Текст книги "Довмонтов меч"

Автор книги: Валерий Воскобойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Довмонт всё же выставил усиленные посты на границах земли.

Гаврило Лубинич, хоромы которого были защищены стеной, благодарил Бога за то, что успели её достроить. Случись осада – посад уж точно выгорит.

– За стену я не боюсь, стена выдержит, посадское добро жалко, – как бы подтвердил его слова Довмонт. – Весь город за стену не перенесёшь.

Что-то тревожное было заметно и в немецкой слободе. Некоторые гости, что годами жили в Завеличье – и к ним так привыкли, что чуть ли не считали их псковскими гражданами, – вдруг засобирались, погрузили имущество на суда, срочно распродали дома и отправились неизвестно куда. Даже хозяин корчмы засобирался было в путь, но потом передумал, остался.

В тревоге прошёл весь июнь.

– Не засадить ли в темницы наших немцев? Будут заложниками, – спросил посадник князя при очередной встрече. – Новгородцы так делали со своими шведами.

– Только уберегало ли их это? Как знаешь, однако я бы не стал. Они магистру не родня и даже не знакомые. Ты только напугаешь этим гостей, и кто к нам поедет потом?

– Я и сам думал так же. Да и как мы посадим в темницу нашего Лукаса? Камни, смолу, дрова – это всё я наготовил. Ежели рыцари не придут, хватит на много лет.

– Уж лучше бы не пришли, – ответил Довмонт, – а пойдут, буду их перехватывать, к городу не подпущу.

Две недели князь, продутый ветрами, насквозь пропылённый, носился на своём вороном с десятком дружинников через лесные гати по селениям. В каждом говорил мужикам о грозящем нашествии. Чтоб не только бежали в лес сломя голову, но и соседям помогли. Все прячутся, один к соседям скачет. А после, когда войско рыцарское пройдёт, тоже чтобы не дремали. В большом войске всегда кто-нибудь да отстанет. Вот этого-то отставшего да жердью по голове.

Всё, казалось бы, сделал, что мог, но неспокойна душа.

Старый рыцарь Лукас пришёл звать князя в крестные отцы.

– Не поздно ли перекрещиваться? – поинтересовался Довмонт.

– Хочу быть с вами не только телом, но и душой. Ты, князь, ещё молодой, ты не знаешь, как холодно в старости. Ты не знаешь тоски по детскому звонкому голосу. Я много бродил по свету, натворил немало такого, от чего сейчас больно и совестно, и теперь стану отмаливать грехи той своей жизни.

– Согласилась ли твоя хозяйка?

– Её долго пришлось уговаривать. Да, она согласна теперь, но желает, чтобы я принял её веру. К тому же, – старый рыцарь неожиданно смутился, – кажется, скоро я стану отцом.

– Потому ты и решил?

– Князь, я был плохим христианином в той вере, не отгоняй же меня теперь от Бога!

– Я согласен, – ответил Довмонт.

На другой день в храме Пресвятой Троицы принял православие старый рыцарь Лукас фон Зальцбург, и тут же прошло его венчание. Со стороны невесты был только брат, две соседки да невзрослая весёлая девочка, со стороны Лукаса пришли сотни полторы здоровых парней – псковских ратников. Они истово крестились и любовно смотрели на своего учителя.

После венчания все двинулись в Завеличье, к дому вдовы, Лукас выкатил несколько бочек пива. Довмонт тоже побывал в самом начале свадьбы, а потом из-за широкой реки ещё долго доносилось хоровое басовитое пение ста пятидесяти мужских глоток.

Сколько ни готовились, а враг появился внезапно. И когда Довмонт приблизился к Изборску – древней крепости на Псковской земле, город уже горел. Силы рыцарей были велики – тысячи в три, – но говорили, что это только первый отряд, что второй идёт по другой дороге, а там появится и третий. Дать им бой лоб в лоб значило потерять дружину. Это не придурковатый толстый хитрец Герденя. Три тысячи и в болото за собой не заведёшь.

И всё же Довмонт решился: он обойдёт рыцарское войско, ударит сзади и увлечёт их за собой. Главное, отвести от Пскова. А там что-нибудь да получится.

Но неожиданно из Пскова примчались гонцы. Лица их были полны тревоги.

– Князь! Посадник зовёт скорее назад. По реке идут корабли, на них стенобитные орудия. Спаси нас, князь!

Битвы не получилось. Пришлось заворачивать дружину и спешить на Псков. Знать бы, подумал он, как те корабли пожечь. Но не додумал, не предугадал.

Посадские поспешно свозили свой скарб в детинец. Жители окрестных деревень тоже решили, что будет вернее укрыться за стенами.

Посадник уже приказал разобрать наплавной мост. На том берегу Великой остались монастыри, многие горожане.

– Корабли будем жечь, пока они далеко, – сказал Довмонт. – Нужны поджигатели.

Стать поджигателями были готовы все. Князь отобрал десятка два псковичей из тех, кто хорошо плавал. Ими вызвался командовать Лубок.

Корабли со стенобитными орудиями, преодолевая течение, поднимались по реке Великой. Поджигатели приготовили котлы со смолою, факелы. Ночью корабли пристали к берегу, до Пскова им оставался один дневной переход. В ту же ночь поджигатели спихнули спрятанные в прибрежных кустах челны, погрузили заранее расплавленную смолу и, бесшумно подгребая вёслами, пригибаясь к бортам, направили челны к кораблям. На первом челне плыл сам Лубок. Ночь была ветреной, на Великой разгулялась даже небольшая волна, и Лубок радовался: за шумом ветра не слышно шума от вёсел.

У него была и другая радость в тот день – родился сын. Приближаясь к рыцарским кораблям, он думал о том, как окрестит сына, каким именем его наречёт. Думы эти были так сладостны, что Лубок невольно улыбался.

С этою улыбкой он и подплыл к рыцарскому кораблю. Над кораблём чёрным силуэтом возвышалось стенобитное орудие. Лубок уже приготовился поджечь первый факел, чтобы метнуть его за борт корабля, как неожиданно один за другим с корабля стали прыгать в воду люди. Вынырнув, они все устремились к его челну. Он ещё попробовал отбиваться веслом, но сразу несколько человек ухватились за борт, чёлн накренился, зачерпнул воду, котёл со смолой опрокинулся, жидкая смола потекла, обжигая посаднику босые ноги – посадник невольно поджал их, – пловцы ещё сильнее качнули чёлн, и посадник полетел за борт.

Он долго бился в воде, хватал врагов за скользкие руки, рвал их волосы, бил ногами, потом чья-то сильная рука надавила сзади ему на затылок и погрузила его под воду. Он вынырнул, хлебнул вместе с воздухом горькой речной воды, снова вынырнул, снова хлебнул воды с воздухом, его потянули за ноги ко дну, он ещё раз хлебнул, уже одной только воды, и силы покинули его. Тогда-то и вытащили его, неживого, на берег. Грубо подняв за ноги, вылили воду, что набралась внутрь. Слегка покачали руки. И Лубок ожил, одурело осмотрелся, изрыгнул из себя остатки речной воды, поднялся на ноги. Его шатнуло. Вражеские воины связали его руки и, грубо толкая, повели к своему магистру.

Лишь последнему из поджигателей удалось бросить один-единственный факел, но его тут же отшвырнули назад в воду, где он, зашипев, и потух.

Последний поджигатель не стал ждать, пока его утопят. Он повернул чёлн к другому берегу, ему удалось выпрыгнуть незамеченным и добрести до города. Утром он обо всём, что видел и что не разглядел, но представил, рассказал князю:

– Первым утопили Лубка Гаврилыча, сам видел!

Степенной посадник, узнав о гибели сына, посерел лицом. Князь тоже посуровел и был угрюмым весь день.

– Ещё сочтёмся с ними, Гаврило Лубинич, увидишь, – сказал он, когда они спускались с новой стены, откуда смотрели в Завеличье.

На другой день стенобитные орудия приблизились к городу. Подошли к городу и рыцарские отряды. Стояли они в основном в Завеличье, наводя новый плавучий мост.

Под защиту стен собралось немало жителей с той стороны реки. Пришли иноки из Мирожской обители, и князь снова увидел двух своих племянников. Принимая иноческий постриг, они взяли имена друг друга, и Довмонт вовсе запутался, кто из них Андрей, а кто Пётр. Но иноки постоянно были вместе, и князь так и обращался к ним:

– Ну, Пётр и Андрей, подите сюда.

Пришла и мать их, княгиня Евпраксия. Ещё ранее перебрались врачеватели, перевезя на осликах в несколько походов свой скарб. Привёл и старый рыцарь Лукас свою беременную супругу, ведя за руку дочку.

– Князь, времена наступают худые, прошу тебя, возьми в дружину! – запросился он, едва остался наедине с Довмонтом. – Поверь, я тебе пригожусь.

– Ладно, возьми лошадь из моих запасных, – согласился Довмонт. Не хотелось ему брать Лукаса. И стар он, и бывшая вдова – а ныне молодая супруга – на сносях, да и рыцарю против рыцарей драться несподручно.

– Не хмурься, князь, – догадался Лукас, – ты же не старого разбойника принимаешь, а молодого православного, вчерашнего жениха!

– Потому и хмурюсь, – отозвался Довмонт.

Скала, которая возвышалась над рекою Великой и на которой стояла древняя стена крома, называлась «перси», то есть грудь крепости. Это место было неприступным, так огромен был каменный обрыв. Со стены хорошо просматривалась даль другого берега. Но не думал Довмонт, что однажды увидит там столько вражьего войска. Весь простор Завеличья был забит разъезжающими на лошадях, сидящими вокруг костров у палаток, снующими по каким-то надобностям рыцарями.

Магистр ордена хвастался, что собрал под свои знамёна восемнадцать тысяч воинов. И все эти восемнадцать тысяч пришли под Псков только для одного – стереть с лица земли Псков и уничтожить его князя.

Когда Довмонт с посадником и боярами всмотрелись пристальней, то поняли, что там, в Завеличье, не одни только конные рыцари – пришло немало и пеших: из эстов, латов, ливов – их пригнали рыцари силой под стены крепости. Самих же рыцарей набиралось тысяч на пять, но и такое войско было против Пскова немалым.

– Коли Господь так рассудил, будем отбиваться, – сказал князь.

Всю ночь в храме Пресвятой Троицы длился молебен. Храм был забит клириками, прихожанами из граждан. Молились за победу псковского оружия над врагами латинянами. Довмонт привёл дружину под утро, когда его место на стенах заняли ратники.

Князь положил свой меч перед алтарём и долго молил Бога, чтобы были дадены ему силы для отражения вражеского нашествия, чтобы удары его были для врагов смертоносны.

Воинов благословлял сам престарелый игумен Исидор. Собственными руками игумен надел заново на князя освящённый молитвами меч.

Днём Довмонт, наблюдавший со стены за действиями врага, решился на отчаянную вылазку.

Стенобитные орудия, подвезённые по реке, были перетащены на берег и стояли все вместе. Их было шесть. В шести местах одновременно магистр собирался проломить крепостную стену, в шести местах его рыцари должны были прорваться в русский город.

Теперь он важно ехал верхом, в окружении телохранителей, вдоль нового рва, прокопанного у стены, ведущей от Великой к Пскове, и намечал места, где эти орудия устанавливать. Остановившись на берегу Псковы, он о чём-то заговорил со своими приближёнными, указывая вдаль мечом. Это был наилучший момент для нападения на осадные орудия.

Довмонт быстро сбежал со стены, махнул сигнальщику-трубачу, чтобы тот трубил тревогу, и приказал быстро раскрыть ворота.

Полусотня его дружинников переминалась верхом наготове вблизи узкого прохода внутри стены.

Довмонт вырвался за ворота первым и галопом направил своего вороного к Великой – туда, где торчали стенобитные орудия. Следом за ним мчалась его дружина. Не отставал и Лукас. Сразу за ним устремились ратники, которых вёл старый воевода. К орудиям они добрались почти без сопротивления. Ошеломлённые внезапным налётом, пешие воины – эсты, латы – растерянно смотрели на их бешеную скачку. Но у орудий была своя охрана, и здесь сразу завязалась схватка. Потому Довмонт и взял две силы в прорыв: дружинники дрались с охраной, ратники, спешившись, топорами рубили и валили орудия.

Одно удалось завалить скоро. Нелепо перекувырнувшись, оно полетело в реку, и тут же его понесло течением.

Это была первая большая схватка у стен крепости. Рыцари, зная свою силу, дрались уверенно. Первые моменты неожиданности прошли, к ним со всех сторон спешили новые отряды.

«Завязнем тут, тяжко будет пробиваться», – подумал Довмонт.

Одновременно рухнули в реку два следующих орудия, за ними ещё одно. Остались лишь два. Его дружинники разбили охрану, но всё новые отряды наваливались на них. Надо было немедленно уходить назад, под защиту стен, но штурмовые орудия были порушены не все, а если они станут действовать, то и стены могут не устоять. Ратники же, мешая друг другу, никак не могли их развалить.

Лукас бился одновременно с двумя рыцарями. Довмонт стал пробиваться к нему, чтобы помочь старику, но неожиданно рядом с Лукасом оказался воевода. Он и сбил на землю одного из противников Лукаса. Однако и на него тут же нашёлся противник. Рыцарь, примчавшийся со стороны, прямо с ходу ударил его копьём. Воевода покачнулся, выронил меч.

– Заслоните воеводу! – крикнул князь ратникам. Они заваливали уже два последних орудия.

Воевода схватил левой рукой протянутый ему кем-то из ратников меч и хрипло прокричал князю:

– Пора бы и назад!

Довмонт понимал это и сам. Только путь к воротам был уже не столь открыт, как сюда. На них направлял рыцарские отряды сам магистр.

– Назад! Назад! – командовал князь, но рыцари наседали на них со всех сторон.

Уже и ему самому досталось чьим-то мечом по голове. Удар пришёлся вскользь, но в ухе гудело. Он сбивал своим вороным рыцарских лошадок, бил мечом направо и налево, рубя чужие доспехи, однако продвинулись они к воротам едва-едва.

Ещё немного, и рыцарская сила удвоится, удесятерится, их же будет всё меньше, – из полусотни дружинников и теперь многие поранены. Даже старый Лукас держится еле-еле и не машет мечом так ретиво, как в начале схватки. Да и дружинники тоже слабеют.

На этот случай был с Василием уговор – им навстречу на помощь вырвутся из ворот свежие силы. Только что-то он медлит, а князю уж и знак о помощи не подать. Орудия-то порушены, только будет ли кому оборонять крепость?

И в этот последний миг надежды увидел Довмонт, как распахнулись ворота и две сотни его всадников вырвались из них, чтобы пробить проход своему князю с дружинниками.

Почувствовав подмогу, и дружинники стали драться так, словно только вступили в бой. Лишь старый Лукас совсем обессилел и хрипло просил по-немецки:

– Чёрт побери! Не бросайте меня, князь.

Он уже валился на бок, и тогда кто-то из дружинников подхватил его и пересадил на свою лошадь вперёд себя. Рыцари продолжали напирать, но до ворот оставалось немного, и дружинники Довмонта, отбивая их, держали узкий проход, чтобы дать уйти сначала раненым, потом ратникам с воеводой. Потом проход стал смыкаться, и князь, в числе последних прорвавшись в ворота, тут же приказал их захлопнуть. Гулко бухнула о землю решётка, которую ковали под присмотром старого рыцаря Лукаса, заскрежетал подъёмный мостик через ров.

Несколько рыцарей прорвались вслед за князем в проход, они тут же под хохот дружинников были сброшены с лошадей. Их повязали и вывели на стену для показа врагам.

Довмонт тоже поднялся на стену. Стенобитные орудия больше не торчали на берегу.

Воин и сам приучен свои раны залечивать. Сколько их у бывалого дружинника – не счесть. Бывало, сядет дядька Лука свои шрамы пересчитывать, Довмонт прежде любил слушать его рассказы: этот шрам за эту битву, этот за эту, тот за ту. И обязательно найдутся один-два, о которых уже и не вспомнить, где ими наградили. Но если есть рядом хороший лекарь, то воин ему не сопротивляется. С лекарями раны проходят быстрее.

Старого Лукаса сразу отнесли к врачевателям. Довмонт отдал им часть своих хором, понимая, что при такой осаде раненых будет немало. Только не ожидал, что первым туда попадёт бывший рыцарь.

Лукаса положили на дубовом полу, сняли доспех, пробитый в разных местах. Ран у него было несколько, по виду не опасных. Но Ибн Хафиз озабоченно сказал несколько слов Убайду на своём языке, отодвинул крест и прильнул ухом к седовласой груди старика. То же сделал после него и Убайд. После этого они по очереди подержали старика, определяя, как бьётся пульс.

– Что там? – спросил князь.

– У него было старое, рваное сердце. С таким сердцем сидят посреди домашнего уюта в окружении любящих родственников, а не идут воевать, – ответил Ибн Хафиз. – Этот человек уже давно брал у меня лекарства, чтобы успокоить сердечную боль. Боюсь, оно больше ему не понадобится.

– Так плох?

– Очень плохо, – скорбно ответил врачеватель, – думаю, надо позвать супругу.

Довмонт приказал осторожно перенести Лукаса в иное место, сюда же сами пришли другие раненые.

Врачеватели немедленно стали ощупывать, обрабатывать их раны. Пришёл и воевода.

– Ну, князь, не думал, что вырвемся! – сказал он весело.

– Что рука?

– Да я и левой могу драться – не впервой, – ответил воевода, морщась, потому что в это время Убайд обрабатывал ему рану каким-то густым настоем. – Едко!

– Едко, зато заживёт скоро, – словно ребёнку, стал объяснять воеводе Убайд. – Такого лекарства у вас нет, это – мумиё, его собирают в горных пещерах.

– По мне, где угодно, лишь бы зажило скорей.

– Дней через пять сможешь взять меч.

– Ну, за пять дней или они нас, или мы их, – сказал воевода и оказался не прав.

Скоро привели супругу Лукаса. В княжеские хоромы она вошла боязливо, сложив руки на большом животе. Следом тоже испуганно, словно спотыкаясь, шла девочка.

Супруга, которая уже раз оставалась вдовой, увидев лежащего на полу Лукаса, всё поняла и сразу запричитала. Лукас услышал её, приоткрыл глаза и, медленно приподняв руку, перекрестил.

– Прощай, жена, береги наше дитя и прости за то, что ухожу столь скоро, – слабым, но торжественным голосом проговорил умирающий рыцарь.

Он поводил глазами, увидел князя, стоящего в стороне, и позвал его.

– Князь, прошу тебя, не забудь о моём ребёнке. – Ему трудно было говорить, он замолчал, чтобы отдохнуть. – И спасибо тебе, ты позволил умереть старому Лукасу мужской смертью!

Прежде Довмонт никогда крепости не оборонял, только штурмовал их. Он знал, что осаждённые за стеной мучаются, но лишь радовался этому. «Пусть помучаются посильнее!» – говорил он, смеясь. Да и осады обычно были короткими: дня два-три, и можно праздновать победу.

Не то было теперь. Когда он проводил линию, вдоль которой строили новую стену, многие бояре удивлялись: нужно ли такое пространство? Теперь они же жаловались на тесноту.

– Не слишком ли князь добр, кто просился, всех и укрыл! – ворчали некоторые. Но что было делать – не отдавать же беззащитных людей рыцарям. Теперь все они жили скучившись, многие спали на земле, бок к боку, знакомые и незнакомые, с малыми детьми и старухами. Кто-то из первых, когда ещё пускали со всем имуществом, и скотину сумел провести. Теперь всюду под ногами носились куры, и орали дурными голосами коровы – го ли от голода, то ли от страха. Ибо так тесно один лишь человек может жить, да и то недолго.

Посадник, ещё не отошедший после потери сына, сбился с ног, чтобы накормить их и напоить. Хорошо, Довмонт зимой предложил запасы хлеба хранить в стенах крома, да колодец обширный был в кроме тоже.

Стенобитные орудия удалось развалить, но осада только начиналась.

Довмонта позвали на башню, и он увидел, что мост наплавной достроен. Более узкий и более хлипкий, чем делали для себя псковичи, но его и делали не надолго – только на время штурма, а после, когда сотрут город, будет и мост ни к чему. По нему узкой цепочкой уже переходили Великую новые рыцарские отряды. Но шатёр магистра пока оставался на той стороне. Сшитый из больших кусков красной и белой ткани, он выделялся яркостью и размерами.

– Где же новгородцы? – спросил посадник у князя так, словно князь должен был это знать.

В Новгород дважды посылали гонцов за помощью. Быть может, их перехватывали в пути? Ответа от князя Юрия Андреевича не было. Не мог он не ответить, если сам предупреждал об опасности.

– И мы им всегда помогали, и они нам, – как бы оправдываясь за непонятное молчание новгородцев, проговорил посадник. – А теперь и гонцов не послать.

С башни хорошо был слышен стук топоров. Рубили в междуречье, со стороны У сохи – старинного высохшего рукава Псковы.

– Лестницы ладят, – догадался Довмонт, – как подтащут, так начнут штурм.

– Ты, князь, поспи, а то тебя не хватит, уже почернел. Говорят, тебе мечом по голове досталось.

– Голова цела, значит, мало досталось, – отшутился Довмонт.

– Я серьёзно прошу, поспи. Город на тебя надеется.

Но Довмонту некогда было думать о сне. Надо было перетащить камни на стену и сложить их кучами для метания. Могут понадобиться и котлы со смолой, но тогда и дрова надо на стене сложить. А как поворачиваться? Ещё неплохо выставить лучников со щитниками. Один прикрывает щитом себя и товарища, а второй стреляет. Магистр тоже додумался о лучниках и призвал своё пешее воинство из побережных народов. Похоже, скоро уже по стене не погуляешь. Главное же, надо думать о ночной вылазке.

Лестницы ладили тоже люди из побережных народов. Все они были плохо одеты и рядом с рыцарями выглядели неказисто. Даже пограбить дома посадских у них не получилось – всё, что могли, взяли рыцари.

Довмонт выставил на стены ратников с луками и щитами. Когда лестницы стали подтаскивать ко рву да ещё и строить мостки через него, в рыцарское воинство полетели стрелы. Некоторые попадали в цель, и работа их замедлилась.

Потом по приказу магистра лестницы так и оставили в куче и стали обстреливать с земли всех, кто стоял на стене. Когда Довмонт созвал защитников вниз, в каждом щите торчало по нескольку стрел.

К счастью, стало темнеть.

– Была бы зима, было бы легче отбиваться, зимой и темнеет быстро, – сказал воевода.

А Довмонт снова с досадой вспомнил Раковор: не решились тогда князья штурмовать, а там главные силы и немецких и датских рыцарей собрались. А взяли бы крепость – не стояла бы сейчас палатка магистра в псковском Завеличье.

Ночью Довмонт решил сделать вылазку сам. Если рыцари собрались утром штурмовать, то магистр ночью даст им поспать. Самое время для вылазки. Он ещё раз поднялся на башню; всюду – и в Завеличье и в Запсковье – горели костры. Воинство готовило пищу.

Для вылазки князь приказал приготовить три сотни факелов.

Полторы сотни дружинников да сотню ратников отобрал он сам. Да ещё полсотни мужиков из посадских.

– Факелы не роняй, чтобы под меч не попасть, будем рубить каждого, кто без факела. На всякий случай, ежели факел погаснет, кричи дурным голосом, что свой, и беги к воротам, – учил он свою дружину и ратников. – После сигнала «назад» – не задерживайся, но давку у ворот не создавай.

Поначалу князь думал дождаться, пока погаснут костры. Но костры не гасли, хотя тени возле них исчезли. Воинство разбрелось по палаткам, под навесы, у костров же оставили дозорных. Он ещё помедлил немного, а потом тихо, без сигнала трубы, дал команду выходить.

Первыми вырвались из ворот его дружинники. Они проложили путь к огромной куче из мостков и лестниц тем пятидесяти, что были набраны из посадских. Следом показались и ратники.

Ратники с факелами в руках оберегали посадских. Те крушили построенное рыцарским воинством до заката. Довмонт со своими дружинниками, с факелами в руках, спешил вдоль линии костров и рубил каждого, кто попадался под руку. Скоро откуда-то от дальнего костра сигнальщик протрубил тревогу.

Рыцари выскакивали полуодетые, и поначалу, пока они разбирались да соображали, что происходит, с ними было справляться легко. Но скоро все они похватали копья и, ощетинившись ими, выстроились кругами.

Несколько дружинников, увлёкшись охотой за бегающими в полутьме людьми, едва не напоролись на эти копья.

Довмонт приказал трубачу, который был поблизости, дать сигнал к отходу.

Их даже никто не преследовал, не то что днём. Посадские вместе с ратниками порушили всё, что было свалено, и даже успели эту кучу поджечь. К ней тоже никто из воинства не бежал, не тушил. Даже раненых у них было лишь несколько человек, но и это были посадские, которые в суете попали топорами друг в друга. Штурма сегодня под утро можно было не опасаться, однако Довмонт понимал, что другой столь удачной вылазки уже не получится.

Магистр, рассвирепев, приказал поставить лучников вдоль всего рва и стрелять в каждого, кто только высунет голову над стеной. Теперь наблюдать за воинством можно было только из башен.

В то утро после отпевания похоронили у стены храма старого Лукаса. И жена его, снова ставшая вдовой, с тяжёлым животом, с лицом, опухшим от слёз, держа за руку молчаливую девочку, долго не отходила от могилы супруга.

– О будущем ребёнка не тревожься, – сказал ей князь, когда вернулся после ночной вылазки, пришёл в храм и увидел её в дальнем приделе у гроба покойного мужа, – это станет моей заботой.

Днём снова стучали топоры в стороне Усохи. В узкое окошко башни Довмонт видел, как воинство подбирает тех, кого порубили ночью, уносит их по мосту в Завеличье.

Почти все дружинники отдыхали, готовые по первому зову вскочить и бежать на стену или к воротам.

Заново сколоченные лестницы складывали теперь в разных местах вдалеке ото рва. Довмонт насчитал их более двух десятков. Потом по мосту стали прибывать новые отряды рыцарей. Все они шли без лошадей, при лёгком снаряжении.

«Будет штурм», – понял князь.

Рыцари собирались у лестниц, уже почти не таясь. Князь решил выставить против них ратников и горожан.

Воевода быстро расставил их вдоль стены. Наблюдателям на башнях было приказано сигналить, едва расступятся лучники. «Не станут же они стрелять по своим, – рассудил князь, – уход лучников – сигнал к штурму».

Скоро князь и сам поднялся на башню. Дружинников он решил поднимать в последний момент, если не отобьются ратники. Не успел он взойти по узкой каменной винтовой лестнице с высокими ступенями, как со стороны рыцарей затрубила труба и с разных сторон, с лестницами в руках, побежало к стене их воинство.

В тот же момент ратники с луками взлетели на стены, и воздух посерел от обилия стрел.

Кое-кто из нападавших тут же споткнулся, и бег их замедлился. Но замедлился лишь на мгновение. Упавших заменили новыми воинами. Лучники со стены пускали стрелу за стрелой, стрелы пели, разрезая воздух, воины магистра продолжали падать, пронзённые стрелами, однако лестницы уже были рядом со рвом.

Уже по первой переброшенной через ров шаткой переправе бежали рыцари, заполняя узкую полоску земли у крепостной стены. Тут же им перебросили лестницу, они поставили её на стену, одни стали держать её, другие полезли наверх.

«Что же воевода?!» – подумал Довмонт. Он хотел уже сам спускаться скорее из башни вниз, чтобы распоряжаться теми, кого поставил на стену.

Но в это время несколько молодцов на стене налегли на лестницу. И, стоявшая слишком круто к стене, полная карабкающихся по ней рыцарей, лестница поднялась стоймя, а потом опрокинулась назад, сминая людей.

«Молодец воевода!» – теперь уже с гордостью подумал Довмонт.

Лучники уже были заменены. Теперь рядом с ратниками стояли обычные горожане, они швыряли камни на головы рыцарей, пытавшихся установить новые лестницы. Довмонт увидел и своих племянников – двух светлых отроков в иноческой одежде. Они бросали камни вместе со всеми.

Однако магистр не зря нагнал столько воинства. Словно муравьёв, он посылал на смену раненым и павшим десятки, сотни новых. И там, где недавно рухнула лестница, ставили её уже заново другие воины, а третьи опять лезли на стену. Лестницу опрокидывали вновь, она разламывалась. Но тут же следующая сотня бежала с другой лестницей, и снова воины магистра карабкались наверх. Кому-то из них удавалось прорваться на стену. То в одном месте, то в другом завязывались схватки. Рыцарей сбрасывали вниз, но вместо них появлялись новые.

Штурм продолжался, и уже казалось, что он не кончится никогда. Ратники стали заметно уставать, а сила врагов, казалось, не иссякала.

«Подниму дружину», – решил Довмонт. Но в этот момент он почувствовал, как что-то произошло. Как же он пропустил это! Перед рвом снова с разных сторон набежали лучники, хотя последние рыцари ещё карабкались по лестницам на стену.

– Вниз! Всем вниз! – закричал князь: он уже понял, что будет через мгновение.

Только его никто не услышал. Защитники крепости, разгорячённые схваткой, не смотрели вдаль, а если кто и смотрел, не придал этому значения. Стрелы летели в них густо и выбивали в разных местах сразу по десятку людей.

Довмонт услышал старавшегося перекричать общий гвалт воеводу. Он тоже не догадался!

Штурм был отбит, но несколько десятков людей оказались поранены из-за пустой оплошности. Из-за оплошности князя и воеводы!

Довмонт некоторое время ещё выстоял в башне, чтобы убедиться, что магистр не приготовил других неожиданностей. Потом спустился вниз. Навстречу ему несли на руках со стрелою в груди одного из светлых юношей – его родича. Он был уже мёртв.

Но и второй юноша, в иночестве принявший имя Андрей, едва живой бился на руках у инока Кирилла. Словно пронзённый стрелою лебедь, закричал он, когда увидел своего подбитого вражеским выстрелом брата. И упал рядом с ним. Когда же инок Кирилл поднял его и понёс на руках со стены, то с благоговейным ужасом увидел, как спина, которая только что была здоровой и чистой, наливается вдруг кровавой раной!

Убитого юношу положили к мёртвым, а второго, трепещущего у него на руках, инок Кирилл отнёс в хоромы князя, чтобы занялись им басурманские врачеватели. Там он бережно уложил его рядом с ранеными и объяснил старому Ибн Хафизу, как было дело.

Услышав объяснение, старик растерялся:

– Никто, ни великий Ибн Сина, ни другой великий – грек Гиппократ не рассказывали о подобных болезнях.

И всё же старик взялся лечить его, влив для начала обеспамятевшему юноше успокоительное снадобье.

– Если мне удастся перевести боль его в сон, если он проспит несколько суток, думаю, он станет снова здоровым, – сказал старик учёному другу своему, иноку Кириллу.

Князь Юрий Андреевич слал гонцов за гонцами во Владимир к дяде своему, великому князю, но ответа не получал. Сам же по себе идти на Псков он не решался. Дядя и так был недоволен тем, что случилось под Раковором. Лучших новгородских людей полегло тогда и в самом деле немало. Когда ещё была такая битва, чтоб погибли степенной посадский и тысяцкий. Хотя среди мёртвых тысяцкого не нашли, но и среди живых – тоже.

В ту зиму объединёнными силами едва справились с рыцарскими полками. А теперь магистр Отто собрал, говорят, войско раза в два больше, и возможно ли его победить одним лишь Псковом да Новгородом?

Князь редко выходил на улицы, а вышел, увидел бы, как неспокойны горожане, как шумно разговаривают между собой.

Уже от Пскова и гонцов больше не было. Это могло значить только одно – магистр Отто обложил его со всех сторон своей многочисленной ратью. Если бы отбились – сразу прислали бы весть. А сдались бы, сровняй магистр город с землёй, как обещал, весть дошла бы сама.