Текст книги "Последняя чаша гнева"

Автор книги: Валерий Вотрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Ты удивлен, Гюрд? – Слова наконец нашлись.

– Это хорошо, что ты знаешь мое имя. Значит, ты не дурак, что делает мне лично приятным наш будущий поединок.

Фонсека уловил оттенок высокомерия в его словах. «Он болтлив и легко забывается», – подумал он.

– Я тоже знаю твое имя, – продолжал Гюрд, – но это дела не меняет, насколько ты можешь знать магию имен.

«Старается прощупать уровень моих знаний».

– Вот если бы ты не знал моего имени или же я не знал твоего, что весьма сомнительно…

«К тому же и хвастун. Большая власть – длинный язык».

– …тогда перевес был бы на стороне того, кто обладает знанием.

– Тебе бы преподавать в школе, Гюрд, – сказал Фонсека. Нечеловеческие глаза Гюрда уперлись ему в лицо.

– Ты смеешься, не так ли? Смелый ты человек.

«Еще и пугает».

Но оказалось, что милая болтовня Гюрда скрывает под собой неожиданные и опасные решения. Внезапно маг вскинул рукава своего широкого балахона, и будто невидимая кувалда ударило Фонсеку между глаз. Он свалился на мозаичный пол.

– Люблю, знаешь ли, обескуражить человека, – пояснил Гюрд и добавил: – Это «заклинание кулака». Очень эффективно при неожиданном применении.

Фонсека, шатаясь, встал. Удар был силен. Он хлопнул в ладоши, но звук получился негромкий. На Гюрда пролился теплый дождик.

– Жаль, не захватил с собой зонтик, – посетовал тот, и пол вырвался из-под ног Фонсеки. Он упал лицом вниз, кусочки мозаики стремительно приблизились, и голова раскололась от страшной боли. Он застонал. Его лицо было покрыто кровью из разбитого носа. Над ним стоял смеющийся Гюрд. Он был виден как в тумане.

«Забавляется», – зло подумал Фонсека, и почувствовал, как ярость захлестывает его. Но тут же осадил сам себя: «Нельзя злиться. Нельзя злиться. Злость ослабляет засовы, сдерживающие эмоции, и они вырываются наружу».

Гюрд потер руки с противным шорохом, ибо от времени кожа на них превратилась в сухой потрескавшийся пергамент.

– Продолжим, Фонсека? Мне это так нравится.

– Мне тоже, – попытался улыбнуться Фонсека. – Люблю учиться у старшего по ремеслу. И возрасту.

– О! – удивился Гюрд. – У тебя еще остался внутри смех?

Он открылся, и энергия Фонсеки прорвалась сквозь его защиту, подхватила его и мощно ударила об колонну. Кости Гюрда затрещали и застучали. Мертвец скрежетнул зубами, с ненавистью глядя на Фонсеку.

– Ты воспользовался моей добротой.

– Я воспользовался твоей слабостью, Гюрд, – поправил его Фонсека. – Ты же именно так учил меня.

– А хорошо ли ты знаешь собственные слабости? – осведомился Гюрд, и позади Фонсеки появилось рогатое свирепое создание с прозрачным мечом в руках. Меч только казался прозрачным, реальность же его Фонсека почувствовал на себе: он еле успел увернуться от клинка, и лезвие поцарапало его шею.

– Я знал, что ты увернешься, – процедил Гюрд, – но нужно было показать, кто сильнее.

– Слова!

– Ты не веришь?

– Кому? Тебе? Может, стоит опять промочить тебя дождиком? Так ты быстрее сгниешь.

На Гюрда снова пролился дождь, теперь, однако, вперемежку с крупными градинами, которые застучали по лысому черепу колдуна, как по барабану.

– Крови будет больше, – проскрипел Гюрд. Чувствовалась обратная реакция: чем больше свирепел Гюрд, тем веселее становился Фонсека. У него появилась уверенность. Он чутко улавливал все слабости своего противника.

Позади Фонсеки вновь появилось то самое создание с мечом, но было тут же отослано обратно, чуть не пронзив самого Гюрда.

Теперь они стояли неподвижно.

– Крови будет больше, – твердил Гюрд.

– Твоей, – отвечал Фонсека.

Все закончилось неожиданно.

Прямо перед Фонсекой вдруг вырос гигантский воин с нацеленным в его грудь копьем. Фонсеке пришлось сделать шаг в сторону, одновременно уничтожая креатуру заклинанием. Он уже хотел было занять прежнее положение, как вдруг заметил, что с новой позиции видна брешь в магической защите Гюрда, которой сам Гюрд, поглощенный плетением сети из заклинаний, не замечает. Их взгляды встретились, и Гюрд сразу понял, о чем Фонсека догадался только что. Но было уже поздно. Зазвенел выдернутый из ножен меч, защита раздалась в стороны, и Фонсека сделал выпад. Мертвая плоть Гюрда с хрустом сомкнулась вокруг серебра клинка, и от нее пошел дым. Гюрд медленно опустил голову, смотря на меч, торчащий из его груди, затем вновь посмотрел на Фонсеку. Тот одним резким движением выдернул клинок. Ноги Гюрда подкосились, и он рухнул на колени, весь дымясь. Секунду он оставался в этом положении, а потом, на глазах превращаясь в летучий прах, опрокинулся на пол.

Вольфганг почувствовал нарушившийся баланс и сразу понял, в чью сторону склонились чаши весов, как понял это каким-то шестым чувством и Чойс. Они не знали, сколько уже времени стоят вот так, нащупывая слабинку в магической защите друг друга лучами двух Подсвечников. Лучи скрещивались, хлестали по сторонам, рассыпая тлеющие искры, но перевеса на чью-либо сторону не было.

Яркий свет на секунду застил все перед глазами Чойса, а когда их перестало резать, он обнаружил, что Вольфганга перед ним нет. Он использовал примитивный прием, чтобы скрыться из виду. На секунду гордость этой маленькой победой завладела Чойсом, но потом здравый смысл снова взял верх. Вольфганг, по-видимому, вновь направился к Чаше, чтобы поскорее покончить со всем этим, ибо не принадлежал к числу натур, которые оплакивают своих друзей, пренебрегая при этом поставленными целями.

Быстро, чтобы не быть захваченным врасплох, Чойс отскочил к колонне и оглядел главный неф. Огромный двойной ряд колонн был пустынен. Странные каменные фигуры капителей безмолвно вперились колючими взглядами в пространство.

Возле Чойса появился Шамиссо.

– Я думаю, что он направился к Чаше боковыми нефами, – произнес он. – Он один.

– Убиты все? – спросил Чойс.

– Все, кроме него. Я убил Саурбэира. Странно, но здесь мой бластер действует.

– Молодец, что не выкинул его.

Из-за колонны возник напряженный Лоу.

– Я видел, как этот дьявол скользнул в тот неф, – показал он.

– Шамиссо говорит, друзья Вольфганга мертвы.

– Да. Я убил Ульва. – Лоу хохотнул. – Это оказалось совсем легко.

– Видимость не всегда соответствует сущности.

– В первую очередь это относилось к нему.

– Фонсека!

– Гюрда больше нет. – Фонсека весь так и сиял. – Я победил его в равной схватке. Вольфганг почти что голый без его магии.

– Магия сейчас ему не нужна, – сказал Чойс. – Ведь у него есть Канделябр Вав.

Они обогнули колонны главного нефа и увидели почти в середине второго прохода быстро движущуюся к огромному пьедесталу Чаши фигурку. Это был Вольфганг. Но он был слишком далеко от них и слишком близко к Чаше, чтобы они могли настичь его. Они пустились бежать.

Но гигантские колонны слишком медленно проплывали мимо, а они бежали недостаточно быстро, как им хотелось бы.

Сзади послышался гул, и на них пало сияние. Они остановились и обернулись. Позади них стояла высокая фигура, закутанная в белые одежды. От нее исходил такой свет, что черт лица не было видно.

– Я Ангел Чаши Зефриэль, – раздался звучный голос, – и послан для помощи и поддержки.

В один миг Ангел перенес их к самому основанию пьедестала Чаши, а Вольфганг теперь находился где-то в пятидесяти шагах от них. Даже отсюда было видно, какая гримаса злобы въелась в его лицо. Канделябр в его руках мерцал тьмой.

– Крепитесь, – возник в их ушах голос Зефриэля, – ибо вам суждено участвовать в Армагеддоне великом.

– Когда? – спросили они.

И услышали ответ:

– Сейчас.

И тотчас же увидели, как Вольфганг начал медленно кружиться в странном вертящемся танце, и полы его плаща взметнулись, как крылья нетопыря. Мерцание Канделябра Вав в руках Вольфганга стало частым, прерывистым, а затем из него возник толстый темный луч, который вдруг стал чертить вокруг Вольфганга сеть из черных линий.

– Вот оно, – произнес пораженный Фонсека. – Он все же решился на это.

– Что он делает? – спросил Лоу.

– Он призывает на помощь силы, скрытые в Канделябре, – ответил Фонсека и повернулся к Чойсу: – Ты должен сделать то же.

– Как? – воскликнул в отчаянии Чойс.

– Попробуй закрыть глаза и что есть силы пожелать, потребовать помощи от Подсвечника. И тогда помощь должна прийти.

За мгновение до того, как Чойс закрыл глаза, взгляд его зафиксировал какое-то сгущение воздуха вокруг Вольфганга. Затем он сконцентрировался мыслью на Подсвечнике. Он представил его себе: вот он стоит на высоком поставце, волшебный фонарь магии, сипускающий ее своими тремя свечами, и всякое зло бессильно отступает перед нею. Теперь настало время, когда ты должен показать свою силу, чтобы помочь нам. Помоги нам. Помоги, Светлый Подсвечник Шин!

Он открыл глаза и содрогнулся. Прямо напротив них стояли в безмолвии страшные легионы Тьмы, жуткие сонмы существ ночи. Во главе их был Вольфганг. На лице его горела победная улыбка.

«Я не смог, – подумал Чойс, – все пропало, мы мертвы», – но тут увидел, как улыбка Вольфганга погасла. Он медленно обернулся. За его спиной грозными редутами Света возвышались войска Ангелов, чьи хмурые лица горели желанием сразиться со своим извечным врагом. И тут вдруг Чойс осознал, что он, и Лоу, и Шамиссо, и Фонсека стоят во главе этого войска. Он услышал, как Фонсека торжественно произнес:

– Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? – и зашипел в ответ на его слова Шамиссо.

Пьянящая сладость предстоящей схватки наполнила грудь Чойса. Он выдернул свой меч из ножен, его легкие расширились, чтобы исторгнуть клич, но мощный хор голосов грохнул за его спиной:

– Сефирот!

И такой же мощный хор войска Вольфганга ответил:

– Келифот!

И две силы, светлая и темная, ринулись друг на друга.

25

Никогда еще глаз людской не наблюдал более грозного, более величественного и впечатляющего зрелища. Все панорамы сражений меркли перед этой схваткой, где схлестнулись силы, о которых людьми слагались лишь легенды и невнятные пророчества. Битва была смертельной: это был очередной Армагеддон, который был еще фатальнее предыдущих, ибо Вольфганг поклялся уничтожить мир. Звон мечей, сотворенных из небесного пламени и жаркого огня ада, слился в один звук, в котором раскаты грома тонули, как в бушующем море. Вопли разъяренных ангелов и демонов метались по всему Храму и настигали собственное эхо, отражающееся от стен, а вспышки пламени на месте погибающих осветили темный с начала веков Храм Чаши Гнева.

Чойс также пошел в атаку на полчища демонов во главе ангельского войска, но вскоре понял, что эта битва не для него: серебряный клинок свободно проходил сквозь огненную плоть существ Тьмы, тогда как он сам несколько раз лишь чудом избежал смерти. Поэтому ему пришлось покинуть поле брани и отойти в сторону, к самому основанию пьедестала. Он никак не мог выглядеть в этом море грома, огня и мелькания вспышек своих друзей и напрасно пытался отыскать их: Лоу, Фонсека и Шамиссо бесследно затерялись среди сражающихся. Поэтому Чойс, отчаявшись найти их, перенес свое внимание на общую панораму битвы.

Это было великолепно. Со стороны битва была еще грандиозней, ибо исход борьбы между Светом и Тьмой был еще не решен. Но ему все же удалось выявить в общей картине хаоса некоторые закономерности, умиротворившие его. Светлая стена ангельского войска очень медленно, но неуклонно теснила войско Вольфганга, и над головами Войска Сефиротов мелькали узкие, длинные полоски молний. То были мечи. Молния вспыхивала, падая вниз, и тут же за этим следовала другая вспышка: это, сгорая в один миг, умирал демон. Темные порождения мира преисподней и элементалов зла гибли сотнями.

Он так увлекся этим зрелищем, что даже не заметил, как от общего побоища в том месте, где схлестывались две силы, отделилась небольшая группа, которая устремилась к нему. Повернувшись, он едва успел заметить безумные глаза Вольфганга, прежде чем на него обрушились раскаленные мечи-молнии. Власть, которой обладал Подсвечник, все же сделала Чойса несколько легкомысленным, прежде он никогда бы не допустил такой нелепой промашки. Перед ним вырос огромный четырехрукий демон, держащий в каждой руке по мечу. Решив наверстать упущенное, Чойс уничтожил его и огляделся. С другой стороны к нему подбирались какие-то приземистые существа в красных колпаках. Чистая магия Подсвечника убила и их. Вольфганга нигде не было. До этого, когда Чойс осматривался, он успел заметил немного поодаль высеченную в пьедестале узкую лесенку, ведущую наверх. По ней и ушел Вольфганг, стремясь достигнуть вожделенной цели. Чойс тоже устремился наверх. Лесенка была очень узкой, даже больше, чем казалась со стороны, ступени были расположены так часто, что даже когда Чойс стал прыгать через одну, он все равно семенил, точно слабосильный старец.

Еще один, последний, поворот, и он, запыхавшись, с мечом в одной руке и Подсвечником в другой выскочил на большую площадку. Это была самая верхушка пьедестала, то место, где стояла Чаша. Теперь Чойс смог разглядеть ее получше. Она возвышалась прямо перед ним, огромная, темная от прошедших времен и тысячелетий, с изогнутыми плавными ручками, похожими на изящные руки женщины, когда она кладет их себе на бедра. Вся она была покрыта сценами и эпизодами из Апокалипсиса.

Некоторые Чойс узнал: он видел их по пути сюда. Но и здесь, как он понял, не было падения Чаши.

– Она падет, – раздался голос, и Чойс рывком повернулся. К нему медленно, словно готовясь к прыжку, приближался Вольфганг. По его лицу блуждала странная оскаленная улыбка. Его глаза горели темным огнем, таким же, что пылал на конце единственной свечи Канделябра Вав.

– Напрасные надежды, Эдмунд, – продолжил Вольфганг. Чойсу пришлось повернуться к нему лицом. – Обычно я стараюсь доделывать все до конца.

– На этот раз ты не довершишь до конца то, что задумал, сын Торгильса, – торжественно сказал Чойс. – Ибо я преграда на твоем пути.

Вольфганг удивленно взглянул на него.

– Я не должен позволить опрокинуть тебе Чашу, – продолжал Чойс. – Живя здесь, я решил испробовать свою роль спасителя мира и не намерен уступать тебе.

– Ты очень скромен, – съязвил Вольфганг.

– Когда я тебя уничтожу, мне простят мои недостатки.

– Не бойся, – вдруг сказал Вольфганг, но Чойс в пылу очередной намечавшейся схватки не понял его слов. – Все пройдет удачно. Можешь так и передать это тем, кто над тобой. Они победят и на этот раз.

– А?

– Просто иди. Иди, и все.

– Как ты опрокинешь Чашу? – спросил его Чойс, переводя разговор на более понятную и близкую тему.

Вольфганг внезапно захохотал, глядя на него.

– Кто послал сюда такого дурня? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Понимаешь, за что борешься?

– А? – опять не понял Чойс.

И вновь он чуть было не прозевал молниеносного движения Вольфганга. Он еле успел отклониться в сторону, выронив меч, когда пламя Канделябра выросло, дотягиваясь до его груди. Пламя Подсвечника вновь встретилось с огнем Канделябра. Чойс чувствовал страшное давление со стороны магического оружия Вольфганга, его силу, он чуть было не поддавался под его напором, но поддаться Канделябру означало погибнуть. Собрав все свои силы, он послал ответный импульс. Давление немного ослабло.

И вновь яркая вспышка. Методы Вольфганга отличались большой однотипностью: он опять куда-то скрылся.

Чойс начал медленно идти вдоль стены, ища какую-нибудь дверь, куда мог уйти Вольфганг. Он знал, что время у него есть: его противник был не из тех, кто делает все сразу. Сначала он любил превратить собственную победу в аляповатый балаганный фарс.

Наконец Чойс заметил узкую, почти неприметную дверцу. Он поднял голову. Пьедестал лишь казался снизу таким доступным. Позади Чаши он поднимался на один с нею уровень, и на этом выступе постамента был укреплен громадный заостренный молот, который стоило только отпустить, и он разобьет Чашу вдребезги. Молот был закреплен большими металлическими стержнями.

Он так долго лез наверх по запыленной лесенке, что почти отчаялся найти Чашу целой. С секунды на секунду он ждал, что сейчас мир обрушится ему на голову смертельным каскадом, все дальше и дальше разрушая мироздание подобно расходящимся по воде кругам от брошенного камня.

Но ничего не происходило. Внезапно он наткнулся на вторую дверцу, пнул ее так, что она соскочила с петель, и выбежал наружу, оказавшись на возвышении, где был укреплен молот. Чойс ожидал чего угодно: что молот будет уже на полпути к корпусу Чаши, что один из стержней будет уже вытащен из своего гнезда, что… Но Вольфганг просто ждал его. Стоял и ждал, заложив руки за спину и странно улыбаясь.

У Чойса были уже наготове некие слова. Но, когда он громко их выкрикнул, он понял, что они здесь просто не к месту. Эти слова было хорошо адресовать Вольфгангу, расшатывающему стержень, Вольфгангу, заносящему меч, Вольфгангу торжествующему. Эти заранее заготовленные слова Чойса не были образчиком изящной высокопарной словесности из куртуазных рыцарских романов, не были словами благородного Роланда или не менее благородного Амадиса, обращенными к противнику. Эти слова были:

– Эй, ты! Гадюка!

Лицо Вольфганга было неподвижно, с резкими тенями: их обоих освещало снизу сияние содержимого Чаши.

– Посмотри вниз, Эдмунд, – произнес он.

Чойс немного поколебался, а потом все же глянул вниз.

Там, внизу, сдерживаемый толстыми стенками Чаши, кипел, клокотал, бурлил, дымился, сверкал, пенился еще не пролитой кровью Божий Гнев. Чойс не знал, какое рационалистическое объяснение дать тому, что он видел. Поэтому он и не пытался. Там внизу ярилась и сияла какая-то неизвестная энергия, убийственная, страшная.

Его вывел из оцепенения голос Вольфганга, какой-то натужный и ненастоящий:

– Сейчас я освобожу этот молот, и он падет на Чашу, раскалывая ее в куски.

Но тем не менее с места он не двигался. Казалось, ему не хватает самообладания сделать так, как говорит.

– Сначала выдерни эти два стержня, – сказал Чойс. – Они закреплены намертво.

Теперь он уже знал, что действия Вольфганга не всегда бывают предсказуемыми, поэтому с легкостью увернулся от жалящей энергии Канделябра и в свою очередь ударил Подсвечником. Реакция Вольфганга была сногсшибательной: лучи вновь встретились, треща и вспыхивая. Вдруг Вольфганг вырвался из-под контроля Подсвечника, поднырнул под него и направил Канделябр на стержни, держащие молот. Один из стержней лопнул, дымясь и разбрызгивая в стороны расплавленный металл. Молот тут же слегка обвис, держась теперь лишь на одном стержне. В ту же секунду, не помня себя от нахлынувшей ярости, Чойс подскочил к Вольфгангу и ударил его кулаком в лицо. Они оба не удержались на ногах и покатились по земле, причем Подсвечник остался в руках у Чойса. Вольфгангу каким-то чудом удалось снова вскочить. Он кинулся к упавшему неподалеку Канделябру, но Чойс схватил его за ноги и вновь повалил на землю. С минуту они молча и яростно боролись, катаясь по земле. Чойс никак не мог направить Шин на Вольфганга, кот! ! орый уворачивался от хлещущего во все стороны луча.

Наконец ему в очередной раз удалось извернуться, уклонившись от объятий Чойса, и Канделябр оказался в его руках. Чойс не успел среагировать: черный луч обжег ему левую руку. Раздался торжествующий рев Вольфганга, который вдруг прервался сдавленным криком: Чойс, пользуясь моментом, зацепил его ногой за лодыжку и дернул на себя.

Они вновь сцепились, рыча от бешенства. Затем Вольфганг рванулся к Канделябру и схватил его, одновременно ногой ловко выбив из рук Чойса Подсвечник, который чуть не отхватил ему голову своим палящим лучом. Канделябр сверкал темной силой у него в руках, а Вольфганг стоял и смотрел на Чойса.

– Всегда дают последнее слово приговоренному к смерти, – тяжело дыша, проговорил он. Но Чойс видел – он обескуражен. Он просто сражен своей победой, неожиданной и бескровной. Он не знает, что делать с ней. И тогда он все понял. Тогда Чойс наконец все понял.

Нет, мелькнула в его голове, какая уж тут магия. Это только в красивых сказаниях непререкаемое и ужасное зло наказывается с помощью меча, и просыпается от векового сна зачарованная принцесса. Не только, оказывается, на ринге процветают правила плохого бокса с их заранее установленным победителем. Тоскливо стало Чойсу. Как все тривиально в этом мире, где обязательно и твердо торжествует добро, а зло несомненно терпит поражение. Как печальна и безвыходна эта традиционная заданность, которая отбивает терпко-сладкий вкус риска и смерти. И перед тем, как сделать свой рывок, который от него требовался, он с жалостью посмотрел на Вольфганга и со свирепым вожделением – на Чашу.

Он метнулся вправо, пропуская луч Канделябра у левого бока, и мощно ударил кулаком в лицо Вольфгангу. Тот покачнулся, и нечто вроде удовлетворения показалось на его разбитом лице. Ноги его сами шагнули назад, к краю выступа: он оказался прямо над отверстым зевом Чаши. На мгновение он застыл на краю, еще более контрастные тени легли на его лицо, и из носа через губы на грудь сбежала тонкая струйка крови. Чойс видел его глаза – они были почти что счастливы.

Губы Чойса раскрылись, и он сам собой, принуждаемый, сам себя ненавидя, вымолвил:

– Испей чашу вина ярости гнева Его.

Он видел, как Вольфганг за мгновение до того, как упасть, усмехнулся, и вдруг жалость к нему с новой силой овладела Чойсом. Медленно падал Вольфганг. Его рука, судорожно описав круг, отпустила Темный Подсвечник, и он скрылся за краем, упав в Чашу. Вольфганг упал следом, отвернувшись от Чойса.

А тот стоял, устремив неподвижный взгляд на то место, где только что был его противник. Затем перевел взгляд на свою руку. Кожа на костяшках пальцев в месте удара была размозжена и сочилась кровью. Только сейчас он почувствовал сильную боль в руке.

Он подошел к краю и взглянул на содержимое Чаши. Так же клокотало и волновалось оно страданиями и болью, и не было видно Вольфганга там. Он посмотрел в сторону. Подсвечник Шин, исполнив свою миссию, исчез, как и предсказывал Иллувеллир.

Сзади послышались шаги, и на площадку вышли Фонсека, Лоу и Шамиссо. Они были встревожены, руки их сжимали мечи. Не заметив Вольфганга, они начали настороженно оглядываться.

– Он уже умер, – чужим голосом проговорил Чойс.

– Умер? – переспросил Фонсека. – Вольфганг умер? – Он не верил ушам своим.

– Он упал в Чашу, – сказал Чойс. Какое-то странное бремя легло на его плечи, придавив к земле. Он медленно поднял руку и сжал ее в кулак.

– Так ты его… кулаком? – Теперь Фонсека не верил уже глазам своим. – Я думал, это Подсвечник, а ты… ты кулаком его…

Он повернулся к остальным, которые тоже застыли в недоумении.

– Он его кулаком, поняли?

Чойс разлепил губы.

– Сефирот, конечно? – спросил он.

Они продолжали недоуменно переглядываться.

– Да, Сефирот, – ответил наконец за всех Фонсека.

– Конечно, Сефирот, – сказал Чойс. – Как же иначе? Конечно, Сефирот. – И тень, необъяснимая для его друзей, пробежала по его лицу.

И вдруг все они, Армстронг Лоу, Ги Шамиссо, Вилибальдо Фонсека, вдруг они тоже почувствовали то бремя, что первым легло на плечи Чойсу.

Но сам он вдруг встрепенулся.

– Не надо, – угрожающе и невнятно закричал он немому своду. – Не надо этого, Господи! Избавь меня от бремени своего! Не забирай имя мое для памяти!

Но молчал свод, и вдруг золотом и лазурью проступили на нем имена их. И было среди них и его имя.

Злом полыхнули его глаза.

– Неверен был твой выбор, – глухо и косноязычно выговорил он. Вперед вдруг выступил Фонсека. Из них всех он первый понял, что произошло с Чойсом.

– Прикажете отправляться в Стодрейм, светлый лендрманн? – спросил он.

Чойс перевел взгляд на него.

– Да, – отрывисто бросил он. – В Стодрейм! Едем же! В Стодрейм!

– Грядет веселье, – проговорил Армстронг Лоу, пророк вне своего отечества.

Среди мертвой тишины внезапно и кликушески зазвучал смех Шамиссо.