Текст книги "Ц-7"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

Вторник, 24 января. Ближе к вечеру

Москва, улица Малая Бронная

Котова я встретил прямо у его дома. В пилотской кожаной куртке и унтах, он выглядел полярником тридцатых годов. Только толстые альпинистские шаровары да забавная лыжная шапочка с помпоном выбивались из стиля.

– Давайте, прогуляемся, Миша, – Игорь Максимович поправил шарф, и махнул рукой в сторону прудов. – А то засиделся что-то…

Я молча кивнул, ощущая за бодрыми словами тягучую печаль.

Наставник почуял, что его состояние вычислили, и легонько забрюзжал, уводя мою интуицию в пустой след:

– Возраст, Миша, возраст… – вздохнув, он взял деловитый тон. – Занятий больше не будет. Ты перенял всё, что я знаю и умею. Дальше – сам. Хотя… Ты, Миша, подошел к пределу человеческих возможностей. Больше Силы, чем есть в тебе сейчас, не накопишь. Это как с мышцами – хоть всю жизнь «качай железо», а полтонны мяса, как у буйвола, не нарастишь. Гены задают конечный размер – и всё, хоть ты тресни… Хм… – слабая улыбка осветила моложавое лицо. – Посмотришь на этих культуристов, бугрящихся мускулами… Так и ждешь, что кожа на них лопнет! Скажи: «Зачем тогда звал, если штудий не будет?»

– Да нет, отчего ж, – запротестовал я. – Мне за эти месяцы открылось столько, сколько за обе жизни не узнал!

– О, сколько нам открытий чудных… – продекламировал Котов, впадая в легкую рассеянность. – М-да… Никак не извернусь. Хм… Скажите, Миша, а когда в крайний раз срабатывало ваше предвидение близкого будущего? Ну, там, на пять минут вперед, на полчаса…

– Да давненько уже… – стал я вспоминать. – Как бы не год назад.

Наставник часто закивал, взглядывая на меня чуть искоса.

– Всё правильно, – вздохнул он, – эта способность проявляется лишь в моменты крайней опасности. Вот к этому я и подвожу. Если подытожить все наши экзерсисы, то выходит вот какая картина – ваша Сила, Миша, трансформировалась в боевой вариант. Все эти отражения зла, комбинации ударов с энергетическими выплесками… Короче говоря, Миша, вы стали воином. Оборона и нападение, разведка и диверсия – вот ваша, по Райкину, узкая специализация. Вы были очень разбросаны, Миша, когда мы встретились. Тратили Силу почем зря, размениваясь на пустяки, а нынче обрели цельность. Признаюсь, не хотел говорить вам раньше, чего именно хочу добиться, поскольку вы могли бы и воспротивиться…

– Мне что-то угрожает? – прямо, по-военному, спросил я.

– Ишь, какой вы шустрый… – усмехнулся Котов. – Прямой угрозы нет… Пока. Поймите, Миша, таким, как мы, всегда грозит опасность. Нас очень мало, и отсюда чрезвычайная уязвимость. Вы большой молодец, что задумали делиться Силой с одноклассницами! Вам будет, кого беречь – и кто станет беречь вас. А подруги вернее друзей. Так уж заведено…

Мы шагали в ногу, неторопливо хрустя по ночной пороше, не утоптанной до сей поры. Хмурое небо провисало над самой улицей, словно разлегшись на крышах, и редко-редко пролетали снежинки.

– Знаете, – выдал я свои сомнения, – до сих пор не уверен, что мне вообще стоило делиться – и подвергать девчонок опасности!

– Нет, нет, – упрямо покачал головой наставник, – вы не правы, Миша. Слабым, беззащитным девушкам приходится несладко в этой жизни. Вы же одарили их способностью устоять, не клониться покорно, а противодействовать злу! Это важно, Миша… Не спрашивайте, я взял вашу мысль о целительстве! Нет, Миша, способность исцелять нисколько не противоречит вашему… м-м… новому формату, как вы любите выражаться. Плох тот воин, что не способен справиться с раной или увечьем! Просто, когда я говорил о трансформации, то имел в виду следующее: Сила конечна, поэтому следует… э-э… еще одно ваше словечко… следует «юзать» ее не как попало, а прилагать лишь там, где необходимо. Иначе этой энергии мозга просто не хватит! Кстати, именно поэтому у вас иссякла способность к телекинезу. Да и зачем он? При удержании даже пустого стакана «силой мысли», расходуется масса энергии. А смысл? Фокусы показывать в сельском клубе? Вы лишились и гипноза, зато обрели куда более действенные способности, вроде ментальной трансфигурации.

Мне хотелось оспорить Котова, но те аргументы, что щекотали мой язык, казались несерьезными, детскими. Я действительно заматерел, походя на Мишу Гарина, некогда загоравшего на Кубе, примерно так же, как «дембель» смахивает на призывника. И тут вдруг, пузырьком в воде, всплыл довод.

– Тогда зачем нужно было столько возиться с генной памятью? Нет, заглянуть в прошлое – это, конечно, очень интересно, но…

– А вы разве не догадались? – улыбнулся Игорь Максимович.

Я задумался.

– Это как-то связано с моими предками? – осторожно, словно нашаривая путь в темной комнате, задал я вопрос.

– Не как-то, – наставительно поднял палец мой визави, – а напрямую, Миша.

– То есть… Постойте… – призадумался я, начав рассуждать. – Память рода – это как бы ключик к двери в подсознание. А дальше уже прямой контакт с моими пра-пра-пра…

– Именно! – Игорь Максимович прищелкнул пальцами, сухими, как кастаньеты. – Без прямого контакта родичи не смогут вам помочь, Миша. Ну, или вы – им.

– Вот даже как… – выдохнул я. – Офигеть…

Издав смешок, Котов свернул к Пионерским прудам. Аллею расчистили от снега, а пруд превратили в каток – тонкая фигурка девочки-фигуристки чертила лед, выписывая замысловатые вензели танца.

– Признаться, не нравится мне всё это мое «сверх»! – выпалил я, не удержавшись – и падая во мнении Котова. – Думал, что для спасения СССР хватит одной сверхинформированности, ан нет! Без сверхспособностей никуда!

– Зря вы так, – попенял мне Игорь Максимович. – У-у, как всё печально… Чувствую в вас борьбу с самим собой. Хм… Ваше желание быть как все перевешивает мечту стать Человеком Всемогущим. Не скажу, что это плохо, но и хорошего… тоже, знаете, маловато. Ну, что ж тут поделаешь… – пройдя пару шагов, он добавил голосу настойчивости: – Разберитесь в себе, Миша, примите себя таким, какой вы есть! Перестаньте считать источник Силы в себе неким отклонением от нормы! А что касается СССР… С чего вы вообще взяли, будто для спасения первого в мире государства рабочих и крестьян вы задействовали метапсихические таланты?

– Но как же… – вякнул я.

– Когда, где и с кем? – жестко перебил Котов, и вскинул руку, останавливая меня. – Дайте, я сам. Скажите, что, собственно, мешало советскому руководству не впасть в застой, а добиваться роста, как ныне? Да они просто полагали, что успеют. Не успели! А стоило вам растолковать о победе контрреволюции и распаде СССР, половина Политбюро засуетилась, всё пришло в движение! И неудивительно, ведь Советский Союз – их детище, смысл и суть всей жизни! Но что чудесного и невероятного в информации от вас, даже если это послезнание? Стоп, дайте договорить. Ваши наивные фантазии о том, что вы, дескать, «переформатировали» Суслова и Брежнева, да и Андропова заодно, не выдерживают даже критики на уровне «сам дурак!». Вы всего лишь вылечили их! Но люди-то остались прежними. Просто такова жизнь! Больной занят исключительно своим здоровьем, а вот исцеленный бросается крепить трудом СССР! Да, я помню, вы еще рассказывали о Грише Ершове… Миша! Никакая Сила не способна «переформатировать» человеческий мозг. Разобраться дендритными шипиками, с триллионами синапсов? Бред сивой лошадки!

– Но Грига изменился! – парировал я.

– А вы бы сели, да и рассудили, почему! Вы всего лишь приглушили в Ершове темные склонности, дав ему самому возможность подавить их, раскрыв свою светлую сторону. Ну, если хотите, вы помогли Григе перевоспитать себя, совладать со своей необузданностью, проявить к девушке не тупую страсть, а любовь, уважение и доверие. Всё то, что уже занимало ершовскую натуру, но было подавлено, скажем так, не лучшими чертами характера. А вы сразу – «полная переделка», «ментальная деструкция»… Нахватались всяких словечек из фантастики, и рады! – Котов покосился на меня, и приложил руку к сердцу. – Извините, Миша, за невольную резкость! Мне просто хочется, очень хочется, чтобы вы узнали себя по-настоящему – и гордились бы собой.

– Если честно, – дернул я губами, – мне хочется того же!

На минутку мы смолкли, неторопливо меряя шагами аллею, поглядывая на каток, на небо, просевшее ватной облачностью.

– Скажите, Миша… – в голосе наставника зазвенело напряжение. – А вам случайно не снилось… м-м… одно странное место, схожее с инферно? Темное небо с багровыми тучами… Черные скалы… Малиновый жар?

– Ну-у… Да, припоминаю. Неуютное местечко.

Я испытал озноб, заглянув в расширенные глаза наставника, но он быстро опустил веки, неловко бормоча:

– Будьте очень осторожны, Миша. Ну, вы идите, пожалуй, а я еще немного поброжу, подышу свежим воздухом…

– До свиданья, Игорь Максимович, – вытолкнул я, ощущая тяжесть в душе.

Котов лишь покивал, кривя губы, да и побрел по аллее, следя за пируэтами девочки на катке. Было так тихо, что до меня донесся скрип льда под коньками. Балеринка…

Растревоженный, я проводил взглядом сутулую спину наставника, и зашагал к станции метро.

Четверг, 26 января. Утро

Московская область, Шереметьево

– …Начинается посадка на рейс 235 Москва – Прага – Лиссабон… – бархатно разнесся голос дикторши, покрывая гул зала ожидания. – Aeroflot flight 235 to Prague and Lisbon is now boarding…

– Наш! – подхватилась мама.

– Успеете, – заулыбался я, следя за Ритой. Девушка поглощала реальность с восторгом, она будто плыла в радужном облаке из сбывшихся желаний. – Пойдемте потихоньку.

Выжав два чемодана, смахивавших на маленьких, но увесистых бегемотиков, я направился к «таможне».

– Кушать не забывай, – семенила рядом моя, катя сумку на колесиках. – И вообще… Я сказала Наташе, чтоб проследила за тобой!

– А кто проследит за Наташей? – коварно улыбнулся я.

Рита дотянулась, и чмокнула меня в щеку.

– Ты!

– Постараюсь оправдать оказанное доверие… Ну, всё, дальше сами.

Женщины накинулись на меня с поцелуями, сочувствуя, переживая – и незаметно отдаляясь, переступая сапожками незримую черту.

– Пока, Мишечка! Пока!

– Пока, пока…

Проверка багажа… Паспорта наизготовку… Штампики… Служебные улыбки… Руки, выпростанные из рукавов дубленок, машут на прощание…

Я развернулся и пошагал, виляя между диванчиков, к стеклянной стене.

– Заканчивается посадка на рейс 31 Москва – Лондон… This is a final boarding call for Aeroflot flight 31 to London…

За стеклом простиралось выметенное поле, со снегом, забитым в стыки бетонных плит. Горбатый «Боинг» разгонялся, грохоча двигунами на форсаже. Маленькая «Каравелла» выруливала…

Вон самолет «моих». «Ту-134». Тот самый, удостоенный взлета на пачке болгарских сигарет – пробовал, когда вздумал курить. Но бросил – гадость.

«Адын… Сафсем адын…» – улыбнулся про себя.

А Наташка? Она окажется совсем рядом, за стенкой в «гостевой», ворочаясь на девичьей кровати… Пикантная ситуация.

Я поморщился, разгоняя юркие, пошловатые мыслишки. Ничего не будет, дальше приятельского формата не продвинусь. Хватит с меня Инны…

Покинув аэропорт, я сел в машину – спецы «Ижавто» вернули-таки пикап, и полгода не прошло. Я слегка погонял мотор, ревниво прислушиваясь: не уработали ли? С автопрома станется…

Порывшись в бардачке, достал старенькую, потрепанную книжку Козырева. «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении». Сразу вспомнился отличный рассказ Стругацких «Забытый эксперимент» – о «двигателе времени», работавшем на принципах той самой ассиметричной механики.

Козырев двадцать лет изучал звезды, пока не пришел к выводу, что светилам маловато термояда – энергию они «дочерпывают» извне. Из времени.

Я вчитался в козыревские постулаты:

«1. Время обладает особым свойством, создающим различие причин от следствий, которое может быть названо направленностью или ходом. Этим свойством определяется отличие прошедшего от будущего.

2. Причины и следствия всегда разделяются пространством.

3. Причины и следствия различаются временем».

Коротко и ясно. Перелистываем… Вводится величина хода времени: це-два равно дельта-икс, деленное на дельта-тэ. Пространство на время…

А цэ-один, по Козыреву, скорость света.

Самое интересное начинается, когда в нехоженных дебрях причинной механики рассчитывается значение хода времени, и выводится миленькая формула: цэ-два равно альфа, помноженная на цэ-один, где альфа – та самая постоянная тонкой структуры, которую Фейнман называл «величайшей проклятой тайной физики». А это, по Козыреву, всего лишь отношение двух фундаментальных скоростей!

Или вот такое понятие – плотность времени. Предполагается, что она неравномерна в пространстве и меняется в окрестности происходящих процессов, уменьшая или увеличивая энтропию.

Я быстро перелистнул страницы до закладки.

«…Опыты прямо доказывают возможность воздействия одной материальной системы на другую с помощью времени. Поскольку время не передает импульса, такие воздействия не могут распространяться, и их существование означает возможность мгновенной связи».

И вот, вот! «Как результат действия причинных сил, не только возможна, но и должна существовать биологическая связь через время». Здорово же?!

Правда, ассиметричная механика отрицает саму возможность путешествий во времени – они, дескать, нарушают причинность. Но окольная тропка найдется…

Двигаться быстрее света в обычном пространстве нельзя. А в гиперпространстве – пожалуйста! Остается открыть какое-нибудь псевдовремя…

Я решительно захлопнул томик. Не со всем я соглашался с товарищем Козыревым, но уж больно хорошо его идеи совпадали с моим мировосприятием. Да и к чему тупо продолжать, свято храня?..

«Перелопачу! – подумал я с удовольствием. – Где-нибудь в Физтехе буду от сих и до сих, с перерывом на обед, мудрить с графеном, а по вечерам – баловаться с «двигателем времени». Что выйдет – бог весть, да хоть не впустую отбуду срок жизни!»

Тот же день, позже

Прага, Хлоубетин

Старо Место, Карлов мост через Влтаву, ратуша, храмы, кафешки и просто тесные улочки, помнящие века тутошней жизни – Рита обежала, оглядела всё, впитывая ощущения, как сухая земля – воду. Набегалась, насмотрелась – и засела в кофейне «Славия», как они и договаривались с Мишиным папой.

«Добри дэн. Млувите чески?»

«Богужел, немвлумим. Просим, дэйтэ ми едну каву».

Девушка блаженствовала за столиком, экономно тратя кроны и рубли – попивала «каву» со штруделем, и бесплатно любовалась Пражским Градом, что красовался в окне. Конечно, с Мишкой было бы куда интересней – и приятней, но и то, что дарует жизнь, стоит ценить.

Белая «Волга» Петра Семеновича вежливо побибикала полчаса спустя, и Рита живо покинула столетнее кафе, скользнув на заднее сиденье.

– Нагулялась? – обернулся свекор.

– На сегодня – да!

Рассмеявшись, Гарин-старший тронул с места, и аккуратно покатил по пражским улицам. От города веяло чем-то утраченно-провинциальным, старомодным, смешным даже. Этот флёр начала века порой окутывал девушку в Пскове, в Ленинграде, даже в старой Москве, где-нибудь на Сретенке.

– Иржи – это наш инженер, предлагает на выходные махнуть в горы Шумавы, – заговорил Петр Семенович, поглядывая по сторонам. – Можно будет на лыжах покататься, посидеть в деревенских кафешках… Ты как?

– Я – «за»! – подняла руку Рита. – Только у меня лыж нету.

– Не вопрос! – хохотнул водитель. – А прокат на что? И долго ехать не надо, всё рядом! Я еще и сам толком не привык… Чехословакия – маленькая страна. Два часа езды – и граница! Тесно тут, а мы – люди простора!

– Это – да!

«Волга» миновала высокое здание «Тесла», и свернула к жилым корпусам. Директор ПО «Совинтель» занимал обычную пятикомнатную квартиру на четвертом этаже, куда долго добирался лифт, дребезжащий, как старый трамвай.

Жиличка обнаружилась в единственном числе – Настя чинно готовила «домашку», оккупировав большой овальный стол в гостиной.

– Привет, привет!

– А мама где?

– А в «Тузик» ушла!

– В «Тузекс», – перевел, смеясь, Петр Семенович. – Тутошние госмагазины, вроде наших «Березок». Там крон не принимают, всё за боны. Зато – качество!

– Мне там джинсы купили! – громко похвасталась Настя. – «Райфл»! Итальянские!

Гирин-старший замер вдруг, подняв палец.

– Чую! – вымолвил он. – Наша мама пришла, молочка принесла…

Едва слышно, но очень уж жалобно завизжал лифт, и скрипнула, отворяясь, дверь.

– Уже приехали? – оживленно спросила Лидия Васильевна, стряхивая с себя пальто. – Молодцы какие… Сейчас будем кушать! Я шпикачек взяла!

– А у меня совершенно случайно завалялась бутылочка «Пльзеньского», – промурлыкал Мишин папа.

– Алкого-олик…

Рита заулыбалась. Она помнила, как ей пришлось жить у Гариных, еще когда в школу ходила – и до чего будущая свекровь старалась скрасить жизнь «сиротинушке», несчастненькой жертве родительского раздора. Тогдашнее впечатление уюта и лада осталось с ней навсегда. И вот, будто ожили воспоминания…

…Шпикачки ничем особым не отличались от московских. Чешского пива Рита даже пробовать не стала, и им с Настей щедро плеснули «Кофолы», местного ответа на всякие «Пепси».

Ничего так, в нос шибает запахом яблока и смородины…

– Старос торопит, – делился новостями Петр Семенович. – Они запустили в серию «восемь-восемь»[7]7
  Процессор К1810ВМ88, советский аналог Intel 8088.


[Закрыть]. Да ничего особенного, просто модернизировали «восемьдесят шестой». Аллес гут, конечно, но… Я Филу и говорю: «Ты давай, не отлынивай! Нашим процам нужно много микросхем поддержки. Вот ты их и впихай все на однокристаллку!» А он орет, факает через слово… Техпроцесс тот же, три тыщи нанометров, и надо как-то умудриться запихать в проц пятьдесят пять тысяч транзиков! Аллес капут…

– Ой, Риточка устала уже, – спохватилась Лидия Васильевна. – Настя, покажи!

– Пошли! – вскочила Гарина-младшая.

– Достопримечательностей объелась… – зевнула Рита, и смутилась.

По деревянной лестнице девушки поднялись наверх, в Настину спальню.

– Да рано нам спать! Восьми еще нет…

– Это только так кажется, – тоном умудренной женщины заявила Гарина-младшая. – Пока помоешься, пока… А поговорить?!

– Ладно! – заулыбалась Рита. – Давай тогда стелиться…

Собрав всю волю, она попыталась «серфить», но ее слабый зов не «добил» до Москвы.

Зато, где-то через час, когда девичьи разговоры пошли на спад, в голове знакомо загудела пустота, и ласковый Мишин голос пожелал: «Спокойной ночи, маленькая!»

И сразу стало хорошо и тепло. Рита зевнула дивным ротиком, и закрыла глаза. Ей снилась ромашковая поляна в обрамлении грубых колючих елок и березок-недотрог. Она шла босиком, уминая мягкие соцветия, навстречу Мише, и солнце приятно грело голые плечи.

Пятница, 27 января. День

Московская область, Орехово-Зуево

Тсеван Римпоче, тантрический лама и йог высшего посвящения, совершенно не обращал внимания на тленную материальную оболочку, вроде жилплощади со всеми удобствами. К чему призрачные прелести бытия ему, вырвавшемуся из вечного круговорота страданий?

Он поселился на заброшенной текстильной фабрике, выстроенной сто лет назад, и протопил круглую голландскую печь – слегка, лишь бы ушла ледяная сырость.

Тут не скудные тибетские долины, где приходится растить иву на дрова, и бережно сжигать хилые веточки, создавая видимость тепла. По всем этажам бывшей фабричной конторы хватало ломаной мебели – жги не хочу.

Но Римпоче, равнодушный к холоду, не злоупотреблял. От щелястого окна сквозило, градусник на стене с облезшими обоями показывал плюс четырнадцать. Ну, и хватит…

Бросив на пол пыльную кошму, прожженную угольями давнего пожара, Тсеван сложил ноги в «лотосном сидении». Его бесстрастный дух, вымороженный льдами Гималаев, отстоявшийся, как вода в пещерном озере, отвергал губительные соблазны бренного мира. Стряхивал грехи и добродетели, как пыль с подошв после долгой дороги. Но что дальше, за порогом нездешних пространств и небывших времен?

Римпоче не искал святости садху, высохших в борьбе с суетными вожделениями, и был чужд метафизических изысков. Тогда зачем он здесь, в далекой северной стране? Не было ли ошибкой согласие, данное иноземному богачу, душу которого убил звон золота?

«А вдруг тропа, на которую ты встал, вернет тебя под тяжелое колесо кармы?..»

Тсеван дрогнул на первой из стадий умственного погружения.

«Майя – это отражение зеркала в зеркалах…»

Но разве постижение тайны – это низменное устремление? Благое воздержание от суетных деяний ослабляет дух, лишая его жесточайших испытаний искусом. Вступить в поединок с иллюзиями, разорвать их губительные тенета – и воспарить к надзвездным безднам! Вот достойная цель!

Римпоче вышел из медитации, потакая капризу – обретя Силу, он не нуждался в духовных упражнениях. Зачем крепконогому бегуну костыль веры? Отринув богов, Тсеван воспылал гордыней, желая постигнуть Великую Пустоту, достичь просветления – и явить себя миру в образе Майтрейи, будды грядущего…

Неожиданно храм потаенных мечтаний запылил сыплющейся штукатуркой, загрохотал валящейся кладкой – в голове, загудевшей колоколом, родился вопрос краснокожего дикаря: «Моя говорить, ваша слушать. Элеутерио Агпэоа, слышишь?»

Слабым ментальным эхо донесся ответ: «Слышу, Аидже».

«Тсеван Римпоче?»

Лама передал образ смирения.

«Моя думать, пора кончать со старшим. Надо собраться. Потом кончать с младшим».

«Младший сильнее, Аидже», – предупредил Агпэоа.

«Моя знать… Потому и собраться! Моя ждать».

«Аидже… – кротко воззвал Римпоче. – Не станет старшего – некому будет помочь младшему, и он ослабеет. Может быть, мы одолеем его, но враг наш силен… Не следует ли еще больше ослабить младшего?»

Образ раздражения возник в сознании ламы, и растаял.

«Моя спрашивать – как?»

«Младший, как всякий смертный, опутан привязанностями – к отцу и матери, к сестре, к возлюбленной…»

«Убить их?»

Тсеван вздохнул, удрученно качая головой: неисправимый варвар…

«Ни в коем случае, Аидже. Если мы убьем родных и близких младшего, это возбудит в нем безраздельную ярость, придаст ему решимости и жажды мести…»

Римпоче изложил свой план в череде ясных образов, доступных разумению ребенка.

«Моя думать – хорошо это, – всколыхнулась пустота. – Твоя исполнять!»

«Приступаю, Аидже…»

Мыслеобраз покорности растаял в трех связанных сознаниях.