Текст книги "Опасная охота"

Автор книги: Валерий Еремеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

Мерный, монотонный звук падающей с крыши капели будит меня. Выбрасываю руки из-под одеяла и сладко, с наслаждением настоящего гурмана, потягиваюсь. Давно я так хорошо не высыпался. Сколько же я дрых? К сожалению мой «Romanson», подаренный коллегами по «Зете +» на прошлый день рождения, был разбит во время визита к Харину. Хмурый, затянутый тучами кусочек неба, видимый в окне, не дает ни малейшего намека на время и я, оторвав голову от подушки, осматриваю стены незнакомой комнаты.

Китайские кварцевые часы с претензией на дорогие, висящие аккурат над моей головой, отщелкивают одиннадцать минут третьего. Пожалуй, пора вставать. Откидываю одеяло и нехотя сажусь. Уютная, в меру мягкая, как раз для моей спины, кровать, запах свежего постельного белья никак не хотят расставаться со мной и заставляют снова упасть на подушку.

А почему собственно пора? Куда мне торопится? На работу не надо, дома тоже делать нечего. Куда опять срываться и бежать сломя голову, когда мне сейчас так хорошо и уютно? Можно возразить, что у меня еще целый ворох недоделанных дел и это правильно. Вот только пусть этот ворох идет сегодня подальше. Я ничего не хочу делать. И это пасмурное небо, в то время как ты лежишь под теплым одеялом, только добавляет ощущения покоя и уюта.

Человек изначально создавался Богом как существо ленивое и праздное. Зачем же идти против природы? Адам и Ева целые дни напролет гуляли по райскому саду, спали на мягком душистом сене, обжирались бананами и ничегошеньки не делали. Угораздило ж их нажраться тех зловредных яблок. И понеслось. Сначала подавай огонь, потом одежду, потом колесо и кухонный комбайн от фирмы «Samsung».

Так тихо сам с собою беседуя, я продолжаю тащиться в постели, попутно разглядывая (спать больше не хочется) окружающий меня интерьер. На стене под часами висят портреты мужчины и женщины в прикидах, которые сейчас уже никто не таскает. Мебель в приютившей меня комнате старая, эпохи семидесятых, купленная после телефонного звонка Петра Сидоровича Кларе Львовне, хорошей знакомой Серафима Андреича. По-другому, гарнитуры, телевизоры и холодильники в те времена не покупались.

Справа от кровати стоит комод, на котором нашли свое пристанище круглое зеркало на нержавеющий подставке и небольшой фарфоровый слон. Смотрю на этого фарфорового уродца и улыбка до ушей мимо воли появляется на лице.

Когда я еще был лопоухим ребенком и ходил в шестой класс средней школы, наш классный руководитель, учитель русского языка и литературы Наталья Александровна Чуркина, вместо того, чтобы учит нас «великому и могучему», львиную долю времени тратила на то, что вдалбливала нам, что мы обязаны быть настоящими строителями светлого будущего. Тех деток (в том числе и меня), чьи качества, по ее мнению не дотягивали до того, чтобы претендовать на звание «строителя» она называла жалкими приспособленцами и мещанами, предел мечтаний которых кружевная салфеточка на столе с четырьмя фарфоровыми слониками по краям. Я ненавидел Наталью Александровну и уже тогда дал себе слово, что когда вырасту, то назло ей, с первой же зарплаты обзаведусь такой вот скатерочкой со слониками. Но время прошло, наезды Чуркиной стушевались в памяти, и обещание свое я так и не выполнил.

Под двери комнаты просачивается идущий с кухни аромат чего-то вкусного. Я еще раз потягиваюсь и быстрым, волевым решением вырываю себя из постели.

Странное дело, как только я оказываюсь на ногах и одетый, то совсем недавнее чувство расслабленности мгновенно испаряется и я с головой погружаюсь в события, имевшие место несколько часов назад на фармацевтической фабрике.

Оказалось, что выстрелы привлекли внимания сотрудников патрульно-постовой службы, находившихся неподалеку. Сами они лезть на территорию фабрики побоялись, но сообщили дежурному, который поднял по тревоги группу захвата.

Ментовское удостоверение Сороки и уверения, что мы не бандиты, а хорошие, и пришли, чтобы освободить заложницу, поначалу особого успеха не имели и лишь потом, когда один из офицеров звякнул дежурному в райотдел, и личность Сороки подтвердили, с нас сняли наручники. Сорока тоже звонил, и очень скоро после этого в подпольной лаборатории появилась целая толпа людей в штатском, половина из которых держала в руках разнообразные приборы. Эти люди тут же засновали взад-вперед, все внимательно осматривая, изучая, записывая и фиксируя на фотокамеру. Химики и оставшийся в живых бандит после блиц-допроса оправились на отдых в следственный изолятор.

– Надеюсь, ты проводишь меня домой? – спрашивает уставшая от перипетий Маргарита.

– Прошу прощения, – отвечает за меня Сорока, – но Сергей Николаевич нам еще понадобиться. Вас сейчас отвезут домой, я уже распорядился. С охраной. Лысков вас навестить позже.

Еще раньше, добираясь в «Чезаре», мы с Сорокой условились, что в случае вмешательства правоохранительных органов рассказать им историю о том, что когда у меня похитили любимую женщину, я не стал ставить в известность милицию, боясь, что в этом случае ее могут убить, а обратился в неофициальном порядке к своему знакомому Игорю Сороке, так как слышал про него, что он, во первых, мент, во-вторых, надежный и порядочный человек. О том, что же хотели от меня преступники, я не знал (что в тот момент соответствовало истине), но, взвесив все известные факты в деле Коцика, мы решили попытаться поискать Маргариту на фабрике, где тот был директором. О том, что случилось в доме у Харина и о смерти Беднова, разумеется, ни сном, ни духом.

– Так вы, значит, не знаете, что же так настойчиво искали эти люди? – подозрительно щурясь спрашивает меня сотрудник ФСБ, который на вопрос как его называть, ответил, что он «просто Володя», хоть и на добрый десяток лет старше меня.

Я делаю отрицательный жест.

– Очень жаль, очень, – не сходя с подозрительного тона заключает он, – очень, очень. Ведь не исключено, что именно эта вещь многое объяснила бы. Например, почему Коцик перед смертью произнес «ЦРУ».

– Возможно. Но скажу вам честно. Если бы «это» было у меня, я бы никогда не пошел на такую авантюру, а просто бы выполнил требование похитителей.

Просто Володя вынимает из кармана носовой платок, выпускает в него соплей, на добрую треть стакана, после платок вместе с содержимым прячет обратно, а вместо него достает визитную карточку, сует мне и поясняет:

– В таком случае, нет худа без добра. Что им было надо, вы не знали, и поэтому совершили действия, в результате которых была обнаружена подпольное производство наркотических средств. Видите, как все хорошо получилось? Но, все-таки, если вам вдруг станет известно что-нибудь этакое, что позволит установить, что же им было от вас нужно, вы ведь…

– Всенепременно, если что-то узнаю, сразу же и сообщу.

«Жмурко Владимир Мазаевич, – читаю я на картонке, – Общественная организация «Молодежный туризм», ответственный секретарь».

Странное отчество у этого «ответственного секретаря» – Мазаевич. Может быть, поэтому он и предпочитает быть «просто Володей»?

Как бы там ни было похищение Марго вопрос второстепенный и интересует компетентных товарищей поскольку постольку. Обнаружение подпольного производства наркотического зелья на предприятии, принадлежащему де-факто народному депутату и известному борцу с преступностью Алексею Федорову, вот гвоздь программы. А если добавить к этому, что его помощник и доверенное лицо был этой же ночью убит в перестрелке, то это даже не гвоздь программы, а основной хит года.

На фабрике появляются все новые и новые толпы правоохранителей. Вытащены из постелей и привезены недоспавшие, насмерть перепуганные исполняющий обязанности директора «Чезаре» и другие приближенные к нему лица. С ними начинается серьезная работа. Замечаю заспанные фэйсы кое-кого из городского и областного начальств и представителей прокуратуры. Эти, правда, предпочитают не вмешиваться, и лишь наблюдают со стороны за работой своих подчиненных. Они не знают, радоваться им или огорчатся. На их лицах невооруженным глазом читается вопрос, который в свое время очень любили задавать датские принцы. Их можно понять, подпольная лаборатория, в которой к тому же обнаружены запасы готовой к употреблению продукции, это хорошо, это повышение в должностях, это очередные звания. С другой стороны, кому-то придется выяснять личный вклад Федорова в ее создание. А вот это уже может принести большие неприятности. Потому что Федоров – это фигура. Он народный избранник. У него депутатская неприкосновенность. У него связи. И у него, и это самое главное, много-много денег.

На пороге лаборатории показывается с фотокамерой на шее не в меру пронырливый журналист (и откуда только узнал). Его действия тут же пресекаются, камера отбирается, пленка засвечивается, он сам вытуривается взашей, а вся территория предприятия оцепляется ОМОНом. Надо сказать, что я бы с удовольствием поменялся с ним местами, потому что чувствую себя крайне лишним на этом празднике жизни.

Улучив момент, я делюсь своими соображениями с Сорокой, и он понимающе кивает, смотрит на часы, стрелки которых стоят на полшестого (в прямом смысле этого слова), и говорит, что действительно пора сваливать.

С фабрики мы уходим вдвоем, после того, как дали показания, никто нас не задерживает.

– Скорее бы добраться домой, – стонет Игорь, – хоть один часок поспать перед работой. Жалко, что завтра только пятница, а не суббота.

– А ты позвони Барышеву и скажи, что всю ночь провел, совершая подвиги на благо отечества, пусть он даст тебе отгул.

– Вот именно из-за этих, как ты говоришь, подвигов, он тут же затребует меня к себе первым делом. Захочет все узнать из первых рук. Да и черт с ним. Идем быстрее, доставлю тебя домой.

– Тогда у тебя и вовсе времени на отдых не останется. Ко мне не близко. Ты лучше подбрось меня до стоянки такси, а дальше я сам доберусь.

– До такси, говоришь, – он задумывается. – Слушай, может и тебе не стоит в такую даль тащится? Поехали ко мне. Ко мне намного ближе. Я на Пирогова живу, рядом с крытым рынком, знаешь?

– Один живешь?

– Нет, с матерью. Но ты не переживай, она у меня гостеприимная. Квартира трехкомнатная. Целую комнату получишь в распоряжение. Выспишься хорошо, отдохнешь. И потом, может и не стоит тебе сейчас домой возвращаться. Мало ли что.

Я не заставляю себя долго упрашивать. Может быть Сорока и прав. Устал я до чертиков, до дома еще пилить и пилить, а там Логинов начнет с разговорами приставать, надо будет что-то говорить, а думать совершенно не хочется. Я киваю головой в знак согласия и думаю о том, каким выгодным знакомым оказался так нелюбимый сперва мною Игорь Сорока. И к Харину подоспел как раз вовремя, и живет недалеко от компании «Чезаре», сплошные удачные совпадения, да и только.

Серафима Александровна, мать Игоря Сороки, сухонькая юркая женщина без возраста, из той серии, которые всегда всюду успевают: и порядок дома навести, и обед приготовить, и запасов на всю зиму заготовить, и с соседками на лавочке покалякать о том, какая трудная нынче пошла жизнь. Я, совсем забыв который час, по привычке желаю ей доброго утра, и она проводит меня в ванную комнату.

После меня ждет настоящий домашний борщ с фасолью и шкварками, а на второе – голубцы, обильно политые сметанным соусом. Ем я с таким аппетитом, как будто всю ночь разгружал вагоны с углем. Хозяйка улыбается и предлагает мне добавки. Я не отказываюсь и искренне заверяю ее, что в жизни не едал такой вкуснотищи.

Чаепитие мы переносим в гостиную комнату, во время которого Серафима Александровна предлагает мне посмотреть их семейные фотографии. Я не отказываюсь. Не потому, что мне это очень уж интересно, просто я знаю, что старые люди любят вспоминать свое прошлое и рассказывать о нем всем, кто захочет их слушать. Я благодарен этой женщине за приют и вкусный обед и мне в свою очередь тоже хочется сделать ей в ответ что-нибудь приятное.

Созерцание фоток с мордами Сорокиных бабок, дедов, двоюродных братьев и троюродных теток, племянников и соседей по подъезду, быстро надоедает, и я начинаю уже подумывать, как бы поделикатнее закруглиться с этим занятием и сказать тете «пока».

Мамаша Игоря откладывает в сторону один альбом и принимается за второй.

– Здесь более недавние фотографии, – поясняет она. – Это он на работе, с коллегами.

В самом деле, кроме Сороки, узнаю бледную рожу Жулина, красную Шитрина и еще одну бледно-красную с большим загнутым носом – старшего группы тылового обеспечения капитана Зураба Квиринашвили.

– А вы тоже работаете в милиции? – спрашивает Серафима Александровна.

– Нет, – честно отвечаю я, – когда-то работал, несколько лет назад. В этом самом отделе, где сейчас Игорь. Теперь нет.

– Вот и правильно. Я и Игорю постоянно говорю, брось ты эту работу, а он ни в какую. У него ведь высшее экономическое образование. Запросто мог работать в коммерческой фирме: и получал бы больше и сердце у меня было бы спокойнее, что ничего с ним не случится.

– Ну это еще как сказать, – говорю я, отчасти, что хочу ее успокоить, отчасти помня о судьбе одного такого вот «коммерсанта» – Юрия Коцика. – Общепринятое мнение, что работа в милиции очень опасная, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. Одна иностранная общественная организация, провела исследование на предмет рискованности разных профессий и выяснилось, что самый высокий процент гибели людей во время выполнения ими служебных обязанностей – среди моряков рыболовецкого флота. Второе место занимают строители-верхолазы и кровельщики, кто дальше, точно не помню, кажется, летчики, а вот работники правоохранительных органов только на двадцать шестом!

– Вот и сын постоянно говорит, что быть каким-нибудь таксистом или водителем грузовика неизмеримо опаснее, чем милиционером, но я все равно тревожусь, когда его подолгу не бывает дома.

– Так вы говорите, что он учился на экономиста? – спрашиваю я только затем, чтобы уйти с неприятной темы.

– Да, у него университетское образование. Четыре года на дневном, а на последнем курсе, после смерти моего мужа, перевелся на заочное отделение. Днем работал. Говорил, что не хочет сидеть у меня на шее. А как раз под самый его выпуск случилась еще одна трагедия – погибла его любимая девушка. С Катериной, так ее звали, он встречался три года. Тем летом они собирались поженится. Когда она погибла, в его жизни случился какой-то надлом. Он получил диплом и уехал в Чечню. Мне, само собой, он ничего не сказал. Соврал, что получил выгодное предложение поработать на одном предприятии в Сочи. О том, что он был на войне, я узнала только когда он вернулся, через полтора года. Я думала, что убью его.

А Сорока вовсе не такой уж и пацан, каким я его поначалу представлял. Впрочем, в этом я уже имел возможность убедится сегодня ночью. Интересно, что бы сказала его маман, если бы узнала, чем занимался ее сын последние пятнадцать часов.

– А это кто? Его девушка? – я показываю на фотографию брюнетки с длинными, прямыми волосами, с широко посаженными глазами и прямым, слегка приплюснутым носом.

– Да нет. Это его сестра. Моя дочь. Она сейчас живет с мужем в Германии. А фотографии Кати он не сохранил. У него их много было. Но потом они все разом куда-то пропали. Я думаю, что Игорь просто уничтожил их. Он ужасно переживал ее смерть и не хотел лишний раз вспоминать об этом. Может быть и правильно. Живые должны жить дальше. Вы ему тоже, пожалуйста, не говорите, что я рассказывала вам все это. Он не любит воспоминаний на эту тему. Все, что было связано с Катей, он куда-то подевал, все: фотографии, ее подарки, газеты.

– Газеты? Вы сказали газеты? – не понимаю я.

– Ну да, в которых были статьи про этот ужасный случай. Он сначала их собирал, а потом все враз уничтожил. Вы тоже должны помнить это. Катя работала референтом у Алексея Михайловича Федорова. У человека с таким положением, к тому же честного и порядочного, не могло не быть врагов. Его травили в прессе, ставили палки в колеса, стремясь помешать тому, что он делал. Постоянно угрожали. Однажды кто-то стал стрелять в окна его рабочего кабинета, на Подольской. Две пули попали в Катюшу. Одна рана была легкой, в вот вторая…

Серафима Александровна делает глубокий вздох и продолжает:

– Вторая пуля застряла в позвоночнике. Она умерла через день так и не придя в сознание. Врач, который делал операцию, сказал, что если бы она и выжила, то на всю жизнь осталась полностью парализованной. Так что может и хорошо, что получилось именно так.

Я молчу. Молчу не потому, что все это очень печально. Я уже успел повидать достаточно, чтобы не удивляться пулям, застревающим в позвоночниках. Нет, я молчу оттого, что поражен теснотой этого мира: невеста Сороки работала у Федорова и оказалась той самой случайной жертвой, о которой я сам совсем недавно вспоминал!

– Да что же это мы все о грустном, – спохватывается Серафима Александровна.

Она наливает мне еще одну чашку чая и снова шуршит листами фотоальбома: вот последнее день рождение Игоря, вот он на рыбалке, вот их выпускной курс экономического факультета. Бросаю взгляд на большую фотографию и еле сдерживаюсь, чтобы не выхватить ее из старушечьих рук. Еще одно совпадение! Не слишком ли их много за последнее время?

Простившись с Серафимой Александровной и ее гостеприимным домом, я спускаюсь на лифте на первый этаж. Попутно звоню Царегорцеву и сообщаю, что можно давать отбой Логинову, моя квартира в охране более не нуждается. Он уточняет, уверен ли в этом, на что говорю, что если кто-то и решит меня пристукнуть, то это можно будет сделать и в другом месте, и забираться ко мне домой для этого вовсе не обязательно. Он настаивает на своем праве узнать все подробности моих похождений. Я уверяю, что скоро приеду и его любопытство будет удовлетворено по самые края. Узнав, что Альвареса нет на месте, прошу Павла задержать его, если он вдруг появится до моего прихода.

Дверные половинки лифта раздвигаются и мы с Сорокой чуть ли не целуемся лбами.

– Тебе не кажется, что у нас это уже стало устоявшейся привычкой, сталкиваться вот так в дверях? – говорю я и улыбаюсь.

– Лучше встречаться в дверях, чем вообще не встречаться, – отвечает Сорока. – А я думал, что ты еще в постели валяешься и сильно тебе в этой связи завидовал. Хорошо, что я тебя успел застать. Есть разговор. Серьезный.

– Возвращаться – плохая примета. Можешь пройтись со мною до остановки. По дороге и поболтаем.

Мы выходим из парадного и сворачиваем в сторону Торгового центра.

– Как там на работе? Подарил тебе Барышев лавровый венок? – спрашиваю.

– Дождешься, как же. Ты же не хуже меня знаешь, у нас не очень-то любят тех, кто проявляет слишком большую прыть и не советуется с начальством. Вот если бы я сначала все сообщил шефу, а он, в свою очередь, согласовал это на более высоком уровне и так далее, тогда другое дело. Они бы условились, как будут делить славу и кто станет козлом отпущения, если что-то пойдет не так, как задумано, и только тогда бы назначили операцию. Стали бы их только дожидаться, вот в чем вопрос?

– Что еще говорят про это дело?

– Что говорят? Ты что-нибудь слышал о «белом китайце»? – спрашивает он в свою очередь.

– Синтетическая наркота. Одно время была очень распространена и наделала много шума. Это ее там мыстырили?

– Нет, но говорят, что по химическому составу и по способу производства что-то очень похожее. Точнее утверждать пока рано. Проводятся экспертизы. Что касается твоего пистолета… того, который ты «нашел», он передан в милицию вместе с твоим заявлением. Никаких проблем не возникло. Все в порядке. Мне поручено передать тебе благодарность за проявленную гражданскую сознательность.

– А что про другие ночные события? – осторожненько, как бы между прочим, спрашиваю то, что на самом деле тревожит меня больше всех подпольных лабораторий мира вместе взятых.

– Что касается Харина, то официальная версия на данный момент – сведение счетов. Он, видишь ли, своей принципиальностью и беспримерным упорством в борьбе с преступностью очень уж мешал всяким подонкам. Вот и домешался. К нему домой пробрались бандиты, он начал отстреливаться, завалил одного. Другой кинул в него гранату, но и сам при этом пострадал. Взрыв вызвал пожар. Так что, глядишь, Харин еще орден посмертно получит. Кстати, тебя могут тоже дернуть по этому делу. Следователям может придти в голову спросить, почему он хотел тебя упрятать в камеру. Так что будь готов.

– За это я меньше всего беспокоюсь. Я знаю, что им сказать.

– Вот и прекрасно. И не забудь, что с десяти часов вечера прошлого вечера мы с тобой были вместе. Искали твою Маргариту.

Я заявляю, что все прекрасно помню без его напоминаний и перехожу к Беднову.

– Про это я знаю меньше, – говорит Игорь. – Связывают это с теми двумя первыми покушениями на Федорова. И еще ищут какого-то Артура Ирамова. Это близкий друг Беднова. Чем занимается неизвестно, но всегда при деньгах. Ночью он вместе с Бедновым в казино был. Когда Беднов ушел, он остался. А утром хватились, он как в воду канул. Вообще у меня сложилось впечатления, что после этой ночи из всей этой шайки в живых остались только тот, что пытался скрутить тебе шею, и этот Ирамов. Само собой разумеется, если не считать химиков и самого Федорова.

– А охранник на проходной?

– Пока предполагают, что он не причем. Просто неудачно попал под раздачу.

Мы присаживаемся на длинную ветхую скамейку с оторванной спинкой, и Сорока доводит до моего сведения, что у него есть план, каким образом можно выяснить все насчет пресловутой кассеты. Однако для его успешного воплощение требуется и мое участие.

– Постой, дай-ка я попробую угадать, в чем оно заключается. Я должен буду сыграть роль приманки?

– Ну, вообще, можно сказать и так. Мы находим этого твоего белобрысого и ты ему втолковываешь, что кассета у тебя, и ты готов ее отдать при условии, что тебе хорошо заплатят. А условия передачи и цену ты будешь обсуждать только с его хозяином. Забьешь ему стрелку где-нибудь в людном месте, и будешь торговаться. А мы, тем временем, возьмем его под наблюдение. Цену надо будет заломить покруче, пусть почешутся. Здорово придумано?

– И кто же автор этого чудо-плана, Шитрин или сам Барышев?

Сорока немного мнется как девица на сватанье, потом выкладывает, что ни тот, ни другой здесь вообще не при чем. При проведении операции будут задействованы агенты службы безопасности, кроме меня и Сороки, потому что это именно они ищут связь между Коциком и пресловутым «ЦРУ», во-вторых, чем меньше людей про это будут знать, тем лучше. Харин мог быть далеко не единственным, кто сливал информацию на сторону.

– Только вы забыли, одну небольшую деталь, горе-планировщики, – говорю я. – Чтобы сказать белобрысому про кассету, надо этого белобрысого еще найти. А без этого весь ваш блестящий план годен только на то, чтобы подтереть им сам знаешь какое место.

– Найдем, ты за это не тревожься. Кассета кассетой, а за нападение на Веронику Павлову отвечать ему все равно придется. И за газ. Если бы ты не вмешался, что угодно могло произойти. Это же самый настоящий терроризм. Короче, главное, чтоб ты был согласен.

– Где вы его будете искать?

– Сначала, еще до того как возник это план, я думал с твоей помощью составить фоторобот и дать ориентировку всем оперативным службам города. Но когда я описал Жулину его портрет с твоих слов, тот признался, что уже и сам справлялся насчет этого типа и просил проверить по базе данных. Мы предполагаем, что это некто Илья Калачев, более известный как Абрам. Если он пользуется своим настоящим паспортом, то где-нибудь мы его да зацепим.

– А если они на стрелке спросят, а что на кассете?

– А ты им честно и ответишь, что не знаешь. Да и про кассету тоже можешь не уточнять, детали встречи мы еще утрясем. Скажешь, что ты знаешь, например, номер и код ячейки на центральном автовокзале, которые тебе сообщил Коцик на тот случай, если с ним что-нибудь случиться. По его словам ты понял, что там лежит нечто очень важное, поэтому когда он умер, ты никому об этом не рассказал, решив, что эта хреновина принесет тебе выгоду. А что это, ты специально не смотрел, когда меньше знаешь – крепче спишь. Ты просто хочешь заработать, а все остальное тебя не касается. Вот так ты им и ответишь. Но это, и тут ты прав, будет потом, а пока его надо найти.

– Хорошо. Ищите своего Абрама, а найдете, свистните. А я пока подумаю, стоит принимать участие в вашей затее или нет. Теперь мне пора бежать.

Я не сказал Сороке, что он вовсе не первый, кому в голову пришла подобная идея. Еще тогда, когда в квартире убитой Ольги я обшаривал карманы Калачева, то подумывал, не сунуть ли ему в грабли записку с номером моей мобилы и словами, типа, «то, что вы ищите – у меня», но решил не рисковать. Он мог проваляться в отключке гораздо дольше предполагаемого и, как следствие, быть обнаруженным в квартире вместе с трупом. Тогда моя писулька попала бы следователю на стол и вызвала массу неудобных для меня вопросов.

Игорь еще что-то продолжает мне объяснять, но я его почти не слушаю. Я думаю о том, что не останься я ночевать у него дома, я бы уже рассказал ему, что Абрам работает на некоего Анатолия Адольфовича и чтобы отыскать его, не надо переворачивать весь город. Достаточно сеть на трамвай и прокатится до центра. Но я остался и теперь все будет по-другому.

Перед тем как расстаться, Сорока еще раз напоминает о сугубо конфиденциальном характере операции, о том, что, возможно, речь идет об интересах государственной безопасности, а это значит, что мои коллеги по «Зете +» тоже не должны ничего знать об этом, ни одна жива я душа.

Я успокаиваю его, заявляя, что и сам заинтересован в этом, так как моему шефу Царегорцеву все это может страшно не понравится, да и другим коллегам тоже.

В полном противоречии с тем, что я говорил Сороке, держу путь именно в «Зету +», где меня уже давно дожидаются Царегорцев с Альваресом. Весь остаток дня мы посвящаем решению множества проблем, возникших в связи с последними событиями и новыми открывшимися обстоятельствами. Нашему шефу, конечно же, все это не нравится (здесь я сказал Сороке чистую правду), он ворчит, брюзжит, стонет и жалуется, говорит, что предупреждал, что все так и будет, но изменить все равно ничего нельзя, он это понимает, поэтому сам активнейшим образом включается в мероприятие, которое в учебниках по менеджменту именуется «мозговым штурмом».

Мы с Вано вываливаем на стол все известное нам, а потом все вместе стараемся привести отдельные факты к единому знаменателю. Картина получается далеко неполной, поэтому Альварес вынужден напяливать свой потертый кожаный куртяк и оправляться на очередное задание.

Я хотел пойти вместе с ним, но Павел рассудил, что Вано прекрасно справится и без моего участия, а мне лучше остаться здесь. Он оказался безусловно прав. Не успели тяжелые, сорок третьего размера ботинки удаляющегося Альвареса прочавкать под нашими окнами, как секретарь сообщила, что пришла посетительница и спрашивает Сергея Николаевича, то есть вашего покорного слугу. Визит этот оказывается как нельзя кстати, но о нем в свое время.

Освобождаюсь очень поздно. Пора навестить Маргариту. В супермаркете накупаю с три короба всяких вкусностей, а возле центрального железнодорожного вокзала – большой букет тюльпанов. Хотите верьте, хотите нет, но я испытываю большую нежность к этой не в меру активной, сексапильной бабенке. Отчасти оттого, что из-за меня она подвергалась опасностям, отчасти, сам не знаю почему. Может это просто комплекс вины?

– Не спишь? – спрашиваю, когда она открывает двери.

Маргарита отрицательно качает светлыми кудряшками и молча обнимает меня за шею. Удивительно, но телефонная трубка лежит на аппарате, где ей и положено быть. В первый раз за все время, когда я прихожу к ней с визитом, она не терзает телефон. Спрашивая себя, чтобы бы это значило, я вручаю ей цветы.

Поздний ужин проходит в уютной, почти семейной обстановке. Когда мы ложимся в постель, Марго уткнувшись мне в плечо сразу засыпает, чего раньше с ней никогда не бывало. Я знаю, что мы живем в эпоху глобальных потрясений и ломки устоявшихся традиций, но это уже слишком. Не пытаясь даже проанализировать происходящее, я следую ее примеру.