Текст книги "Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер"
Автор книги: Валерий Иванов-Смоленский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Император шел по саду, задумчиво созерцая кусты роз, разноцветные бутоны которых уже открывались в этот рассветный час и бледно золотились восходящим солнцем. Пройдя через подстриженные заросли миртовых кустов, остановился у пруда, помутневшая вода которого переливчато мерцала солнечными бликами.
Тиберий грузно опустился на скамью и долго отрешенно смотрел на стоячую, скрывающую тинистую вязкость воду над которой сновало множество насекомых. Пруд зарастал – камыши перемежались с белыми водяными лилиями, желтели кувшинки.
Перед скамьей к пруду небольшими разноцветными камешками была выложена панорама, изображающая скачки. Искрясь в лучах яркого восходящего солнца – мозаичное полотно живописно передавало азарт соревнования – молодой юноша, скачущий на колеснице первым, слегка полуобернулся назад, следя за настигающими соперниками. Длинные светлые волосы, развевающиеся за спиной, состояли из крохотных золотистых камушков, почти песчинок. Из пасти коня хлопьями падала белая пена.
Тиберий чувствовал страшную усталость. Увы – ни термы с сернистыми бассейнами, ни пары голубого лотоса, ни настойка мандрагоры, которую он пил по утрам – уже не могли восстановить его сил.
В последнее время императора все чаще охватывало гнетущее чувство приближения к смерти. С одной стороны он устал от бесконечных государственных дел и не менее бесконечных оказываемых ему почестей, а с другой, он не мыслил себя уже без власти, почитания и лизоблюдства. Его беспокоила усиливающаяся близость префекта преторианской гвардии Макрона и беспутного, но стремящегося к власти племянника – Калигулы, который мог унаследовать императорскую власть. Он замечал их неуверенные косые взгляды, и его тревожили раздумья о возможном заговоре против него.
Доклад салийских жрецов, видевших над Капитолийским холмом зловещую птицу – громадного черного ворона и последовавшее гадание на потрохах лисицы, подтвердило наличие заговора в государстве. В храме Марса-мстителя было устроено торжественное молебствие с участием императора.
Привычный к принятию быстрых и жестоких решений, принцепс уже сделал для себя выводы о необходимости скорейшего уничтожения Калигулы и Макрона и в Сенате уже готовил почву для понимания этой проблемы.
– Калигула живет на погибель себе и всем. В его лице вскармливается змея для римского народа и для всего мира, – это его заявление не вызвало, однако, у сенаторов обычного мнимого воодушевления, и Тиберий понял, что команду об устранении возможных заговорщиков следует давать без промедления. Гней Туллий, исполнив требуемое, пока совместит должности начальника личной охраны и квестора преторианских когорт…
На этот раз спутницей Тиберия по любовным утехам была прелестница, подобных которой, император не встречал в Риме, а, пожалуй, и во всей империи. Ее облик был необычен, как в сравнении, со склонными к некоторой полноте, римскими матронами, так и с прочими представительницами покоренных Римом народов.
Благородную бледность несколько скуластого овального лица резко оттеняли черные завитые сложным плетением косы, уложенные вокруг головы венком. Над правым ушком волосы украшала огромная бордовая роза с бусинками влаги на лепестках. Бархатистые, с легкой поволокой, карие глаза были огромны и оттого казались печальными. Точеные ноздри раздулись в причудливом изгибе. Удивительно сочные губы были приоткрыты, приоткрывая верхний ряд острых зубок безупречной белизны. Высокая стройная фигура, тонкой кости, была от шеи до ступней задрапирована невесомой полупрозрачной тканью, вызывая желание угадать скрываемые женские прелести и насладиться ими вначале в мечтах, а затем и наяву.
Женщина не была юной, но от нее исходили волны необычайной свежести, прохлады и целомудрия.
– Да, поразит меня, Юпитер-громовержец… – прошептал Тиберий, – сама богиня Ювента посетила меня…
– Я – Эрминия, – прозвенел голосок тончайшим золотым колокольчиком.
Несколько мгновений император пожирал ее глазами, решая, с чего начать прежде, а затем одним движением отбросил эфирную ткань, и женщина предстала перед ним во всей своей прекрасной наготе. На ней не было никаких украшений или драгоценностей, и это возбуждало отчего-то более всего…
Ласки, прерываемые вином, казались бесконечными, и Тиберию довелось быть победителем, как ему чудилось, десятки раз, пока он не забылся от усталости и вина тяжелым смятенным сном.
Император спал плохо и неспокойно. Его давно стали беспокоить сильные головные боли, ныла спина, натруженная в пирах и оргиях.
Тиберию вдруг почудилось, что прекрасная Эрминия, раскинувшаяся на ложе после любовных утех, приподнялась на локте, глянула в его лицо пустыми глазами и, вскинувшись, уселась на живот спящего императора. И вовсе это не Эрминия уже, а настоящая ведьма. Она разорвала грудь Тиберию длинными кривыми когтями и выдирала кровавые куски легкого, которые глотала с жадностью и ненасытностью…
– Эрминия! – воскликнул он, пытаясь сбросить взбесившуюся фурию, – Что ты задумала, что ты со мной делаешь, в чем вина моя перед тобой…
Она продолжала терзать его грудь, рот ее раскрылся, сверкнув безобразными клыками, – я – Маргарита. А виновен ты в том, что отказал в жалобе первосвященника Каиафы против Понтия Пилата и не захотел пересмотреть дело Иисуса из Назарета… Ты умрешь!
Император стал задыхаться и хрипеть. Проснувшись, он с недоумением посмотрел на безмятежно спящую красавицу, ничем не напоминавшую ночной кошмар.
Оглядел себя – грудь была красновата, но цела.
– Ну и сон, – подумал он, – надо расспросить прорицателей, пусть растолкуют, что он мне несет.
Но это был не сон. И Тиберий не успеет возвратиться в Рим и узнать мнение толкователей снов…
Маргарита услышала тяжелую поступь шагов, приближающихся к спальне и в последний раз взглянула на обрюзгшее с залысинами на лбу лицо императора, удивительным образом, напоминавшее самодовольную ненавистную ей физиономию критика Латунского.
Шаги затихли возле входа в спальню, и послышался протяжный стон умирающего у дверей стража.
– Они думают, что идут убить его… Нет, он уже мертв, – жестокая усмешка тронула ее полные выразительные губы, а рука набросила прозрачную ткань ее одеяния на грудь спящего властителя империи.
Император стал задыхаться. Рот его широко открывался, но не в силах был втянуть ни глотка воздуха, тело будто сдавило тесной стальной кирасой.
Маргарита положила на бессильно вздымающуюся грудь вытащенную из волос бордовую розу и темной тенью выскользнула в узкое окно. Ее нагое тело обдало прохладным воздухом, шедшим с поверхности Тибра, над которым она пролетала.
Уходящая ночь раскинулась над Римом пепельным покрывалом тускнеющих желтых звезд. Маргарита летела к Воланду, забравшему ее душу и давшему взамен сладкое чувство полной свободы. Ее переполняли острые впечатления власти над жизнью, которыми она не будет делиться с Мастером.
Вошедший в спальню префект преторианцев Макрон был вооружен мечом. Император, казалось, узнал его.
– Раскрой меня, я задыхаюсь, – прошелестели слабеющие губы.
Макрон положил меч на пол и набросил на грудь своего повелителя груду тяжелых одеял, не осмеливаясь закрыть ими лицо, на котором выделялись вспученные страшные глаза, уже подернутые смертной дымкой, но еще сохранившие печать всевластия.
В спальню осторожно заглянул Калигула, оставаясь у входа и страшась подойти к ложу.
– Императору холодно, – изуверская улыбка тронула узкие губы Макрона, и он положил поверх груды одеял подушку, скрывшую лицо лежащего, от Калигулы.
– Клянусь Марсом, я прикажу тебя убить немедленно! Что ты делаешь со своим императором… – владыке Рима казалось, что он кричит повелительно и властно. – Да проглотят тебя живьем черные воды Стикса, жалкий предатель… – но мертвые губы едва шевельнулись и сразу исказились в жуткой гримасе, запечатлевшей ужасную смерть императора Тиберия.
Напрасно рвался в императорские покои верный Гай Юлий Полибий, преторианская стража не впустила его. Позже и он погибнет от руки императора, но уже – Калигулы.
Глава двадцать первая
2.1. Мастер. «… ныне родился в городе Давидовом Спаситель…»
«…Теперь сидя на камне, этот чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами человек тосковал. Он то вздыхал, открывая свой истасканный в скитаниях, из голубого превратившийся в грязно-серый таллиф, и обнажал ушибленную копьем грудь, по которой стекал грязный пот, то в невыносимой муке поднимал глаза в небо, следя за тремя стервятниками, давно уже плававшими в вышине большими кругами в предчувствии скорого пира, то вперял безнадежный взор в желтую землю и видел на ней полуразрушенный собачий череп и бегающих вокруг него ящериц…»
Маргарита отложила рукопись в сторону и потянулась всем своим стройным телом.
– Но почему ты избрал из двенадцати апостолов, бывших с Иисусом, именно, Левия Матвея – скорбящим у места казни Христа? – она пощекотала своими губами небритую щеку Мастера. – Он ведь бывший мытарь, и, по сути, прислужник римских оккупантов. Сборщик податей для захватчиков не мог быть симпатичен своему народу.
– Он автор первого евангелия, – темноволосый мужчина с острым носом осторожно положил свою голову на полуобнаженную грудь, которая почти вывалилась из-под старенького его халата, небрежно наброшенного на красивый женский стан. – И судя по его тексту, искренне и беззаветно любит Мессию. Знаменитая «Нагорная проповедь» Иисуса Христа, изложенная в этом евангелии, скорее всего, отредактирована Левием Матвеем, или Матфеем, как он будет в дальнейшем называться в качестве одного из евангелистов. Причем, отредактирована блестяще – так мог написать только человек, фанатично следующий учению Христа и глубоко верующий. Он единственный, кто не показал человеческих черт учителя, таких, например, как его гнев или раздражение, подмеченных другими евангелистами.
– Чем же знаменита эта «Нагорная проповедь»?
– Вот, послушай, – Мастер взял с полки потрепанный томик в черном переплете без названия и звучным голосом нараспев процитировал:
Блажени есте, когда поносят вам,
И ижденут, и рекут всяк зол глагол
На вы лжуще, Мене ради. Радуйтесь
И веселитеся, яко мзда ваша многа на небесах.
– Но я ничего не поняла, – Маргарита засмеялась грудным волнующим смехом, – на каком языке ты это прочитал?
– На каком? – Мастер был смущен, – не знаю, на церковно-славянском, наверное… Или… Но я все понимаю. Слова как-то сами переводятся у меня в голове.
– Ну и что же это означает?
– Если вас будут поносить, притеснять и лживо говорить о вас худое, и все это вы будете терпеть за свою веру в Меня, то не печальтесь, а радуйтесь и веселитесь, потому что вас ожидает великая, самая большая награда на небесах. – Мастер стесненно улыбнулся, – это девятая заповедь блаженства.
– Воланд говорил, что все эти евангелия написаны гораздо позже смерти человека, которого нарекли Иисусом Христом. И ученики его, их написать не могли, поскольку в них очень много противоречий.
– Марго! Я не понимаю, что тебя связывает с этим… Я даже не знаю, как его назвать. Это не человек. Я могу только догадываться кто он…
– Он вернул мне тебя. И он вернул нам, – Маргарита подчеркнула это слово, – твои сгоревшие рукописи. Я хочу, чтобы ты закончил свою книгу. Она не завершена. Чем закончилась борьба Добра со Злом?
– Добро и зло отсутствуют в нашем мире, как таковые. Есть только наше представление о них.
– Нет, это не так. Эти явления существуют, как существуют и их носители.
– И эти субъекты, которые его сопровождают… Они ведь не те, за кого себя выдают. Я чувствую в них злое начало…
– О, нет! Здесь ты очень ошибаешься. Они милы, по-своему порядочны. И, уж, во всяком случае, весьма справедливы. Но хватит об этом. Почему ты считаешь, что евангелие писал сам Левий Матвей?
– Во-первых, бесспорно он – еврей, несмотря на то, что служил на римской мытне. Хотя евангелие написано по-гречески. Но только еврей может с такой уверенностью и легкостью ориентироваться в сложнейших переплетениях иудаизма. Разбираться в древних традициях и понятиях иудейского народа. Излагать…
– Подожди. Но почему, действительно, по-гречески?
– Это – вопрос. Дело в том, что все евангелисты писали на греческом языке. Правда, не на классическом, а на так называемом, койне – смеси греческого с другими языками, преимущественно латынью. Я думаю, что это последствия распространения эллинизма по тогдашнему цивилизованному миру. Александр Македонский завоевал обширные территории, и все населявшие их народы и племена переняли эллинистическую культуру, в том числе и язык, ассимилировав его с собственным.
– И весь Новый Завет написан на греческом языке?
– Весь. Но, что с тобой случилось? Ты никогда не интересовалась такими вопросами. Я смотрю, встреча с Воландом и его шайкой… Ты очень изменилась, Марго. Ты стала…
– Не смей называть этих замечательных… – женщина задумалась, подбирая определение, но не нашла, – … людей шайкой! На самом деле, это искренние и открытые… люди, и они по-своему творят добро!
– И ты никогда со мной так не говорила, – печально произнес Мастер, – ты стала очень агрессивной.
– Прошу тебя, милый. Давай больше не будем об этом. Я многое пережила… Я так хотела тебя вернуть. И я тебя по-прежнему люблю. Нет, не по-прежнему, а еще больше. И по другому. Разве ты не рад, что мы снова вместе?
– Рад, – Мастер нежно поцеловал ее в губы, – я очень рад.
– Ну, вот, – Маргарита ответила на поцелуй, – и ты можешь вновь вернуться к своей книге…
– Я не хочу к ней возвращаться. Я не хочу ее заканчивать. Она изломала мою душу. И, потом, ее все равно никогда не напечатают. Кто ее будет читать?
– Я. Разве тебе этого мало? Мне кажется, что Воланд ее тоже внимательно прочел…
– Опять этот Воланд! – с упреком вскричал Мастер, – при чем здесь он?
– Он есть в твоей книге всюду. Возможно, ты этого не осознаешь, но я ощущаю его присутствие. Особенно в решении Понтия Пилата об участи человека по имени Иешуа. И в эпизоде об убийстве Иуды. Ведь, в действительности Иуду никто не убивал – он сам повесился. И почему его объявили святым? Ведь он предал своего учителя.
– Но я не хочу, чтобы Иешуа умирал…
– Это необходимо! Кто он без трагического конца? Представь себе, что вражды между семьями Монтекки и Капулетти не было. Ромео и Джульетта благополучно поженились. Он успешно освоил бы ремесло портного, а она стирала бы ему рубашки, штопала носки и каждый год рожала детей. Кому они были бы интересны? Кто написал бы историю их любви? Да, и была ли она? И были бы счастливы они сами? А, так – они умерли вместе и счастливыми.
– Значит, по-твоему, настоящей любви вне трагедии не бывает? Это же абсурд! Если люди не страдают и не умирают, повинуясь своим чувствам, значит, это серая проза жизни и настоящее счастье им недоступно?
– Я бы сказала иначе – чувства ярки и прекрасны только на фоне их недоступности. Когда они умирают, оставаясь не до конца осуществленной мечтой… И только тогда человек обретает полную свободу от всего.
Мастер со страхом смотрел на свою возлюбленную. Он не узнавал ее. Глаза фанатично горели. Лицо исказила гримаса, выражающая смесь ненависти и упрямства. Ногти вонзились в его обнаженное плечо.
– Получается, что счастье недоступно и нам с тобой?
Маргарита ничего не ответила, лишь прерывисто вздохнула и провела ладошкой по колючим щекам мастера.
– Ты должен закончить свою рукопись, – женщина понемногу успокаивалась, – я этого хочу.
– Но там не о чем больше писать. Главный герой погиб…
– А, кто у тебя главный герой? – тихо, почти шепотом спросила Маргарита, – человек, по имени Иешуа? Или Понтий Пилат? Или еще кто-то, присутствующий незримо?
Мастер задумался. И признался себе, что не может ответить на эти вопросы.
– И, что победило – Добро? Или Зло? – шелестяще произнес ее, ставший незнакомым голос. – Или Кто победил?
И опять Мастер не нашелся, что ответить – ни ей, ни себе. Он этого не знал…
Глава двадцать вторая
2.2. Маргарита. Ощущение свободы
Что-то в ней изменилось, после бала, устроенного Воландом. Она по-прежнему любила Мастера и физически принадлежала ему. Искренне продолжала ненавидеть людей, причинивших ему зло.
Но душа ее рвалась к Воланду. Или нет. Даже не к Воланду. Правильнее будет сказать – в его мир. Она хотела быть наравне со свирепым с виду, но очень добрым и справедливым Азазелло. Творить чудеса рядом с Коровьевым-Фаготом, с его длинной нескладной фигурой и козлиным дребезжащим тенорком. И уж, совсем по душе ей был простецкий и компанейский кот Бегемот. И даже с Геллой она могла подружиться. Лишь бы получить право на почтительное – «мессир».
А, еще она стала свободной. Никакие условности, в виде совести, стыда, жалости, раскаяния ее больше уже не связывали. Оставаясь внешне красивой и эффектной женщиной, она чувствовала в себе зарождение некоего мужского начала. Мужественность, бесстрашие, жесткость, гневливость – ее женская натура обрела, именно, эти черты.
Маргарита не лгала, когда говорила о своей любви к человеку, голова которого доверчиво покоилась на ее обнаженной груди. Но и полной правды бедный Мастер не знал. Его возлюбленная не была уже прежней Маргаритой со всеми ее слабостями и очаровательной простотой. Это была совсем другая женщина. Да, и женщиной ее можно было назвать с большой натяжкой.
Оставаясь прекрасной телом, Маргарита сутью человеческой уже не обладала. Душа ее принадлежала темным силам и блуждала теперь по мрачным закоулкам необъятного чертога того, кого люди обрисовывали и называли по-разному. Он и был во многих лицах, но един в своей дьявольской сущности…
… Итак, пришла пора расстаться с нашей королевой, – произнес медленно Воланд, – она была хороша?
– Мессир! – воскликнул своим скрипучим голосом Коровьев, – лучшей королевы бала у нас еще не было. Она прекрасно справилась со своей ролью.
– Она не играла роль, – одновременно отрицая слова сподвижника и подтверждая заслуги Маргариты, – сказал Азазелло, – она была настоящей королевой.
Кот лишь в молчаливом восхищении воздел лапы вверх и закатил глаза.
– Значит, она заслужила большее, – раздумчиво, как бы про себя, отметил Воланд.
– Я дал по твоей просьбе прощение Фриде, освободил Мастера, – продолжил он, обращаясь уже к Маргарите, – но, – он пристально заглянул ей в глаза, – у тебя ведь есть и сугубо личное желание. Я не ошибаюсь?
– Да, – едва слышно сказала Маргарита, – да, – ее голос стал увереннее, – оставь мне умение летать. Это прекрасно, – она умолкла, с мольбой вглядываясь в черный пустой глаз Воланда.
– И? – тот ждал продолжения.
– И сохрани мне сущность ведьмы, – Маргарита зарделась, – я… я чувствую себя ведьмой – так, пусть же ею и останусь.
– Ура, ура, ура, – тотчас затрещал Коровьев, – я же говорил тебе, дружище Азазелло, – она наша, она полностью наша.
– Да, – низким голосом проголосовал в пользу Маргариты клыкастый Азазелло, – я – за, мессир.
Кот опустился на одно колено и прижал лапы к груди, – смею ли я просить мессира об этом? Если, да – то я прошу.
Воланд поднял вверх правую руку, сжал ее в кулак и просто сказал, – будет так.
От костяшек пальцев оторвалась ослепительная беззвучная молния и ушла косым зигзагом в чернеющее небо.
В глазах Маргариты блеснул фиолетовый свет. Она пружинисто вскочила на ноги и сбросила с плеч накидку, белея в полумраке прекрасной наготой. Склонившись перед Воландом в полупоклоне, женщина выпрямилась, крутнулась на месте и свечой взмыла в небо. Сделав круг над Воландом и его свитой, и, покачав раскинутыми вширь руками, как обычно самолет качает крыльями в приветствии встречного, она полетела на юго-западную оконечность Москвы…
Глава двадцать третья
2.3. Мастер и Маргарита
Над Москвой опускался тихий летний вечер. Городской гул постепенно стихал, отдавая суету бурлящей жизни столичного центра домашнему уюту и редким, по западным меркам, вечерним заведениям. Лишь резкие трели трамвайных звонков, да редкие гудки, не заполонивших еще улицы, автомобилей, нарушали покой жильцов многоэтажек.
– Почему ты не написал о Нем?
– Я бы написал… Но я не могу иначе – чья-то неведомая сила водит моим пером…
– Как ты считаешь, существовал ли Иисус Христос на самом деле? Жил ли такой человек в древней Иудее? – Маргарита потерлась подбородком о плечо Мастера.
– Ты в это не веришь? – он удивленно посмотрел ей в глаза, – но ведь раньше…
– Раньше все было по-другому, – она упорно отводила взгляд, – Воланд считает…
– Как? – гневно вскричал он, – разве ты, по-прежнему, с ним видишься? Но, когда? Мы же договорились…
Глаза Маргариты, смотревшие в окно, внезапно расширились, зрачки же сузились, как у кошки, глядящей на яркий свет. Мастер машинально проследил за ее взглядом.
В западной стороне над Москвой безоблачное темнеющее небо расчертила бесшумная зарница сверкнувшей молнии.
Маргарита вздрогнула и вскочила на ноги.
– Я скоро вернусь, – прошептала она, поглаживая ладонью его пальцы и глядя мимо далеким взглядом.
Он тихо покачал головой, но женщина на него уже не смотрела. Она бросилась к двери и вышла, даже не закрыв ее, и Мастер увидел, как она на ходу лихорадочно сбрасывает свою одежду.
Горькая понимающая усмешка скривила его губы. Он достал из-под подушки свою истрепанную рукопись и медленно, комкая листок за листком, стал бросать их на пол, возле стены, под окном. Крохотная слезинка застряла, почему-то, на его реснице и он досадливо дернул веком, пытаясь ее стряхнуть. Это сделать не удалось, он пошарил рукой по кровати, по столу и, ничего не найдя, стянул с головы свою маленькую шапочку. Слезинка растворилась в мягкой шелковистой ткани.
Он сел на пол, прислонившись спиной к кровати.
Спички… Вот они.
Он взял коробок в левую руку, отчего-то встряхнул его, стал доставать спичку и с недоумением уперся в коробок чем-то мягким.
Шапочка. Его маленькая шелковая шапочка с вышитой латинской буквой «M». Он бережно разгладил мятую ткань и аккуратно положил поверх груды скомканной бумаги.
Дрожащий язычок пламени робко лизнул бумажный комочек и тотчас взметнулся вверх и в стороны.
Мастер… Нет, он уже не был мастером. Человек, сгорбившийся на полу, безучастно глядел на корчащиеся в быстро разгорающемся огне чернеющие листки. Пламя огненным сполохом взметнулось по шторе, пожирая ее без остатка…
– Беги же! Беги! – в уши рвался чей-то, знакомый и, до боли, неузнаваемый голос.
Пронзительные льдисто-синие глаза попытались заглянуть в его расширенные зрачки, но он прикрыл веки.
Он остался на месте. И когда огонь жадной пастью лизнет его волосы, он будет уже мертв, задохнувшись ядовитым дымом, пахнувшим на него из пепла сгоревших листков бумаги…
Маргарита летела над вечерним городом, медленно набирая высоту. В окнах чернеющих внизу громад домов беспорядочными квадратиками вспыхивал свет. От закатного солнца осталась лишь узкая малиновая полоска. Полет приносил ей неизъяснимое наслаждение. Хотелось рассекать прохладный воздух сильным послушным телом нескончаемо и безгранично. Вдруг ощущение безвозвратной потери тонкой иглой, прорвавшейся сквозь развевающиеся волосы, кольнуло ее в затылок.
Она оглянулась назад. Клубы черного дыма поднимались со стороны знакомого дома. Далекий заполошный звон колоколов пожарной команды проник в уши и дребезжал там назойливой струной.
Она развернулась в крутом вираже.
– Беги же! Беги! – молчаливый город, казалось, содрогнулся от ее стона.
Какая-то мощная невидимая рука крутила ее на одном месте, все сужая и сужая круги.
Маргарита… Нет, она уже давно не была Маргаритой. Женщина сжималась всем телом, складываясь в позу эмбриона, стискиваемая незримым стальным кулаком. Дыхание перехватило, огни города раскручивались безумным убыстряющимся волчком. Вот они уже слились в сплошную яркую пелену, нестерпимый холод охватил съежившийся комочек плоти…
Внезапно кулак разжался, и прекрасная нагая ведьма почти вертикально взмыла навстречу падающей на Москву непроглядной тьме.