, и твердо заявил:

– Меня запишите! Старший матрос Гирин, радиометрист БИП[6]6
  Боевой информационный пост.


[Закрыть].

Кузьмич торопливо зачиркал ручкой, склоняясь к обычной тетрадке по две копейки:

– Оружие выдаст старшина Пахомов. Сбор на палубе через пять минут!

* * *

«Пахом» вручил новенький АКМ и подсумок с «лимонками». Иван быстро покинул очередь добровольцев, но на палубу не пошел, жадно слушая всеведущего замполита Якушева, азартно жестикулировавшего перед насуплено кивавшим Фроловым.

– Главный у них – Майк Хоар, «Бешеный Майк». Этот гад засветился еще в Конго. Остальные головорезы той же породы – Роберт Симс, Джулио Манетта, Пит Даффи, Кен Дэлгиш… Типичные «дикие гуси»! Им платят золотыми рэндами, и они стреляют, по ком прикажут. На местных надежды нет, кроме, разве что полусотни корейцев из КНДР, но они тут как бы президентская гвардия, их задача – беречь Рене…

Гулкий коридор донес старшинский бас: «Строиться!», и Гирин поспешил на палубу. К борту «Стерегущего» как раз швартовался патрульный кораблик «Топаз». Его бесшабашная и жизнерадостная чернокожая команда, вся в белом, сияла и блестела зубами, как будто и нет никаких заговорщиков.

Сухой, длинный как жердь офицер, представившийся лейтенантом Колонелем, замахал, завертел руками, лопоча о пересадке. Понимая с пятого на десятое, каплей Фролов приказал занимать надувные катерки «Зодиак», которых бравые флотяги Сейшел привели на буксире.

Больше шести человек в лодке не помещалось, и какие-то минуты спустя флотилия «Зодиаков», излюбленных моторок диверсантов, понеслась к берегам острова Маэ.

Рулил Баныкин, у мощной подвесной «Ямахи», пенившей воду винтом, сидел «Фрол», не отрывая глаз от бинокля, а к Гирину присоседился Якушев. Против обыкновения, замполит был молчалив и собран.

Маэ разрастался потихоньку, выпрастывая горушки и стеля долины, одинаково залитых изумрудной пеной зарослей. На склонах уже угадывались квадратики плантаций и деревушки – будто кто сахар-рафинад рассыпал по траве.

«Зодиак» скакал по волнам, одолевая пролив, и условий, чтобы спокойно всё обдумать, не было. Вот и держался холодок в душе.

Гирин был военным человеком, моряком…

«Заклепкой ты был, винтиком, – криво усмехнулся Иван. – Дали команду – исполнил. Когда сопровождали того французского летуна, ты же не его самого видел, чтобы так вот – глаза в глаза, там была всего лишь отметка на экране…»

А вот теперь… Теперь всё иначе. Враг окажется прямо перед тобой, как на фронте! Ты вскидываешь «калаш», и жмешь на спуск. И не вверх стреляешь, даже не по ногам, а в грудь или в голову, чтобы наповал!

«Смогёшь?..»

– Подходим! – вздрогнул Якушев. – Порт!

На причалах – никого. Надо полагать, попрятались. «Зодиаки» ткнулись носами в пирс, где швартовались яхты и рыбацкие суденышки. Стихли мощные моторы, и сразу прорезались совсем иные звуки – на улицах Виктории частили очереди, разок бухнула граната.

– За мной! – крикнул Фролов, срываясь на бег.

Вся пятерка бросилась следом, а за нею и остальные мобгруппы, сбиваясь в крепкий взвод.

– Стой! – затормозил «Фрол». – По машинам!

Несколько грузовиков, облупленных «Рено», приткнулись к пакгаузу – дверцы настежь.

– Как тараканы брызнули! – хмыкнул Пахомов, втискиваясь в малогабаритную кабину. – Детям, что ли, делали… Залазь!

Живо закинув автомат за спину, Гирин перемахнул за истертый борт стального кузова. От пулемета точно не защитит, а вот пулю остановит, или пасанёт рикошетом. Да и осколки задержит…

Взревев, самосвал развернулся и покатил, по Гранкур-роуд выезжая на Индепеденс-авеню.

Поперек улицы лежал перевернутый автобус, начиная коптить. Под его защитой азартно перебегала команда «регбистов», приседая, чтобы от души пострелять.

Пахомов взял вправо, заезжая на тротуар, и Гирин различил тех, кому доставалось от «спортсменов» – там горели два удлиненных «Ситроена» с неубранными флажками на капотах. Маленькие, юркие бойцы упорно наступали, заходя с флангов.

Всё было ясно и понятно – вон корейцы, они за президента, сомненья прочь! Но Иван лишь крепче сжимал цевье АКМ, не решаясь жать на спуск.

– Огонь! – крикнул Фролов, срываясь в фальцет.

И Гирина будто кто расколдовал – вскинув автомат, он выдал короткую очередь по «регбистам». Те заметались, паля в ответ, но подъехала еще пара грузовиков с матросами, мичманами и офицерами – пули на инсургентов обрушились косым ливнем.

Юркие стрелки, щуря и без того раскосые глаза, застрочили по окнам первого этажа особняка в колониальном стиле – дом выпирал на тротуар помпезными колоннами.

– Гранатами их! – рявкнул «Пахом».

Иван, досадуя на себя, что не первым догадался, выцепил «лимонку». Чеку долой, замах… ГТО он сдавал, серебряный значок вручали…

Граната, кувыркаясь, влетела в разбитое окно – прямо под нос хилому пулеметчику, рыжему и конопатому. Хиляк тужился взгромоздить на подоконник старенький «Брен», да от испуга уронил на ноги. Тут же рванула «лимонка», перекрывая вой. В окно плеснуло огнем, вышибая остатки стекол.

– Заполучи, фашист, гранату! – заорал Гирин, краем сознания отмечая непонятный толчок в спину. Боль ошпарила ожогом, и автомат выпал из рук. Иван, кусая губы, нагнулся за оружием…

И бысть тьма.

* * *

…Гирин пришел в себя не сразу, возвращаясь постепенно, от усилия к усилию. Первым делом вернулось ощущение пространства. Он лежал, но вовсе не твердый, исцарапанный металл кузова вжимался в спину. Ивану было мягко.

Потом прорезался слух. Привычная гулкость корабельной утробы… Грюканье люков, визг кремальер…

И вот открылись глаза. Заморгали от неяркого света, покосились, обвели взглядом… Корабельный медблок. Лазарет.

«Ага… Ранили меня, что ли?» – лениво протекла мысль.

Иван пошевелил ногами. На месте. Испуг, только что холодивший душу, опал. Руки… Ох… Похоже, грудину задело. Вот же ж…

Негромко клацнула дверь, и комингс переступил врач, седоусый и седобровый.

«Ему бы еще бородку, – подумал Гирин отстраненно, – вылитый Айболит получится…»

– Ага! – довольно покивал капитан медслужбы. – Глазами лупаем? Это хорошо…

Врач присел, ухватив Ванино запястье. Сопя и глядя на секундную стрелку, измерил пульс.

– Товарищ капитан, здорово меня?

– Жить будешь, товарищ старший матрос.

– А как мы… Справились хоть?

– Президента спасли, белых наемников перебили, среди наших потерь нет. Доволен?

– Ага! А черные? Ну, эти, на «Бунавентуре»?

– А, эти… – капитан медслужбы отошел к умывальнику, и обстоятельно вымыл руки. – Этим, товарищ Гирин, сильно не повезло – встретились с «Ташкентом». Хватило двух очередей АК-726… Ну, ладно, у меня еще Баныкин. Выздоравливай!

– Ага… – слабо отозвался Иван. Заспешил: – Привет ему! – но дверь уже лязгнула, закрываясь.

«Ну, и ладно, – вздохнул Гирин. – Поправлюсь – сам передам… Только… это… Слышь, организм? Ты давай поживее… того… выздоравливай, а то я так ничего толком и не увижу!»

Суббота, 21 января. День

Москва, проспект Калинина

Наш милый заговор с мамой удался на славу. Мне, правда, пришлось задействовать свои связи, но куда ж без них? Выезд в страны СЭВ официально разрешили, однако осторожничали. А то мало ли… Вдруг сразу миллионная масса народу рванет за границу? Хаос, давка, пробки… Кому это надо? Вот и прикручивали кран, дозировали выезжающих тонкой струйкой.

Хотите устроиться на работу в ЧССР? А приглашение у вас есть? Ах, нету? Ну, тогда приходите позже, когда будет… А вы, значит, желаете поступить в Берлинский университет? Похвально. А направление ваше где?.. Слушаю вас. Куда? В Прагу? С целью?.. Просто посмотреть? Понятно… Студентка? Ясно… Ну-у, можно по путевочке. Через наш «Спутник» или чешский «Орбис». Пожалуйста…

В агентство «Орбис» я заехал утром, уже на нервах. Время, время… Мама вот-вот закончит зимнюю сессию, двадцать шестого ей вылетать! Съездил, купил сначала два билета на самолет, и помчался за путевкой для Ритки… Были!!!

Оформил. Рассчитался. Успокоился. Фу-у…

…Я с удовольствием потянулся, вспоминая мои утрешние метания. Созвониться-то я созвонился, в турагентстве меня заверили, что недельные туры в наличии, несезон ведь. «Тем более, пани Гариной не требуется гостиница…»

У девушки из «Орбиса» был приятный голос, она мило тянула гласные и смягчала «г» почти на украинский манер…

Тут в тихой приемной вдруг зашумели, загомонили, и в дверь просунулась хорошенькая Наташина мордашка.

– Шеф, – улыбнулась секретарша, – тут к вам…

– Запускай! – сделал я благодушный жест.

И в кабинет решительно шагнул Жорес Алферов. Будущий нобелевский лауреат еще не успел, как следует поседеть. Двигался он энергично и был весьма оживлен, а за профессором и член-корреспондентом, как выводок за уткой, семенили молодые, зубастые мэ-нэ-эсы.

– Жорес Ива-анович… – вышел я из-за стола.

– Михаил Петро-ович! – в тон заулыбался Алферов.

– Просто Михаил, этого достаточно. Не дорос я пока до отчеств.

Мы церемонно пожали друг другу руки, будто на высшем уровне, и я предложил всем садиться. Благо, Ромуальдыч подсуетился и заволок мне в кабинет пару диванов. Спасибо, хоть не длинный стол для заседаний.

– Меня очень, очень заинтересовали работы парней из МФТИ, – Жорес Иванович повел рукой в сторону смирно сидевших физиков, рослых, бородатых очкариков. – Жаль, очень жаль, что мы поздновато спохватились, и первооткрыватели светодиодов – сплошь западные…

– А наш Лосев? – чуть обиженно забасил широкоплечий бородач в круглых очках, как у Гарри Поттера.

– Лосев умер в блокаду, – суховато напомнил я, – и о его «световых реле» благополучно забыли.

– Увы, – чуть виновато покивал Алферов. – Байард и Питтман изобрели инфракрасный светодиод. Ник Холоньяк разработал красный, а Крафорд – желтый. Жак Панков создал первый синий светодиод на основе нитрида галлия… Ладно, приоритеты не за нами! Но ребята открыли технологию изготовления дешевых… этих самых… «световых реле»! Остается лишь впрячься по-хорошему, и начать серийное промышленное производство светоизлучающих диодов!

– На гетероструктурах, – подхватил я, замечая довольный румянец на щеках профессора и член-корреспондента.

– Они прочные, – загудел вдохновленный бородач, – и никакая нить накаливания в них не стряхнется. Долговечные… Спектральная чистота и никакой инерционности. Сразу – раз! – и на всю яркость…

– Это ж какие индикаторы выйдут… – подал голос самый тихий МНС, зажатый в уголку.

– Товарищи! – расплылся я, замечая выглядывающих из приемной Свету с Алей. – Да вы даже не представляете, на что вышли! Индикаторы… Из светодиодов можно и лампочки делать, и фары! А если собрать светодиодные модули? С управлением от контроллеров? Получится плоская панель цветного телевизора!

Тут уж в дверях и Тимоша замаячила, и подозрительно сиявшая Рита.

– Причем, любого размера, хоть на всю улицу! – разливался я. – Поэтому сделаем так… За мной опытно-промышленная лаборатория и оборудование – товарищ Вайткус достанет всё, что можно и нельзя. А финансирование я и сам выбью. Мне просто позарез нужно, чтобы наш «Рубин» или «Рекорд» первым выпустил СИД-телевизор!

– Вот это по-нашему! – крякнул профессор. – Очень, очень рад нашему сотрудничеству, Михаил!

– Взаимно, – светски шаркнул я ножкой.

Все бороды разом расщеперились улыбками. Потискав мне руку по очереди – аж пальцы склеивались – младшие научные сотрудники удалились, шумно судача на недоступные смертным темы, а в кабинет проскользнула Рита. Затворив дверь, девушка бросилась ко мне.

– И-и-и! – запищала она, обнимая меня не слабее заросших физиков, и подпрыгивая на носочках. – Спасибо, спасибо, спасибо!

– Да за что? – слабо затрепыхался я.

– За путевку! За Прагу! За всё!

– Что, свекровка проболталась?

– Она по секрету! – Рита притихла на секундочку. – Я на радостях «Наполеон» тебе сделала! К вечеру должен пропитаться, как надо. Правда…

Я нежно провел ладонью по ее волосам – таким гладким, таким приятным на ощупь.

– Открой мне правду, красна девица…

Красна девица потупилась, розовея ушками.

– Ну-у… Сначала я хотела прибежать к тебе сюда и… Прямо тут, на столе…

– Отличная идея! – одобрил я. – Надо сказать Наташе, чтобы никого не пускала!

– Распу-утник… – ласково укорила Рита. – Так нельзя, это не по-товарищески. Мы здесь, а они там!

– Кто? – притворился я туповатым.

– Эгрегор! Это Тимоша нас всех назюкала. Помнишь, у нас тогда не получилось в «палатах»? Ну, чтобы всем гамузом?

– Да помню, конечно. Зина так переживает?

– Ну, да! Думает, всё из-за нее.

– Глупенькая… Ладно, зови всех сюда. Куда от вас денешься…

Девушка чмокнула меня в губы напоследок, и распахнула дверь.

– Врывайтесь!

Тимофеева, розовая от смущения, вошла первой, и я подмигнул ей, лишь бы взбодрить. Зиночка ответила неуверенной улыбкой, как будто проявляя свой характер, романтический и порывистый, скрытный, порой неукротимый. Когда она улыбалась, радуясь или смеясь, то выглядела обычной красоткой, как все. Но стоило ей не сдержать привычную робость, остаться собой – и Тимошины губки излучали истинное очарование.

– Ой, привет! – Альбина процокала к дивану, и уселась, оглаживая юбку.

– Привет, – Светлана примостилась рядышком.

Последней, заперев входную дверь, упруго вошла Наташа.

– Девчонки, – мягко заговорил я, – никто ни в чем не виноват. Вы все старались на «четыре» и «пять». А уж если у нас не вышло в то воскресенье, так это мне надо ставить «двойку»…

– Неправда… – буркнула Зина.

– Правда, правда… Мне приспичило направлять вашу Силу, а надо было просто помочь Тимоше. Так, давайте-ка сядем в кружок… – я придвинул поближе к большому дивану широкое кресло, устраиваясь сбоку. – Наташа, ты со мной… – девушка втиснулась рядом, розовея. Успокоительно глянув на Риту, добился сладкой улыбки в ответ. – Алечка, поменяйся местами со Светой. Ага… Всё, беремся за руки…

Податливая Наташина ладонь легла на коленку, я накрыл ее своей пятерней, а пальцами правой ухватил Ритину руку.

– Сосредотачиваемся… Не напрягаемся… Сила сама найдет путь… Зиночка, ты не отдаешь энергию, а забираешь ее…

Тимоша побледнела, серьезно кивнув. Прикрыла глаза трепещущими веками.

Я почти видел, как Сила гуляет по кругу, перетекает из тела в тело, вихрясь и бушуя, проступая порой мерцающей, переливчатой аурой. Никогда не говорил девушкам, что над их склоненными головками нежно сияют нимбы – так являет себя психодинамическое поле. Хихикать начнут, смущаться… Хорошо еще, что комсомолки, атеистки по определению…

Мои глаза закрылись сами, окончательно погружая на зыбкую грань между сознанием и подсознанием. Я чувствовал весь эгрегор целиком – ментальное слияние было приятным уже потому, что требовало абсолютного доверия и открытости. Но именно «души нараспашку» укрепляли наш дух, ибо никто из нас не был отягощен злом, и не таил в себе «темной стороны».

Я улыбнулся психодинамическому резонансу – наши сердца пульсировали в такт. И вот оно…

Обычно в генной памяти откладываются наиболее значимые фрагменты жизни, сильнее всего задевшие эмоции.

Поразительно… Видел я не глазами, а мозгом – как сон. Мутно и смутно. Единственное отличие – в memory of generations напрочь отсутствует причудливость сновидений. Кадры из памяти рода исключительно реалистичны. Как кинохроника.

Но сейчас, «сконнектившись» с Тимошиным мозгом, я наблюдал изумительно ясные и четкие картины. Никакого эффекта «старой пленки», никакой мути и смазанности! Такое создавалось впечатление, будто я, невидимый, стою на ромашковом лужку, залитым солнцем. Могучие ели и стройные березки ограждают поляну вкруговую. Ого! Моя кожа ощутила тепло и касание ветра!

Ну, не совсем, конечно, моя, а той молодой женщины, память которой открылась Зиночке. Рогнеды…

Рогнеда приподняла руками большие круглые груди, покрытые нежным загаром, и обернулась, явно улыбаясь, призывно и любяще. Ментальное кольцо, соединяющее эгрегор, замерцало, как плазма в Токамаке. Ну, еще бы…

Навстречу Рогнеде подался «мой» Олександр! Тоже голый и босый, он не прятал горящего взгляда.

– Хоть моя… – бархатисто вытолкнул целитель, делая шаг к возлюбленной.

Оставаться дальше в женском теле, пусть даже духовно, я никак не мог и активно не хотел.

Окно в минувшее затянулось, пропадая… Конец фильма.

Выскользнув обратно, в тысяча девятьсот семьдесят восьмой, я далеко не сразу собрался с мыслями. Раздрай полнейший.

Вот чем бы заняться по-настоящему! Какой-нибудь… этой… хронодинамикой!

Что толку с моих «успехов» на физическом поприще? Ну, получу я диплом, зароюсь в какую-нибудь ха-арошую проблему, вроде графена, и что? Себя-то не обманешь! Буду «совершать прорывы в науке», пользуясь послезнанием: сдирать под копирку то, что в прошлой жизни открыли через годы. Защищу кандидатскую, придет очередь докторской. Увешаюсь регалиями с ног до головы, а в душе будет свербить: «Самозванец!» А вот физика времени…

Только тут сплошная запредельность непознанного! Зато это – настоящее. С работ Козырева начать?

А девчонки шумели вразнобой:

– Так мы с тобой… Родичи, что ли? – громко зашептала Тимоша.

– Вельми понеже! – хихикнула Света. – Это, если Рогнеда от Олександра понесла!

– Ой, да они, может, давно уже!

– А хотите чайку? – Наташа неохотно выбралась из кресла, и поправила юбку. – У меня полный термос!

– А поехали лучше к нам! – воскликнула Рита. – Как раз «Наполеон» поспеет! Поехали! Миш, довезешь нас?

– Поехали! – встал я, подхватывая куртку.

– Вы езжайте, – засуетилась Наташа, – а я на метро…

– Нет уж! – я дружески приобнял девушку за талию. – Как-нибудь уместишься с Ритой на переднем!

– Ага! – подхватила моя с воодушевлением. – Будешь коленками сверкать. Он это любит!

– Чучелко… – вздохнул я.

Подав всем шубки, я выпроводил девчонок, и запер кабинет. Понедельник, конечно, начинается в субботу, но на сегодня хватит.

Уморился, однако.