Текст книги "Ц-7"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 12

Суббота, 31 декабря. Ближе к вечеру

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

– Ох, Мишенька, спасибо тебе! – запричитала мама, садясь в «Ижик».

– Да ладно, – молвил я, посмеиваясь. – Настенька, закрой дверцу посильней, а то хлябает… Ага!

Сестренка хлопнула дверцей – и взлохматила мне волосы, радостно хихикая. Я поймал и погладил ее руку в ответной ласке.

– О-ох! – блаженно простонала мама, откидываясь на спинку. – Думали, всё – не улетим!

– Ну, и оставались бы… – лукавость мне не чужда.

– Ты что? – вскинулась Настя. – Мы же соскучились, наверное!

– Я тоже, – у меня получилось мягко, но с чувством. – А папа весь в трудах, аки пчела?

– Да мы его не видим почти! – сестренка плеснула руками. – Встаю в школу, а его уже нет! Мы с мамулькой уже привыкли вдвоем ужинать. Так, папка возвращается поздно, мы его кормим, как короля – сидим вокруг, подкладываем, слушаем… А он дово-ольный такой!

Я тронулся, потихоньку набирая скорость и выезжая на шоссе. Асфальт, вроде, чистый – снега белеют за обочиной – но лучше не гнать. А небо какое сегодня… Сплошная пасмурная гладь, лишь кое-где облачность темнела, и по сизо-пепельному набуханию – белёсые разводы. На монотонном сером фоне красиво серебрился «Ил-62», набиравший высоту – и таявший в мреющей дымке.

– Знаешь, Мишенька, я очень рада за Петю… за папу вашего, – проговорила мама с задумчивой улыбкой. – Он будто в молодость вернулся – просто пылает энтузиазмом и комсомольским задором! Всё у него получается – вон, на днях подписали контракт с французами. Первые фуры с нашими компами в Париж ушли… Компьютер – это микроЭВМ.

– Я в курсе.

Мама отзеркалила мою улыбку, добавляя легкий оттенок смущения.

– А в выходные? – я снова поймал ее взгляд в зеркальце.

– А в выходные папка пишет докторскую! – выпалила Настя, на секундочку отрываясь от окна.

– Дописывает уже, – поправила родительница. Откинув капюшон дубленки, она распустила «молнию». – А Риточка где?

– Крутится на кухне, как турбинка, – расплылся я. – Даже «Наполеон» сварганила по твоему рецепту!

– Так вы у нас будете? – оживилась мама.

– Строго обязательно!

– Ур-ра-а… – сдавленно выдохнула Настя.

Салон наполнился смехом.

«Семейка моя… – тепло подумалось мне. – Семеечка…»

– Так, – заерзала сестричка. – Подъезжаем уже!

«Ижик» катил вдоль Московского проспекта, и отовсюду наплывало впечатление кануна. На растяжке, покачиваясь под ветерком, мигала надпись, собранная из лампочек: «С Новым 1978 годом!» По тротуару бежали запоздавшие граждане, волоча перетянутые бечевкой елочки. Мандарины распирали авоськи спелыми боками. А вот уже кто-то веселый и расхристанный поздравляет всех подряд – шарф еле держится, шапка набекрень…

– Так, Дед Мороз, Дед Мороз! – радостно запищала Настенька.

Я улыбнулся, провожая глазами солидного массовика-затейника с окладистой бородой, вышагивавшего по тротуару в длинной малиновой шубе. И посох, и мешок – всё при нем. А вон и Снегурочка! Моя улыбка подняла холмики щек еще выше, стоило узнать в статной девице Ирину из «чистого цеха». Кокошник ей идет…

– Ура! – огласила сестричка наш приезд, и первой выскочила из машины.

– Меня подожди! – крикнула мама.

Снисходительно провожая глазами скво из нашего племени, я нагрузился двумя огромными чемоданами, и направился к подъезду, где уже приплясывала Настя, придерживая для меня тяжелую дверь.

– Пр-рошу!

– Пойдем, лапулька, – улыбнулся я.

Сестричка заворковала, подлащиваясь:

– А разве не чучелко?

– Вот уж нет!

Настя прижалась на секундочку, шмыгая носом от полноты эмоций.

– Так, нас мама ждет!

Гарина-старшая стояла у лифта, поставив ногу на порожек – дверцы неуверенно сходились, пихаясь в сапожок, и отталкивались.

– Спасибо! – пропыхтел я, боком проходя в гулкую кабину.

– Пожалуйста!

Взвизгнув, дверцы запахнулись, и лифт тронулся. Освободив руки от груза, я обнял маму с Настей и крепко притиснул к себе.

– Вы мои самые любимые девчонки!

– А Рита? – смешливо прищурилась сестренка.

«Она уже не смотрит, чуть запрокидывая голову, – мелькнуло у меня. – Выросла-то как…»

– А я ей уже сказал, что люблю!

Лифт замер. Торжественно лязгая, раздвинул дверцы – и для нас просияла Рита. Она стояла на пороге квартиры – в джинсиках, в батничке, и в мамином кружевном передничке. Загляденье.

– Привет! – зазвенело на всю площадку.

– Ритка! – эхом отозвался Настин голос.

Сестричка кинулась тискать мою разлюбезную, а тут и мама подбежала, так что мне места для жарких объятий не оставили. Да и куда я – с двумя сундуками?

– Риточка! Риточка! – заливисто щебетала родительница. – Мы тебе такое платье привезли! Тако-ое! Просто закачаешься!

– И туфли! – подсказала Настя.

– И туфли! Пошли мерять!

– Пошли! – обрадовалась Рита. – А у меня всё уже готово! И салаты, и заливное, и зразы… И телятина с черносливом на горячее! Дотушивается уже…

– Та-ак, вкуснятины сколько!

– Да когда ж ты успела, Риточка?

– А нас сегодня отпустили пораньше! Профессор сказал, что Новый год – это святое!

Отобрав у меня ручную кладь, женщины удалились в мамину спальню, переговариваясь и пересмеиваясь, а я развалился на диване, отдыхая от тяжких трудов. Похоже, в багаже перевозили парочку минералогических коллекций…

Из-за запертой двери «будуара» доносились восклицания, смех и неразборчивый говор. Ставлю один к двадцати, что Риту допрашивают на мой счет. Настеньке всё интересно, а маманьке – тем более.

«А Миша, правда, тебя любит? А сильно? А что он тебе подарил? Да ты что-о?! Ух, ты-ы…»

И получаса не прошло, как три грации продефелировали в зал, одинаково покачивая бедрами, одетые со вкусом и… Нет слов. Обворожительный эффект!

Гарина-старшая в брючном костюме «по мотивам Ив Сен-Лорана» постройнела, помолодела даже; Гарина-младшая, обтянутая юбочкой-миди и воздушной блузкой повзрослела, а Рита в простеньком на вид платье будто сошла с глянцевой обложки – пленительная и недоступная дива. Такой только в Каннах на красной дорожке блистать, небрежно улыбаясь объективам…

– Прелесть какая… – растерянно толкнулось из меня. – Мам, завидую папе! И Настиному жениху завидую. И даже себе самому!

Грации дружно зарделись.

– Нету у меня никого… – сбивчиво парировала сестричка, отводя глаза.

– Будут! – заверил я ее.

* * *

– …Пан Владек! – вскричала пани Моника, спускаясь в кабачок. – Вот вы-то мне и нужны. Скажите, вы когда-нибудь охотились на дичь? На всяких, там, уток, курей…

– На кур охотится Тереза, – заносчиво ответил пан Владек. – В мясном отделе гастронома! – он приосанился. – Но… Да-а! Любой мужчина – охотник. Добытчик! Это у нас в крови…

– Тетерев – слышала про такого… – допытывалась пани Моника. – А что за птица – трамблёр? – она выговорила слово на французский лад.

Брови у ее визави полезли вверх, сминая морщины на лбу.

– Т-трамблёр?

– Да-да! Своими ушами слышала, как пан Юрек сказал: «Трамблёр полетел!»…

…В «Кабачке 13 стульев» встречали Новый год. А мы провожали старый. Зеленоград за окнами гулял всё шире – веселые крики, визги, смех заносило в форточку сквозняком. Зеленые и красные отсветы шипящих ракет дрожали на тюлевых занавесках, словно резонируя крикам «Ура!»

– Папа приедет седьмого или восьмого, – проговорила мама, накладывая «оливье». – За Настей! У меня-то сессия, а ей же в школу… Побудет с нами денек, и опять на свой «Совинтель»! Селедочки под шубой положить?

– Немножко.

Воистину, у всех мам одно желание – закармливать своих детей, обеспечивая привес!

– Если «немножко» – это полтарелки, – захмыкал я, – то что такое «много»?

– Тазик! – хихикнула Настя.

– Кушай, кушай, Мишенька! – сказала родительница с показной строгостью. – И наливай!

– Слушаюсь!

Под Новый год выбросили «Мартини». Бывалые выпивохи пренебрегали дороговатым вермутом: «Градус не тот!», а я взял пару бутылочек. Если «Мартини» разбавить фифти-фифти греческим апельсиновым соком «Джолд дропс», получается очень даже ничего – у семеечки моей глазки заблестели после второго бокала.

– Хороший был год… – затянула мама, и мои зрачки пересеклись с неожиданно трезвым взглядом. – Миша, ты счастлив?

– Очень, – признался я.

Мамины и Ритины глаза одинаково повлажнели.

– Так… – на секундочку задумалась Гарина-младшая. – Тогда не будем Мишеньку поздравлять с новым счастьем!

Смех завихрился над столом, загулял по комнате, оседая в душе легким приятством.

Внезапно очаровательная Каролинка, выпевавшая голосом Мирей Матье, пропала с экрана, заместившись картиной ночного Кремля. На фоне елей и Спасской башни стоял Брежнев.

– Дорогие соотечественники! – глуховато, но весьма четко выговорил Леонид Ильич. – Дорогие товарищи и друзья! Идут последние минуты тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Советский народ провожает его с осознанием свершившихся перемен и уверенностью в светлом, лучшем будущем. Прошедший год дал старт небывалым процессам развития не только народного хозяйства, но и всего советского общества, коммунистической партии и государства. Приняв новую Конституцию СССР, мы укрепили нашу великую, многонациональную страну, и сделали очередной шаг по пути углубления социалистической демократии. В новом году советский народ впервые проголосует на выборах первых секретарей обкомов и крайкомов. Проголосует за тех кандидатов, кому доверяет, кого уважает. Товарищи! Именно в этот день, последний день уходящего года, хочу представить вам первого Президента СССР Юрия Владимировича Андропова!

– Ого-го! – воскликнула мама. – Вот это ничего себе!

В фокусе камеры показался Ю Вэ. Он, как и Брежнев, стоял без шапки, но в пальто, тщательно укутав шею шарфом. Блеснули знакомые очки…

– Дорогие товарищи! – сдержанно выговорил Андропов.

– Волнуется… – обронила Рита.

Я улыбнулся – знать, не одному мне спокойствие Ю Вэ показалось деланным.

– …Мне выпала большая честь стать главой советского государства – и нести личную ответственность за развитие СССР, за стабильность и благополучие. Постараюсь приложить все свои силы, знания и умения, чтобы оправдать высокое доверие. Нынешний исторический момент, товарищи, во многом переломный, и нам потребовалось изменить форму руководства в Советском Союзе, чтобы сберечь социалистическую суть, сохранить в целости идеалы революции. Мы укрепили единство СССР, мы вступили в экономическую борьбу со странами империализма, и уже одержали первые мирные победы. В новом, тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, откроются границы между Советским Союзом и Польшей, ГДР, Чехословакией, Венгрией, Румынией, Болгарией и Югославией. Годом позже будут убраны барьеры для свободного перемещения людей, товаров, финансов между нашей страной и Кубой, КНДР, Вьетнамом и Лаосом. Мы открываем особые экономические зоны на побережьях Японского, Охотского, Балтийского и Черного морей, куда западный бизнес уже вкладывает миллиарды долларов, строя заводы и фабрики, дороги и портовые терминалы, обеспечивая не только валютные поступления в наш бюджет, но и приток технологий. Впрочем, наши ученые и инженеры обеспечивают лидирующие позиции СССР во многих отраслях, тем самым умножая превосходство советской экономики. Однако это вовсе не значит, что всё сделано и стремиться более не к чему. Нам предстоит большая, долгая работа, но у меня нет сомнений в том, что все наши планы будут выполнены и перевыполнены, а великий, могучий Советский Союз станет богатым и процветающим! С праздником, товарищи! С новым годом!

Куранты Спасской башни заняли весь экран, заиграли колокола, поплыли первые тягучие удары.

– Раз! Два! Три! Четыре!.. – вела счет Настя, и вот уже всё семейство отзывается радостным хором.

– …Десять! Одиннадцать! Двенадцать! Ура-а!

С хрустальным перезвоном сошлись бокалы. Телевизор гремел горделивыми тактами гимна, а за окнами не стало ночи – полыхание шутих, ракет, хлопушек озарило окна разноцветными сполохами.

– Ой, а пойдемте на улицу! – заныла Настя, подпрыгивая у подоконника. – Там так классно!

– А пойдемте! – бесшабашно воскликнула мама.

Тихонько рассмеявшись, я пошел одеваться, по дороге чмокнув Риту в подставленные губки.

– С Новым годом, красотулька!

– С Новым годом, красавчик! – хихикнулось в ответ.

Шальной ветерок приоткрыл форточку, занося счастливое эхо:

– С Новым годо-ом, люди-и!

Воскресенье, 8 января 1978 года. Позднее утро

Московская область, Комаровка

Погоды стояли чудесные – в яркой лазури небес плескалось желтое солнце, лучистое, будто на детском рисунке. Потоки света лились, пронзая голые кроны озябших берез или путаясь в густой хвое сосен, встопорщенной, как шерстка кота, вернувшегося с холода.

А как сверкал и переливался снег! Куда там всяким бриллиантишкам! В тени ельника сугробы отливали синим и лиловым, тая блики, а вот на полянках, где вчерашняя пороша успела подернуться тонкой льдистой корочкой, россыпи искр кололи глаз серебряными иголками. Классика!

С разбегу выехав на бугор, я воткнул палки в истыканный наст, сопя и жмурясь на солнцепеке. Дежа-вю. Снова один, как в прошлогоднем походе, и лес знаком…

Как всегда, пугающее впечатление полного сходства размывалось реалиями. Я, словно планета-шатун, замер между двумя «звездными скоплениями» – впереди, во-он за той рощицей, голосили «ежи» и «ежихи» из физматшколы, а позади, гикая и хохоча, поспешала «моя» команда – эгрегор в полном составе, да со спутниками. Лишь Рита с Наташей скользили по лыжне в одиночку – я, «бессовестный, бросил любимую жену», а моя секретарша «никак не могла изменить шефу».

– Ой, чуть не упала! – восторженно взвизгнула Альбинка.

– А чё ж ты? – завопил Изя. – Я б тебя унес! Уй-я…

– Ой, носильщик нашелся! Ха-ха-ха! Лыжу не сломал?

– Да это палка кривая какая-то!

– Ага! – развеселился Женька. – Гнутие ствола!

– Зиночка, помочь? – мощно засюсюкал Дюха.

– Да уж как-нибудь… – пропыхтела Тимоша, вероятно, взбираясь «елочкой». – Руку дай!

– Житие мое! – радостно взвился голос Светланы. – Ай! Юрка, отстань! Я ж упаду!

– Подберем, что останется! – рассмеялся Сосна.

– Щас как дам!

– Вельми понеже! Ха-ха-ха!

– Мишка-а! – загулял по чаще Ритин зов.

– Догоняйте!

Фыркнув от удовольствия, от чудесного ощущения силы и ловкости, данного юностью, я оттолкнулся и помчал вперед, за Колмогоровым – синий лыжный костюм академика мелькал среди тонких белых стволов, маня скорым перекусом на утоптанной лужайке. А уж аппетит во мне ворочался лютый!

Пологий спуск я одолел махом – елочки, выстроившиеся, как в почетном карауле, слились в бело-зеленую ленту. Хорошо!

* * *

Костер запалили на старом огнище – почерневшие камни будто сами вылезли из-под снега, млея на солнце. Огонь нагонял сухой жар, закручивая дым косым вихрем, хотя распаренным лыжникам и лыжницам было тепло.

Поваленных стволов, толстых и обкорнанных, хватило на всех. Наверное, еще летом их подкатили поближе к кострищу, складывая шестиугольником. А на плоской вершине валуна устроили табльдот – подстелили газеты, да и разложили нехитрые походные яства. Больше всего в меню было вареных яиц и нарезанной колбаски. Светлана выложила шматики сала, а Тимоша развернула тряпицу с пирожками. Колмогоров тут же подхватил один, мостясь рядом со мной.

– А чего вы ждете? – невнятно поинтересовался он, набив полон рот. – Налетай!

Налетели. Я малость промешкал – и пирожки кончились. Рита пихнулась мне в бок, протягивая половинку своего – съел из ее рук.

– Хороший… – нежно проворковала ненаглядная, гладя меня по голове в манере укротительницы тигров. – Хороший…

«Ежихи», сидевшие напротив, за прозрачными взвивами огня, дружно захихикали, строя мне глазки. Рита рефлекторно притиснула «укрощенного», и я поцеловал ее губы, вздрагивавшие в предощущении улыбки.

– Тебе не стыдно? – сбивчиво зашептала «укротительница». – Люди же кругом!

– Не-а!

– Какой ты пример подаешь девочкам?

– Хороший! – убежденно сказал я, и «ежихи» закивали, мило краснея.

Исчерпав запас педагогического негодования, Рита привалилась ко мне, затихая.

– Миша, – Колмогоров сосредоточенно собирал бутерброд из хлебцев и колбасок, – вы с Фурсовым говорили?

– Перед самым Новым годом, – кивнул я. – Ректор сделает исключение – сдам экзамены экстерном.

– Ну, и правильно, – светило математики откусил от своей кулинарной конструкции. – Фижику вы жнаете на пять ш плюшом…

– Да я бы доучился, как все, но… Времени жалко! А сейчас с меня хоть какая-то польза. Вы не представляете, сколько у нас в стране головастых и рукастых! Надо только довести до ума их работу, связать с инженерами на заводах, покумекать, обмозговать… Да что говорить – я уже неделю своей машины не вижу! Спецы из «Ижавто» выклянчили, дюже им мой «автомат» полюбился…

– Это правильно… – крякнул Колмогоров, щурясь на солнце. – Да вы угощайтесь, Миша, угощайтесь… А то сметут! Вы только свои работы не задвигайте «на потом», ладно? Думаете, я забыл про графен? – он хитро подмигнул. – Риточка, вы его шпыняйте, чтоб науку двигал!

– Ладно! – рассмеялась девушка, и обернулась к Зенкову: – Как «лапа», Жень?

– Нормально! – заулыбался сержант, вытягивая ногу к костру. – До свадьбы точно заживет! Мы заявление подали… – понизил он голос. – Распишемся в феврале!

– А я-то думаю, – весело затянула Светлана, – и чего это «пузатик» так сияет? А оно вон что…

Жека расхохотался – и все подхватили, даже не догадываясь о причине жизнерадостного порыва. Смех загулял по всей поляне – высокий и звонкий, грубоватый и ломкий – размывая возраст, сминая чины, выпуская на волю светлоту чувств.

Даже сосны кивали макушками, одобряя людское веселье, а солнце над головами и без того сияло, накаляясь в лад.

Глава 13

Понедельник, 9 января. День

Зеленоград, Солнечная аллея

Я подкатил прямо к проходной. Папа выскочил, подхватывая пухлый портфель – и клеенчатую сумку с подарками.

– Подождешь? – нагнулся он. – Я быстро!

– No problems! – ухмыльнулся я. – Привет товарищу Старосу!

– Аллес гут!

Отец, все еще сухощавый и спортивный, взбежал по ступенькам, скрываясь за стеклянными дверьми. Он все еще не растерял броской мужской красоты, и даже наметившиеся залысины не портили впечатления. Повезло мне с генами…

Покинув машину, я обошел «Ижика», раз уж нанялся личным шофером «пана директора». Да, батя выбился на самый верх. Растет человек…

И это еще не предел! Дошли до меня слухи, что наши хотят затеять международное ПО – производственное объединение – собрав в кучу наш «Совинтель», чехословацкую «Теслу», гэдээровский «Роботрон» и венгерский «Видеотон». И кого прочат на должность уже генерального директора? То-то и оно.

Нет, я реально рад за папу! Помню же, как он переживал из-за моих успехов! Стыдился, каялся, но завидовал. А мне самому было срамно – успехи-то не мои! Просто память хорошая, а в будущем много чего напридумывали…

– Майкл!

Жизнерадостный вопль Староса трудно спутать, «дядя Филя» один такой. Невысокий, кругленький, усатый, светило микроэлектроники колобком скатился с лестницы и принялся меня тискать, да хлопать.

– Вам бы пирата играть, – ухмыльнулся я, – внешность больно фактурная!

– Йо-хо-хо! – вскричал Старос. – Где мои брабантские кружева и пистоли?

– Ага, – смешливо заворчал папа, помахивая заметно сдувшимся портфелем, – тебе только пистолетов не хватает… Чтоб снабженцев перестрелять!

– Да их убить мало! – захохотал Филипп Георгиевич. – Ну, ладно, Пит! Удач! Звони и пиши! Good bye!

– На схледаноу! – попрощался отец по-чешски, плюхаясь на переднее сиденье.

– Куда теперь? – бодро поинтересовался я, усаживаясь за руль.

– За билетами! – выдохнул родитель.

– Да мама купила уже, и на тебя, и на Настю.

– Ух, ты! Ну, тогда… – отец неуверенно глянул на меня.

– Не стесняйся, – ухмыльнулся я, – бензина полно!

– Ну, тогда в Москву! В министерство надо обязательно заехать, к Шокину. И… И домой!

Я тронулся и разогнал «Ижа», улыбаясь – два дня подряд весь клан в сборе! А завтра снова – росстани…

Вторник, 10 января. День

Саудовская Аравия, Эд-Даммам

Роскошный пляж подавлял безлюдьем, а тишина слегка напрягала. Местные практически не купаются даже летом, а уж зимой, когда вода в Персидском заливе остывает до плюс восемнадцати, только русские десантники резвились в волнах.

«Мы псковские!» – ухал майор Марьин, освежаясь после пыли и духоты здешних пустынь. Арабы-добровольцы из отрядов шейха Аль-Саффара робко жались в сторонке, молчаливо восхищаясь закаленными «рауссия».

Марина скинула туфельки и прошлась босиком по кромке прибоя – прохладная водичка будто ластилась, терлась о ноги. Волны набегали с востока, со стороны Бахрейна – на мутном горизонте чернел силуэтик американского эсминца «Хьюит». Храбро покинув Манаму, корабль болтался поближе к нейтральным водам. Fleet in being?

– Может, скупнешься? – ухмыльнулся Ершов.

– При свидетелях? Давай! – фыркнула «Мармарин». – На том и закончится твоя карьера. С такой-то развратной супругой…

Григорий ухватил ее тонкое запястье и молча огладил пальцами узкую девичью ладонь, словно испрашивая прощения за неловкое слово. Марина не отобрала руку, то ли извиняя, то ли оставаясь безучастной.

Полковник Алон, пряча понимающую улыбку в сжатых губах, вмешался вовремя, снимая возникшее напряжение.

– Эш-Шаркия практически занята, – заговорил он, чувствуя себя неуютно в просторном арабском одеянии. Да еще этот дурацкий платок на голове. – Осталось несколько местечек на границе с Оманом, но это мелочи. Нефтепромыслы захвачены в целости и сохранности – вот главное… товарищ директор.

Ершов, возглавлявший иракскую контрразведку, усмехнулся.

– Да тут сами саудовцы помогли, их же все местные терпеть не могут. Зато охотно помогают нам – агентов мы вербовали пачками! Говорят, принц Фейсал пытался устроить пожар на буровой… – Григорий небрежно пожал плечами. – Его отрубленную голову торжественно напоили нефтью.

– Порой я разделяю чувства варваров, – тонко улыбнулся Рехавам.

– Ну, еще бы! – съехидничала Марина. – Теперь вам не страшны короли из династии Аль-Сауд! А уж всякие эмиры вдоль здешнего побережья притихнут надолго.

– Да, Мармарин, – серьезно отпасовал Алон. – Никто больше не пополнит счета арабских террористов, и на Землю Обетованную придут тихие дни.

– Простите, – буркнула Ершова, отворачиваясь. – С утра настроение паршивое, вот и кидаюсь на всех… – она мягко отняла руку из враз ослабевших пальцев директора 5-го Управления Спецбюро «Мухабарат», обронив: – Всё нормально, Грига, – и продолжила тем же ровным голосом: – Меня, если честно, не саудиты беспокоят. Король Халид не успокоится, конечно, будет творить пакости. Ну, что ж… Дождется показательной порки – бомбежки Эр-Рияда. Меня больше тревожит авианосец «Энтерпрайз» и его «подтанцовка» – пара крейсеров, кажется…

– «Лонг Бич» и «Бейнбридж», – щегольнул информированностью Рехавам. – Старенькие, да удаленькие. Они уже в Аравийском море…

– В Багдаде приняли меры, – отрывисто сказал Ершов. – Называются «зенитные ракетные комплексы С-125». Эти ракетки неплохо поработали во Вьетнаме, хоронили «Фантомы» в джунглях. Если янки посмеют… Похороним в песках, его тут много!

– Эх, молодежь… – насмешливо ухмыльнулся Алон. – Ничего-то вы не понимаете! Американцы – торгаши. И если Аль-Бакр посулит им нефть подешевле, сюда мигом пожалуют не авианосцы, а супертанкеры! Я бы обратил ваше внимание на иного противника Ирака, давнего и опасного…

– Иран? – быстро переспросила Марина.

– Именно, – спокойно кивнул полковник, и улыбнулся уголком рта: – У нас тут неофициальный саммит КГБ, «Мухабарат» и Моссада… – он оглянулся, договаривая на пониженных тонах: – А у меня есть любопытная информация от нашего общего знакомого…

– От Миши? – оживилась «Мармарин», игнорируя ревнивый взгляд Ершова.

Алон торжественно кивнул, и повел рукою в сторону порта:

– Давайте, пройдемся. Нам есть, что обсудить…

Все трое неспешно зашагали по песчаному откосу, гладкому и пологому – слабые волны пытались дотянуться кромками до человечьих следов, но бессильно скатывались, с шуршаньем вороша песок.

Опергруппа во главе с Ари Кахлоном выждала маленько, и тронулась за рабби. Бородачи из охраны Ершова двигались чуток в сторонке, зорко поглядывая на окраины Эд-Даммама. Оттуда наплывали заунывные призывы муэдзинов – близился полуденный намаз.

Тот же день, позже

Москва, Кремль

– Занимай, Юра! – переступив порог бывшего своего кабинета, Брежнев сделал широкий жест. – Пользуйся!

– Спасибо… – обронил Андропов, все еще никак не обвыкнув в новой должности. Вдруг из него вырвалось: – А не жалко?

– Ну-у… – затянул председатель партии. – Были когда-то и мы рысаками! Да когда это было-то… Раньше я тут высиживал с семи утра – и до полуночи! С массой народа потолковать успевал, а сейчас… – покачав головой, он шутливо развел руками: – Извините, заездили! Спасибо еще нашему Мише, хоть здоровьишко поправил, а то бродил бы по Кремлю на своих снотворных, как привидение…

Неторопливо шагая, Брежнев добрел до окна и остановился, сложив руки за спиной. Он словно прощался с этим видом, знакомым до мельчайших подробностей. И снег укрывал зеленые крыши, и ливень по ним лупил, и солнце накаляло до колеблющегося марева…

Президент СССР остановился рядом, глядя на Арсенал, на могучую Троицкую башню неким новым зрением.

– Хорошо, что напомнили, – он поправил очки в тонкой золоченой оправе. – Похоже, Миша не доверяет нам полностью – и ведет свою игру.

– Ты про Ближний Восток? – оживился Леонид Ильич. – Да, мне докладывали. Думаешь, эта заварушка с саудитами – его рук дело?

– Инициатором, несомненно, был Гарин, – энергично кивнул Андропов. – Мне докладывал полковник Ершов – им приходило несколько сообщений по электронной почте. Причем, одновременно их получал еще один полковник – Рехавам Алон, советник директора Моссада. Вот такое вот содружество разведок получилось… Нет, плохого не скажу – Саудовскую Аравию стерли с карты очень умело, грамотно, даже изящно, но…

– Юра, все же хорошо? – перебил его председатель партии.

– Да, но… – промямлил Ю Вэ.

В глазах Брежнева родилось понимание, и губы поползли в улыбку.

– А-а! Тебя беспокоит Мишина самостоятельность? Юра, только честно – мы бы решились на войну? Сначала в Красном море, потом в Заливе? М-м? Вижу ответ на челе твоем! – издал Брежнев смешок. – Побоялись бы, верно? Вот и всё!

– Не всё, – иезуитски улыбнулся Андропов. – По нашим данным, именно Миша дал «подсказку» насчет берберов. В Израиле идею подхватили и уже около года тайно помогают этим «униженным и оскорбленным» – пересылают оружие через Эфиопию, командируют военспецов… Вон, как в Алжире полыхнуло! Вся Кабилия бурлила! Не будь у Хуари Бумедьена танков, берберы взяли бы власть! И в Ливии партизанят от души… Понимаю иудеев – арабы им враги, а вот с берберами – мир, дружба, жвачка! Если всё пойдет по нарастающей, нефть Тель-Авиву точно перепадет.

– А ты за кого, Юра, – лукаво прищурился экс-генсек, играя неграмотного крестьянина, – за арапов али за берберов?

– Тут вопроса нет, – скупо улыбнулся экс-председатель КГБ. – Берберов угнетают, уничтожают, лишают своей культуры и даже родного языка! Разумеется, мои симпатии на их стороне, но…

– …Но пусть лучше Миша будет под контролем, – кивнул Леонид Ильич. – Понимаю. Ну-у… Думай, Юра, думай!

– Да думаю я, думаю… – кряхтя, Юрий Владимирович устроился за столом с «рогатыми» часами, и посмотрел на председателя партии, севшего напротив. – Иной раз шарики за ролики заходят… Вчера, вон… – помолчав, он повозил ладонями по столешнице и, лишь бы успокоить нервы, сцепил пальцы рук. – Я и сам под контролем! Политбюро ведь никто не отменял! Сижу на пленуме, весь такой из себя президент, и думаю: власть это или игра во власть?

Покивав, предпартии достал начатую пачку «Дуката», неторопливо размял сигарету. Чиркнул спичкой… Затянулся, смеживая веки.

– А это, Юра, наша, доморощенная «система сдержек и противовесов», – назидательно выговорил Брежнев. – Чтобы не заигрался. У тебя пять лет, Юра, чтобы войти в историю. В восемьдесят втором мы и твою должность выборной сделаем – пусть на Западе утрутся! Нет, конечно, пяти годиков мало, чтобы в экономической войне победить, тут работы на десятки лет! Но вот создать плацдарм для наступления вполне можно успеть. Успеешь – народ пойдет за тобой. И за тебя! «Вот тебе второй срок, товарищ Андропов, – скажут массы, – веди нас верным путем!» – он ловко втер сигарету в тяжелую хрустальную пепельницу, и с чувством заключил: – Так что рули Союзом, Юра, и не майся дурью!

Воскресенье, 15 января. Утро

Псков, улица Профсоюзная

– Тоже мне, технари! – Тимоша презрительно скривила губки. – У нас вон – помните? – понедельник начинался в субботу! А тут целый выходной впереди – и ни души!

– Не сердись на «пскопских», – я занес охапку поленьев с налипшим снегом, и с грохотом свалил их у печки, – просто мне не хочется спешить с открытием Центра. Вот и пользуюсь служебным положением – берегу «палаты» для себя и для вас! Всё кажется – будут тут незнакомые ошиваться, и что-то пропадет, сравняется с буднями… Глупость, конечно. Встречал я тутошних «самоделкиных» – нормальный народ…

– Ну, тогда ладно, – заворчала Зиночка.

– Прощаешь? – хихикнула Наташа.

– Так и быть!

Светлана с Ритой втащили здоровенную сумку, набитую съестным, и я поспешил на помощь, бурча на тему: «Девочки не должны таскать тяжести». Девочки покаянно кивали на мои нудные увещевания, а в их хорошеньких глазках дрожали смешинки. И мне, чтобы не потерять лицо, пришлось издать глубокий вздох, да заняться растопкой.

Сторож тутошний – старенький звонарь, присоветованный Корнилием, – справно протапливал печь. Изразцы до сих пор отдавали нутряное тепло, накопленное кладкой. А как только загудел, затрещал огонь, поедая бересту, да хворост, сразу добавилось уюта. Теплом потянет через часок, а вот ладная, почти домашняя атмосфера уже материализовалась в «палатах», пульсируя в такт завываниям печной трубы. Хорошо…

– П-прохладненько! – вздрогнула Светлана, обнимая себя за плечи.

Я слегка прижался к ней, словно делясь теплом.

– Как там Маша?

– Женька снял комнату в коммуналке, – близняшка оживленно выболтала последние известия. – Хозяйка, говорит, на Бабу-Ягу похожа, но добрая. Машка ее боялась сначала, а сейчас привыкла… Да она больше из-за Жеки переживает – у того же комиссия скоро. А вдруг, говорит, годным к строевой не признают? Или с ограничениями? Какая тогда свадьба? Кому веселиться? – она вздохнула: – Житие мое…

– А ты как? – я крепче притиснул подружку.

Она верно меня поняла – и щеки ее пыхнули румянцем.

– Да никак пока… – застеснялась девушка. – Юрка в своей общаге, я – в своей. Какие тут могут быть дети? Не знаю, Миш… То ли Машка легкомысленней меня, то ли мудрей… Вот, не знаю! Тут… Ну, я так думаю! Надо или учиться, или нянчиться с малышом. Кормить грудью в аудитории?.. Как-то это… – она неопределенно повертела кистью.