355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Евтушенко » Сказание о пятнадцати гетманах (СИ) » Текст книги (страница 7)
Сказание о пятнадцати гетманах (СИ)
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:50

Текст книги "Сказание о пятнадцати гетманах (СИ)"


Автор книги: Валерий Евтушенко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Но Выговский продолжал упорствовать:

– Этого и в мысли нашей нет, – сказал гетман, – чтоб, не управясь с неприятелем, да разойтись по домам и татар отпустить. Не токмо татар и турок, и ляхов сюда притянем!

– Так если вы задор учините, – строго сказал дьяк, – то его царское величество пошлет на вас многия свои пешие и конные силы, и будет разоренье самим от себя!

– Мы писали уже к его царскому величеству, а государь не показал нам своей милости, – хмуро ответил гетман, – не изволил прислать нам бунтовщиков, и окольничему Ромодановскому за его неправды никакого указа не дал. Вот мы, посоветовавшись с старшиною, идем на бунтовщиков и на тех, кто стоит за них!

– Князь Ромодановский отправил Барабаша в Киев, чтоб отдать его на войсковой суд, – напомнил дьяк.

– Барабаш уже в моих руках! – гордо усмехнулся Выговский.

– Зрадлива Москва, – вмешался черкасский полковник Джулай, дала наказную память, чтоб Барабаша везли с великим береженьем: это значит, чтоб мы его не отбили, да не взяли!

– Не годилось бы вам делать такие грубости и Барабаша отбивать: и без боя отдали бы его тебе, – пожал плечами Кикин, – а написано в наказе: везти с береженьем – не от вас, а от таких своевольников, как сам Барабаш.

Гетман повторил то же, что прежде говорил:

– Не враги мы царскому величеству, а боярам, которые нас от царской милости отлучают, будем мстить! Довольно. В другой день потолкуем, а мы пока со старшиной посоветуемся».

На другой день, 3 сентября, пришел к дьяку Немирич и сказал:

– Гетмана известили, что Шереметев послал своих москалей жечь и разорять города и местечки: в Борисполе всех людей побили; прямо на Переяслав отправил воевода полковника Корсака, мучат православных христиан разными муками. Пошли к нему, чтоб он перестал так поступать.

– Я не смею, – сказал дьяк, – писать к нему: он боярин и воевода и наместник белозерский, человек честный; за это мне быть у его царского величества в опале.

Спустя несколько дней Кикина навестил Ковалевский.

– Хотел бы, – говорил он, – гетман и все старшины отправить послов своих к царю, да не смеет никто ехать – боятся гнева царского, задержания и ссылки.

– Великий государь наш щедр и милостив, – заверил его дьяк, – поезжай, Иван, ты без сомнения, а старшину разговори, чтоб войной не ходили на царские украинные города.

Ковалевский, сам сторонник Выговского, в то же время опасался царского гнева, поэтому доверительно шепнул Кикину:

– Правду скажу: и я, и многие из нас не чинили бы этого, да гетман страшит нас смертью и муками. Да и все казаки в Запорожском Войске видят, что гетман великое разоренье делает: видят, да терпят, – боятся татарской сабли.

4 сентября царского посла пригласили в шатер к Немиричу. Там сидел гетман и несколько полковников. За день перед тем привезли в обозе скованного Барабаша. По известиям, сообщенным перед тем тайно послу от одного казака, Барабаш под пыткою сказал, что он гетманом назывался по своей охоте, а вовсе не по наущению Ромодановского, и ему никаких грамот не присылалось от царя. Но теперь гетман послу сказал так:

– Открылось нам вот что: как мы с войском и с крымскими татарами пошли на бунтовщиков и злочинцев наших, то царское величество, услыша об этом, приказал бунтовщика Барабаша послать в Киев – будто бы отдавать его в Войско Запорожское на войсковые права, а на самом деле для того, чтоб гетман приехал в Киев, и тут бы Шереметев гетмана схватил. Барабаш так говорит: можешь его спросить. Да еще видно немилосердие к нам царского величества: перебежчики из московского войска говорили нам, что сами слушали царскую грамоту, присланную к Ромодановскому, – велено чинить промысел над гетманом и старшиною: всех переловить и побить.

– Как это вы Бога не боитесь! – возмутился Кикин. – Выдумываете такую неправду на его царское величество, когда великий государь прислал меня к вам с своею милостью? Яшка Барабаш говорит воровски, затевает с досады, чем бы гетмана от милости государевой отлучить; и простой человек рассудит: какое уж добро говорить вору и изменнику, на смерть осужденному! Незачем мне видеть Барабаша, с таким вором мне и говорить не годится.

Видно было по всему, что дьяк разгадал игру Выговского и теперь сам першел в наступление:

– Говоришь ты, гетман, – сказал он, – что царского величества воевода Ромодановский и ратные люди, будучи в Запорожском Войске, казакам и крестьянам учинили обиды и насильства, и разорение. А вот мне случилось видеть твой лист к Богдану Матвеевичу Хитрово: ты просил его бить челом государю, чтоб его царское величество приказал Ромодановскому с ратными людьми выступить из черкасских городов только потому, что своевольство у вас укрепилось и утруждать войска нечего. Там ты не писал о насильствах и разореньях, а теперь говоришь мимо истинной правды, будто тебе делаются от них насильства и обиды! Ввозводить напраслину и затевать неправду от Бога грех и от людей стыдно!

Но Выговскому лукавства было не занимать, поэтому он просто пожал плечами на эту тираду:

– Когда я писал письмо к Богдану Матвеевичу Хитрово, мне не было подлинно известно о тех невыносимых несправедливостях, какие делали войска; а как мне стало ведомо про все насилия и грабежи, и разорения, и убийства, тогда я, посоветовавшись с старшиною, призвал татар и пошел на отмщение своих обид, и буду биться, пока нас всех станет!

Дьяк, поняв, что внимать к чувству совести гетмана бесполезно, просил, по крайней мере, удержаться от неприятельских действий, пока придет царский указ.

Гетман отвечал:

– Неудобно нам с большим войском стоять на месте. У нас не заготовлено припасов, – войско будет делать тягости мещанам и пашенным крестьянам.

Дьяк снова начал убеждать и стращал казаков гневом Божиим. После долгого упорства гетман, наконец, сказал:

– Хорошо, я напишу с тобою к его царскому величеству и буду ожидать царского указу от сего числа три недели и четыре дня.

– Так скоро? Я к этому сроку не поспею! – заволновался дьяк.

– Более четырех недель мы ждать не будем, – сказал гетман, – и после четырех недель начнем биться с князем Ромодановским и с изменниками своими, которые поселились в новых городах.

По приходе Кикина в свой шатер, явился к нему войсковой товарищ Федор Лобода (бывший полковник) с сотником Коробкою. Он был ему знаком издавна по прежним его поездкам в Малороссию.

– Гетман, – сказал Лобода, – готов тебя отпустить, а полковники, корсунский Краховецкий, да черкасский Джулай, да Павел Тетеря приговаривают тебя отдать татарам, а татары докучают об этом беспрестанно, но гетман отговаривается, сказывает, что отправит тебя в Чигирин на работу – делать город. Всей измене у нас заводчик Павел Тетеря: он все нынешнее лето проживал в Корце с ляхами и с ними сговаривался, как бы освободиться из‑под власти царского величества.

На следующий день гетман отдал Кикину свое письмо к государю и изъявил желание, чтоб, государь умилосердился и оказал справедливость. «О справедливости, – ответил дьяк, – бей челом государю через своих посланцев, а войско распусти по домам и татар отпусти».

– Войска я не распущу и татар не отпущу, а буду ожидать указа царского величества от настоящего дня четыре недели, – твердо сказал Выговский и на этом они расстались.

Глава восемнадцатая

Наконец, свершилось то, к чему стремился Выговский весь этот год своего гетманства, ради чего он боролся за полноту власти, уничтожил Пушкаря и вступил в схватку с царскими воеводами, – 6 (18 по н.с.) сентября в Гадяче собралась генеральная рада, на которой был оформлен договор Войска Запорожского с Речью Посполитой об образовании Великого Княжества Русского.

С раннего утра под Гадячем стали собираться казаки. В центре очищенного места (майдана) расположилась старшина, все в праздничных одеждах, каждый со своими регалиями. Выговский с булавой в руках представил собравшимся двух польских комиссаров – Беневского и Евлашевского. Обратившись к ним, гетман сказал:

– Войско Запорожское изъявляет желание вечного мира и соединения с Речью Посполитой, если только услышит от господ комиссаров милостивое слово его королевского величества.

Комиссары поклонились. Беневский начал заранее заготовленную речь, напомнив казакам о том, что их Отечеством является Речь Посполитая и людям присуще, где бы кто ни скитался, возвращаться домой. «Вот, я думаю, – взволнованно говорил посол, – теперь так сделалось с Запорожским Войском, когда оно именем своим и своего гетмана обратилось к его величеству королю Иоанну‑Казимиру с желанием верного подданства, и просит его покровительства себе и всему русскому народу. Это хорошо вы делаете, паны‑молодцы: дай Бог, чтоб из этого вышло счастье для общего нашего отечества.»

Затем Беневский напомнил, что уже на протяжении десяти лет Московское государство и Польша бьются за Украину и каждый считает ее своей собственностью.

«Вы теперь попробовали и польского и московского правления, – страстно говорил он, обращаясь к собравшимся, – отведали и свободы и неволи. Говорили: не хороши поляки, а теперь, наверное, скажете: москаль еще хуже! Что переманило народ русский под ярмо московское? Вера? Неправда: у вас вера греческая, а у москаля – вера московская! Вы своих духовных уважаете, а москаль распоряжается, как хочет, духовным управлением: митрополитов отрешает, как с Никоном недавно поступил, достояние алтарей и храмов забирает на свои нужды. Это так поступают в духовных делах, а в мирских что делается? Того под польским владычеством вы и не слыхали. Все доходы с Украины царь берет на себя, установили новые пошлины, учредили кабаки, бедному казаку нельзя уж водки, меда или пива выпить, а про вино уж и не вспоминают! Но до чего, паны‑молодцы, дошла московская жадность? Велят вам носить московские зипуны и, обуваться в московские лапти! Вот неслыханное тиранство! Чего после этого ждать? Прежде вы сами старшин себе выбирали, а теперь москаль вам дает, кого хочет; а кто вам угоден, а ему не нравится, того прикажет извести. И теперь уже вы живете у них в презрении; они вас чуть за людей считают, готовы у вас языки отрезать, чтоб вы не говорили, и глаза вам выколоть, чтоб не смотрели, да и держат вас здесь только до тех пор, пока нас, поляков, вашею же кровью завоюют, а после переселят вас за Белоозеро, а Украйну заселят своими московскими холопами! Так вот, пока есть время, нечего медлить: спасайте себя, – соединяйтесь с нами: будем спасать общую отчизну! И возвратится к нам и зацветет у нас свобода; и будут красоваться храмы святынею, города богатыми рынками; и народ украинский заживет в довольстве, спокойно, весело; будет земледелец ухаживать за своею нивою, пасечник за своими бортями; ремесленник за своим ремеслом; убийства, грабежи, несправедливости будут наказываться без пощады. Никого не станут принуждать к рабству: строгий закон не допустит панам своевольствовать над подданными. У нас теперь общее дело – мы вас, а вы нас от беды избавим; и Бог будет с нами, а черт шею сломит! Чего еще медлить? Отчизна взывает к вам: я вас родила, а не москаль, я вас вскормила, взлелеяла – опомнитесь, будьте истинными детьми моими, а не выродками!»

– А що! – вскричал Выговский: – чи сподобалась вам, панове молодцi, рiч його милостi пана комiссара?

– Гаразд говорить! – закричали казаки.

Выговский поклонился комиссарам и в ответной витиеватой речи изъявил от имени всего Запорожского Войска благодарность за внимание короля. Затем от всех казацких полков были избраны представители для заключения трактата с польскими комиссарами. В принципе это была лишь формальность, так как статьи договора, известные как гадячские были уже давно подготовлены Беневским, Немиричем и Выговским, но форму требовалось соблюсти. Согласно этим статьям, земли, включавшие тогдашние воеводства: черниговское, киевское и брацлавское (т. е нынешние Полтавская, Черниговская, Киевская, часть Волынской и Винницкой областей) или, собственно Украину, объявлялись свободной и независимой страной, входящей в состав Польши под именем Великого Княжества Русского на правах Великого Княжества Литовского. То есть, Речь Посполитая образовывала союз трех равноправных республик: Польской, Литовской и Русской под верховным управлением короля. Все три государства должны были помогать друг другу в войнах, в том числе и с Москвой, если царь откажется возвратить принадлежащие Речи Посполитой земли. В случае же избрания московского царя польским королем, Московское государство присоединялось бы к трем остальным в качестве четвертого члена федерации.

Внешние функции, в частности, сношение с иностранными державами, у ВКР изымались, но внутренне устройство сохранялось, как и прежде.

Верховная законодательная власть должна принадлежать национальному собранию депутатов, избранных жителями трех воеводств, вошедших в Великое Княжество Русское. Исполнительная – по‑прежнему должна находиться в руках гетмана, избранного пожизненно вольными голосами сословий и утвержденного королем. Гетман одновременно являлся верховным сенатором трех воеводств и гражданским правителем Великого Княжества Русского. Княжество должно иметь свой верховный трибунал, куда будут поступать для решения дела из низших судебных инстанций и производиться на русском языке; свое государственное казначейство, куда единственно могли поступать все доходы и сборы с украинского народа и обращаться единственно на потребности ВКР. Княжество имело своих государственных сановников или министров, канцлеров, маршалов, подскарбиев (министров финансов) и других, какие окажутся нужными. Княжество могло чеканить монету и иметь свои вооруженные силы, состоящие из тридцати тысяч и более (по усмотрению) казаков и десяти тысяч регулярного войска. Как то, так и другое должно состоять под командою русского гетмана, и никакое другое войско не могло быть введено в княжество без согласия русского правительства, а в случае если на это будет крайняя необходимость, то оно должно состоять под командою гетмана.

Относительно прав владельцев из тех, которые будут жить на территории Княжества, кроме того, что воспрещалось владельцам держать подле себя надворные команды, в статьях трактата ничего не говорилось.

В числе статей, касающихся внутреннего порядка создаваемого Великого Княжества, примечательно то, что гетман во всякое время мог представлять королю казаков для возведения их в шляхетское достоинство, с условием, чтобы из каждого полка число кандидатов не превышало ста человек. Из этого видно, что у составителей договора было намерение казацкое сословие уравнять с шляхетским, но постепенно. Это возведение в шляхетское достоинство, при тогдашнем положении дел, могло коснуться со временем и посполъства, ибо казаки пополнялись из посполитых. По мере того, как казаки будут получать дворянское достоинство, на их места будут поступать в казаки из посполитых.

Границы Польши и Великих княжеств Литовского и Русского по Гадячскому договору 1658

Относительно веры положено было унию, как веру, произведшую раздор, совершенно уничтожить не только в крае, который входил в новое государство, но и в остальных соединенных республиках, так что в Речи Посполитой должны быть две господствующие веры: греко‑католическая и римско‑католическая.

Духовенство восточной веры оставалось с правами своей юрисдикции, имения его были неприкосновенны. Все церкви, отобранные католиками и униатами, возвращались православным; повсюду дозволялось строить новые храмы, монастыри, духовные школы и богадельни. Прекращалось всякое стеснение вероисповедания, и в знак почета митрополит и пять православных епископов: луцкий, львовский, перемышльский, холмский и мстиславский, должны были занять места в сенате наравне с римскими епископами.

Трактат предусматривал основание в Великом Княжестве Русском двух академий с университетскими правами. Первая была Киевская коллегия, долженствовавшая сделаться университетом; вторую следовало основать в другом месте, какое признается удобным. Профессора и студенты должны будут отрекаться от всякой ереси и не принадлежать к протестантским сектам – арианской, лютеранской и кальвинской. Кроме этих двух академий, должны быть учреждены училища в разных населенных пунктах ВКР, без ограничения их числом. Позволялось каждому, кому угодно, везде заводить типографии, разрешалось свободное книгопечатание, даже и относительно веры можно было писать всякие возражения и мнения беспрепятственно.

Конечно, при составлении договора не все обстояло гладко. В частности, в тайной инструкции, данной послам, поручалось им сколько возможно отстаивать унию. Послы должны были убеждать казаков, что вопрос о ее отмене может быть рассмотрен только на всеобщем съезде духовенства и что этот съезд непременно состоится по воле короля и за ручательством Речи Посполитой. Так как вместе с вопросом об унии связывалась отдача церковных имений, то комиссарам в тайной инструкции предписывалось всеми силами стараться не отдавать имений, перешедших в униатские руки, Очевидно, здесь скрывалась цель – никогда не отдавать требуемых имений: стороне, владеющей таким имением, стоило только подать просьбу в суд, дело затянется, и православная сторона со своим правом на возврат своего имения никогда бы его не получила.

Послы должны были действовать как можно хитрее с казаками, но уния была так ненавистна, что едва комиссары заговорили об этом предмете, тотчас увидали, что нет никакой возможности согласиться с русскими, как пожертвовать униею. И они взяли на свою ответственность это важное дело.

Окончательно выработанный договор был зачитан на раде, на которую предусмотрительный Выговский допустил только некоторую часть черни. Тем не менее, при обсуждении статей трактата поступила масса возражений и замечаний, так как простые казаки мало что поняли в нем.

Только одно требование было ясно и упорно высказываемо: русские хотели расширить объем своего княжества и присоединить к нему воеводства: волынское, подольское, русское, бельзское и Червоную Русь, – территории, где народ говорил южнорусским языком и где правили прежде русские князья. Комиссары спорили упорно, едва не поднялась смута, но Выговский и его приверженцы кое‑как успокоили волнение.

Особенно усердствовал Тетеря. Пробыв с Беневским в Корце много времени, он проникся духом договора, который его, как и всю старшину вполне устраивал. Умный от природы, он понимал… что на казацкую массу лучшее впечатление производят обыкновенные простонародные шутки.

– Эй! – кричал он весело: – згодимося, Панове молодцi з Ляхами – бiльш будемо мати: покiрливе телятко двi матерi сосе.

Старшины начали вторить этому замечанию, и толпа, указывая пальцами на Тетерю, закричала:

«Оттой всю правду сказав! Згода! Згода! Згода!»

В конечном итоге все устроилось. Рада утвердила статьи договора. Состоялся банкет, после которого провожаемые пушечными салютами комиссары уехали к королю с радостной вестью об успехе. Радовались и казаки: Выговский уверял, что по этому договору они все будут произведены в шляхетство.

На первый взгляд статьи гадячского трактата создавали прочную базу новой русской государственности. В самом деле, если принятие великорусского подданства в 1654 году дало южнорусскому народу лишь относительную автономию в составе Московского государства, касающуюся в основном гетманского самоуправления, суда и, в какой‑то степени, свободы сношений с иностранными державами, то гадячский трактат прямо предусматривал создание независимого государства, входившего бы в состав Речи Посполитой на равных с Польшей и Литвой условиях, как член федерации. Безусловно, старшину и значных казаков в договоре устраивало практически все, так как они оставалась привилегированным классом. Однако намеревалась ли Речь Посполитая предоставить Малороссии реальную независимость и самостоятельность? Готово ли было польское правительство уничтожить унию? И самый главный вопрос заключался в том, как будут строиться взаимоотношения между владельцами земельных угодий и их бывшими крепостными? То есть, не возвратятся ли посполитые под власть панов? Дальнейшие события и показали, что эти, неурегулированные гадячскими статьями вопросы, сделали невозможным претворение в жизнь и самого трактата с его идеей создания независимого ВКР.

Но пока что окрыленный успехом Выговский двинулся к границам, вошел в московские пределы и став под городом Каменным, сделал вид, что ожидает возвращение Кикина с царским указом.

Чего на самом деле добивался гетман, стоя под Каменным? На этот вопрос вряд ли мог бы ответить и он сам. Некоторые, наиболее решительные представители старшины, предлагали немедленно занять Белгород, а затем двинуться к Путивлю, мол, воевать, так воевать. Большинство, однако, выступило против, особенно, после первых неудачных попыток захватить Каменное и Олешню, а также Глухов. Везде казаки были отбиты царскими ратными людьми, понеся потери. В это время осложнилась и общая ситуация в Войске: татары воспользовавшись отсутствием казаков, вторглись в малороссийские селения, грабили их, а людей угоняли в Крым. В Войске нарастало возмущение. «Что же мы здесь стоим! – кричали казаки в таборе, – дома у нас татары жен уводят!». Казаки целыми толпами стали возвращаться назад.

Гетман созвал мурз и стал их гневно стыдить:

– Мы призвали вас усмирить бунтовщиков, а не для того, чтобы невинных убивать и загонять в плен. Если вы будете так поступать с нашими, то вам не отойти от нас в добром здравии.

Чтобы не вызвать восстания в Войске он разрешил казакам давать татарам отпор, если те станут своевольничать. При этом Выговский вынужден был отойти к Веприку и возвратился в пределы Малороссии.

Но и это не решило проблемы с татарами. Те отошли за Псел, продолжая бесчинствовать. Казаки вынуждены были преследовать их и постепенно табор совершенно опустел.

Идея воевать с великороссами в казацкой массе поддержки не нашла, а, между тем, нападения некоторых отрядов на Каменное и Олешню вызвали то, что тамошние жители, собравшись шайками, вторглись в свою очередь в Малороссию, стали жечь села и грабить местный народ.

Вдобавок сербы, бывшие также в войске Выговского, дозволяли себе всякого рода своеволия и насилия по отношению к малороссиянам. Казаки, слыша, что и татары, и москали, и сербы распоряжаются у них дома, когда они в чужой земле, бежали из табора без удержу. Полковники стали роптать на гетмана и друг на друга. Даже те, которые были сильными недругами московского владычества, и те поднялись против гетмана. Гуляницкий упрекал его, зачем он вошел прежде времени в царскую землю и раздражает москалей.

– Да не ты ли первый пуще других меня на эту войну подбивал? – возмущался в свою очередь гетман.

Наконец, старшина поняла, что войну Москве они объявили преждевременно. Кикин не возвращался, ответа от царского правительства не было.

Выговский надеялся, что испугает Москву своими решительными действиями, ожидал, что вернется Кикин с милостивым царским словом и даже готовил достойную встречу царскому посланнику.

Но уже наступал октябрь, приближались осенние дожди, надо было возвращаться на зимние квартиры. К тому же по всему краю распространились слухи, что в Севске собирается большое царское войско. В казацкой массе нарастал ропот, не только чернь, но и полковники, требовали возвращаться на правый берег. Дальше тянуть было нельзя, но надо было как‑то оправдаться в глазах царских воевод, поэтому 8 октября гетман написал письмо путивльскому воеводе князю Григорию Долгорукому. «Всегда я служил его царскому величеству верно, – заверял он князя, – , и теперь ничего злого не замышляю, и хоть мы с войском своим двинулись, а вовсе не думаем наступать на города его царского величества. Я только хотел усмирить домашнее своевольство, и теперь, усмирив его, мы возвращаемся домой, надеясь на милость его царского величества, уповая, что он, православный государь, не допустит проливаться христианской крови. Только то нас удивляет, что боярин Шереметев поступает по‑неприятельски с Малою Россиею, – посылает на казаков своих ратных людей, а те, обнадеживаемые царскою милостью, убивают и в неволю берут людей по нашим городам и деревням».

Но воевода уже знал о попытке захвата Киева и о последующих неблаговидных действиях Выговского, поэтому резко выговаривал ему за то, что тот задержал царских посланников Портомоина и Тюлюбаева, посадив их в темницу.

Выговский данный факт не признал, ответив: «Все это несправедливый извет на меня сложили, – я их не задерживал, а они сами по своей воле остались, так как боятся проезду от своевольников. В тюрьму никто их не сажал, они ходили и ходят себе на воле, а как я в Чигирин приеду, тотчас и отпущу их с честью к его царскому величеству».

После этого он дал приказ своим войскам перейти на правый берег Днепра.

Глава девятнадцаая

Хотя Выговский и пытался в своем письме к путивльскому воеводе заверить его в своей преданности государю, веры гетману уже не было. Его поход на Полтаву и ослушание царского наказа можно было объяснить необходимостью укрощения мятежа сторонников Пушкаря; можно было свалить ответственность за события в Киеве на воеводу Шереметева и представить его зачинщиком конфликта с Данилой Выговским; можно было объяснить нападения на царские города самовольством разбойничьих шаек, но известие о гадячской сделке уже стало широко известно по всей Малороссии и дошло до Москвы. Естественно, подписание Выговским гадячского трактата царское правительство расценить иначе как, измену не могло. В то же время, самих статей трактата в Москве никто не читал, поэтому там и не торопились предпринимать военные шаги, тем более, что надвигалась зима.

Все же в третьей декаде октября – начале ноября князь Ромодановский, ушедший было со своими ратными людьми из Прилук, вновь вступил в Малороссию с войском и распространил в народе пространный универсал. В нем перечислялись преступления Выговского, опровергалась клевета, будто царь хочет уничтожить казачество, затрагивались интересы и народа: указывалось, что, по статьям Переяславского договора 1654 года из доходов, собираемых в Малороссии, следовало давать жалованье казакам, но Выговский не давал его и присваивал доходы, платил из них иноземному войску, которое держал таким образом на счет малороссийского народа. Не только казаки, но и все малороссияне приглашались содействовать царским войскам, в том числе в снабжении продовольствием и фуражом. По смыслу универсала, противостояние, возникшее между московским правительством и гетманом, отдавалось как бы на суд всего народа.

С приходом Ромодановского ситуация на левом берегу Днепра стала складываться не в пользу Выговского. Казацкие полки в этой стороне, за исключением большей части старшины, и ранее стояли за Москву, отказываясь подчиняться гетману. Многие из них переходили на сторону царских воевод князей Ромодановского и Куракина. Дейнеки, ушедшие было в тень после гибели Пушкаря, теперь вновь поднялись против гетмана и толпами становились под знамена князя Ромодановского, тем более, что в изменившейся обстановке само царское правительство призывало их к этому. Центром противодействия Выговскому на Левобережье, как и прежде, стала Полтава. Полтавские казаки свергли гетманского ставленника Гаркушу и выбрали своим полковником Кирика (Кирилла) Пушкаренко – сына Пушкаря. Из Москвы возвратился ранее задержанный там Искра. Вместе с Иваном Донцом и Степаном Довгалем он стал формировать полки дейнек из голоты в помощь Ромодановскому.

Со своей стороны и Выговский в своем универсале к казакам Полтавского полка убеждал их оставаться ему покорными и стоять против неприятеля, то есть царских войск: «а в противном случае, – угрожал он, – нам ничего иного не приведется учинить, как, освидетельствовавшись милостивым Богом, со всем Войском Запорожским объявить вашу злобу всему свету».

Решительный Выговский не ограничился одними угрозами: при поддержке татар он попытался было вновь взять Полтаву штурмом, однако Ромодановский своевременно выслал на помощь осажденным отряд под командованием тогда еще молодого, но уже богатого военными талантами Григория Косагова, который при поддержке отрядов Ивана Донца и Степана Довгаля разгромил татар под Голтвой. Потом Довгаль разбил казаков миргородского полка под Сорочинцами. 23 октября дейнеки ворвались в Миргород и ограбили его так, что жители, остались совершенно голыми. На другой день Ромодановский с войском вступил в город, вновь произведя Степана Довгаля в миргородского полковника. Оттуда ополчение двинулось к Лубнам. Лубенский полковник Швец не в состоянии был защищаться, поэтому собрал казаков и оставил город без боя. Напрасно Ромодановский, желая спасти город, посылал ратных московских людей прекратить начавшиеся бесчинства. Дейнеки были ужасно злы против лубенцев. «Они, – объясняли свою ненависть к лубенцам дейнеки, – лубенские казаки, пуще всех нас разоряли, дома наши пожгли, жен и детей наших татарам отдали; в прошлом году запорожских казаков три тысячи перебили». Из Лубен ополчение двинулось далее, разорило Чорнухи, Горошин, Пирятин. Под Варвой, обороной которой руководил Григорий Гуляницкий, ополчение постигла неудача. С ходу взять город не удалось, поэтому пришлось перейти к его осаде.

Своей ставкой князь Ромодановский сделал Лохвицу, куда стали стекаться, как присланные царем новые подкрепления с князьями Куракиным, Львовым и Семеном Пожарским, так и казаки из гетманских полков. Чем шире распространялась по Левобережью весть о договоре гетмана с Польшей, тем больше казацкой черни и посполитых, не желавших возвращаться под власть польских панов, присоединялись к царским войскам.

Не только простые казаки, но даже часть генеральной старшины были не согласны с гадячским трактатом. Одним из первых в лагерь Ромодановского прибыл бывший генеральный судья Войска Запорожского Иван Беспалый. Иван Федорович, выходец из мелкопоместной зеньковской шляхты герба «Заглоба», в возрасте около тридцати лет присоединился к восстанию Хмельницкого и уже в 1649 году числился в его реестре среди старшины уманского полка. В нем он прослужил почти десять лет, сменив в начале 1658 года в должности его прежнего командира Семена Угриненко. Но там он пробыл недолго, вскоре став генеральным судьей. Беспалый никогда не принадлежал к числу сторонников гетмана, поэтому, когда к лету 1658 года Выговский начал репрессии против старшины, он в одно время с паволоцким полковником Михаилом Суличичем и генеральным есаулом Иваном Ковалевским, бежал из Умани на Сечь. Основания для этого имелись, так как в июне 1658 года по приказу Выговского был убит переяславский полковник Иван Сулима, через несколько месяцев лишился головы сменивший его Тимофей Аникеенко, казнены были еще 12 сотников из разных полков.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю