Текст книги "Конан и день льва (CB)"

Автор книги: Валерий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Глава третья. Заговорщики

Слухи о разгроме армии Ульрика и гибели Нумитора достигли Тарантии уже вечером того же дня. Как это могло случиться, никто не знал, ведь даже гонцу на гнедом жеребце, несущемуся в карьер, понадобилось бы больше времени, чтобы доскакать от Леодегарийской равнины до столицы Аквилонии. Но факт остается фактом, солнечный диск еще не успел скрыться за далекими вершинами Рабирийских гор, а вся Тарантия уже была взбудоражена слухами о поражении королевских войск от Повстанческой армии. Несмотря на один из последних королевских указов о запрете собираться вместе больше трех человек, повсюду на улицах столицы толпились группы горожан, оживленно обсуждающие последние новости. Как всегда, к рассказам о реальных событиях примешивался вымысел, передавались многочисленные фантастические подробности произошедшей битвы, не имевшие ничего общего с реальностью. Но, несмотря на массу самых разнообразных слухов, все сходились в главном – после этого поражения Нумедидесу на троне не удержаться, он неминуемо будет свергнут повстанцами. И тут сразу же возникал главный вопрос: кто станет преемником нынешнего короля на Рубиновом троне аквилонских владык. Будь жив Нумитор, вопросов бы не возникало, он являлся законным наследником своего брата. Но принц погиб и теперь государству грозило бескоролевье.

– Или трон будет захвачен узурпатором! – горячился известный в Тарантии поэт Ринальдо, в особняке которого неподалеку от Дворцовой площади к вечеру собралась группа почитателей его поэтического дара и единомышленников. Ринальдо был тридцатилетним брюнетом, известным своими памфлетами в адрес Нумедидеса и его сановников. Его острые политические сатиры в стихотворной форме приводили в ярость короля и особенно канцлера, но трогать его не решался даже Нумедидес, опасаясь взрыва народного возмущения. Ринальдо пользовался большой популярностью, как у простых горожан, так и у знатных аквилонцев, со многими из которых находился в дружеских отношениях, запросто посещая их дома. Как большинство поэтов, Ринальдо обладал холерическим темпераментом и относился к людям, которым неугодна любая власть, только потому, что она, по их мнению, ограничивает свободу. Поэтому королевские сановники старались охарактеризовать поэта королю, как человека с психическими расстройствами и неуравновешенной психикой, на выходки которого не стоит обращать внимания. Возможно, имидж безумца и спасал Ринальдо от гнева Нумедидеса, который и сам с каждым днем впадал во все более глубокое безумие.

– Сейчас есть только два реальных претендента на трон аквилонских владык, – твердо сказал Артензио, светловолосый юноша с красивым лицом и стройной фигурой, чей отец являлся хранителем Большой государственной печати при Вибии Латро. – Это либо граф Троцеро, либо предводитель восставших опальный генерал Конан.

Этот разговор происходил в просторном кабинете Ринальдо, заставленном шкафами с множеством книг. Книги и рукописи валялись повсюду: и на полу, и в креслах, и на широком столе за которым в креслах расположилось восемь молодых людей, включая хозяина. Большинство из них были представителями, так называемой «золотой» молодежи, в возрасте до тридцати лет. Дети знатных вельмож королевства, они привыкли считать себя элитой, которая придет к управлению делами государства на смену своим родителям, хотя на самом деле не отличались ни умом, ни талантом. При всем своем непомерном самомнении, все они, за исключением хозяина особняка, были яркими посредственностями, которых, впрочем, было достаточно и среди высоких государственных чинов.

– Троцеро категорически неприемлем! – безапелляционно заявил Тифан Прискус, сын королевского постельничего, тряхнув темно-каштановыми волосами, спадающими ему на плечи. Его голубые глаза даже потемнели от возмущения.

– Не Троцеро, так Конан, – рассудительно произнес широкоплечий молодой человек выдающимися скулами на широком лице. Это был Ринат Апотис, сын одного их советников Нумедидеса. – В любом случае все мы и каждый в отдельности будем отодвинуты далеко на задний план от рычагов власти. Хорошо еще, если не отправимся вместе с нашими отцами в изгнание.

В кабинете наступило молчание. О том, что вслух произнес Ринат, каждый думал и сам, стараясь упрятать свои мысли подальше в тайники сознания.

– Брр! – даже поежился Раст Ревокат, передернув плечами. Он не был коренным аквилонцем, родился в Гандерланде, откуда его отец, женатый на шемитке, перебрался в Тарантию, где, во многом благодаря жене, стал преуспевающим торговцем. Раст, пожалуй, был единственным, кто не обладал особой знатностью, хотя отец его был гандерландским бароном, но зато богатством мог затмить любого их присутствующих. Мать, очень красивая и практичная женщина, с детских лет посвятила его в науку извлекать деньги практически из воздуха, что умел далеко не каждый. Сейчас они вели дела на пару с отцом и Раст понимал, что смена власти в Аквилонии может серьезно отразится на его успехах в торговле, где многое зависело от вовремя сунутой взятки королевскому должностному лицу.

– Как всем известно, – заметил Ринальдо, – я отношусь к числу противников любой власти, но все же должен признать, что правители бывают разные. Любой узурпатор всегда по натуре тиран, он стремится к власти, в каждом видит готового посягнуть на его трон и задушит малейшее проявление свободомыслия и вольнодумства железной рукой. Другое дело, когда трон занимает законный король, он знает, что трон принадлежит ему по праву и не опасается, что его у него отнимут.

– Верно, – подтвердил хранивший до этого молчание, невысокий крепыш с темными волосами и жесткими чертами лица. Это был Рикс Анекс, сын начальника городской стражи. – Вспомните, ведь еще три – четыре года назад Нумедидес был совсем другим, пока не связался с этим Туландрой Ту…

Он не договорил фразы, так как внезапно все увидели, что воздух в кабинете словно сгустился и перед ними внезапно материализовался колдун и чернокнижник, имя которого так неосторожно произнес Рикс. Он был в своей обычной темно-багряной хламиде с венцом на голове в виде двух переплетённых змей и с посохом в руке.

– Туландра Ту! – вырвалось у всех из уст. Смертельный ужас сковал всех присутствующих. Чернокнижник взглянул на их лица, искаженные страхом и змеиная улыбка скользнула по его губам.

– Не нужно меня бояться, – сказал он добродушно глуховатым голосом. – Мы с вами единомышленники, я, как и вы, не хочу, чтобы трон достался узурпатору, какому-нибудь северному варвару или пуантенцу, который всего несколько лет назад воевал с Аквилонией.

У всех отлегло на душе, но тревога все же не покидала каждого.

– Не хочешь ли ты сам овладеть троном аквилонских королей? – с подозрением, но смело спросил Ринальдо.

Туландра Ту рассмеялся глухим булькающим смехом.

– Я еще не сошел с ума, чтобы стать королем Аквилонии, – отсмеявшись сказал он. – Поверь, Ринальдо, к личной власти я стремлюсь примерно так же как и ты. Для меня, как и для тебя, в первую очередь важна свобода, а гибельный призрак власти меня привлекает мало. Я явился к вам, чтобы подсказать – есть законный наследник королевской династии, о котором никто из вас не упомянул. А между прочим, для многих-это близкий друг.

– Валерий! – воскликнул Ринальдо. – Ну, конечно, как мы могли о нем забыть!

Молодые люди зашумели, каждый хотел высказаться, все друг друга перебивали и никто никого не слушал. Подождав, пока все успокоятся, Туландра Ту продолжил:

– Валерий – родственник короля, может, и не самый близкий, но в отсутствии других законных наследников, он вправе занять трон. Не стоит забывать, что он пострадавший от Нумедидеса изгнанник, обвиненный в действиях, которых он и не думал совершать. Это, кстати, и ваша вина, слишком неосторожно вы кричали на всех углах, что Валерий был бы лучшим королем, чем Нумедидес. Следовательно, народ, который всегда на стороне обиженных властью, его поддержит.

Ринальдо наклонил голову, пряча глаза. Камень был в его огород, это он в своих памфлетах призывал Нумедидеса отречься от трона в пользу Валерия.

– Но не будем об этом, – сказал колдун. – Каждый может допустить ошибку, тем более пять лет назад вы все были еще юнцами. Но сейчас есть возможность все исправить. По моим сведениям, мятежники отошли ближе к Туарну для отдыха и переформирования своей армии. Тем более, им торопиться некуда, в Тарантии войск нет и им неоткуда взяться. Власть сама свалилась им в руки, бери и пользуйся. Чтобы этого не случилось, нужно немедленно отправить в Бельверус за Валерием. Как только он прибудет в Тарантию, мы организуем здесь мятеж и заставим короля отречься от престола, а на трон возведем Валерия. Народ будет за него и, когда сюда явятся Конан с Троцеро, им будет уже поздно что – либо предпринимать.

Все переглянулись. План, предложенный Туландрой не вызывал замечаний. Один только Ринальдо с сомнением в голосе произнес:

– А если Нумедидес не согласится с отречением?

– Согласится! Это я беру на себя, – усмехнулся колдун. – Вы, главное, не теряйте даром времени и уже сегодня отправьте послов в Бельверус. Когда, Валерий прибудет, мы с вами снова встретимся.

Колдун сделал знак рукой, воздух вокруг него сгустился и он исчез.

– Фу! – выдохнул Артензио. – Все-таки этот Туландра пренеприятнейший тип, не даром его во дворце все боятся.

– Но совет он дал правильный, хотя понятно, что преследует он свои цели! Дураку понятно, что он хочет подчинить Валерия своему влиянию, как сейчас Нумедидеса, – заметил Ринальдо. – Ну, да ладно. Давайте решать, кто из нас отправится в Бельверус. Может кто-то вызовется сам?

Он обвел взглядом приятелей. После некоторого колебания поехать за Валерием вызвались Артензио, Ринат и Тифан. Остальные, договорившись о следующей встрече, разошлись.

Присутствовавший среди них молчаливый молодой человек Касьян Роло, возвратившись к себе домой, зашел в кабинет и на тонком листике рисовой бумаги быстро написал короткую записку. Свернув ее в трубочку и вложив в специальную капсулу, он поднялся в мансарду под крышей, где у него была голубятня. Достав из клетки почтового голубя, он привязал капсулу к его лапке и выпустил голубя в окно. Покружив над голубятней, словно сверяясь с курсом, голубь полетел в сторону Шамара и через час с небольшим оказался в голубятне графа Каллиодиса. Прочитав донесение своего агента, Каллиодис приказал слугам разыскать Леруса Витро.

Лерус вскоре появился в его кабинете и граф рассказал ему о замысле Туландры Ту вызвать из Бельверуса Валерия.

– Это может нарушить все планы! – с тревогой в голосе заметил Лерус.

– Вот именно! – подтвердил граф. – Королем должен стать Конан и никто больше. Возможно, мне и не удастся им управлять, он слишком независим по характеру и не глуп к тому же. Но в любом случае, он ценит добро и не забудет, кто помог ему взойти на трон. А Валерия сразу же возьмет под свое крыло Туландра и чем все это закончится, один Митра знает!

– Следует предупредить Конана! – сказал Лерус.

– Вот именно! Бери сменную лошадь и скачи в лагерь повстанцев. Передай Конану мое письмо. Хоть загони лошадей, но Повстанческая армия должна немедленно выступить на Тарантию. От этого зависят не только судьбы всех нас, но и судьба Аквилонии!

Глава четвертая. Амулет Рианонны

Несколько недель спустя после своего приезда в родительский дом Ингонда, внучка, шамарского ювелира, стояла у ворот своей усадьбы и с любопытством наблюдала за тем, как вдали на горизонте поднимается огромное облако пыли. По селу уже прошел слух, что это приближается авангард Повстанческой армии, которую возглавляют опальный генерал Конан Канах и пуантенский граф Троцеро. Люди говорили, что недалеко отсюда они намерены разбить свой лагерь, прежде чем вступить в сражение с объединенными армиями графа Раманского и принца Нумитора. Ингонда в последнее время мало интересовалась политическими событиями в Аквилонии, так как пока она гостила в Шамаре у деда, ее родители скоропостижно скончались и она стала их единственной наследницей. Ее отец и мать, хотя и не относились к родовитой знати, но владели обширными земельными наделами, не уступавшими владениям некоторых баронов графства. После их смерти на Ингонду свалилась забота о всех этих земельных угодьях, которые обрабатывали несколько сотен арендаторов из числа сервов и вилланов. Дед помог ей навести относительный порядок в делах, но ему самому пора уже было уезжать в Шамар, так что все накопившиеся проблемы легли на ее хрупкие плечи. Все же благодаря старому Авдерику, служившему у отца управляющим, Ингонде довольно быстро удалось разобраться в особенностях налогообложения земельной собственности, что было самым сложным, и у нее появилось больше свободного времени, чтобы иногда даже выбраться в Туарн и пройтись по лавкам с модной женской одеждой. Несмотря на то, что она выглядела шестнадцатилетней девушкой, Ингонда была вполне сформировавшейся двадцатитрехлетней женщиной и ничто женское ей не было чуждо, в том числе модная одежда и косметика, хотя она старалась не злоупотреблять ни в том, ни в другом. Дед Ингонды по материнской линии был при жизни известным врачевателем, слава которого выходила далеко за пределы Туарнского графства. Даже знатные вельможи из Тарантии приезжали к нему и всех их ему удавалось вылечить. Ингонде было всего три-четыре года, когда она не раз являлась очевидцем того, как человека с резаной раной во всю грудь дед ставил на ноги буквально за несколько часов. Девочка с любопытством смотрела, как дед просто сидел и смотрел сосредоточенным взглядом на раненого, а рана на его груди постепенно затягивалась сама собой и наутро от нее оставался только розовый шрам. Дед рассмотрел во внучке задатки магички и старался пробудить в ней способность не только лечить людей, но и проникать в их мысли, тем более, что склонность к внушению и телепатии у нее была наследственной от самого деда. Поэтому годам к пятнадцати Ингонда уже и сама была неплохой знахаркой и отлично владела мастерством внушения, хотя по совету деда не особенно увлекалась искусством врачевания.

– Не стоит особенно привлекать к себе интерес окружающих, – говорил он, – людям свойственна зависть, а в такое сложное время, как наше, надо соблюдать особую осторожность. Все, что выходит за пределы обычного человеческого восприятия, вызывает у людей не только зависть, но и страх.

Зато дед настойчиво рекомендовал ей учиться проникать в мысли людей и даже управлять ими, поэтому Ингонда довольно неплохо умела внушить человеку, как ему поступить и даже могла отвести глаза кому-либо, если возникала такая необходимость. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, дед передал ей довольно увесистый медальон странной формы, напоминавший орех с рельефом полушарий и извилин.

– Это старинный амулет, – сказал старик, – древняя реликвия, передававшаяся в нашем роду из поколения в поколение. Мне он достался от прабабки, незадолго до ее смерти. Кто выковал этот амулет, в какие времена, из какого металла, мне не известно. Возможно, его тайна уходит вглубь тысячелетий, когда еще даже не существовало Валузии, Лемурии и Ахерона. Прабабка говорила, что это амулет Рианноны древней богини врачевания, но насколько это верно, не знаю. Секрет амулета в том, что, если носить его на шее, он защитит от проникновения чужого разума в твои мысли. Как это бывает, ты сама знаешь. Амулет не допустит ничьего постороннего воздействия на твой мозг, но кроме того, он усиливает способность его владельца проникать в мысли других людей. Он обладает и другими свойствами, о которых я до конца не знаю. Носи его внучка, не снимая, и ты всегда будешь чувствовать себя в безопасности.

Дед вскоре умер, но Ингонда, помня его наставление никогда не расставалась с амулетом. Она носила его на груди, пряча от посторонних взглядов, что было не трудно, так как девушка предпочитала одевать платья и кофты, застегивающиеся под самое горло.

Обычно Ингонда не злоупотребляла своей способностью проникать в мысли других людей, так как в ее окружении, в основном, находились бесхитростные крестьяне, которые всегда говорили то, что думали. Но, когда ее дедушка-ювелир из Шамара нанял Дагобера, чтобы сопроводить их в Туарн, она впервые почувствовала и осознала всю мощь амулета. Девушка сразу сообразила, что Дагобер пытается проникнуть в ее разум и силе его воздействия она самостоятельно не могла бы сопротивляться, но амулет с легкостью защищал ее мозг от попыток вторгнуться в него чужого разума и у мага ничего не получилось. Он, правда, не особенно и старался, так как правильно понял, что магией чистого разума Ингонда не владеет. Но Дагобер и допустить не мог, что у малышки врожденная способность к чтению мыслей других людей, которую, к тому же, в ней развил дед.

Ингонда же, в свою очередь, терпеливо выжидала каждый удобный случай, чтобы осторожно покопаться в мозгу Дагобера, который ее совершенно не опасался, и вскоре она уже знала историю его жизни, а также планы, свергнув и уничтожив Нумедидеса, захватить Рубиновый трон аквилонских королей. Не секретом для нее стало и то, что для достижения этой цели он был готов уничтожить любого противника. Чаще других среди своих возможных соперников он вспоминал о Конане. Явившись очевидцем сражения Дагобера с дезертирами, Ингонда сразу поняла, что противостоять ему в искусстве боя никто не сможет, он уничтожит любого, кто встанет на его пути. Но девушке планы Дагобера в общем были безразличны, она не знала ни Конана, ни Троцеро, ни Нумитора, а сам адепт магии чистого разума казался ей вполне благопристойным человеком.

… Между тем, Повстанческая армия повернула на запад и клубящееся облако пыли стало удаляться, пока не пропало вообще из виду. Ингонда ощутила некоторое сожаление, что ей не довелось увидеть Конана и Троцеро, но вскоре, занявшись домашними делами, перестала об этом думать.

Несколько дней спустя до нее дошли слухи, что повстанцы разбили свой лагерь в двух лигах отсюда. Об этом сообщили заезжие жители соседних сел, от которых она узнала, что по слухам, повстанцы готовятся к решающей битве с королевскими войсками, которые уже заняли позиции на Леодегарийской равнине. Прошло еще некоторое время и стало известно, что армия Конана тоже выступила в поход, оставив у себя в лагере небольшой по численности гарнизон.

Нельзя сказать, что Ингонду вообще не интересовал исход битвы Повстанческой армии с войском Ульрика и Нумитора, но во владениях графа Сервия Неро местные жители особых притеснений не испытывали. Налоги, установленные королем, конечно, были чрезмерными, но граф не позволял баронам допускать злоупотреблений по отношению к вилланам и они, лично свободные люди, платили в казну ровно столько, сколько было положено согласно королевским указам. Но многим была памятна ужасная судьба графа Имируса и в Туарне опасались как бы то же не случилось и с Сервием Неро, поэтому симпатии народных масс были полностью на стороне повстанцев. Ингонде об этом было хорошо известно, так как, обладая способностью проникать в мысли других людей, она прекрасно знала их настроения, заветные думы и чаяния. Возможно, поэтому и у нее формировалось убеждение, что правда на стороне повстанцев и мириться с безумным королем-тираном и кликой его приспешников, дальше нельзя.

Поэтому и известие о разгроме королевских войск, гибели принца Нумитора и бегстве графа Ульрика с поля боя, она восприняла с радостным облегчением, жадно слушая рассказы о том, как повстанцы устроили западню атакующим королевским войскам, срезав подножие холма; как боссонские лучники за десять минут выбили весь цвет королевской тяжелой конницы; как повел в атаку всадников Повстанческой армии маршал Просперо, мчавшийся впереди них на своем гнедом жеребце, словно грозный демон бури; как рыцари графа пуантенского Троцеро мощным натиском сокрушили мечников графа Раманского. В особое восхищение ее приводили рассказы о нечеловеческой силе командующего повстанцами Конана Канаха, который в поединке с Нумитором, оставшись с обломком меча в руке, выдернул принца из седла и, задушив в своих могучих объятиях, бросил его бездыханный труп на землю. Многие слухи выглядели настолько удивительными, что Ингонда даже отказывалась им верить, например, о том, что Черные Драконы перешли на сторону повстанцев, но они повторялись другими рассказчиками и было трудно понять, где кончается правда и начинается вымысел В любом случае реальные события этой знаменательной битвы уже обрастали легендами и мифами, грозя в течение непродолжительного времени стать жемчужинами аквилонского фольклора.

Спустя несколько дней Ингонда узнала, что Конан не надолго возвращается в свой лагерь, чтобы дать войскам отдохнуть перед походом на Тарантию. Теперь, когда в столице Аквилонии не осталось никаких войск, кроме городской стражи, повстанцам торопиться было некуда, но нужно было сформировать новые полки из королевских солдат, изъявивших желание стать под Львиное знамя. Хотя все они были профессиональными воинами, но для боевого слаживания необходимо было какое-то время и это понимала даже Ингонда, плохо разбирающаяся в военном деле.

Ингонда заранее распорядилась приготовить несколько телег с овощами и фруктами, и отправилась в лагерь Освободительной армии. Она была не одна такая, много телег с продуктами уже подъехало туда из окрестных сел. Здесь она с любопытством смотрела на военачальников, которые уже стали живой легендой. Пуантенский владыка понравился девушке, он, хотя уже был не молод, но его сухощавой подтянутой фигуре могли позавидовать многие мужчины младше его на два десятка лет. Рядом с пуантенским графом стоял в алом плаще с леопардами стройный и гибкий красивый человек, неопределенного возраста, которому можно было дать и двадцать пять и сорок лет. Его – темно каштановые волосы волной спадали на плечи из – под ухарски надвинутого на одно ухо бархатного берета с соколиным пером. Ингонда поняла, что это знаменитый своей лихостью командующий конницей повстанцев маршал Просперо. В нескольких шагах от него стоял генерал Гродер, командующий пехотой Повстанческой армии. Он был выше Просперо и более плотного телосложения, в кирасе, шлеме без забрала, с наброшенным на плечи синим бархатным плащом. У него было суровое выражение лица, но искрящиеся весельем глаза, выдававшие в нем человека, не чуждого обычным житейским удовольствиям. Еще дальше она увидела толстяка в черном камзоле с венчиком седых волос на голове. Его доброе, круглое лицо светилось радостной улыбкой, и разговаривая с Троцеро, он время от времени добродушно посмеивался. Это был Публий бывший государственный казначей, уже давно перешедший на сторону повстанцев.

Но все эти знаменитые личности, чьи имена уже были внесены золотыми буквами в скрижали истории Аквилонии, не особенно интересовали Ингонду. Она вертела головой во все стороны, но нигде не видела того, ради которого она сюда приехала. Она уже начала потихоньку продвигаться ближе к графу Неро, чтобы проникнуть в мысли окружавших его командиров Повстанческой армии и узнать, где Конан, но в это время раздался громоподобный грохот конских копыт и к ним подлетел вороной жеребец, на котором восседал синеглазый великан в полном латном облачении. Его на гнедых скакунах сопровождало несколько гвардейцев.

– Конан! – поняла Ингонда. Вся исполинская фигура командующего Повстанческой армией излучала такую энергию и необыкновенную силу, что девушка поверила – да, такой гигант вполне мог задушить в своих объятиях принца Нумитора. Лицо Конана никто не назвал бы красивым, но оно выдавало в нем неукротимый характер, непоколебимую силу воли и огромное упрямство в достижении цели. Киммериец обладал той харизмой, присущей только настоящим военачальникам, когда солдаты идут в смертельный бой и готовы отдать жизнь за одну только поощрительную улыбку своего полководца.

Неожиданно для себя Ингонда внезапно почувствовала сладкое томление в груди и спазм внизу живота, чего раньше никогда не испытывала. Ее охватило странное и незнакомое прежде чувство, осознать всю глубину которого она не смогла. Ей было понятно только одно – она не должна допустить гибель этого человека от рук Дагобера. А гибель его в случае открытой схватки была неизбежной. Маг может лишить его разума, силой своей мысли убить, даже не прибегая к своему искусству боя. Устоять перед ним, несмотря на всю свою нечеловеческую силу, Конан не сможет, так как в поединке разумов грубая сила ничего не значит. Собственно, никакого поединка и не будет, Дагобер просто подчинит его своей воле и может размазать по стене, как он сделал с бароном, погубившим его родителей.

От невозможности избежать участи, уготованной киммерийцу, девушка пришла в отчаяние, но внезапно амулет на ее груди, словно ожил, посылая ей какие-то странные импульсы.

– Амулет! – вдруг дошло до нее. – Конана может спасти амулет Рианонны.

От этой мысли ей стало легко на душе и гибель киммерийца уже не казалась ей столь неотвратимой. Ведь амулет заблокирует все магические способности Дагобера и он лишится своего главного оружия – мысленного воздействия.

– Но ведь способность ускоряться останется при нем! – пронзила ее новая мысль.

Девушка вновь впала в отчаяние, но затем подумала, что Конан по натуре варвар и ему присуще звериное чутье на уровне инстинктов. Возможно, оно ему поможет. Да и всех качеств амулета Рианонны она не знала, может, он тоже как-то повлияет на реакцию Конана. Успокоив себя, девушка отошла в сторону и стала ожидать возможности переговорить с киммерийцем наедине.

* * *

Пока Ингонду терзали все эти размышления, Конан легко спрыгнув с коня и подошел к своим товарищам. Он не стал говорить, что имел беседу с Лерусом Витро, который прибыл от графа Каллиодиса с письмом и последними новостями из Тарантии. По мнению графа, в столице в любую минуту может вспыхнуть мятеж, поэтому Каллиодис предлагал выступать к Тарантии немедленно. Лерус к этому уже от себя лично добавил, что плодами побед Повстанческой армии могут воспользоваться другие.

– В столице неспокойно. Начались волнения. Понимая, что дни Нумедидеса на троне сочтены, многие выступают за то, чтобы пригласить занять Рубиновый трон Аквилонских владык Валерия, племянника Нумедидеса, которого тот лет пять назад отправил в изгнание, – прямо предупредил Витро. – Валерий сейчас в Немедии в Бельверусе и за ним, по нашим сведениям, уже отправлены послы.

– Гмм, – хмыкнул Конан, – вот и борись за народное счастье! Короткая же память у людей, если они забыли, кто за них терпел лишения и проливал свою кровь!

– Дело здесь не в народе, – пожал плечами Лерус, – народ – это просто толпа и эта толпа обычно слушает всяких крикунов, которые обещают ей золотые горы. В столице тебя никто не знает, для горожан твое имя мало что значит. Тем более, ты варвар из далекого Севера, а Валерий свой, аквилонец. Поэтому я настоятельно рекомендую не затягивать с походом на Тарантию. Если там вспыхнет мятеж и туда прибудет Валерий, то королем станет он. Первое время Валерий, конечно, вынужден будет считаться с вождями восстания, но это только пока сюда не подойдет немедийская пехота…

– Я понял тебя, – хмуро ответил Конан, – народная благодарность подобна утреннему туману, который рассеивается с первыми лучами восходящего солнца. Передай графу, что мы выступаем на рассвете и авангард Повстанческой армии будет в Тарантии уже завтра вечером.

* * *

После военного совета и последовавшего за ним обеда Конан, собрав своих военачальников сказал, что завтра на рассвете выступит в Тарантию с гвардией в качестве авангарда.

– Вы оба, – обратился он к Троцеро и Просперо, – пойдете за мной с конницей, да не забудьте прихватить с собой Публия, толстяк может понадобиться для оформления официального отречения короля.

– Ты хочешь оставить Нумедидеса в живых? – удивился Просперо.

– Не стану же я его убивать, если он сдастся, – буркнул Конан, – пусть его судит народный суд, соберутся представителя от всех графств и решат его судьбу.

Он посмотрел на Троцеро, граф согласно кивнул головой.

– Что касается пехоты и лучников, – обратился Конан к Гродеру и Аримунду, – возьмите сколько понадобится телег и двигайтесь вслед за конницей. Впрочем, часть мечников может идти и пешком, сразу все они там, вряд ли понадобятся. Пусть движутся в обозе, заодно и будут его охранять.

Отправив Паллантида готовить гвардию, которая теперь пополнилась значительным количеством Черных Драконов, к походу, сам Конан удалился в свой шатер. Уже было поздно, на небе показалась первая, еще робкая, россыпь звезд, и он хотел лечь пораньше отдохнуть, чтобы к рассвету быть готовым к многочасовой скачке. Сняв камзол и стянув сапоги, Конан как был в рубашке и штанах, улегся на свою походную кровать. Вытянувшись во весь свой гигантский рост на койке, он оставил свечу гореть на тумбочке и погрузился в сон, впрочем, не надолго, так как внезапно своим звериным чутьем варвара ощутил присутствие в шатре кого-то постороннего. Он открыл глаза. Рука его потянулась к рукояти меча, лежавшего рядом, но тут же отпрянула, он увидел высокую женскую фигуру, стоявшую у входа. Незнакомка отбросила капюшон своего плаща и по ее плечам заструилось золото волос. Изумрудного цвета глаза в пол лица смотрели на него с нежностью и грустью.

– Кто ты? – почему-то с трудом ворочая языком, произнес он.

Девушка, продолжавшая смотреть на него с той же нежностью, едва слышно ответила:

– Я Ингонда. Впрочем это не важно. Не бойся меня. Я пришла предупредить тебя о смертельной опасности, грозящей тебе.

– Но как ты прошла в мой шатер? Там же гвардейцы?

Каждое из произнесенных слов давалось ему с большим трудом.

– Слушай меня и не пытайся говорить, а тем более звать на помощь. Это незачем, я не причиню тебе зла. Просто выслушай меня и я уйду. Твой враг очень сильный маг по имени Альдемар Дагобер. Сначала он поклялся убить Нумедедеса, чтобы отомстить за гибель родителей, но потом решил сам стать королем Аквилонии. Он бы совершил свою месть и сейчас, но ему мешает Туландра Ту, Дагобер опасается колдуна Черного Круга. Как только Туландра удалится из дворца, Дагобер проникнет в него, убьет Нумедидеса и, заставив силой своей магии поверить окружающих, будто он это ты, станет править Аквилонией. Если ты попытаешься помешать этому, он тебя просто убьет. Для этого ему ничего не нужно, он убивает силой мысли любого, никто не может ему противиться. Никто, кроме того, на ком одет амулет Рианонны.

Девушка расстегнула ворот платья и сняла с шеи амулет на витой серебряной цепочке. Подойдя к Конану, она одела амулет в виде двух полушарий ореха ему на шею и спрятала под рубашкой на груди.