Текст книги "Двое с лицами малолетних преступников (сборник)"

Автор книги: Валерий Приемыхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Лучший интерес, – начала она по-писаному, – это музыка.

– С древнейших времен? – вздохнул Винт.

– Да. История музыки уходит в глубь веков и тысячелетий, – понесло ее. – Люди научились говорить и петь почти одновременно. Слышите! Композитор Лист. Страсть, борьба трагического и светлого начал. Побеждает светлое. Слушаешь – испытываешь гордость за человеческий гений.

Сразу скажу, ничего такого мы не уловили. Играют всякие инструменты хором и по очереди. И никаких чувств за человеческий гений мы не испытали. Меня сразу в сон кинуло, а Винт все креслом скрипел. Я из-за этого и не уснул до конца. Сидит он, глаза пучит на музыкальный центр, а кресло – тресь-тресь. Винт стал высматривать, где скрипит, а кресло – хрум-хрум. Винт поднялся, а оно без него – др-р-р-р. Он очень удивился, под кресло полез. Ножку подергал, а оно на свой манер – кр-р-р. Вздохнул Винт, сел столбом, не шелохнется. Кресло помолчало и опять за свое – тр-р-р-р. Я рот зажал, боялся расхохотаться. Винт шепчет:

– Рассохлось, переклеивать нужно…

Прискакала хозяйка. Интересуется нашими впечатлениями.

– Ничего, – говорим, – хорошо исполняют, только долго что-то…

– Вы пока ничего не поняли, – засмеялась Элла. – Будете ко мне приходить, через месяц без музыки не сможете.

– Извини, – сказал Винт, – у нас уже есть любимое дело.

Выложили мы перед ней марки и начинаем с упоением рассказывать. Лично у меня такого уж восторга не было, но Винта было не узнать. Другой человек. Когда это его марки так пронять сумели?

– Почта существует с древнейших времен, – тарахтел Винт. – Еще древние ассиро-вавилонцы отправляли друг другу письма на глиняных дощечках.

– Вроде как кирпичики – плоские… – вставил я.

– Так вот, – перебил Винт, – марка была изобретена в Англии в прошлом веке. Что такое марка? Знак почтовой оплаты? Не только. Каждая марка – миниатюра, посвященная событию, какому-нибудь лицу или просто чему-нибудь…

Сколько красоты заложено в каждой миниатюре, любовно выполненной художником!

– Марки бывают круглые, – пытаюсь я напомнить о себе.

Винт слова не дает сказать:

– Квадратные, ромбические, треугольные, овальные… Но не меньшее значение имеет форма зубчиков, она бывает трапециевидная, круглая… Называется перфорация… Что такое собирать марки? Это значит все знать про то, что изображено на ней, когда ее выпустили, когда ее погасили.

– Гашением называется, – уже кричу я, – когда ставят штемпель с датой.

– Бывают марки специального гашения, первого дня. То есть в ознаменование какого-то события гасится сразу много марок…

– Мы решили собирать…

– Мы собираем цветы. Флору, говоря по-русски.

– Но не просто цветы…

– Громадное значение имеет тема, – накрывает меня Винт. – У нас она называется «Цветы в легендах и мифах разных стран и народов». Что это? – показывает он хозяйке марку.

– Роза, – говорит она.

– Ха-ха! – заорал Винт. – Мы тоже так думали, а теперь – нет. «Суброза диктум!» – сказано под розой или, по секрету, роза – символ молчания. Но с другой стороны, этот цветок – символ любви. Все богини ходили с розами…

– Замечательно! – сказала Элла. – Не ожидала от вас такого, Виталий.

Меня нету. Винт полыхает от радости. Мне все не нравится.

Потом мы обедали. Хотя лучше сидеть голодным или питаться водой с хлебом. Сидим мы с Винтом за большим столом, на километр друг от друга. Посуды перед нами больше, чем в нашем хозяйственном магазине, перед каждым салфетка стоит торчком. Представьте себе, эта волчица Эллочка успела переодеться. Одежный магазин у нее, что ли? Вместо фартука с петухами на ней появилось розовое платье, на шее бусы в два ряда.

– Прошу, – говорит она и себе на грудь вешает салфетку.

Винт на меня косится, я вроде не замечаю. Он тоже салфетку на грудь пристраивает, правда, локтем смахнул стакан со стола, хорошо, стакан крепкий, не разбился. Я салфетку по боку, начинаю есть просто так, без всяких ужимок.

– Попробуйте этот салат, пожалуйста, – говорит Элла, подкладывает мне и Винту.

Цирк!

– Спасибо, – говорит воспитанный Винт, а я молчком. Стукнула дверь, пришел ее отец. Высокий, худой, в железнодорожной форме. Хороший, умный человек. Даже не верилось, что он большой начальник.

– Опаздываешь, папа, – строго говорит Элла. Думал я, он ее сейчас приструнит, чтоб знала, как со взрослыми разговаривать. Ничего подобного.

– Извини, пожалуйста, – говорит он.

– Это мои друзья, – представляет Элла, – Сева и Виталий. Очень хорошие ребята.

Он по-взрослому пожал каждому из нас руку и повторил два раза:

– Александр Петрович. Очень приятно. Очень рад. Есть расхотелось совсем. Я увидел, как Винт орудует ножом, подумал, сейчас тарелку разрежет пополам вместе с мясом, но вместо этого он опрокинул на себя хитрую штучку с соусом. Все в жмурки играют, никто ничего не замечает. Мол, лейте на себя соус на здоровье, если вы такие болваны, мы вас прощаем.

– Эта соусница вообще такая коварная, – сказала Элла, – да, папа?

Александр Петрович согласился. Винт вытирал штаны салфеткой, а я, пока никто не видит, затолкал сразу весь кусок мяса в рот. Вот ведь несчастье – торчит у меня кусок поперек горла, ни туда, ни сюда.

– Папа, – говорит Элла, – налей Севе водички. Заметила, оказывается. Выпил я водичку, кусок, слава богу, провалился в желудок.

– Очень вкусно, – сказал Александр Петрович, – ты стала готовить лучше, чем твоя мама.

– Папа, – строго сказала Элла, – мама готовила лучше всех.

– Конечно, конечно, – заторопился Александр Петрович.

Видимо, ее даже родной отец побаивался и никогда ей не перечил.

– Моя мама умерла два года тому назад, – просто сказала Элла. – Она была очень хорошей хозяйкой… Кому кофе, кому чай?

– Рекомендую кофе, – сказал папа. – Элла большой мастер.

– Можно, я тоже кофе, – попросила Элла жалобно.

Впервые я услышал от нее жалобные слова.

– Пожалуйста, папа!

У них вышла размолвка. Отец не разрешал ей пить кофе, ей было вредно, но очень хотелось. Мы не придали никакого значения их разговору.

– Папа боится за мое здоровье, – печально сказала Элла.

– Понимаете… – начал папа, но она перебила его обычным своим железным тоном:

– Мальчики, пока я готовлю, расскажут тебе про свое хобби. Они – филателисты.

Винт меня не признает, берет все на себя:

– Раньше мы про марки и знать не знали, а теперь жить без них не можем! Кажется, что такое марка – клочок бумаги! Нет! Это целый мир. Мы, например, собираем флору. Цветы. Раньше мы и цветы не любили. Теперь – другое отношение, мы все про них знаем, и нам цветы стали нравиться. Пожалуйста… Это лотос – символ чистоты. Почему? Потому что, хоть лотосы и растут в болоте, грязь к ним не пристает. Лилия – королевский цветок. Три лилии на знамени Франции нарисовал Людовик, отправляясь во второй крестовый поход. Гиацинт – символ гордости. Мак означает сон. Есть такой бог сна Морфей. Или астра – кажется, что в ней такого уж замечательного? Однако это как бы пылинки звезд. Если ночью хорошо прислушаться, слышно, что астры шелестят – они шепчутся со звездами…

Элла поставила поднос с чаем и кофе и захлопала в ладоши. Отец тоже восхитился, он не ожидал, как интересно иметь дело с марками. За то, что мы такие молодцы, Элла сделала нам подарок – карту области. Такую же нам показывал Валентин Дмитриевич. Карты было две – мне и Винту. Не скрою, мне подарок понравился, но на Винта смотреть не хотелось, покупали человека на глазах. Я решил уйти без чая, придумал, вроде меня дома в магазин послали, думал, Винт встряхнется. Ничего подобного – пьет кофе из маленькой чашечки, мизинчик отставил, продажная душа. Эльвира меня проводила до дверей.

На следующий день лежу я на этой замечательной карте на полу, смотрю на реку, озера, леса и тоскую. Впервые в жизни у нас с Винтом пошли нелады.

Слышу, бабушка шаркает.

– Опять двойку получил? – Погладила меня по плечу. – Не горюй, не всем умными быть.

– Что ж я – дурак?

– Свой дурак дороже чужого умника.

Успокоила, называется. Я спросил у бабушки: бывало у нее, чтоб с самым лучшим другом расходиться?

– Было, – говорит бабушка.

– У вас, наверно, разные интересы появились?

– Наоборот, – вздыхает бабушка. – Помню, влюбилась я в одного там Павлика, а он моей подруге понравился. Увела, чертовка!

– Ну, баб, у тебя примеры!

Слышу – звонят в дверь. Чувствую, Винт, мой закадычный дружище в прошлом. В чистой рубашке, ботинки блестят, смотреть противно.

– Че это ты вырядился? – спрашиваю.

Совесть еще осталась – краснеет.

– Так как же… надо к Эльвире идти.

– Что это ты ее так красиво называешь?

Винт отмолчался, положил на колени этот несчастный кляссер.

– Я, – говорит, – книжку про филателию до конца прочитал. Много интересного. Например, на острове Борнео была выпущена марка самой необычной формы – в виде границ этого острова.

– Плевать я на марку хотел и на этот остров! – говорю я напрямик. – Я рад, Винт, что ты нашел себе интерес в жизни, поздравляю тебя. Только нам не по пути. Я вчера притворялся, что мне марки нравятся. А уж мучиться из-за них, ночей не спать, извини пожалуйста!

– Фу-у-у, – вздыхает мой Винт с большим облегчением, – Ты, брат, настоящий артист. Ха-ха-ха. «Мы жить без них не можем»! Я думал, ты всерьез. Какое это увлечение – марки! Это, брат, тьфу, а не увлечение.

На радостях продали мы все наши марки на филателистическом пятачке, купили по паре мороженого. На несчастных марочников смотрим, а они меняются марками, волнуются и живут замечательной жизнью, которая к нам, слава богу, не имеет никакого отношения.

В центре, у кинотеатра, встретили ребят с нашей улицы. Они бесплатно мультики смотрели. На здании кинотеатра висел экран дневного кино, подходи кто хочешь. Мульты кончились, и мы пошли на стройку Комбината на окраине нашего города. Там котлован копали, и работал экскаватор. Забрались мы всей компанией на теплые бетонные плиты, смотрим на строительство, беседуем о том о сем. Рычит экскаватор, подъезжают машины одна за другой, увозят, что им в кузов из ковша насыплют.

– Интересно, может он на километр вниз закопаться, такая силища?

– Вода пойдет, – говорит Винт, – потонет.

– Откачают насосами.

– Замучаются качать.

Люблю я такие беседы обо всем, никогда не скучно, любая тема за живое задевает.

– Интересно, на экскаваторщиков берут после восьми классов?

– Может, берут, а может, нет. На шоферов не берут, я у бати узнавал, – говорит Винт.

– Представляете, – говорю, – будет нам шестнадцать лет, начнется настоящая жизнь.

– А потом сорок.

– И помирать!

– Не-а, к тому времени таблетки какие-нибудь придумают. Наука!

– Да нет! Просто все менять будут. Нога не работает, тебе запасную, сердце не работает, пожалуйста, – новое сердце.

– Что ж в конце концов от нас останется?

– Голова.

– А голова сносится?

Тут мы призадумались крепко, но ничего придумать не смогли. Осталось верить в науку. Может, нас на другую планету переселят, где никто не умирает.

– Сейчас жить еще не очень интересно, – продолжаю я свое, – как-то ни то ни се! Скорее бы уж паспорт получить.

– Мне лично нравится, – не согласился Валерка с соседнего двора. – Иногда очень интересно живешь, особенно на каникулах.

– Это мещанство, – хмуро сказал Винт. – К примеру, у тебя есть такое дело, чтоб ты ночей за него не спал?

– Нет, – признался Валерка. – Всегда вставать не хочется, это да. Какое бы там дело не было.

– А у меня есть, – сказал кто-то. – Как день рождения, в семь утра вскакиваю: очень интересно, что подарят.

Тут наш разговор прервали. На велосипеде подъехал глупый человек Бряндя, а на раме у него сидела Эльвирочка. Естественно, с большим бантом на голове. Я Бряндю убить был готов. Мы после стройки в футбол играть собирались, да любое дело без этой кикиморы счастьем кажется. Я бы не пошел, но Винт поднялся, а куда я без него денусь.

Эльвира притащила нас к себе домой, поставила композитора Листа, и небо нам стало в овчинку, как говорит бабушка. Теперь я попал на то скрипучее кресло. Винт все на меня косился, наверно, ему скрип опять мешал. Не выдержал он и начал кресло чинить. Нашлись в доме Эльвиры инструменты, я Винту помогаю, играет музыка, а Элла за Винтом внимательно наблюдает.

– Виталий, – говорит, – может, твой интерес в столярном деле?

– Как же! – говорит Винт. – Что ж я, рыбалку на какую-нибудь табуретку променяю? И не буду ночей спать или мучиться, если у меня, к примеру, гвозди кончились?

– А руки у тебя золотые, – говорит Эльвирочка.

Винт прямо хвостом завилял от удовольствия.

– Ладно тебе, Элка…

Вы все поняли про эту девочку! Я для нее, конечно, крепкий орешек, где сядешь, там и слезешь. А Винт – он привык людям доверять. Вышли мы от нее, и, знаете, что он сказал?

– Видишь, у нее имя какое: Эль-ви-ра! Э-л-л-а! Не Маша какая-нибудь, не Витя, обычного человека так не назовут. И человек она интересный, я таких не встречал.

Слов нет, а буквы рассыпались, как говорится.

Пропал Винт на глазах. Сидим мы у нас в сарае, Винт подаренную карту к стене гвоздиками прибивает. Ругаемся мы с ним потихоньку, неинтересные люди. Не богу свечки, не черту кочережки, бабушка так говорит.

– Не буду я музыку любить! – кричу я.

– Хочешь марки?

– Знаю я, почему ты музыку полюбил. Я, брат, не слепой, глаза еще видят, понял?!

– Давай кактусы выращивать.

– Влюбился ты в эту ворону, понял?! «Виталий, у вас золотые руки»!

– Ну-ка, повтори! – спрыгнул он с верстака.

– И повторю!

– Повтори!

– «Простого человека так не назовут»! Тьфу!

Не знаю, до чего бы мы доругались, но упала тень на пол, и в дверях встал Бряндя.

– Вы что?

– Ничего, – говорим. – На рыбалку идем?

– Не, – говорит Бряндя. – Сашко у ребят спрашивал – еще вода не ушла, через неделю – пожалуйста. Мы вечером ракеты пускать будем. Айда?

– До вечера дожить надо, – буркнул Винт.

– Заезжайте за нами, – решил я за двоих.

Помолчали немного.

Бряндя достал из-за пояса книгу без обложки, протянул мне:

– Редкая книга, нигде не достанешь…

– «Остров сокровищ» потерял?

– Про черную и белую магию, – гнет свое Бряндя. – Правда, первой страницы нет, но я рассказать могу, что там было…

Взял я книжку, полистал – какие-то рисунки, чертежи. Винту показал. Винт книжку у меня забрал, сунул Брянде в руки, повернул его к свету и коленом поддал несильно.

– Свободен. Тащи «Остров сокровищ».

Только мы одни остались, Винт опять за старое:

– Ты ерунду говоришь! Я хитрый, понял. Что музыку любить? Сиди, не засыпай, и все дела. А Элка за нас всегда слово скажет, секи! Мы ж от нее зависим.

У меня мысль работает совсем про другое. Выскочил я из сарая, догнал Бряндю:

– Что там было, на первой странице?

– С древнейших времен люди интересовались чудесами…

Забрал я у него книжку, а он мне вслед:

– В расчете, Кухня?

Захожу в сарай, загадочно смотрю на Винта.

– Винт, знаешь, чем увлекались люди в древние времена?

– Ваньку валяли, кактусы выращивали да собак разводили…

– Винт! Они интересовались чудесами – черной и белой магией!

Не глянулась Винту моя затея, но я его уломал. Приступили к делу немедленно. Выпросили в магазине здоровенный ящик из-под папирос. Винт сильнее меня, тащил на плече этот ящик, а я рядом шел и читал ему Бряндину книгу:

– «Сто горящих сигарет в одной руке!.. Раскурив сигарету, исполнитель бросает ее в урну, затем ловит в воздухе вторую горящую сигарету, за ней следует третья, пятая, десятая…»

– Директору школы очень понравится, – сказал Винт.

– «Распиливание девушки! Дисковая пила с электромотором медленно опускается над столом, и зрители видят, как пила перерезает девушку пополам!»

Винт опустил ящик на тротуар, сел отдышаться.

– Где мы возьмем дисковую пилу с электромотором?

– А знаешь секрет? Смотри!

Я достал из кармана огрызок карандаша и нарисовал на ящике схему.

– Секрет в том, что тут две девушки. Пила проходит между ними, зрители думают, девушка одна, а на самом деле голова одной девушки, а ноги – уже другой.

Поднял Винт ящик, я дальше читаю:

– «Фокуснику нужно освоить ряд упражнений с шариком. Эти упражнения выливаются в каскад красивых этюдов манипуляции. Надейтесь только на свой труд!»

– Учти, Кухня, – сказал Винт, – не получится с чудесами, на музыку пойдем…

Его, Винта, замашки, вечно-то он ворчит, но дело делает. Первые чудеса заключались вот в чем: залезает человек, например Винт, в ящик, другой накрывает его крышкой и начинает шпагами протыкать фанеру в разных направлениях. У зрителей впечатление, будто от того, кто в ящике, один труп остался, а он вылезает живой и невредимый. «Фокус чрезвычайно эффектен и хорошо принимается публикой». Шпаг у нас не было, мы их наделали из толстой проволоки, ручки обмотали изолентой разных цветов – хорошо получилось.

Спрятался Винт в ящик, я его закрыл, взял под мышку четыре шпаги и начал одну за другой втыкать в фанеру. Эффектно до невозможности! Только вдруг Винт заорал, вышиб головой крышку ящика и запрыгал как припадочный Гриша, есть такой в городе.

Конечно, ни в какие фокусы Винт играть больше не захотел. Зашел он ко мне с перевязанной рукой, зато в костюме – в майскую-то жару. Прическа – держите меня, умру, не встану – аккуратная, волосок к волоску. Это при его-то патлах. В общем, ни ума, ни здоровья, как говорит моя бабушка. А дальше и того хуже. Вынул он чистенький носовой платок, вытер лицо и сказал:

– Давай у Элки по именам называться, а то неудобно…

Мне и отвечать ему не хочется. Иду, с шариком тренируюсь. По книжке. Делаешь пас рукой – шарик пропадает, делаешь пас – он опять появляется.

– Брось ты свой шарик! – говорит Винт.

– Костюмчик надел! – говорю я. – Почем материальчик?

– А что ж мне, в трусах в гости идти?

Есть справедливость на свете – к Эльвирочке приехал ее двоюродный брат. Таких я в нашем городе не встречал, такая сволочь – сразу видно, приезжий. Умный – жуть! На скрипке играет, на французском языке говорит. Началось все честь по чести: они вдвоем, дуэтом, играют ихнюю бодягу, я с шариком забавляюсь, Винт уставился на эту парочку, будто это «Спартак» с «Динамо» играют последнюю двухминутку, а счет ничейный. Головой в такт музыке кивает, один раз вытащил свой платок, руки вытер.

Кончилась музыка, Винт помолчал для приличия, потом сказал:

– Люблю я классическую музыку – это тебе не шлягер какой.

Эльвирочкин брат прямо ногами затопал от восторга. Я продолжал шариком играть, постепенно мне все начало нравиться.

– Это, наверно, Лист? – напрягся Винт.

Двоюродный брат фыркнул и по-французски: трас-трам-тром. Эллочка покраснела и решила разговор в другую сторону увести:

– Может, пойдем погуляем?

Винт кашлянул и сказал:

– Если я ошибся, то скажите… А что вы, как эти…

Брат смешливый попался – ржет, и опять по-французски: та-та-та!

– Перестань! – разозлилась Элла.

Потемнел Винт лицом. Никогда он так хорошо не выступал, я его с детсада помню.

– Он что, – показал Винт на брата, – не русский?

– Русский. Он мой двоюродный брат. Учится в спецшколе, французской…

– Ладно! – повернулся Винт к брату и начал чесать по-татарски: – Ассалом алейкум! Бара бир?

– Извините, если вы что подумали, – смутился двоюродный, – я ничего такого…

– Перестаньте! – чуть не плачет Эллочка.

– Енге манге? – Винт пальцем у виска покрутил. – Кель, секир башка! Якши? То-то!

И хлопнул дверью.

– Большой рахмат за все! – попрощался и я. Догнал Винта на улице. Он прическу свою растрепал, платочек в кювет выкинул. У меня сердце от радости запрыгало, но вида не подал, ему и так тошно за свое поведение. В глаза мне не смотрит, говорит безразлично:

– Здорово у тебя с шариком получается, молодец. Я без упреков, напоминаний поддерживаю разговор:

– Главное, – показываю на ходу, – зажимать его подушечками ладони…

Перед началом уроков в классе только и разговоров было о вчерашней тренировке по туризму. Фуртичева, проходя мимо нашего стола, сунула нам под нос палец:

– Видите – волдырь, это я костер училась разводить… Симакин выложил на парту большой компас, вокруг ребята столпились, а он рассказывает:

– Азимут три градуса на норд-вест будет вон там, где дверь!

– Винт! – крикнул я на весь класс. – Ты мой шарик не видел?

– Откуда? Откуда я мог его видеть?

Все на мгновение оглянулись на нас и опять за свое:

– Митя сказал, что самый лучший компас, когда стрелка плавает в жидкости…

– У моряков это называется гидрокомпас. Я вылез из-под стола, опять кричу:

– Никто моего шарика не видел? У меня шарик пропал…

– Нет, – ответили. – Какой шарик? Где ты его положил?

– Завтра палатки будем ставить… Но общее внимание уже на нас.

– Ничего не пойму, – сказал я, а Винт покачал головой.

– Фуртичева у нашего стола крутилась. У нее спроси…

– С ума сошел! – закричала Фуртичева. – Я и не видела его!

– А ты в портфеле посмотри! – посоветовал Винт.

– Да что за шарик? – спросил Симакин.

– Я тебе сейчас этим портфелем по голове! – возмутилась Фуртичева.

– Посмотри у нее под «Географией», – проговорил Винт задумчиво. – Не зря она тут крутилась. Посмотри, Сева…

Запустил я руку в портфель Фуртичевой и вытащил шарик.

– Ой! – испугалась Фуртичева.

– Это не мой, – сказал я, – извини, Зоя… – И положил шарик обратно в портфель.

– На фиг мне этот шарик! – вовсе перепугалась Фуртичева, раз рукой в портфель, а шарика нет. Весь портфель на парту вывалила и завизжала, как от дохлой мыши: – Куда ты его положил?! Куда ты его дел?! Не нужны мне никакие шарики!

– Сева, я ошибся, – сказал Винт. – Он у Симакина в сумке.

– Ха-ха, – рассмеялся Симакин. – С ума сошли!

Я взял его портфель, вытряхнул, шарик выпал и покатился по полу. Я его схватил, в рот сунул и проглотил, а классу показал пустые руки.

– Вот он! – крикнул Винт и шарик над своей головой поднял.

– Это они фокусы делают! – догадался Низамов. – Я сразу понял!

– Сделайте еще! Ну, пожалуйста! Ой, как здорово! Ну еще!

– Внимание! – Винт показал шарик. – Смотрите сюда!

Только все на него загляделись, вошла Элла. Лицо у Винта сразу помрачнело, шарик он тут же в карман спрятал.

– Ну что же вы?!

– При ней – ни за что! – решительно отрезал Винт.

– Товарищи… – начала было Элла, но Винт ее прервал:

– Тамбовский волк тебе товарищ!

Все поняли: разговор будет неприятный, и стало очень тихо.

– Ребята! – звонко сказала Элла. – Я виновата перед Севой и Виталием и прошу у них прощения!

По правде говоря, прощения у меня никогда не просили, я растерялся. Винт встал, вышел, хлопнул дверью.

– Сева, – протянула она мне руку.

Не хотелось мне этого делать, но никуда не денешься, не могу же я ее за Винта простить. Взял и подал ей ногу.

– Ой, как противно! – не выдержала Лидочка-тихоня. Знаю, что противно, но делать нечего, вышел вслед за Винтом.

– Так будет с каждым! – сказал мне Винт в коридоре.

– Отстань! – крикнул я. – Надоел ты мне! Хорошо, звонок зазвенел, и не надо было дальше объясняться.

После уроков мне на базар надо было, бабушка целую страницу исписала на память: лук, картошка, укроп и все такое.

– Куда ты? – спрашивает Винт.

– По хозяйству.

– Хочешь, помогу?

Я промолчал: нравится – пусть идет. Неприятный осадок у меня после этой истории в классе.

– Не злись, Кухня, – сказал Винт. – Че ты?!

– Дураком себя чувствую.

– Ты дураков не видел, – успокоил он.

И сует мне ладонь. Я чуть-чуть помедлил, а потом свою подал. Пожали друг другу руки. Помирились, значит…

…Рынок в это время еще бедный, одна редиска. Идем, выбираем, я деньги плачу, а Винт в списке купленное отмечает. Вдруг вижу гору свежих помидоров – кругленькие, ровные, лопаются от спелости. Продавец скучает – дяденька в кепке шире плеч.

– Винт, в списке помидоров нет?

– Нет. Лук остался, и можно идти…

Что на меня нашло, так захотелось помидоров, хоть в рабство к этому дядьке иди.

– Помидорки хочется, – говорю Винту.

А Винт чувствует себя виноватым и готов на все. Подходит, берет один помидор, кладет обратно, второй берет…

– Откуда овощи?

Продавец на Винта и не смотрит.

– Пойдем, ладно, – вздыхаю я.

– Дороговато, – говорит Винт.

– Проходи, проходи! – машет рукой дядька.

Вдруг вижу, Винт фокус делает: помидор обратно в кучу не кладет, а себе оставляет. Вот опять – помидор у него в руке, пас, он уже в другой руке, а когда все думают, что Винт обратно его положил, то это обман, рука пустая. Хочу его остановить, язык отнялся, колени дрожат.

– Винт! – кричу.

Одновременно мы закричали – я и дядя в кепке. Схватил он Винта за шиворот, тот вывернулся, бежать, я за ним. Мы бежим с одной стороны прилавка, продавец с другой. Кричит как резаный:

– Кошелек украли!

При чем тут кошелек?! Всех он взбудоражил, все закричали, заволновались. Винт юркнул под прилавки, я за ним, поскользнулся, на чьи-то корзины упал. Хватают меня сразу двадцать рук, свисток свистит, милиционер появляется. Точно, думаю, сейчас бабушка меня разбудит, и все окажется сном.

Только в милиции начинаю соображать, как все плохо и что мне сейчас будет. Сижу за барьером для преступников, неподалеку дежурный милиционер по телефону разговаривает. Рядом со мной мальчишка шпанистого вида, чувствует себя в милиции как дома.

– Влип ты! Сейчас инспектор на тебя протокол составит и в школу письмо…

Вот почем нынче помидорчики на базаре.

– Хочешь, выручу? – говорит этот мальчишка.

– Выручи, пожалуйста…

Он наклоняется ко мне и начинает шептать. Сейчас у меня спросят фамилию, имя и отчество родителей. Правду не говорить, но врать с умом. То есть надо назвать имя и адрес знакомого взрослого, лучше всего не в нашем городе.

– Зачем не в нашем? – спрашиваю.

– Они родителей сразу сюда вызовут, если они тут.

– У меня нет никого в других городах…

Паренек оказался лучше брата родного. Присоветовал мне в родители Захарьина Юрия Максимовича по адресу: Никольская, девять, на станции Возжаевка. Вроде есть такая неподалеку. Этот Юрий Максимович – живой человек, сосед моего советчика.

Я еще и обдумать всего не успел, проявился Винт.

– Что надо? – спрашивает его дежурный милиционер.

– А я, – Винт отвечает, – вот с этим мальчиком на рынке был, только меня не поймали.

Дежурный открыл ему барьерчик, Винт сел рядом.

– А свое имя менять не надо? – спрашиваю я шпанистого мальчишку.

– Не надо, не надо, маленьких не учитывают…

– А он может быть моим братом? – показываю на Винта.

– Может, – говорит мальчишка.

Тут за ним пришли, он подмигнул на прощание, и больше мы его не видели. Я быстренько подучил Винта насчет его новой фамилии и нашего с ним родства. Сидим мы и запоминаем наизусть: Возжаевка, Никольская, девять, папа Захарьин Юрий Максимович.

В кабинете у инспектора мы трем глаза, вроде плакать хочется, носами шмыгаем.

– Мы нечаянно, мы фокус хотели показать, а потом испугались…

– Как же вы из Возжаевки здесь очутились? – спрашивает инспектор.

– Мы за батарейками сюда приехали для карманных фонариков, у нас нет в магазине… Отпустите, пожалуйста…

– Как вашего папу зовут? – спрашивает инспектор.

Мы хором:

– Захарьин Юрий Максимович, Возжаевка, Никольская, девять.

Мы подождали, пока он проверял наши сведения. Не подвел тот мальчишка, хоть и шпана. Живут такие люди в Возжаевке. Но дальше стало совсем худо.

Передали нас с рук на руки сонному милиционеру. Он взял нас за руки, словно мы дети, привел на вокзал. Хорошо, никого из знакомых не попалось. Стали ждать поезда на Возжаевку.

– Вы идите, дяденька, – сказал я, – мы теперь сами… Милиционер зевнул и ответил неопределенно:

– Служба…

Пришел поезд. Посадил он нас в вагон, проводника предупредил:

– Им до Возжаевки. Там сотрудник встретит. Проследи.

– Из дому сбежали? – хихикнул тот. – Прослежу! Вот во что нам бесплатный советник обошелся! Едем с Винтом и ругаемся, кто из нас виноват.

– А зачем ты полез? Я тебя просил?!

– Я говорил, эти фокусы до добра не доведут!

– Так ходил бы на музыку, чтоб над тобой насмехались!..

– «Помидорку хочу»! Вот и хоти теперь! Разозлился я, отсел на скамью напротив. Смотрим в окно, поезд летит, и с каждым столбом мы все дальше и дальше от дома. Время от времени проводник заглядывает – проверяет, на месте мы или сбежали. Встает наш сосед по скамейке, собирается выходить.

– Уже Возжаевка? – спрашиваю.

– До Возжаевки еще час.

– Ничего себе! Уже темнеет, слышь, Винт?! А он вяло рукой машет, совсем упал духом.

– Винт! – подскакиваю я. – Лезь под лавку.

Винт послушно лезет, я к проводнику бегу в тамбур. Он уже дверь открыл, ветер его волосы развевает.

– Дяденька! Тот пацан убежал!

– Хе-хе-хе! – смеется проводник. – Я тот тамбур запер. Пусть бежит!

– Дяденька! Он через окно в туалете вылезть может!

– Ах, черт!..

Бежит проводник в другой конец вагона. Мы к дверям, поезд еще не остановился, мы с Винтом спрыгнули, покатились под откос, вскочили и побежали.

Добежали до перелеска, слышим, поезд трогается, оглядываемся – никто не догоняет.

Убежать-то мы убежали, но лучше бы нам ехать в неизвестную Возжаевку. Полустанок, где мы очутились, состоял из двух длинных домов и деревянного, размером с кулачок, как бабушка говорит, вокзальчика. А на вокзальчике пластинка висит: «93 км». Народу никого, темнеет, есть хочется. Входим внутрь – комната с печкой посредине, окошечко кассы, расписание поездов. Читали мы его, читали, ничего не поняли. Вышли – лес кругом темный, в двух домах окна светятся, но людей не видать. Вернулись, поцарапались в окно кассы – тишина. Холодно стало. Слышим, дверь где-то хлопнула. Стучим в окошко изо всех сил.

– Откройте! Откройте, пожалуйста!

Открыла женщина, удивилась:

– Откуда вы взялись такие?

– Из города, – говорим. – Когда следующий поезд будет?

– Завтра, к вечеру. У нас редко какие останавливаются.

Насчет Винта не скажу, но я заплакал по-настоящему. Боюсь в голос разреветься, а слезы уже под воротник рубашки текут. Пожалела нас женщина, пустила к себе в тепло.

– Посидите, – говорит, – я вам покушать принесу.

Остались мы одни.

– Винт, как домой сообщить, что мы здесь?

– По телефону, – говорит Винт.

– Куда звонить-то? У тебя что, телефон дома?

Женщина принесла нам картошки, молока. Мы набросились на еду, как худые свиньи, даже неудобно перед посторонним человеком.

– У вас телефон есть? – спрашиваю.

– Нет, – говорит она, – у нас селектор, служебная связь.

Хорошая мысль пришла Винту в голову.

– Кухня, – говорит он, – можно отцу Эллы позвонить.

– Его уж и на работе нет.

– Не скажи! Начальники допоздна сидят.

– Тетенька, – говорю я, – а вы можете начальнику узла позвонить? Мы его знакомые.

– Боязно. Вдруг осерчает?

– Нет, – говорит Винт, – он обрадуется!

– Что с вами делать, не знаю…

Подумала тетенька, попереживала, повздыхала и стала разыскивать по селектору начальника железнодорожного узла. Нажимает кнопку, говорит в ящичек:

– Дежурненькая, начальника узла можно?

Кнопочку включает, а оттуда голос:

– Ушел давно.

– Дежурная, будь ласка, позвони домой по телефону. На девяносто третьем сидят два мальчика, они по ошибке из поезда выскочили…