Текст книги "Последняя чаша гнева"

Автор книги: Валерий Вотрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

22

«Что они видели, будучи внутри Апокалипсиса, в самой его середке, став уже не людьми, а некими полулегендарными персонажами? Казалось, все мифы, эпосы и сказания слились для них в одно неразрывное целое, отрезав их бытие от бытия остального мира. Они погрузились в иное время, присущее только этому миру, и стали одним из его множества составных. Настоящее кануло для них в Лету безвременья, и от него осталась только Цель. Они знали. Они знали.

Впереди была Цель. Позади был настигающий их Вольфганг. Их окружал мир Откровения. Молнии беспрерывно чертили небо, капли дождя жгли даже сквозь одежду, а гром гремел подобно небесному бубну.

Что они видели? О, многое!

Они видели землю, они видели море, но, главное, они видели небо, и престол стоящий, и старцев возглашающих, и животных, исполненных очей. Пусть это были лишь тени, отброшенные реальностью, или реальность, отбрасывающая тени. Для них истиной было последнее.

Что они видели?

Агнца невинного, берущего на себя грехи людей, ибо он есть жертва, и семь печатей, и скакали мимо них белый конь, и рыжий конь, и вороной, и бледный, сея бедствия, а копыта забросали их землей, перемешанной с кровью, слезами и растоптанным зерном, и плавились, текли, таяли другие печати, чтоб приходило время остальным бедствиям, ниспосланным на мир.

Что видели они?

Души возопили в праведном гневе: «Доколе!», и тряхнули их так, что пали они на землю, а вместе с ними пали на землю звезды небесные, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои, и небо сворачивалось, сворачивалось как свиток, сдвигая с места горы с ужасающим грохотом, которые двигались, сыпля камнями.

Что они видели?

Бесчисленное, бесчисленное, бесчисленное множество душ, коим определено блаженство, а следом падал с неба глас труб, и огнь из кадильницы сильного ангела шел на землю, сливаясь с силой звука усемиренного, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и скалы пламенеющие низвергались в море, и падала с неба большая звезда, имя которой – полынь, сея смертную горечь, и саранча жалила и мучила людей, и жуткие орды существ проносились в видениях. Но они оставались в невредимости.

Что они видели?

Большого красного дракона, чьи семь голов были увенчаны семью диадемами, который дал жизнь зверю, ибо стали они на песке морском и увидели выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами, и узрели другого зверя, выходящего из земли: два рога, подобных агнчим, были у него, и поняли мудрость, ибо имели ум, сочтя число зверя, число человеческое, которое – 666.

Что еще они видели? О, многое, многое, но, главное, видели они семь чаш с Божьим гневом, и осознали тогда, что делать, ибо истина чаш открылась им, и встала перед ними великая размерами гора, увенчанная столбом света и дыма, а шесть ангелов лили и лили перед ними Божий гнев; тогда-то и увидели они, что седьмой ангел удаляется, неся чашу свою в целости, не проливая ни капли из нее, и исчезает в столбе света на вершине горы, Ползущей Горы, их Цели, где стоит во веки веков Седьмая и Последняя Чаша Гнева. Все свелось для них в единый разрешимый и понятный узел, который оставалось только разрубить. И узлом этим был Вольфганг.

Они отпустили коней и устремились к Ползущей Горе, которая действительно ползла, медленно продвигаясь на восток».

ТАК ГОВОРЯТ «ТАРЛТАРСКИЕ ХРОНИКИ МЕЧЕЙ»

23

Вопреки ожиданиям, подъем их в гору был нетруден. Гора противилась категорическим определениям легенд, сделавшим ее неприступной: нужно было только опасаться отлетающих больших валунов, когда Гора со скрежетом проходила по ним, отбрасывая в сторону со скоростью пушечного снаряда. Уклоняясь от камней, они по очереди перепрыгнули на ровную площадку, начинающуюся сразу от подножия, и с удивлением заметили огромную каменную лестницу, которая уходила высоко вверх. Предназначенные для ноги великана ступени и множество громадных маршей, походящих на площади, – эта лестница казалось продолжением Вечности. По бокам ее тянулся вдаль ряд герм, украшенных головами неведомых древних богов, чьи лики кривлялись в злорадной усмешке. Небо было далеким коричневым куполом, клубящимся темными массами косматых туч. Временами извилистые молнии бороздили этот купол, и следом гремел гром. Здесь все предвещало опасность.

Они переглянулись. Цель была близко, лежащая наверху и закрытая клубящимисмя облаками, но в то же время и далеко, ибо гигантская лестница наводила на мысли о Бесконечности. Чойс вспомнил де-мойрскую пословицу: «Что может быть важнее первого шага? Только шаг второй». И он поднялся на первую ступень, а за ним последовали остальные. Снова загремел гром, напоминая об опасности.

Продвигаясь вперед, они чувствовали вокруг себя некое странное сгущение воздуха, будто какие-то незримые силы завладели ими, толкая по сотни раз пройденному пути. Их не покидало чувство принужденности. Лоу слал проклятия Богу и дьяволу попеременно. Молнии сверкали чаще и чаще, изгибаясь и дробясь на множество ответвлений. Теперь они находились почти на середине лестницы.

Сверху раздалось хлопанье крыльев, и на одну из герм опустилась огромная птица. Она повернула голову с хохолком и окинула их насмешливым взглядом.

– Хэк! – каркнула она. – Сложное всегда кажется простым, не так ли? Я Птица Вопросов Хва.

– Так называются твои Вопросы? – спросил Лоу.

– Нет, так называюсь я. – Голова птицы внезапно исчезла под крылом, и послышалось громкое шуршание. Затем голова вынырнула, щелкая клювом. – Блохи, – пояснила птица. – Мерзкие маленькие животные.

– Зачем ты здесь? – спросил Чойс.

– По необходимости, естественно. Я любитель вопросов. Я задаю их и получаю ответы. Но вся проблема в том, что иногда не получаю.

– Что бывает тогда?

– Я люблю мясо, – пояснила птица.

– Видимо, ты многое любишь.

– Да. А теперь я задам вопрос. Он мучает меня с того времени, как я увидала вас. Как вам это?

– Что?

– Это. – Птица повела крылом по сторонам.

– Результат – венец ожидания, – сказал Шамиссо.

Птица задумалась.

– Если учесть, что здесь не было никого последние три тысячелетия, – наконец сказала она, – то это самый умный ответ на мой вопрос. А как вы думаете, чья власть на этой Горе?

– Откуда это знать нам, смертным? – сказал Чойс.

– Вопросом на вопрос… – Птица минуту посидела в неподвижности. – И все равно это правильно, – изрекла она наконец. – Вам неоткуда было взять ответ, вот в чем проблема. Видите ли, я и сама не знаю, чья здесь власть. Хотя некоторые считают, что власть – это и есть Бог.

– Бог?

– Ну да, Бог. Правда, это также понятие, да к тому же слишком растяжимое. У него ведь тоже есть имя, и даже, насколько я знаю, много, что весьма проблематично.

– Ты попала в собственную сеть.

– Ничего подобного, – не согласилась птица. – Вести философские диспуты – мой дар, и я в этом преуспела.

– Это дела не проясняет.

– Правильно. И все-таки…

– И все-таки тебе, конечно, на все это наплевать. Скучновато живется здесь, наверное.

– Скучно, – подтвердила птица. – Я молчу веками. Теперь здесь вы, и мой язык, этот колокол ненужных словес, развязался, давая волю пробудившимся эмоциям и непробудившимся чувствам. В этом-то и проблема.

– Это тоже выход. Ты болтаешь, как комедиант.

– А что делать? Язык – вот и все, что я имею путного. Если есть орган, которым можно потрепать без риска для жизни, то не использовать его столь долгий срок – ужасная пытка.

– Знай я, что ты здесь, я пришел бы сюда единственно ради того, чтобы поговорить с приятным собеседником, – вставил Лоу.

– Не пройдет, – после паузы загремела птица. – Я – предмет, используемый для Испытания, и меня не подсластишь дешевыми комплиментами.

– Мои комплименты никто еще не считал дешевыми, – возразил Лоу.

– Твой дурашливый тон меня не смутит. – Птица помолчала. – Я бы спросила, как ваши имена, но вся проблема в том, что я их знаю. О чем это говорит? – Птица задумалась, склонив голову набок. – Мне лично ни о чем. Но откуда-то я знаю вас. Это и внушает мне подозрения, которые для меня отнюдь не беспочвенны.

– Для нас тоже, – вставил Фонсека.

– Я – всего лишь язык, болтающий то, что необходимо, согласилась с ним птица. – Но на меня возложена функция Допуска. – Она вскинула голову и важно посмотрела на них одним глазом, следя, как они отнесутся к этим словам. – В моем праве сказать «да» – и оставить вас жить, или сказать «нет» – и обречь смерти.

– За нами следуют те, кому лучше сказать «нет».

– Я знаю, – вздохнула Птица Вопросов и сразу растеряла всю напущенную на себя важность. – В том-то и проблема, что я это знаю, но ничего поделать не могу. Вы тоже инструменты. И те, внизу, тоже.

– Свет и тень, – сказал Чойс.

– Да, – печально кивнула птица. – Но вот кто из вас свет, а кто – другое… Наверное, вам нужно идти. А уж там, наверху, разберетесь.

– Ты пропустишь их? – спросил Чойс.

– Пропущу. Извините. Так нужно.

– Ты покровительствуешь им? – сказал Шамиссо.

– Конечно, нет. Это было бы заведомым идиотизмом.

– Тогда зачем ты держала нас здесь?

– Вы думаете, время уходит? – насмешливо спросила птица. – Пока я тут говорила с вами, оно стояло. Здесь время не имеет значения, ибо время – это тоже Бог. Вернее, его ипостась.

– Ты просто нудливый бюрократ, поклоняющийся инструкции, – заметил Лоу. – Ведь инструкция – это тоже Бог. Вернее, его ипостась.

Птица взглянула на него.

– Интересное суждение. Но даже и оно не объясняет, зачем я здесь и для чего задаю вопросы.

– Но мясо ты любишь?

– Я просто пугала вас. Скорее я люблю другое.

– Вопросы?

– Угу. – Птица взмахнула крыльями и поднялась в воздух. – Вам нужно идти, ибо ваша роль в очередном Армагеддоне зависит и от временных отрезков.

– Это значит, что нам нужно торопиться? – спросил Фонсека.

Птица на секунду зависла в воздухе.

– Какая ерунда! – каркнула она наконец. – Все решается в одной точке пространства в один миг благодаря мгновенному стечению обстоятельств. В том-то и проблема.

Снова послышался шелест крыльев, и птица исчезла.

– Что за дурацкий жаргон! – возмутился Лоу.

И вновь ступени поползли вниз, приближая и приближая Цель. Сверкание молний превратилось в один сплошной безумный сполох, треугольник, опрокинутый вершиной вниз, и теперь было ясно видно, что вершина эта упирается в крышу огромного строения с колоннадой и большим портиком, отчетливо виднеющимся на фоне черных, мечущих молнии туч. Чойс остановился, глядя на Фонсеку. А тот молча застыл на месте, взирая на громадные колонны в виде звероподобных монстров с загнутыми назад рогами. Раскаты грома походили на неумолчную канонаду.

– Это Храм Чаши, – произнес Фонсека. – Я думал, его существование – легенда.

– Там, внутри, Чаша? – спросил Лоу.

Фонсека, не в силах ответить, кивнул. Сверху опять полил дождь. Быстро темнело, и свет молний резал глаза.

Они поднялись на последнюю ступень и оказались перед гигантскими каменными дверями, сотворенными из красноватого гранита. Мельчайшие кристаллики слюды, вкрапленные в двери, жемчужно отсверкивали светом молний, и двери представлялись сияющими своим собственным светом. Молнии пришли в совершенное неистовство, так же, как и гром, грохот которого теперь раздирал уши.

– Они закрыты, – еле разобрал Чойс слова Лоу. – Нам не открыть их самим.

– Се, стою у двери и стучу, – не удержался Фонсека.

– Еще раз процитируешь Апокалипсис, – сказал позади голос Шамиссо, – и я скормлю тебя Птице Хва. Она ведь любит мясо, если ты помнишь.

– В том-то и проблема, – хохотнул Лоу.

Чойс смотрел на двери. Эти створки нельзя было сдвинуть с места и сотне человек. На где-то высоко вверху виднелись петли толстые полосы тусклого металла.

– Двери для Бога, – произнес Чойс, зная, что никто его все равно не услышит. – Они и должны быть такими. Наверное, эти двери не открывались с сотворения мира.

Рядом с ними вдруг вспыхнул огонь, и из него вышел человек. Он был в рваной прожженной хламиде когда-то белого цвета, а на голове имел обгоревший лавровый венок. Человек огляделся, и его взгляд наткнулся на четверку. С минуту человек изучал их, потом подошел ближе, оставляя после себя кучки пепла вместо следов.

– Двери не открываются? – Он подмигнул.

– Нам не открыть их, – беспомощно повторил Лоу.

– Никому не открыть, – отрезал человек. – Так задумано. От веков. Такая конструкция. – Он задрал голову. – Ну и погодка тут! Дождь, дождь… Молнии… Гром…

– Тонкое наблюдение, – вышел из себя Лоу. – Как нам попасть внутрь?

– Я и прибыл сюда, чтобы помочь, – улыбнулся человек. – Поправить дела. Ваши.

– Так, – сказал Чойс.

Человек кивнул.

– То есть ближе к делу? Понял. Подсвечник Шин при вас?

Чойс чуть приподнял руку, в которой был зажат закутанный в покров Подсвечник.

– О! – возрадовался человек. – Сними же с него эту тряпицу и направь на двери… Как видите, алгоритм решения этой задачки прост, даже, я бы сказал, уникально прост. Но постарайся попасть именно в Скважину, а то ничего не выйдет… Уф, сколько воды! Моя натура этого не выносит. Адье! – Человек начал медленно таять, превращаясь в исчезающие языки пламени.

– Кто ты? – успел крикнуть Чойс. Языки пламени на мгновение застыли, а потом ворчливо отозвались:

– Тебе так хочется узнать мое имя? Впрочем, приятно… Я Рафаэль, Ангел Огня.

– Хайль тебе, Рафаэль, Ангел Огня! – сказал Чойс.

– Хайль и тебе, Эдмунд Любимец Слепцов! – сказало пламя и пропало.

В то же мгновение они увидели, как траектория молний изменилась. Теперь огромный конус с вершины Храма начал медленно смещаться вниз, ударяя спутанным, искрящимся клубком молний по фасаду строения. Еще немного, и их прошьет огненный заряд…

– Скважина! – начал орать Лоу, который не был любителем такого рода приключений. – Ищите Скважину! Она где-то там!

– Не нервничай, Лоу, – раздался спокойный голос Шамиссо. – Я уже ее вижу.

Между пятой и шестой петлями находилось неприметное круглое отверстие в метр диаметром, абсолютно черное на фоне сверкающего гранита дверей. Чойс сорвал покров с Подсвечника, и магическоле сияние шаровой молнией ударило в Скважину. С глухим каменным скрежетом-грохотом двери Храма Чаши начали растворяться.

Они молча ждали. Наконец двери раскрылись, и они сделали шаг, чтобы войти в Храм. Что-то заставило их обернуться.

Не касаясь ступеней, влекомая бешеными конями цвета ночи, с которых ветер срывал клочья пены, к Храму неслась темная колесница Вольфганга.

24

Двери были все еще открыты. Восхождение колесницы наверх было стремительным, но Храм вовсе не спешил укрыть свое сокровище. Двери и не думали затворяться.

Повинуясь какому-то неожиданному толчку, они вбежали в Храм, не успев даже рассмотреть его внутренности как следует.

– Закрывайтесь! – завопил Лоу дверям. – Закрывайтесь, черт вас побери!

Мысль о том, чтобы использовать Подсвечник вторично, как-то не пришла им в голову. Рядом послышалось осторожное покашливание, и из воздуха материализовался низенький полупрозрачный толстяк в красной тоге.

– Без введения в курс событий трудно даже гению, – замысловато изрек он вместо приветствия.

– Колесница! – задыхаясь проговорил Чойс. – Сейчас Вольфганг будет здесь.

– Вольфганг? – Глаза толстяка глубокомысленно закатились. – А вы не подумали…

– Черт побери! – яростно выругался Чойс. Энергия магического Подсвечника вновь устремилась к дверям, и они затворились прямо перед взмыленными мордами лошадей, запряженных в темную колесницу.

– А без меня не додумались бы? – укорил Чойса толстяк и стал таять.

– Ты тоже Ангел? – спросил его Лоу (оставался неясный силуэт).

– Всего лишь воздуха. Михаэль, – донеслось до них, и силуэт пропал.

– Странное проявление помощи, – произнес задумчивый Шамиссо.

– У нас нет времени анализировать это, – нетерпеливо сказал Чойс.

Они огляделись. Перед этим они совершенно не имели времени, чтобы рассмотреть место, в которое попали. Теперь же весь интерьер Храма Чаши предстал перед ними во всей своей грандиозности.

Начинаясь от дверей, вглубь Храма уходил колоссальный неф, который венчался почти неразличимым снизу куполом, украшенным неясными фресками. По обеим сторонам главного нефа находилось еще два, поменьше, упиравшиеся своими боками в полуколонны, вырубленные в стенах Храма. На колоннах виднелись сцены неведомых битв и низвержений, человекоподобные фигуры чередовались здесь с изображениями ужасных демонических существ. Все это было неизвестно ни одному из живущих ныне, и Чойс догадался, что на колоннах явлены сцены из древних, давно отгремевших Армагеддонов. Он понял также, что им придется участвовать еще в одном. Он не считал это честью, грудь его не полнила гордость, проистекающая из сознания своей собственной исключительности, сердце не трепетало от радости, кулаки не сжимались в предвкушении. Он оглянулся. Двери отсекали путь к отступлению, но, о, с какой радостью предпочел бы он этот путь теперь, когда все встало по своим местам и больше не томило неизвестностью. Печальная тя! ! гость неизбежности навалилась на него. Он посмотрел на своих спутников. Они выглядели понуро, и он убедился, что в головах их роятся мысли, подобные его мыслям. Он хорошо знал их. Сейчас неизбежность захлестнет и их.

Главный неф уходил вдаль и заканчивался еле видными ступенями, ведущими наверх, к огромному пьедесталу из светящегося белого камня. На высоком постаменте возвышалась огромная чаша с витыми ручками, похожая на амфору. Эта чаша и заключала в себе Гнев Господень. Отсветы его, клубящегося внутри Великой Чаши, мертвенными бликами играли на потолке, озаряя Храм призрачным светом, который еле-еле разгонял царящий здесь полумрак.

Чойс сказал:

– Уверен, что Вольфганг тоже проникнет в Храм. Нам надо быть поближе к Чаше.

Остальные лишь молча кивнули в знак согласия.

Застарелый скрежет открывающихся дверей вновь нарушил покой Храма, когда они были уже на середине главного нефа. Они оглянулись. Двери снова открывались: просвет между створками увеличивался, а дыра Скважины горела темным огнем.

– Неужто они использовали другой Подсвечник? – забеспокоился Фонсека. – Но второго такого нет.

– Им тоже кто-то помогает, – сказал Шамиссо.

– Неудивительно, – отозвался Лоу. – Уверен, что им помогают противоположные нашим силы.

– Второго такого Подсвечника нет, – растерянно повторил Фонсека.

– Нам надо спрятаться, – рассудил Чойс.

Они быстро покинули открытое пространство нефа и по двое разместились за колоннами: справа от прохода – Чойс и Фонсека, слева Лоу и Шамиссо. Как отметил про себя Чойс, за одной колонной могло бы разместиться еще человек пятьдесят. Из своего укрытия он стал внимательно следить за происходящим.

Двери теперь были полностью распахнуты, и в их проеме виднелись четыре силуэта: огромная сгорбленная фигура великана Ульва, покачивающийся клобук Саурбэира, карликовый силуэт Гюрда и квадратная мощная фигура самого Вольфганга с распущенной гривой волос. Молнии освещали их сзади, поэтому лица вошедших были не видны. Массивная фигура Вольфганга шагнула вперед. Его лицо продолжало оставаться в тени, но чувствовалось, что он напряжен. В руках на уровне живота он держал предмет, светящийся неярким темноватым сиянием.

– Подсвечник! – выдохнул Фонсека. – Такой же, как у нас, но другой. Темный!

Чойс кивнул. Да, это был другой подсвечник, с одной свечой, прямая противоположность Светлому Подсвечнику Шин, воплощение зловонного серного пламени преисподней.

Теперь у них были равные возможности.

– Эдмунд!

Вольфганг не шевельнулся, когда произносил его имя, но оно разнеслось по всему Храму.

– Эдмунд! – повторил Вольфганг. – Я знаю, что ты здесь. Думаешь, ты хорошо спрятался?

– Я слышу мельтешение их мыслей, – послышался другой голос, пронзительный, резкий, визгливый. Без сомнения, это говорил Гюрд.

– Нет! – прошептал Чойс.

– Выходи, – потребовал Вольфганг. – Давай поговорим напоследок. Повинуясь внезапному импульсу, Чойс вышел из-за колонны и встал посреди гигантского нефа. Сияние Чаши освещало его, тогда как Вольфганг оставался в тени.

– Ты слишком самоуверен, – произнес Чойс. – Наверно, поэтому у тебя нет произвища.

– Наблюдательность – хорошая черта. – Голос Вольфганга дрогнул. – Но ты не борец.

– Я тоже здесь.

– Но ты не один.

– Как и ты.

– Ох уж эти мне древние законы-препоны… – отступил Вольфганг. – Законы-препоны…

– А ты бы с удовольствием уничтожил их, не так ли?

– Я как раз хочу это сделать.

– Как дела-то, Вольфганг? – спросил вышедший из-за колонны Фонсека. – Позволь вставить словечко – у тебя ничего не получится.

– Явление второе, – отметил ничуть не удивившийся Вольфганг. – Те же и Фонсека. Тебе еще не выпустили кишки, Фонсека, за твою излишнюю, на мой взгляд, болтливость?

– Ну почему излишнюю? – обиделся Фонсека. – Мне кажется, я вовремя вступил в разговор.

– Кстати, не думал, что ты заведешь их так далеко.

– Все мы зашли так далеко, – парировал Фонсека.

– Есть и другие, конечно?

– Да. Вот они.

Из-за колонны появились Лоу и Шамиссо.

– Лоу и Шамиссо, – сказал Вольфганг.

– Я восхищен, – произнес Чойс. – У тебя хорошая память. Может, нам стоит познакомиться и с твоими друзьями?

В полосе света появился великан Ульв. Это было ужасное создание, все поросшее косматой шерстью, с торчащими на голове короткими острыми рогами, красными глазами и огромной пастью.

– А, люди! – рявкнул он. – Знаете, чем я питаюсь?

– Как же, как же, – сказал Шамиссо. – Ты, небось, людоед. Людей глотаешь. А разве ты не знаешь, что у них внутри? Правильно, внутренности. А что в них? То-то и оно! Однако тебе, наверно, такая начинка нравится.

Храм наполнил жуткий рык.

– Какой ты невоспитанный, Шамиссо, – сказал засмущавшийся Лоу.

Вольфганг протянул руку и дотронулся до великана, что-то негромко сказал ему. Ульв отступил обратно в темноту, сверкая раскаленными угольями глаз.

– Послушай, Эдмунд. – Вольфганг небрежно играл темным Подсвечником. – Мир все равно будет разрушен. Не сейчас, потом, но ответь мне, что за разница. Я желаю просто ускорить процесс. Я управляю огромными силами, которые издавна ведают Разрушением.

– Ты лишь орудие, Вольфганг.

– Нет. – Голос Вольфганга повысился. – Я управляю ими.

– А они понукают тобой. Это древняя палка о двух концах, проблема, в которой хорошо разбирались наши предки.

– Вы все будете благодарить меня, когда мир будет уничтожен.

– Как это? Ведь перестанем существовать и мы. Ты непоследователен.

– Напротив, есть много вероятности в том, что мир будет существовать, но будет существовать обновленным, под властью тех сил, которыми управляю я.

Чойс засмеялся.

– Почему ты смеешься? – спросил Вольфганг.

– Да просто так… Смех разобрал. Говоришь, силы, которыми ты управляешь, будут повелевать миром? Значит ли это, что миром будешь править ты?

– Ты правильно угадал.

– А чего тут угадывать? Не пойму только – ты дурак, Вольфганг, или просто обманутый хитрыми?

– А ты чужак, Эдмунд, – ответил тот. – И друзья твои – тоже чужие тут. Что вам в Де-Мойре? Может, у вас тут похоронены родственники?

– В Содружестве есть такая поговорка: «Путник, что дал хлеб тебе, уже брат тебе». А что до предков – если б они и были похоронены здесь, то давно уже не лежали бы в земле, а слонялись бы по всему Де-Мойру, повинуясь твоей воле.

Луч, таящий в себе тьму, хлестнул по покрову Подсвечника, превратив его в пепел. Чойс едва успел направить пламя своих трех свечей на Вольфганга. Теперь два луча встречались, шипя и брызжа звездчатыми искрами в месте соприкосновения. Пламя Чаши ярко вспыхнуло, осветив их обоих, и только сейчас Чойс мог полностью разглядеть своего противника. Нет, Вольфганг не был гением, как сам утверждал, не был человеком, слишком рано родившимся для своей эпохи. Злопредсказанный, темный плод неправедного соития, результат сошедшихся в одну точку предсказаний и знамений, это не он шел на столкновение с мировыми силами – его туда вели мировые золы. Он был создан для своей миссии. Абсолютный маятник. Черты его были искажены ненавистью, рот оскалился, глаза налились кровью, тяжелый горбатый нос сморщился сетью морщин.

– Ты умрешь, – выговорил его оскаленный рот. – Тебя убьет Канделябр.

Чойс и раньше слыхал легенды о Темном Канделябре Вав. Как гласили легенды, в нем пылало Зло вместо огня. В каких местах побывал Вольфганг, чтобы добыть его, Чойс даже не желал знать. Правильно сказала мудрая Птица Хва – они лишь орудия тех сил, которыми в очередной раз будет решаться давний спор.

– Похоже, нашей кровью решается древний апокалиптический спор, —высказал он свою мысль вслух.

– Ерунда, – прошипел Вольфганг сквозь сжатые зубы. – Сначала умрешь ты, а потом обрушится мир.

Он неожиданно отклонил свое оружие в сторону, и темный луч чуть не задел Чойса, врезавшись в одну из колонн. Этим он обнажил свой фланг, и пламя Подсвечника опалило его плечо.

– Хавурган! – прорычал Вольфганг.

Когда лучи обоих Подсвечников схлестнулись в яростном сплетении энергий, Лоу прыгнул за колонну. Там уже стоял человек. Его длинные, черные волосы были мокры и падали на лоб слипшимися прядями. Он был одет в зеленую мантию.

– Привет, воин, – беспечно бросил он. – Не помешал?

– Даже наоборот. – По опыту Лоу уже знал, что это какой-то из Ангелов Стихий, которые, видимо, были призваны помогать им.

– Тогда хорошо. – Человек сдул с носа каплю. – С той стороны колонны таится великан Ульв. У него много слабостей, но в данном месте и в данное время их нет. Кроме твоей неожиданности. Это твой единственный козырь сейчас.

– Как просто.

– Главное – вовремя предупредить, – сказал человек и начал растворяться струйками воды.

– Ангел Воды? – догадался Лоу.

– Габриэль, – подтвердил человек и превратился в лужу на полу, которая тут же испарилась.

Не теряя времени даром, Лоу осторожно обошел колонну и наткнулся на Ульва. Тот внимательно и настороженно наблюдал за схваткой Вольфганга и Чойса посреди главного нефа, стоя спиной к Лоу. Лоу вытащил свой меч.

– Эй, ты, австралопитек! – заорал он во всю мочь и с ходу вонзил серебряный клинок в огромную мясистую, поросшую шерстью ляжку. Ульв взвыл. Рана на его ноге начала дымиться от соприкосновения с убийственным серебром, а тут еще Лоу рубанул по другой его ноге. Ульв грохнулся на колени, вытаскивая свой меч. При виде его у Лоу захолонуло сердце – меч был ростом с него. Ульв взмахнул им, но Лоу удалось вовремя отскочить: меч попал по колонне и разлетелся на куски.

– Да я сожру тебя, – зарычал великан.

– А? – по привычке не расслышал Лоу. Осознавая историчность момента, он проскочил под рукой Ульва, которая хотела поймать его, и, сделав несильный выпад, вонзил меч в ничем не защищенную грудь великана. Раздался низкий рык, и Ульв рухнул наземь мертвый.

Шамиссо услышал этот рык, когда крался вдоль другой колонны, чтобы оказаться за спиной у Вольфганга. Кодекс чести был не в чести у Шамиссо. В бою убивают не только в грудь. Сейчас он хотел зайти в тыл к Вольфгангу и подло, вероломно, гадко и недостойно – убить его. Шамиссо ухмылялся. Впервые такая ухмылка появилась на его лице. Он знал, что все у него получится. Выглянув из-за колонны, он одним взглядом охватил и продолжающуюся схватку двух лучей в проходе, и мертвое тело Ульва, и Лоу, вытирающего клинок своего меча.

Темная пружина далеко отбросила его к основанию колонны, выбив из рук меч. Он не был готов к такой атаке, а потому был захвачен врасплох. Он взглянул на своего противника. Перед ним покачивался вытянувшийся вверх темный, покрытый затейливыми узорами столб, который венчали очковый клобук и узкая голова со злобными глазами.

«Темный змей Саурбэир», – подумал Шамиссо. Потом набежала путаная свора других мыслей, пока он беспомощно шарил в поисках своего меча.

– Не пытайся, – прошипел змей. – Тебе это уже не поможет. Древние законы окажутся перевешенными в нашу сторону, ибо нас станет больше.

Шамиссо немного повернул голову и увидел, что его меч валяется далеко в стороне. Он откашлялся, но все равно голос его прозвучал хрипло, когда он сказал:

– Законы на нашей стороне. Ульв мертв. Посмотри туда, и ты увидишь.

Саурбэир резко повернулся и увидел гору мертвой плоти, которая недавно была великаном Ульвом. Рука Шамиссо наткнулась на что-то твердое и вытянула предмет из-за пояса. Это был бластер. Шамиссо был единственным из всех, у кого еще оставалось это бесполезное в ВОА оружие. Однако сейчас ему что-то подсказало, что здесь, где, как кто-то говорил, действуют совсем другие законы, бластер может оказаться и не таким уж бесполезным ломом.

Саурбэир снова повернулся к нему. Глаза его горели огнем.

– Я восстановлю баланс, – прошипел он и увидел направленный на него бластер. – Что это? – спросил он.

Шамиссо нажал на спуск, тонкий луч рассек тело темного змея Саурбэира, и его голова с клобуком отделилась от судорожно дернувшегося туловища и упала наземь.

– Это бластер, – сказал Шамиссо.

Фонсека вышел из-за колонны и оказался лицом к лицу с Гюрдом. Умерший давным-давно маг походил на высохшую мумию, коей на самом деле и являлся. От него исходил густой смрад. Нога Фонсеки на что-то наткнулась, и Гюрд замер на месте, как и вся окружающая Фонсеку действительность.

Это был взявшийся неизвестно откуда бугорок земли. Пока Фонсека размышлял, что бы это значило, из земли возник человек. Он отдувался, как будто пробежал много миль, и был закутан в бурую хламиду. Его заплывшие, как у крота, глазки быстро осмотрели Фонсеку.

– Ты колдун?

– Нет, – правдиво ответил Фонсека.

– А Гюрд – колдун, – осклабился человек, – хоть это вовсе не смешно.

– Что из этого следует?

– Резонный вопрос. Ты знаешь, что на колдовстве Гюрда держится вся черная магия Тарлтара? По-твоему, было правильно выйти против него с твоими бессильными заклинаниями погоды?

– Ты послан для того, чтобы помочь мне или насмехаться?

– Верно. Просто у меня такая натура. Земля, знаешь ли, способствует ироничному складу ума.

– Ты Уриэль, Ангел Земли.

– Я польщен, что ты знаешь это, Проводник Вилибальдо. Наступает твой Час Равновесия, когда вернее всего должно разрешиться, жить тебе или умереть. Тебе повезло: у тебя в жизни только один такой час, тогда как некоторые проходят через несколько.

– Я хочу жить.

– Не сомневаюсь. Поэтому даю такой совет: в состязаниях магией никогда не учитываются физические качества противника. Единственная слабость Гюрда – в его физической немощи. В остальном же это могущественный маг, один из самых могущественных здесь. Обстоятельства великая вещь, Проводник Вилибальдо. Так что дерзай. Я не желаю тебе удачи только потому, что иногда она имеет привычку становиться спиной.

– Прощай, Уриэль, и спасибо, – сказал Фонсека, когда земляной холмик исчез без следа.

– А у тебя, оказывается, мощная поддержка!

Время вновь двинулось, и Гюрд ожил. Теперь он стоял в каких-то десяти шагах от него, и в его глазницах, где давно уже не было глаз, горели синие огоньки. Фонсека лихорадочно искал ответ. Сейчас любое слово, неверно сказанное, могло дать в руки противнику мощное оружие, которое вмиг пробило бы магическую защиту.