Текст книги "Крошка Цахес Бабель"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Ни в чем подобном Катаев замечен не был, он даже ни разу в жизни элементарно не вышивал с палеными ксивами. Но, как положено законами сказочного жанра, кое-какие поступки Крошки Цахеса Бабеля стали приписывать именно Катаеву. Не пора ли уже прекратить тиражировать легенды о невинной жертве сталинского режима, служившего ему верой и неправдой? Ведь ни одесситов, ни чекистов бывших не бывает. Единственное, что таки да гениально удавалось аферисту Бабелю, так это варить башмалу втихую, устраивать себе царский шармак в длительных, с понтом творческих, командировках и разводить на жирные бабки вовсе не лохов, сидевших при кино-литературных кассах.

Те честные фраера велись на его рассказы, хотя хорошо знали истинную цену слова Бабеля, потому что им самим ну очень хотелось пойти навстречу писателю, запросто открывающего ногой многие двери, в том числе – спальни в доме самого наркома Ежова. И даже если Бабель заявлялся в какую-либо редакцию для получения очередного аванса за очередной еще ненаписанный рассказ, редактор понимал: куда дешевле для здоровья снова дать денег известному своей близостью к народу писателю, нежели поступить с ним, как положено в таких случаях. А уж как варилась башмала на сценарных заявках, в наши дни о таком можно только мечтать.

«Наивный и добрый» Бабель, верно служивший сталинскому режиму, прекрасно знал чего хорошего можно ждать от жизни и подельников с кубарями в петлицах, потому заблаговременно переправил мать и сестру в Швейцарию, а первую жену с ребенком во Францию. Сам же Бабель не захотел стать невозвращенцем сразу по нескольким причинам. Далеко не главная: кем бы был Бабель со своим Беней и «Конармией» на фоне обильно эмигрировавших буниных-мережковских? Кто бы дал ему там очередной шикарный аванс за очередной еще ненаписанный рассказ? Ведь не зря Исаак Вавилонский сочинил локша за то, как он чуть ли не по сто раз переписывает один и тот же рассказ, и никакая нездешняя сила не заставит его отдать этот рассказ редакции, пока он не будет завершен окончательно и бесповоротно. «…писал ли он сначала начерно или, может, сразу шпарил набело, в чем, черт возьми, загадка Бабеля?» – эти строки одессита С. Кирсанова разрушают один из множества мифов, из которых впоследствии была соткана мантия Крошки Цахеса Бабеля.

«Бабель вовсе не писал вариантов», – вспоминала Тамара Иванова, у которой хранилась рукопись «Заката», «которая была и черновиком, и беловиком и пошла в набор в таком виде». Даже если допустить, что мадам Иванова явно по заданию колумбийской разведки чернит светлый облик агента Бабеля, то его подлинная загадка лежит вовсе не в культурологической плоскости. Бабелю, этому типичному человеку воздуха, совсем не улыбалась жизнь эмигранта и ежедневная работа клерком или таксистом, тем более под постоянным дамокловым мечом внешней разведки собственного ведомства, а потому он вернулся в СССР, где на фоне основной массы пролетарских писателей, всех этих бедных-голодных-веселых, выглядел весьма импозантно.

Лихие были времена, не то, что девяностые. Те, кто слегка знаком с не афишируемыми по сию пору методами труда скромных служащих совдеповского Молоха, понимают: после того, как Ежов вылетел из кресла главного чекиста страны, Бабель, постоянно околачивавшийся в его доме, уже не сильно долго мог оставаться в списках живых. Это ведь не анонимный боец невидимого фронта, а вдова писателя А. Пирожкова вспоминала, что у Бабеля «был какой-то профессиональный интерес к этому дому». Бабеля и Ежова расстреляли с разницей в неделю. Кстати, о птичках: ни один из руководителей самого силового ведомства СССР, с середины тридцатых вплоть до 1954 года не завершил свой жизненный без пули в затылке, выпущенной смежниками или сотрудниками его же ведомства. А некоторые функции известных писателей их отечества передали журналистам-международникам лишь во второй половине прошлого века.

Задайтесь элементарным вопросом: отчего при наличии несметного количества сладкоголосых литературоведов-бабелелюбов, у писателя с мировым именем Бабеля, в отличие от иных писателей куда меньшего ранга, по сию пору не находится ни одного биографа совсем не масштаба Иена Флеминга?

Сидней Рейли утверждал, что не раз любимая им мадам Войнич списывала образ главного героя суперпопулярного в СССР «Овода» именно с него. У Исаака Бабеля, относившегося к, скажем, мадам Ежовой с совершенно нескрываемой симпатией, были иные литературные планы, в том числе – завершить роман, навсегда исчезнувший вместе с прочим легендарным творчеством в застенках собственного заведения, пропитанных кровью невинных жертв.

Интересно, в годы сталинского беспредела чекисты поймали хоть одного настоящего шпиона? Лично я ни за какие деньги не поверю, что Бабель был двойным агентом, пусть даже давно пребывающий в пекле Прокурор мне, в частности, рассказывал: «Сначала по команде всех репрессировали, потом по команде всех реабилитировали». «Его жадность к крови, к смерти, к убийствам, ко всему страшному, его почти садистская страсть к страданиям ограничила его материал. Он присутствовал при смертных казнях, он наблюдал расстрелы…он не мог работать на обычном материале, ему нужен особенный, острый, пряный, смертельный», – писал В. Полонский по поводу этого доброго наивного человека, который сам стал отработанным материалом ним же строившейся и восхваляемой системы.

Воспоминания современников, как правило, субъективны, достаточно вспомнить, что сочинил по поводу Исаака Бабеля и Мишки Япончика та еще устрица Леонид Утесов, но факты остаются фактами. Бабель прекрасно знал правила игры, принятые в собственном заведении. Мадам Пирожкова мало того, что не была отправлена в лагеря для членов семей врагов народа, она еще и чекистам жаловалась уже после, nota bene, задержания Бабеля. Дескать, заявились к ней, выражаясь современным языком, судебные приставы и стали мацать обстановку. Когда Бабель начал давать объяснения, выяснилось: только его официально подтвержденные долги составляли астрономическую по тем временам сумму в триста тысяч рублей; за куда менее значительное расхищение государственных средств полагался исключительно расстрел. Однако, после звонка чекистам, представители закона испарились из квартиры потенциального врага народа раз и навсегда. Пикантная подробность: постановление на арест Бабеля было выписано лишь через месяц после его задержания.

О многом может сказать и такой факт: подсчитайте, сколько произведений создал Бабель за пару лет в Одессе, и сколько – после того, как переехал в Москву. Вы приятно удивитесь и охотно поверите в существование изъятых кровожадными чекистами несметного числа папок с отчего-то годами не завершаемых произведений самого знаменитого одесского писателя, чье творческое наследие легко и непринужденно уместится в отнюдь не сильно толстом томе. Исаак Эммануилович Бабель, который «сделал в области русского языка» то, что «до него делал только Пушкин», прожил больше Александра Сергеевича. Дальше продолжать?

Впрочем, нынешние творцы легенды за Крошку Цахеса Бабеля на достигнутом не останавливаются. Недавно В. Мороз со страниц «Украинской правды» поведал, что Бабеля расстреляли в январе 1939 года, а «в стенах Лубянки исчезли и десятки неопубликованных рукописей». Где же многочисленные любители цитирования всяких глупостей, изреченных великими и знаменитыми? Почему они молчат и по поводу также миллион раз процитированных «рукописей, которые не горят»? Выходит, чекисты уничтожили не папки с набросками, а уже готовые рукописи, насчитывающиеся десятками? Не переживайте, на самом деле эти рукописи таки да не сгорели. Буквально месяц назад один деятель опубликовал в «Кроссворд-кафе» очередную сенсацию по поводу Крошки Цахеса Бабеля: «При аресте у него изъяли несколько рукописей, которые едва не оказались утраченными». Не удивлюсь, если завтра их опубликуют. Почему нет, если мне довелось читать мемуары князя Воронцова, случайно обнаруженные на одном из питерских чердаков. Так что не кидайте брови на лоб, если завтра выйдет фильм, снятый по чудом уцелевшему сценарию Бабеля, с помощью которого он выставил на бабки одну известную своей отзывчивостью в СССР киностудию.

Сценарии, залепленные Бабелем вовсе не ради дальнейшей экранизации, могут пойти только в счет пресловутых трехсот штук. Лучше прочитайте экранизированный, написанный местами левой задней ногой, сценарий Бабеля «Беня Крик» и вспомните за Остапа Бендера с его сценарием «Шея». Сценарий Бабеля был издан в 1926 году, то есть вскоре после создания «Одесских рассказов». В нем Бабель уже весьма прозорливо и политически грамотно уничтожает недавно созданную им же легенду за Молдаванку, коей принято восхищаться по сию пору.

Наряду с привычными поныне бенями-фроимами, в сценарии «Беня Крик» действуют мало кому ведомые сегодня настоящие герои того нового времени собковы-кочетковы. А великий король Беня, в присутствии которого вся Молдаванка ходит на полусогнутых стропилах, перед пролетарием Собковым перемещается чуть ли не на цырлочках. Даже после того, как Собков стрельнул по Бене, но промахнулся. Зато Кочетков не подвел. «К нему подкрадывается Кочетков и стреляет в голову одноглазого биндюжника. Фроим повернул к Кочеткову залитое кровью, притихшее укоризненное лицо…», – это вообще капец на холодец, куда же стрелял тот Кочетков, в мочку уха? «– Жили, не ссорились…, – говорит Кочетков и поворачивает Беню вокруг своей руки. В дверях вагона показались красноармейцы с ружьями наизготовку. Подбритый затылок Бени. На нем появляется пятно, рваная рана, кровь брызгает во все стороны». Как говорят в Одессе, вот это можно выдержать?

И кто из настоящих одесситов удивится тому, что Бабель завершил свой жизненный путь, подобно его Бене в этом на скорую руку состряпанном шедевре великого мастера слова, по двадцать раз переписывавшего свои творения? Вы не знаете, как можно повернуть человека вокруг своей руки, даже если он великий король Беня, покорно ждущий фантастическо-разрывной пули в затылок отнюдь не со связанными руками? Но еще до того, как с рабской готовностью запросто помереть от руки фраера Кочеткова, Беня тоже помахал шпаером. «Беня всовывает револьвер в рот Мугинштейна и…переводит предохранитель на «огонь».

Гениальный Бабель не только предвидел грядущие указания товарища Сталина по поводу «руководящей и направляющей роли партии». Ведь в руках Бени наверняка оказалась модель «Эндфилда», первого в мире и весьма неудачного револьвера с предохранителем, производившегося англичанами в самом конце тридцатых годов в небольшом количестве специально для танкистов. Только вот после рассказов (в одесском смысле слова) Бабеля за Молдаванку, я бы не сильно удивился, если бы Беня располагал даже пятизарядным револьвером «Удар», с встроенным глушителем и лазерным прицелом. Вот у этого револьвера имеется нетрадиционный для подобного вида оружия предохранитель. Исключительно для того, чтобы револьвер можно было носить в кармане с взведенным курком. Идеальное оружие для бомбардира, работающего на правительство: гильза отстрелянного патрона остается в барабане.

Имею полное моральное право отзываться в адрес добровольца-конъюнктурщика Бабеля, запросто кокнувшего Беню, ибо в домашнем архиве имеется письмо, полученное от издательства «Маяк» в восьмидесятые годы. В нем сказано, что мой криминальный роман «Чужая осень» увидит свет только после того, как автор хотя бы всего лишь осудит действия главного героя в финальной части. В результате этот политически грамотно так и не правленый роман вышел в издательстве «Киноцентр» лишь в 1991 году.

Несмотря на то, что «ученик и последователь Бабеля» Катаев «воспевал стройки коммунизма», он никогда не создавал явного халоймеса на ватине, до которого был столь охоч самый великий пуриц одесской литературы. И А. Пирожкова в «Годах прошедших рядом. 1932–1939», и некоторые другие товарищи вспоминают, что Бабель исписал несколько тетрадей, повествуя о Бетале Калмыкове, скромном партийном руководителе одной маленькой, но гордой советской республики. Перед боевыми, трудовыми, альпинистскими, охотничьими и прочими подвигами Бетала Калмыкова в исполнении Бабеля померкли и измельчали делишки Александра Македонского, Геракла, Бэтмена, барона Мюнхгаузена и даже самого Стаханова.

Вот как Бабель живописал картину охоты с этим корешем самого Сталина в … заповеднике вверенной ему республики. Один из охотников случайно всадил в живот высокого партийного руководства «весь заряд дроби. Но Бетал виду не подал, продолжал охотиться до конца». Если всадить обычному человеку в кендюх весь заряд дроби, то ему тут же наступит кадухис на совсем другой живот. Тем более что это была даже не дробь, а почти полукартечь, как минимум, три ноля. Но разве подобное обстоятельство может повлиять на аппетит Бетала, которому лишь «после ужина вытащили из живота более двадцати дробинок»?

Подумаешь, дробинки, каждая из которых способна отправить на тот свет реального человека. Просто этот партийный руководитель был слегка похож на Дункана Мак-Лауда: в другой раз, во время охоты на кабанов, пуля одного из охотников попала уже не в живот, а в кость ноги героя бабелевского времени. Не акцентируя ваше внимание на том, что заряды постоянно летят в партийного руководителя, возглавляющего на охоте коллектив идиотов-браконьеров, освещаю дальнейшие события. Несмотря на пулю, попавшую прямиком в кость, наш герой «натянул на больную ногу сапог и поехал на совещание в Москву». От себя добавлю, что вес подобной пули составляет не легендарные девять, а всего-навсего тридцать граммов.

Так это только фрагмент охотничьих подвигов партийного руководителя республики Калмыкова. А если вспомнить о том, что он самолично и лучше всех голыми руками собирает урожай, или как проводит окончательную и бесповоротную коллективизацию? Ведь еще не все жители республики к тому времени добровольно записались в колхозы. Так же и поголовную коллективизацию недолго провалить. Потому собрал Калмыков инструкторов обкома и сказал им дословно: «– Если провалите, уничтожу всех до одного». После чего полез вместе с Бабелем на вышку, где будущий писатель с мировым именем любовался отстрелом кабанов в исполнении героя своих рассказов.

Как-то надоело партийному деятелю Калмыкову читать о том, что альпинисты совершают самые настоящие подвиги, восходя на Эльбрус. Потому он решил покончить с легендой о невероятных трудностях этого подъема. И безо всякого снаряжения Бетал поднялся на Эльбрус в сопровождении пятисот колхозников. Еще быстрее, чем ныне президент Ющенко вместе с толпой лазит на Говерлу, добавлю уже от себя. Но Ющенко может только мечтать о таких прекрасных дорогах, какие давным-давно были в калмыковской вотчине, потому что он не пользуется поголовно-всепоглощающей любовью населения. А жители той южной республики втайне от своего партийного руководителя гнали варенье, затем продавали его, а на вырученные деньги строили дороги, хотя легенды о трудностях подъема на Эльбрус нагло распространяются уже в нынешнем тысячелетии.

Если бы и Бетала Калмыкова, и Исаака Бабеля не расстреляли (с разницей в месяц), не приходится сомневаться: рукописи известного советского писателя по поводу супермена Бетала были бы доведены до совершенства и стали бы достоянием мировой литературы. Однако, к большому сожалению, Бабель пришел именно к тому жизненному финалу, на который только и мог рассчитывать, а потому его незавершенный литературный труд, на сей раз не о Бене, а о Бетале, так и остался содержимым одной из пресловутых папок, исчезнувших, как по мановению тоже легендарной волшебной палочки…

Подобное отступление понадобилось не случайно. Ибо человеку, знакомому с Одессой только благодаря бабелевской прозе, трудно будет поверить, что на самом деле рассказы за Беню Крика, каким бы блестящим языком они ни были написаны – не более чем россказни, производящие на настоящего одессита тот же эффект, что и на современников Бабеля, родившихся в Городе. А уж они-то были не в восторге: ни от подвигов дешевого рэкетира Бени, ни от псевдо-одесского языка героев макетной Одессы, сконструированной Исааком Эммануиловичем.

События, запечатленные в повести «Белеет парус одинокий» Катаева, и в «Одесских рассказах» Бабеля происходят в одно и то же время. Если речь катаевских героев – подлинно одесская, то за бабелевских персонажей этого не скажешь и при сильно большом желании.

Можете провести маленький эксперимент. Выпишите всего лишь из одной повести Катаева все одесские слова – и вы будете иметь одесско-русский словарик. Затем выпишите одессизмы из всего творческого наследия Бабеля – и сами увидите, что выйдет из этой затеи. Только должен предостеречь: это должны быть таки образчики подлинно одесской, а не бабелевской речи. Умиляющие критиков выражения типа «об чем» не канают, ибо их употребляли, скажем, даже герои Зощенко.

В повести Катаева «Белеет парус одинокий» также наличествуют пресловутые «неправильности», но совершенно иного рода. Например, «аберкоса» или «ляж». Катаев это делает не только ради пресловутого одесского колорита, ведь слово «лежать» в Одессе означает «слечь; хворать». А если вам интересно, отчего коренные одесситы с незапамятных времен и по сию пору именуют абрикос «аберкосой» – смотрите мою книгу «Одесский язык».

Вот они, далеко не все одессизмы из катаевской повести: «не ерунди», «овидиополец», «таракуцка», «дамские пальчики», «экономия», «халабуда», «кадочка», «негоцианты», «лаврики-павлики», «ганька», «привоз», «лодочка с дырками», «дрейфить», «самодур», «отчепись», «глосики», «у вас повылазило?», классическое «не бычки, а воши», «играл в шашки, а по-ихнему в дамки», «гвалт», «банка», «вертай назад», «ничего не имел против», «хрен-чудотворец», «ага», «лентюга», «соскочил бы всякий фасон», «цыц», «без доли – чур на долю», «это Петька с Канатной угол Куликова поля», «Нюся», «босяк с Дюковского сада», «намайстрачим», «япончики», «читай с выражением», «Спрашиваешь!», «Ванька Рютютю», «уши вянут», «Борис – семейство крыс», «мартыхан», «шкалик», «споймали шпаки», «дубастый», «жада-помада», «жменя», «прислала до вас», «хорошенького помаленьку», «скаженный Гаврик», «от босявки слышу», «сколько вас на фунт сушеных?»…

Кадочка – феска, халабуда – весьма паршивое жилище, экономия – ферма, овидиополец – раздолбанный экипаж, Нюся – Наум, банка – сидение, лентюга – бездельник, самодур – снасть для ловли морских стайных хищников, дубастый – носатый, глосики – камбалы-глоссы, спрашиваешь! – конечно; еще бы. «Дамские пальчики» – именно так сию пору одесситы именуют все сорта столового винограда типа «Хусайне белый», «Нимранг», «Кардинал» с очень крупными бубочками (в русском языке – ягодками). В пятидесятые годы пресловутая «лодочка с дырками» уступила свое место в одесском языке «баяну», что переводится на русский язык как «садок», зато «ага» мы используем по сию пору во всем его многообразии, от «да» до «что и требовалось доказать». Что же до «габелки», то это деятель куда похлеще «шибеника», переводящегося на русский язык как «сорванец».

«На! Пососи!» – демонстрирует локоть катаевская Мотя. А что еще может показывать девочка, с учетом того, что в те годы крылатая фраза «Пососи и больше не проси» была достоянием исключительно одесского языка. «А цены подходящие сделать на привозе, так это с маком» – из той же оперы, ибо в виду имеется «дуля с маком», она же русскоязычная «фига» или «кукиш». Слово «дуля» некогда считалось нецензурным, ибо в русском языке оно означало то же самое, что поныне «антон» в языке одесском. Зато жители Ближних Мельниц и Пересыпи еще на моей памяти выдавали: «За червончик, та ще с гаком, ты получишь дулю с маком». Да и «привоз» – это не знаменитый одесский «Привоз», а любой рынок.

«Она с Маразлиевской перебралась на Ближние Мельницы» переводится на русский язык как «она скончалась». Но или мы не говорим аналогичным образом в наши дни: «Он переехал на Таирова» – он умер, а если «Он переехал на Слободку» – так сошел с ума. А легендарный по сию пору «Борис, председатель дохлых крыс» или угловая система одесских координат, а «специальные жестянки для собак, прикованные к деревьям»? Забота о бездомных собаках была одним из условий завещания богача Ралли. Катаев проводит нас по реальному Городу, растаявшему в дымке прошлого, поясняя даже причины ставшей притчей во языцех аполитичности одесситов: «Правила хорошего тона предписывали черноморским мальчикам относиться ко всему на свете как можно равнодушнее».

И у Катаева, как и у других родившихся в Городе писателей, есть то, что я бы назвал «одесской памятью». То есть употребление в текстах, иногда с расшифровкой, деталей жизни горожан. К примеру, Катаев в том же «парусе» пишет «мебель, называвшаяся здесь «обстановка». Или, говоря о грецком орехе, поясняет «у нас в городе его называли волошский орех». Какой писатель, кроме настоящего одессита, напишет и подобную фразу: «Тот Володька с Ришельевской, у которого монтекристо»? Или в Городе было не принято говорить типа «Вичик с Маразлиевской, у которого цветной телевизор»?

Слова истинно родного языка одесских писателей, автоматически вылетая из недр подсознания, ложились на страницы, как рукописей, так и книг. Никому из них и в голову не пришло, к примеру, заменить «скибку» на русскоязычную «дольку».

Уж как сражался за чистоту русского языка Корней Чуковский, а только стал писать об Одессе, тут же посыпались вместо «пиджаков» неведомые Бабелю «твинчики» с прочими «пуканцами».

Л. Славин в рассказе «Предвестие» пишет: «Трам-карета с оглушительным грохотом (за что ее называли трам-тарарам-карета) мчалась через весь город…». Как называли «трам-карету» за пределами Города, Славин не поясняет, а ведь на русский язык «трам-карета» переводится как «автобус». Эти строки были написаны через несколько десятков лет после того, как в Городе была создана «Генеральная компания трам-карет и омнибусов Одессы и России», которую держали папа с сыном по фамилии, чтоб я так жил, Петрилло.

«Это были очень вкусные штучки, вроде, я сказал бы, огурчиков из теста… Называлось это чибрики», – писал Ю. Олеша.

Переехав в Москву, бывший одесский мент и бандит А. Казачинский успел написать всего одну книгу. Его «Зеленый фургон» был дважды экранизирован. Пару примеров «одесской памяти»: «…жмыхами, или, как их называли в Одессе, макухой», «…назывались тогда в Одессе не трусиками, а штанчиками», «Из окон доносилась бойкая песенка, которую пела в те дни вся Одесса», «Деревянные сандалии, называвшиеся в Одессе стукалками…». В небольшой повести Козачинского запечатлена история с географией реальной Одессы, с ее «балагулами», «кукурузной армией» и прочими «дорожными». Одесские слова употребляются автором безо всяких пояснений: «полова» – дрянь, «летучка» – опергруппа. Что такое «малина» или «урканы» сегодня знают все, а значение слова «юшка» понимал даже самый известный в мире одесский писатель.

«Почему в Одессе было так много королей? В этом виноват местный воздух», «его сыновья катались в моторе», «он бы перевернулся в гробу три раза», «Пробочники – редкая и своеобразная профессия людей, неизвестная ни в быту, ни в литературе, но звучащая в Одессе, имеющая свои традиции…». «Мотя кричал им из своего чулана: – Что, каурые? Контора пишет?! Хватит! Завтра, может, все капут принимать будем!..Я с тебе клепки выпущу!».

Это всего лишь несколько цитат из современника Бабеля, тоже писателя. Но не одесского, как может показаться, а курского писателя Михаила Лоскутова, расстрелянного в конце тридцатых годов. Не без помощи Лоскутова я узнал, откуда пошло выражение «тупой, как пробка». И почему русскоязычные «откупорку» и «закупорку» именовали в Городе «пробочником» и «пробкой». Но было бы чумполом наивняка искать подобные откровения у чересчур нетипичного одессита, которого отчего-то ввели во главу представительства Города на всей планете.

Народный артист России Михаил Левитин признавался: «Я нетипичный одессит хотя бы потому, что у меня нет, почти нет одесской речи. Так не говорят одесситы, как я говорю. Это было с самого детства – в доме так говорили родители, не одесситы». После подобного откровения наивно задаваться вопросом: откуда могла взяться одесская речь у Бабеля, которого в десятилетнем возрасте привезли в Город?

ПОСТАВЬ МНЕ КИПЯТОК НА ГОЛОВУ

У меня было тяжелое детство, с пресловутыми деревянными игрушками. Я слышал одесский язык еще в материнской утробе, затем впитывал его с материнским молоком и рос внутри двух переплетенных лексических миров. Когда читал книгу Джанни Родари «Джельсомино в стране лжецов» никак не мог понять, что такое «ластик». Не удивительно, если даже в писчебумажках (магазин канцтоваров) пресловутый ластик продавался, согласно ценнику, исключительно как «резинка». Мне было лет десять, когда узнал, что «молдаван» – это не только юго-западный ветер. Слово «булочная» как синоним нашего «хлебного» я услышал в двенадцатилетнем возрасте. Уже, будучи совершеннолетним, выяснил: фонарь нашей парадной по-русски называется «стеклянным куполом», а загадочная «фланель» все равно, что «байка». Два года назад до меня дошло, что «ухогорлонос» именуется в русском языке «отоларингологом», а затем случайно узнал: слово «биомицин» россияне воспринимают не так, как одесситы. В нынешнем году опять-таки случайно расширив свой русскоязычный кругозор, выяснил, что «куриный бог» представляет из себя, пардон, являет собой камень, а наша «сарделька» переводится на русский язык как «хамса». Поэт Игорь Потоцкий был таки немножко прав, утверждая: «Одесский язык, как отрава, хоть с нею я с детства знаком. Минуй меня худшая слава – владенье иным языком».

Когда-то на вопрос: «Сколько людей проживает в Одессе?» следовал ответ: «Зимой – миллион, а летом – три». Вот эти два миллиона приезжих купальников слегка способствовали распространению за пределами Города кое-каких выражений одесского языка.

В годы моего детства практически ни одного из одесситов не миновало наше доброе пожелание «Чтоб к тебе летом родственники приехали!». К нам приезжали не только родственники, но даже незнакомые приятели наших друзей со всего пространства необъятного Союза. Тогда были иные нравы, позволявшие не обращать внимания на малочисленные гостиницы, а с наступлением тепла все готовились исключительно к пионерскому лету. Сегодня вынужден пояснить: это, как в пионерском лагере – три смены гостей. «Пионера» и «пьионэра» не спутал бы ни один из одесситов. Летом коммуны старой Одессы превращались в самые настоящие клоповники, а потому многие ответственные квартиросъемщики были вынуждены ночевать во дворах на раскладушках.

Мне было лет шесть, когда в нашу коммуну к мадам Зименковой прибыло семейство ее сестры Полины Захаровны в качестве первооткрывателей очередного пионерского лета. На следующий день мы с Полиной Захаровной вдвоем остались на хозяйстве; она решила «ляпить вареники», а потому спросила меня, где лежат скалка и досточка. Я никак не мог понять, зачем ей понадобилась скалка, с которой удобно нырять в воду на Ланжероне. С досточкой проблем не возникло, потому что на двадцать с гаком жильцов нашего флигеля приходилась всего одна раковина. Хорошо еще, что Полина Захаровна решила делать вареники, а не готовить жидкое. Тогда ей точно бы потребовался супник, и мне совсем не было бы кисло в борщ сбегать на третий этаж соседнего флигеля за Рабиновичем. Рабинович жил и в нашем флигеле, да и в коммуне на втором этаже соседнего флигеля тоже имелся Рабинович, но только скрипача Рабиновича с третьего этажа его вторая половина регулярно именовала «старым супником» так тихо, что ее было слышно на другом конце квартала.

Рабинович был до таки многого способен, потому что мог запросто, как сбегать на рыбалку, так и пойти на рыбу. И сделать Полине Захаровне сильно приятно, угостив ее кнутом. Это же был такой скрипач; он мог не то, что сыграть даже в два смычка, но и спокойно пустить смычку прямо из окна… Тут я просто имею вам заметить: именно сегодня, выпускник филологического факультета, одесский журналист и мой кореш Александр Грабовский, который уверенно приближается к своему шестидесятилетию, узнал от меня, что тот самый «кнут» имеет свой синоним в русском языке – «мартовик».

Мне же так и не довелось услышать слово «скалка» вместо выполнявшей ее функции в Одессе «качалки», даже тогда, когда скумбрия эмигрировала от берегов Города, и вместо нее «качалкой» стали называть вырезку не из Продовольственной программы. То, что наша «раковина» по-русски – «унитаз», знаю давным-давно, а вот о существовании русскоязычной «кухонной раковины» в качестве синонима одесскоязычного «отлива» мне поведал продавец с Малины в самом конце прошлого века.

А вечером того дня, когда Полина Захаровна узнала, что между унитазным сидением и досточкой нет никакой разницы, соседи дружно вытаскивали всю обстановку из нашей комнаты на площадку, и потом затаскивали в комнату столы, которые вскоре стали ломиться под тяжестью национальных блюд одесской кухни. За этими столами продолжилось филологическое образование гостей из России, впервые попавших в Одессу. Так москвичи, в частности, узнали, что наш соус в казане – это их жаркое в кастрюле. Не сомневаюсь, что означает «кастрюля» в Одессе, Полине Захаровне объяснили втихаря от подрастающего поколения.

Недавно на Украине стали выпускать шоколад под названием «Тирамису». А в те годы «тирамисой» в Городе именовали один из фирменных одесских тортов, рецепт которого прибыл на нашу родину вместе с итальянцами. Как-то, хорошо поддав за столом на дворе, мужики нашего дома утверждали тихим шепотом, что тирамису поднимает не только настроение. Но и он не способен вылечить кастрюлю, хоть жри он кубометры тирамисы до полного капеца.

Полина Захаровна никак не могла привыкнуть, что в Одессе отключают воду по ночам, а нам слабо верилось, что в Москве можно принимать душ после десяти вечера. А уже через неделю московская гостья не удивлялась, что мадам Грунтвак орет через окно своему мужу: «Сеня, поставь мне кипяток на голову». Летом холодную воду отключали в квартирах не только ночью, но и днем, за горячую воду из крана фантазий не было, однако мадам Грунтвак даже не допускала мысли отработать вечерний спектакль с немытой головой.

Некогда известный всей Одессе мой сосед Додик Макаревский фуркнул в 1996 году в Германию, разменяв седьмой десяток лет. К хорошему привыкаешь быстро, рассказывал потом Додик, но к одному не могу привыкнуть. Додик смирился с тем, что на германскую пенсию можно не только прожить, но и регулярно совершать вояжи далеко за рубеж свежей родины. Но он не мог привыкнуть, что по ночам в крохотном Вюцбурге не отключают воду, аж нервничал по этому поводу. Он приехал на побывку в родную Одессу в 1999 году, открыл ночью кран и успокоился благодаря сладкому дыму отечества с его коммунальными достижениями. Ныне в наш двор, давно расселившийся из коммун по всему миру, вода подается круглосуточно