Текст книги "Опасная охота"

Автор книги: Валерий Еремеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Я осторожно, чтобы не спровоцировать их на стрельбу, достаю визитную карточку, протягиваю ему. Он тоже осторожно наклоняется за ней, тогда как второй держит меня на прицеле. Читает, а после кидает карточку в мою сторону, поворачивает глаза в сторону закрытого шторами-жалюзями окна и застывает в позе роденовского мыслителя.

Я напряженно слежу за ним. Догадываюсь о чем он думает. Он решает, что делать со мной дальше. Вопрос жизни и смерти. Моей жизни! И, что самое грустное, моей смерти!

Еще раньше я знал, что существует категория людей, для которых мыслительный процесс представляет целую проблему. Похоже, что передо мной один из ярких представителей именно этой самой категории, и если бы я не был так взволнован, и, что уж тут скрывать, напуган (а кто бы на моем месте не испугался?), то я бы даже услышал, как скрипят от перенапряжения его мозговые извилины. Думает он долго, вернее пытается думать, но по всей видимости, у него это получается слабовато. За не имением ничего лучшего, он принимает соломоновское решение сообщить о случившемся, надо полагать, кому-то стоящему выше него по принятой у них иерархической лестнице.

Несмотря на всю сложность ситуации, я пытаюсь рассмотреть набираемый им на мобильнике номер, но мне это не удается.

– Алло, Димон, это я, – начинает говорить он, приставив трубку к уху. – Короче, тут такая лажа вышла. Этот твой Шерлок Холмс… Ну этот, чья телка у нас… Ага… Так он решил на Харина наехать. Мы как раз к нему домой подкатили… Да не к нему, а к Харину, начет той темы. Помнишь? Ну и застали обоих… Нет с Хариным все закончено. Эта цветная скотина собиралась всех нас сдать, ну мы и не выдержали. Ржавый гранату в комнату кинул. Чтобы обоих сразу. Мы ведь думали, что второй, который с ним, тоже цветной. А он, представляешь, живучим оказался. Даже не ранен, вроде. Оказалось, что это тот самый лох – Сергей Лысков… Ага… Секи, что он лепит. Будто бы случайно на Харина вышел, а искал то, что нам нужно. Харин сдох, а с ним, что теперь делать не знаю. А?.. Ага… Все понял. Я тоже так сразу хотел, но потом думаю, мало ли что. Дай, думаю, тебе брякну на всякий случай. Хорошо, с этим все ясно. А что с бабой делать? Тоже?.. Ладно. Здесь приберем и сразу туда. Пока. Я после сообщу.

Закончив говорить, он поворачивает ко мне свои серые глаза, спокойные и холодные, как у анаконды, и выдает вердикт:

– Ты выбрал не самое удачное направление для поисков. Это убеждает, что ты говорил правду, когда клялся, что ничего не знаешь. Кончай его, Ржавый!

Его компаньон поднимает руку со стволом. Я закрываю глаза одновременно со звуком выстрела. Когда же в следующее мгновение я снова открываю их, то вижу, как вместо того, чтобы меня прикончить, этот тип сам, не успев и хрюкнуть, падает лицом вперед на испачканный известкой ковер. Его кореш, отпрыгивает в сторону от двери, выхватывает свой компостер и, прячась за косяком, открывает бешеную стрельбу в сторону коридора. Надеюсь, что мой спаситель, кем бы он ни был, не пострадал.

Два ответных выстрела убеждают меня в этом. Дом Харина все больше и больше напоминает панораму «Оборона Севастополя». Я тоже не собираюсь просто прохлаждаться и наблюдать чем все это закончиться. Как только прогремели первые выстрелы, я схватил пистолет, некогда принадлежащий Харину, и теперь стреляю в оставшегося на ногах мерзавца. Пожалуй, в первый раз в жизни я попадаю не туда, куда хотел. Проще говоря, промахиваюсь. Не знаю, что послужило этому причиной: излишнее волнение, вызванное балансированием на грани жизни и смерти, или что другое, но целился я в руку, а попал совсем в другое место.

Он странно дергается, прислоняется к стене и, пытаясь таким образом удержаться на ногах, сползает вниз, добавляя к остальному беспорядку в помещении (язык не поворачивается назвать это гостиной) еще и широкую красную полосу на французских обоях.

Вскакиваю на ноги и, держа волыну наготове, подхожу к двери.

– Не стреляй, Лысков! – слышу я очень знакомый голос, вслед за которым появляется и сам его обладатель – оперуполномоченный Игорь Сорока, собственной персоной.

Когда он оказывается рядом, вижу, что левая сторона шеи и воротник куртки запачканы кровью. Одна из пуль зацепила его за мочку уха, с которого теперь свисают брусничные капельки.

– Если решил носить серьгу, то способ прокалывать уши ты выбрал довольно оригинальный, – говорю я, приводя в порядок одежду. – Тебе бы лучше в салон красоты обратится. Больше нигде не зацепило?

– Нет, – бурчит он в ответ. – Судя по твоим плоским шуткам, ты тоже в своем нормальном состоянии. Но теперь тебе придется заткнуться, а то я пожалею, что не позволил им тебя пристрелить.

– Ты как здесь оказался? – спрашиваю я, меняя тему разговора.

– Я думаю, что это не самое удачное место для объяснений.

Обменявшись, таким образом, репликами, мы склоняемся над телами поверженных врагов и мне, к своему большому сожалению, приходиться констатировать, что оба мертвы. Короче говоря, полная жопа. Второй раз за последние пять минут мне хочется заплакать: ведь несмотря на то, что я и узнал кое-какие интересные факты, относительно того, куда они дели мою сексапильную подружку, я продолжаю пребывать в полном неведении. Кто мне теперь это скажет?

– Ты их знаешь? Нет? Надо их обыскать, – торопливо говорит мой спаситель. – Я займусь этим, а ты давай второго. Быстрее, а то скоро сюда съедется вся городская милиция.

Очень странно слышать такие слова от человека, который, согласно занимаемому положению в обществе, и сам подпадает под определение «милиция». К тому же для меня не остается незамеченным, что он вооружен револьвером с укороченным стволом, если не ошибаюсь «Смит и Вессон», а там, где он служит, в числе табельного оружия такой системы нет, это я точно знаю.

Мое удивление, непонимание ситуации и причин его здесь появления, не мешает осознать его правоту, поэтому принимаюсь за дело.

Мои поиски практически ничего не дают. Запасная обойма, немного денег и никаких бумаг, указывающих на личность усопшего. А вот улов Сороки (он обыскивал главного) оказался несравненно богаче. Ему удалось обнаружить водительские права, кучу визиток, техпаспорт на BMW. Кроме этого Сорока выуживает из наружного кармана его пальто еще одну ручную гранату-лимонку. Обладателем вышеуказанного джентльменского набора оказывается некто Владислав Гливанский, личность мне доселе неизвестная.

После беглого осмотра трофеев, нам ничего не остается, как в темпе покинуть особняк. Анализом найденного лучше всего заняться где-нибудь подальше от этого места.

Мы уходим, в спешке стирая наши отпечатки с дверных ручек, как обыкновенные воры. «Макаров» Харина я оставляю там же.

Перед тем как уйти, Сорока вдруг останавливается, осененный внезапной мыслью, поднимает валявшуюся на полу газету, рвет ее, после чего щелкает зажигалкой, поджигает и кладет рядом с перевернутым и разбитым взрывом креслом. С восторгом папуаса он наблюдает как разгоревшееся пламя начинает жадно лизать покрытое лаком красное дерево. Тут же, рядом с костерком, он оставляет доставшуюся в качестве трофея гранату.

Если до этого я самого себя считал безпредельщиком, готовым ради торжества справедливости нарушить закон, то теперь вижу, что опер Сорока может дать мне сто очков вперед.

Возле дома припаркован длинный красавец BMW, оливкового цвета, техпаспорт и ключи от которого лежат у Сороки в кармане.

– Я его проверил. Он пустой, – уловив мою настороженность, говорит Сорока. – Больше никого нет.

– Тогда, может, воспользуемся? Дилижанс все равно остался сиротой, а двум добропорядочным гражданам опасно ходить пешком в такое время.

Сорока кивает в знак согласия.

Машину веду я, а Сорока, завладев автомобильной аптечкой, старается подлатать свое рваное и продолжающее кровоточить ухо. В зеркале заднего вида я вижу отблески зарева. Похоже, что обитателям близлежащих домов будет о чем порассказать завтра знакомым.

До меня теперь доходит, что Сорока следил за мной. Конечно, я не могу на него за это обижаться, ведь в противном случае финал моих похождений оказался бы очень плачевным. Тем не менее, я испытываю острое недовольство собственной личностью. Я-то считал, что всегда способен определить, есть за мной хвост или нет. Вот что значить потерять голову и поддаться эмоциям! Какой-то заморыш, опер без году неделя, вообразивший себя Рембо, преспокойно наблюдает за мной, а я не способен это заметить. Хорошо еще, что он решил испробовать себя в качестве супермена, а ведь мог бы ограничиться ролью простого наблюдателя-статиста.

– Зачем поджег дом? – спрашиваю я.

– А ты что, хотел продать его на стройматериалы? – огрызается он.

– Нет, просто спрашиваю, – отвечаю, как можно более спокойным голосом. Желания продолжать былую грызню у меня больше нет.

– Пусть думают, что это бандитские разборки, – добавляет Сорока.

Что ж, пусть думают. По большому счету так оно и есть. Все, что случилось, именно так и называется.

– А… Тогда понятно, – вру я, ведь понятно мне далеко не все.

– Или может развернемся и подождем опергруппу? – еще раз язвит он.

Предпочитая продолжать движение в выбранном направлении, я петляю по улицам, удаляясь все дальше и дальше от места сражения. Наконец, остановившись в укромном местечке, выключаю зажигание.

Глава 10

Потеплело. Мокрый снег шедший всю второю половину предыдущего дня, теперь превратился в мелкий моросящий дождик. Я прислушиваюсь, как он чуть слышно, почти ласкающе барабанит по крыше машины, в то время как Сорока прикладывает к ране сложенный в несколько раз кусок марли.

– Кто ты, Игорь? – задаю ему вполне резонный вопрос и, подумав, добавляю: – Если не хочешь или не можешь, то не отвечай, только не гони мне, ради бога, что ты простой оперуполномоченный лейтенант из райотдела.

Он затягивает паузу, то ли думая, то ли просто для того, чтобы придать себе важности, потом тихо и тоже важно отвечает:

– Я сотрудник отдела безопасности и борьбы с корупцией в органах внутренних дел. Слышал о таком?

– Ага. А у Барышева ты числишься вроде как бы в командировке?

– Можно считать и так.

– Понятно. Что-то вроде операции «чистые руки». А я, честно признаюсь, думал, что все то, что вы называете коррупцией сводиться только к тому, чтобы следить, не вкалывают ли ваши сотрудники по совместительству, где-нибудь ночными сторожами или дворниками.

– Что ж кто-то должен заниматься и этим.

– Барышев знает?

– Нет, – он строго смотрит на меня, – и, надеюсь, не узнает.

Игорь объясняет мне, что Харин заинтересовал его службу уже давно. Он подозревался в том, что работает на криминальные структуры, время от времени сливая им нужную информацию. За ним уже присматривали, но никаких прямых улик в отношении его не было. Харин вел себя очень осторожно. Когда Сорока узнал, что Харин разнюхивает про дело Коцика, он решил предупредить меня, чтобы я вел себя поосмотрительнее. Слух о том, что я арестован по подозрению в убийстве, разошелся среди моих бывших коллег с быстротою молнии. Сорока попытался, не поднимая шума, узнать все подробности, но еще не успел предпринять ничего серьезного, как я снова оказался на свободе.

Связав все известные ему факты, он пришел к правильному выводу, что этим все не закончиться, и кто-то из нас, или я, или Харин, должны будем предпринять какие-либо шаги. Боясь утечки информации и не желая ни с кем делить славу, он решил понаблюдать за мной самостоятельно и посмотреть, что из этого выйдет. Ко мне на хвост он сел, когда я вышел из дому и отправился к Харину в «гости».

В то время как я мерз во дворе, возле входа в дом, Сорока дрожал от холода, спрятавшись за толстым стволом липы на другой стороне улицы. Ему, как и мне, хватило терпения дождаться Харина: видя, как я несколько раз меняю машины и мое терпеливое дежурство во дворе особняка, Сорока сообразил, что цели моей экспедиции более чем серьезные.

Дальше события вышли из-под контроля. Приезд двух бандитов и начавшаяся бойня заставили его срочно вмешаться, и вы уже знаете, что из этого получилось.

Потом настает моя очередь исповедоваться. Честно говоря, предвидя неизбежность подобного разговора, я всю дорогу сортировал в голове факты на те, о которых нужно умолчать и те, которые можно раскрыть, но так, чтобы создалось впечатление, что я выложил все. Это необходимо, потому как парень он отчаянный и может быть мне полезен.

Я рассказываю ему про некую таинственную кассету, которую я в глаза не видел, послужившую причиной похищения Маргариты, другую информацию, сообщенную Хариным, а также про его неудачную попытку обвинить меня в убийстве, не упоминая, однако, о том, что орудие убийства действительно было у меня, но я от него избавился. Мимоходом вспоминаю также про мелькавшего на горизонте блондинчика, напавшего на Веронику, этот случай все равно уже известен в милиции.

– Значит, – резюмирует он, когда я закончил, – ты так и не узнал, куда они увезли твою девушку?

После этого вопроса его рейтинг в моих глазах еще подскочил на несколько пунктов. Он только что узнал много интересного, что может помочь ему выделиться и продвинутся по служебной лестнице, но он тоже понимает, что главное сейчас не друзья Коцика и не таинственная кассета с черт знает чем, а спасение человека.

– В том-то и дело, что собирался, но эти козлы помешали. Что делать, не знаю. Время они дали только до полудня, а теперь после всего этого, полагаю, что его у меня вообще уже нет.

– Я не думаю, что все происшедшее они свяжут с тобой, – качает головой собеседник, – но действовать надо быстро. Тут ты пожалуй прав. Иначе хана бабе.

Мы замолкаем на некоторое время, каждый занятый своими мыслями. Не знаю как моему спутнику, но мне ничего путного в голову не лезет. Правда теперь, когда нам стало известно, что главную роль в похищение Маргариты играл Беднов, можно проверить все его связи, найти его самого, в конце концов, и таким образом докопаться до истинны, но все это требует времени, а вот его-то у нас нет.

– Подумать только, все одно к одному идет, – снова говорю я с отчаяньем в голосе. – Сначала сдох Харин, потом эти двое. Хоть бы кто-нибудь один из всей этой сволочи живым остался! Что за непруха такая сегодня?

– А кто тебе сказал, – вдруг ошарашивает меня вопросом Сорока, – что их было только двое?

– А сколько их, по-твоему, было, – изумленно спрашиваю я, – рота?

– По счастью нет, – отвечает Игорь, и я вижу, что он улыбается, – с ротой бы мы не справились. Их было три человека. Двое пошли в дом, а еще один остался охранять вход.

– И где же этот третий, сделал ноги?

– Почему же. Вовсе нет. Он за твоей спиной.

Он еще не успел закончить, а я уже, рискуя сломать шею, стремительно оборачиваюсь назад, одновременно выхватывая револьвер. Однако ни на заднем сидении, ни за спинками передних никого нет. Сорока продолжает улыбаться, сверкая в темноте зубами, чем еще больше меня достает.

– Нашел время для шуток, кретин! – взрываюсь я. – Речь идет о жизни и смерти человека, а ты хаханьки!

– Так тебе и надо. Все-таки я нашел возможность тебя поддеть. Не все только надо мной издеваться, – продолжает веселиться он, и эта его улыбочка от уха до уха окончательно выводит меня из себя. – Что же касается третьего, то я не шучу вовсе. Он действительно за твоей спиной – в багажнике.

– И что, он живой? – осторожно интересуюсь я.

– Во всяком случае, был живым, когда я его туда упаковывал, – отвечает шутник и показывает мне свой «Смит и Вессон»: – Вот, это я у него реквизировал.

Перед тем как узнать про самочувствие нашего пассажира, мы оба, выйдя из тачки, не сговариваясь, оглядываемся по сторонам, как двое урок. Нас окружают непонятные, полуразвалившиеся и нежилые строения. Судя по ярко выраженному, стойкому запаху тухлятины, идущего откуда-то справа, можно заключить, что рядом находится большая мусорная свалка. Короче говоря, местечко, что ни на есть, подходящее.

Мы открываем багажник и констатируем, что «пассажир» находится вполне в удовлетворительном состоянии и видимых противопоказаний для разговора по душам нет.

Это молодой парень, которому нет и тридцати, с рябым, землистого цвета лицом. Кожа с левой стороны лба рассечена ударом. Руки и ноги у него совершенно свободны. Сорока, когда укладывал его в вышеуказанную тару, не позаботился о том, чтобы как-то его связать, справедливо полагая, что выписанной им анастезии будет вполне достаточно, чтобы надолго лишить его возможности шевелить как конечностями, так и мозговыми извилинами, если, само собой разуметься, они у него есть (я имею в виду извилины).

Судя по его виду, он и впрямь пришел в себя несколько секунд назад и еще не въехал в ситуацию, в которой оказался.

– Свет уберите, падлы, – недовольно огрызается он, пытаясь рукой заслониться от луча фонаря, который держит в руках Сорока.

Начало, прямо скажем, не ахти какое. Я не люблю, когда меня называют падлой, тем более не люблю, когда это происходит в самом начале разговора, и тем более в присутствии посторонних. Но особенно мне это не по душе, если это говорит такая скрюченная в три погибели гнида из багажника. Я замечаю лежащую тут же рядом с грубияном небольшую монтировку, беру ее поудобнее и слегка стукаю ему ею по лбу. При ударе раздается металлический звук, как будто я бил по осиновой чурке, а не по живой плоти.

Это идет ему впрок, он сразу же отказывается от всех претензий, умолкает и только молча ждет продолжения, удивленно вращая глазами и морща лоб, то ли от боли, то ли в надежде, что это поможет ему вникнуть в происходящее.

– Вот так-то будет лучше. Теперь слушай, что будет дальше.

– Эй, вы что, пацаны? – перебивает он, не дослушав до конца. – Что вам от меня надо?

– Что нам надо, это я и пытаюсь тебе втолковать. Поэтому заткнись и слушай. Мы зададим тебе несколько вопросов, а ты на них ответишь. Если ответы нас удовлетворят, отпустим на все четыре стороны, нет – так и останешься гнить в багажнике. Хочешь жить?

– Я что-то не догоняю, вы кто, в натуре?

Моя рука приподнимается, и холодная железяка снова встречается с его лобешником, выдавая в пространство все тот же металлический «бздынь». Как и в первый раз, он на время озадаченно умолкает.

– Для особо тупых, вроде тебя, объясняю еще раз. Мы задаем тебе вопросы, а ты на них отвечаешь. Мы задаем – ты отвечаешь. А не наоборот. Ясно?

– Да пошел ты! – вскрикивает он, наверное, вспомнив, что еще недавно он был крутым и ходил со «Смит и Вессоном» в кармане и сам, наверное, засовывал людей в багажник, как теперь приключилось с ним самим.

Он выбрасывает вперед кулак, с явным намерением выбить из рук Сороки фонарь, и одновременно делая попытку подняться, но ничего не выходит. Его скрюченная поза, подобно положению зародыша, не очень удобна для проведения подобных акций. Игорь без труда откланяется от удара и с треском опускает ему на голову крышку багажника.

Когда же мы снова заглядываем внутрь, то видим, что рожа этого типа стала еще более помятой, а выражение лица еще более злобным и, в тоже время, еще более озадаченным. Эму очень хочется узнать, какая эта сволочь осмелилась так непочтительно с ним поступить. Видя свет, он снова собирается сделать попытку дернуться в нашу сторону, но Сорока упреждает ее. Быстро переложив фонарик из правой руки в левую, он въезжает ему прямо по челюсти. Хороший удар, точный. Мне кажется даже, что автомобиль осел на амортизаторах.

– Ну все, уроды, ну вы попали, – стонет пленник в промежутках между фразами выплевывая себе на воротник выбитые передние зубы, – вы даже не представляете себя, как вы попали, во что вляпались. Да вам до утра только жить осталось. Да вы…

Засовывая ему ствол револьвера прямо в пасть, я прекращаю эту словесную диарею. Холод вороненой стали заставляет его переключить свои мысли на собственную участь. Я также собираюсь сказать ему что-нибудь подходящее к ситуации, но тут Игорь Сорока останавливает меня.

– Слушай, а давай его покатаем!

– Это как?

– Сейчас увидишь. А ну-ка, братан, давай сюда грабли!

С ловкостью, как будто он ничем другим больше не занимался, Игорь надевает на него наручники, вытаскивает его за патлы наружу и просит меня пошарить буксировочный трос, что я и делаю. Один конец троса мы цепляем к наручникам, другой к автомобилю.

Когда я трогаюсь, он некоторое время пытается бежать за тачкой, но очень скоро его затекшие ноги подсекаются и он пропадает из моего поля зрения. Мы проволакиваем его на небольшой скорости метров пятьдесят-семьдесят. Теперь я думаю, он станет более разговорчивым. И впрямь, он больше не грозит и не ругается, а только испуганно следит за нашими действиями. Мы поднимаем его и снова укладываем в багажное отделение.

Я интересуюсь, будет ли он отвечать на наши вопросы, и в ответ он со стоном кивает поцарапанной башкой.

– Ты только учти, что второго шанса у тебя не будет, – добавляет Игорь, – в принципе все, что нам нужно мы и без тебя узнаем, и если возимся с тобой, то только потому, что хотим сэкономить время. Поэтому если мы, не дай бог, увидим, что ты толкаешь нам фуфло, разговор наш сразу же закончится. Протащим тебя на буксире километров с десять на ста пятидесяти в час, а потом, что от тебя останется, выкинем на помойку. Завтра бомжи из тебя похлебку сварят. Все понял?

– Д-д-да, – заплетающимся языком говорит он, выражая стопроцентную готовность удовлетворить наше любопытство.

– Кто ты, имя?! – спрашивает все тот же Сорока, давший волю своим ментовским рефлексам.

– Шустрицын Олег, Шустрым кличут.

– Кто твой хозяин?

– Я с Владом работал.

– С Гливанским?

– Да, но все его звали просто Влад.

– Как долго?

– Работал? Да уж скоро год будет… До этого на рынке промышлял, а потом Влад меня к себе взял. У них тогда одного пацана замели, случайно, ну и нужны были люди. Я Владу приглянулся, ну он и сказал, давай, мол, со мной. Бабки нормальные, я и согласился, а что?

– А Влад под кем ходит?

– Он на Димона работает, Беднова.

– Что ты знаешь о Федорове?

– О Федорове? О каком Федорове? Ничего не знаю. Ах да, этом… Нечего не знаю. Знаю только, что Беднов вроде как бы ему помогает, но насколько сам Федоров при делах, мне ничего не известно. Я его живого ни разу не видел. Только на плакатах или по телеку.

– Накануне вечером вы похитили женщину. Где она сейчас? – наконец задает Сорока самый важный для меня вопрос.

– Не знаю. Гадом буду, не знаю. Я с ними не был. Вчера мужика одного закапывали, директора фирмы «Чезаре», машина сбила, так Влад мне сказал, чтобы я тоже туда поехал, покрутился там, послушал, может, что-нибудь интересное узнаю. Ну я и сделал, как мне велели, в церкви был, на кладбище. Ничего особенного. Слух прошел, правда, что бывшую бабу этого мужика тоже замочили, а кто замочил, никто толком не знает. А Влад в последнее время нервный какой-то стал, орет на всех, все время что-то ищет, всех подозревает, а что ищет и сам, наверно, тоже не знает. Я спрашивал, но он не ответил. Сказал, что не моего ума это дело. А что же касается похищения, то я не в теме. Это Ржавого спрашивать надо. Они всегда с Владом вместе, а я к ним только поздно вечером подкатил. Они тогда в кабаке сидели. Их и спрашивайте.

Как же, спросишь их теперь. Сколько их теперь не спрашивай, черта лысого они скажут. Хуже всего то, что, как подсказывает мне предчувствие, он говорит правду: он просто шестерка и про Марго ему ни хрена не известно. Сорока вопрошающе смотрит на меня, дескать, что дальше?

– Что входило в твои обязанности? – принимаю я на себя эстафету допроса.

– Да разное, охрана, в основном. На стрелки ездили. Бывало, кого-нибудь особо умного поучить случалось. Но я редко был при этом. Это Ржавый все больше по этим делам, ну и другие пацаны еще есть. Часто охраняли фуры с товаром, которые за бугор шли. С мусорами на пару. Даже забавно было.

– Какой товар, с каких предприятий?

– Да разный товар. А фирмы, те которые Федорова, ну там с «Власты», «Сельхозтовкомплекта».

– А с «Чезаре» продукцию охраняли?

– Было и с «Чезаре». Как же.

– А говоришь Федоров не в деле?

– Да не знаю я! Может и в деле. Но он очень высоко стоит. Меня в эти вопросы не посвящали. Кто он, а кто я?

– Куда твои кореша могли спрятать похищенную женщину?

– А я откуда знаю? Бывало раньше, когда нужно было работу с каким-нибудь типом провести, так мы его в багажник, как меня сейчас, и в лесок, на объездную. А оттуда все уже шелковые возвращались. А так, чтобы точка у нас где-нибудь была постоянная, так не было ее. Мы всегда кучкуемся в баре «Андромеда», там, где казино. Но там никого не спрячешь. Димон там тоже постоянно бывает, когда не в столице.

– Постой, он ведь сейчас здесь, в городе?

– Да, здесь, позавчера прикатил. Я его сегодня на похоронах видел. Правда, он был не долго. В церкви был, когда отпевали, а после сразу уехал. Я же говорю, случилось у них что-то.

– И он сейчас? В «Андромеде»?

– Где же ему быть еще как ни там? Он часто до утра засиживается. А сейчас в «Андромеде» самый разгар.

– Кажется, у меня есть идея, – говорю я, оборачиваясь к Игорю. – У тебя случайно носового платка или что-нибудь в этом роде нету?

– Есть. А что? – озадаченно переспрашивает Сорока.

– Давай сюда. Я же говорю, есть идея.

Он протягивает мне свой бациллоноситель, который я комкаю и засовываю клиенту в рот в виде кляпа, после чего захлопываю багажник. Мавр сделал свое дело, мавр может малость отдохнуть. Пусть радуется, что это BMW, а не «Запорожец». Мы садимся в салон на прежние места.

– Ну и это вся твоя идея?

– Нет, не вся.

– Тогда в чем же она заключается? Скажи, не томи душу.

– Надо побазарить с Бедновым, уж он-то должен все знать.

– А, ну-ну. И как ты с ним хочешь разговаривать? Мы что, должны ворваться в это самое казино, перестрелять там все, что шевелиться, оставив в живых только одного Беднова? А потом с ним разговаривать?

– Еще не знаю, но пока мы туда доберемся, надеюсь, что-нибудь путное придет в наши светлые головы. Весь мой пройденный опыт убеждает меня в том, что когда действуешь экспромтом, то все получается гораздо лучше, чем тогда, когда есть план.

– Что ж, придется поверить тебе на слово. Будем импровизировать, – вздыхает он, – поехали.