Текст книги "Факультет журналистики"

Автор книги: Валерий Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

4

В Жигулевске и с ночлегом было совсем по-другому, чем в Ставрополе. Специальным корреспондентам областной партийной газеты Пахомову и Голованову дали два места в городской гостинице для молодых специалистов. Пашка и Тимофей узнали домашний телефон лучшего экскаваторщика стройки Владимира Мячева, позвонили ему, солидно представились и, получив от хозяина дома приглашение зайти в гости, отправились на квартиру к знатному передовику.

Мячев жил в пятиэтажном новом доме на первом этаже. Дверь открыла молодая женщина.

– Здравствуйте, – сказала она, – я жена Володи, Галя. – И первая протянула руку знакомиться.

Тут же в прихожую вышел и сам Мячев – невысокий, худощавый паренек с усталым лицом. Прошли в столовую, сели за стол_ Мячев не торопясь начал рассказывать о себе.

Движение за снижение стоимости одного «кубика» грунта (он так потом все время и называл кубометры «кубиками») родилось естественно. В его экскаваторной бригаде (полный экипаж каждого экскаватора составляет одну бригаду) три машиниста: он сам, Семен Колчин и Борис Гулякин. Экскаватор работает круглосуточно. Каждая смена – двенадцать часов Их машина, порядковый номер – четвертый, вынимает землю в восточной части котлована – там, где будет само здание электростанции.

Сейчас было важно до вторжения паводковых вод закончить шпунтовую перемычку, отделяющую Волгу от котлована. Из речной части котлована уже откачали воду, намыли грунтовую перемычку, и туда, на дно реки, вошли экскаваторы. Всего предстоит вынуть сто пятьдесят миллионов кубов грунта.

– Сколько-сколько? – переспросил Пашка.

– Сто пятьдесят миллионов, – спокойно повторил Мячев.

Стоимость одного кубометра грунта, продолжал он, складывается так: производительность труда, затраты– на капитальный ремонт, транспорт, амортизация механизмов. В прошлом месяце при плане двадцать пять тысяч кубов бригада сделала тридцать восемь тысяч. Лучшая смена в бригаде – смена Колчина. Они вынимают за двенадцать часов в среднем тысячу двести «кубиков». На втором места идет он сам, Мячев, – девятьсот девяносто кубов. На третьем Гулякин – девятьсот двадцать кубометров.

– Однажды, в ноябре прошлого года, – рассказывал Мячев, – как раз накануне праздников, Семен Колчин поднатужился и дал за смену две тысячи сто тридцать кубов. Помнишь, Галя?

Жена Мячева, сидевшая за столом вместе со всеми, молча кивнула.

– Все прямо ахнули, – продолжал Мячев. – Почти триста процентов перевыполнения плана. Борька Гулякин заступил после Семена – как ни старался, только тысячу двести кубов вынул. После Борьки сажусь я – тысяча шестьсот кубов. Прибежали к нам из комитета комсомола, из парткома: поздравляют, обнимают Ну, естественно, заработки у нас сильно поднялись… И вот как-то приходит, к нам в забой старичок один из планового отдела и говорит: вы, говорит, ребята, молодцы, очень хорошо работаете, но только при такой перегрузке материальной части вы через месяц встанете в ремонт, и тогда заработки ваши сделаются в три раза меньше, и все над вами будут смеяться.

– Это Николай Евдокимович? – спросила Галя.

– Он самый, – улыбнулся Мячев, – есть у нас такой старичок-плановичок.

Приход старичка-плановичка, как выяснилось, имел решающее значение. Ребята, естественно, не хотели, чтобы заработки уменьшались. Стали спрашивать у Николая Евдокимовича совета: как быть? И старик-плановик открыл перед бригадой первые тайны законов политэкономии. (При слове «политэкономия» Тимофей выразительно посмотрел на Пашку, и Пашке вспомнилось, как он сыпался однажды на экзамене по политэкономии: производство, воспроизводство, перепроизводство – все это тогда так перемешалось в Пашкиной голове, что пришлось даже на несколько дней расстаться с «хивой» и кафедрой физкультуры.)

Оказалось, что можно было сохранить заработную плату, не вставая в ремонт. Это достигалось уменьшением износа механизмов. Не надо было надрываться самим и рвать тросы на экскаваторе, выгребая каждую смену через силу по две тысячи «кубиков» из котлована. Для этого требовалась очень простая вещь: снизить себестоимость одного кубометра вынимаемого грунта. А как это сделать? Николай Евдокимович, старик-плановик, стал учить рабочий класс экономическому уму-разуму. Начали считать с карандашом и бумагой – на каких элементах цикла, вынимая один «кубик», можно сэкономить копейку.

– Дай, пожалуйста, мою тетрадь, – попросил жену Мячев.

Галя сходила в другую комнату и принесла замусоленную, покрытую пятнами машинного масла ученическую тетрадь в клетку, несколько страниц которой были густо заполнены колонками зачеркнутых и подчеркнутых цифр. Мячев полистал тетрадь, но потом бросил ее на стол.

– Хотел показать вам, как складывались наши расчеты, но это очень долгая история. Лучше своими словами расскажу.

Что же выяснилось? Оказалось, что за счет ремонта можно экономить на каждом «кубике» целых три копейки. Если аккуратно, а точнее сказать, прижимисто, использовать смазочные и обтирочные материалы (которые раньше-то разбрасывали по широте души во все стороны), то можно сберечь на каждом «кубике» еще одну копейку.

– Я как-то пришел на смену, – рассказывал Мячев, – а Сенька Колчин держит одного нашего подсобного рабочего за грудки и орет на него. «Ты чего, – кричит, – тряпки раскидал везде, скотина? Дома, что ли, у тещи находишься?» Да как замахнется на него – я еле успел его за руку поймать.

Старик-плановик направил экономическую мысль рабочего класса, не желавшего расставаться с хорошими заработками, и в такую сторону, как сбалансированное на пределе перевыполнение плана. Оказалось, что с учетом местных условий (специфика организации грунтовых работ) наиболее эффективно перевыполнять план не более как на 150–160 процентов. Именно эта процентовка сохраняла требуемое качество и позволяла сбросить с «кубика» уже не какую-то ерунду, а целых одиннадцать копеек.

– Ну, а дальше мы сами мозгами шевелить начали. На подсобных операциях удешевили «кубик» еще на пятачок. Раньше подстилочные гати под гусеницами кромсали, как танки в наступлении, а теперь стали аккуратнее ездить – еще семь копеек сбросили с кубометра. Одним словом, стоимость погруженного в кузов самосвала кубометра грунта снизилась у нас с четырех рублей до трех рублей шестнадцати копеек. Получилась экономия только на одном экскаваторе тридцать восемь тысяч рублей в месяц. За нами и водители самосвалов подтянулись. Стали требовать, чтобы их твердо закрепляли за одним и тем же экипажем. Образовалась у нас целая комплексная бригада – экскаватор и двадцать МАЗов-самосвалов. На каждом шагу начали копейки считать.

– А вы сейчас идете в котлован? – спросил Пашка. – Возьмите нас с собой…

5

Когда они вышли из дома, вечерняя панорама Жигулевска снова распахнулась перед Пашкой и Тимофеем во всей удалой широте своего замысла. На освещенной прожекторами насыпи фантастические конструкции двух шагающих экскаваторов казались нереальными. На сказочно вознесенной высоте их стрел горели гирлянды электрических лампочек, и трудно было понять: были эти огоньки в небе творением рук человеческих или уже нечеловеческих.

Тысячи красных, желтых, розовых, голубых огней заполняли впадину котлована. Белые стволы прожекторных лучей сплетались над котлованом в огромную крону неправдоподобно гигантского древа. Морозный фиолетовый пар клубами поднимался из впадины. И бетховенская музыка продолжала греметь над котлованом, рождая космические сравнения и ассоциации.

– Скажите, а эта музыка все время у вас здесь звучит? – поинтересовался Тимофей.

– Бетховен-то? – небрежно спросил Мячев. – Круглые сутки. Радисты подобрались все подряд любители Бетховена. Двадцать четыре часа без перерыва классикой нас угощают. Но мы уже ничего– привыкли. И дети привыкли. Спят, не просыпаются. А нам работать под Бетховена даже веселее.

В половине одиннадцатого они пришли на широкую площадь возле здания управления строительством. Вокруг нескольких крытых фанерой «душегубок» стояла густая толпа народа.

– Ночная смена, – объяснил Мячев, – по котловану людей на машинах развозят. Это он сверху кажется не очень большим. А внизу, если пешком идти, только к утру до своего места доберешься.

– По машинам! – раздался около здания управления зычный голос. – Отправление через две минуты!

Кузова заполнились народом. Машины тронулись. Проехали несколько городских кварталов и оказались на территории котлована. Машина все время спускалась под уклон. Было уже не просто морозно, но и как-то сыровато и даже слякотно.

– Мы уже ниже уровня Волги, – сказал Мячев, – почти на самом будущем дне морском.

– А Волга может прорвать перемычку? – спросил Тимофей.

– Может, – улыбнулся Мячев, – а вы что, плавать не умеете?

– Умею, – смутился Тимофей. – но я не к этому спрашиваю.

– Тогда все в порядке, – засмеялся Мячев.

Машина остановилась.

– Мячев! – крикнули из кабины водителя. – Твоя кастрюля!

– Пошли – кивнул Мячев, – приехали.

Он первым спрыгнул на землю. Пашка и Тимофей сошли за ним Вокруг стоял зыбкий сырой туман. Лучи прожекторов и сигнальные предупреждающие огни наполняли туман фиолетово-голубым и кроваво-розовым свечением. Впереди на добрую сотню метров нависала над головой черная громада перемычки, унизанная редкими гирляндами желтых фонарей. Где-то рядом скрежетала зубьями стальных шестеренок железная махина экскаватора. Мимо непрерывно проходили груженые и пустые самосвалы. Изредка слышались глухие, несильные взрывы и шелест падающих камней. Пашка и Тимофей стояли на дне потусторонней, дантовской и в то же время вполне реальной гигантской выемки в земле. Небо над их головами замыкалось темнотой ночи и мрачными очертаниями краев огромной котловины.

«Душегубка», привезшая пассажиров, не отъезжала. Дверь кабинки открылась, и высунулся человек в овчинном полушубке.

– Это что за люди? – спросил он.

– Корреспонденты из областной газеты, – объяснил Мячев.

– Разрешение на вход в зону котлована имеете?

– Нет, не имеем, – почти одновременно ответили Пашка и Тимофей.

– А общий допуск?

– Какой допуск?

Человек засмеялся.

– Как же вы сюда попали, граждане корреспонденты? – весело спросил он.

– Они ко мне приехали, – объяснил Мячев, – снижением себестоимости одного кубометра грунта интересуются.

Человек в полушубке молча, пристально и цепко разглядывал Пашку и Тимофея.

– Около меня все время будут, – уверенно и в то же время чуть небрежно сказал Мячев.

– Смотри, Мячев, пока на твою ответственность, – хлопнул он дверкой, и «душегубка» покатила дальше.

– Неужели у вас даже допуска нет? – сердито спросил Мячев.

– А что это такое? – спросил Пашка. – Нам никто ничего не говорил.

– Вы давно в редакции работаете?

– Мы вообще-то еще студенты, – сказал Тимофей, – учимся в Москве, в университете, на факультете журналистики. Это наша первая командировка.

Мячев был явно разочарован.

– Да-а, – сказал он неопределенно, – надо было бы, конечно, документы у вас спросить еще там, наверху. Здесь уже поздно. Моя ошибка… А кто вас в командировку отправлял?

– Прусаков Петр Петрович.

– И ничего не сказал о допуске?

– Нет, не сказал.

– Узнаю Прусакова. Сам вечно сюда без допуска ездит. Но его тут уже все знают… Вам крупно повезло, хороший мужик на машине попался. Другой бы сразу наверх повез.

Шум работающего неподалеку экскаватора затих.

– Что же с вами делать? – нахмурившись, спросил Мячев. – Мне на смену надо идти. Колчин остановил машину, сейчас сюда придет.

– Мы думали, если нас в Ставрополь без всяких пропусков пустили, значит, и в Жигулевск можно. – виновато улыбнулся Пашка.

– Ставрополь на дно уходит, – сказал Мячев, – такого города больше нету. А в Жигулевске строится крупнейший энергетический узел страны. Его надо охранять.

– У вас будут из-за нас неприятности? – нахмурившись, спросил Тимофей.

– У меня-то ничего не будет, а вот у вас…

Мячев с нескрываемым раздражением смотрел на Пашку и Тимофея.

– Сейчас обратно машина пойдет. Колчина и его смену забирать будут. Отправить вас с ними, что ли?.. Нельзя. На вахте обязательно снимут и задержат… Вас кто-нибудь в Жигулевске знает?

– Нет, никто не знает…

Из тумана вышло несколько человек в телогрейках, бушлатах и ватниках.

– Володя! – крикнул передний. – Там самосвал под ковшом уже стоит! Ты чего здесь делаешь? Что случилось?

Это был Семен Колчин и его смена.

– Да вот, корреспонденты приехали, – неопределенно сказал Мячев.

– Какие к лешему корреспонденты! Машины одна за другой идут!

Из тумана вынырнула «душегубка».

– Колчин, садись! – крикнул человек в полушубке, выскакивая на подножку. – Мячев, глаз с корреспондентов не спускай! Сейчас с ними разбираться будем!

Колчин и его смена быстро сели в машину. «Душегубка» исчезла в тумане.

– Пошли, – коротко приказал Мячев, почти бегом устремляясь вперед

Пашка и Тимофей старались не отставать. Крупные, острые, мокрые куски скальной породы вывертывались из-под ног, становились ребром, откатывались, возвращались, били по лодыжкам. Пашка и Тимофей скользили, спотыкались с непривычки, но держались за Мячевым вплотную.

Железная громадина экскаватора стояла, освещенная фарами нескольких сгрудившихся около нее самосвалов. На боковой стене машинного отделения экскаватора отчетливо белела огромная цифра «четыре».

– Мячев! – заорал водитель ближнего к ковшу самосвала. – Где ты ходишь? Сенька Колчин ушел, а тебя нет! Пять минут уже стою, время теряем!

– Жалуются, что машин им не подают! – загалдели водители остальных самосвалов. – А когда машины есть, их самих нету!

Мячев рывком поднялся по железной лестнице в кабину, бешено крикнул стоявшим около гусениц Пашке и Тимофею:

– Сюда поднимайтесь, живо! И чтоб ни шагу отсюда!

Пашка и Тимофей, толкая друг друга, взобрались на металлическую палубу экскаватора.

Мячев уже сидел в кабине. Было видно, как он, мгновенно опробовав все рычаги и педали, ссутулился около пульта, что-то поправляя, и, тут же выпрямившись, рванул рычаги и экскаватор поехал круговым движением вокруг своей оси направо.

Упал на землю ковш. Взревел мотор. Заскрежетали стальные бивни, набирая в ковш обломки скальных пород.

Есть! Полон ковш! Вздрогнул и присел железный «мамонт». Могучая стрела, дрожа от напряжения, поехала обратно. И вот уже распахнулась пасть ковша, щедро высыпая свое содержимое. Застучали камни о днище кузова самосвала. Встряхнулся ковш. Мотнулась вправо стрела. Упал ковш. Заскрежетали зубья. Есть! Поворот налево. Ссып. Встрях. Вправо. Скрежет. Есть! Поворот. Ссып. Встрях. Еще поворот. Полон ковш. Поехали. Бух! Бух! Бух! Ск-к-р-р… Бух! Бух!

– Стой! – кричит снизу водитель самосвала и проводит ребром ладони по горлу. – Полон кузов!

Прыжок за рулевую баранку. Вздох отпускаемых воздушных тормозов. Взревел мотор, отъехал первый самосвал. Подъехал второй.

Росчерк стрелы вправо. «Буйволиное» движение ковша – рогами вперед. Полет стрелы влево. Удар кусков породы о днище кузова. И еще удар. И еще. И еще… О-отъезжай!

Третья машина. Мотается стрела между карьером и кузовом, болтается в воздухе ковш, скрежещут шестеренки, звенят тросы, рычат рычаги, звякают педали… Четвертая машина! Пятая, шестая…

Мячев работал как виртуоз. Ни одного лишнего движения. Прямая спина. Уверенные руки. Быстрые ноги. И бесстрастное, неподвижно застывшее лицо.

Он словно слился с машиной. Сросся с ней головой, руками, ногами. Он как бы помогал ей делать тяжелую, «слоновью» работу. Посылал в ее железное нутро свои человеческие эмоции и страсти.

И машина отвечала человеку тем же. Послушно подчинялась во всем. Служила всей мощью своих мускулов, всей энергией своих механизмов.

Через десять минут наблюдая за Мячевым, Тимофей и Пашка поняли, что видят перед собой величайшего артиста своего дела, человека, доведшего мастерство до высочайших вершин искусства. Мячев не просто работал. Не только набирал в ковш и грузил в кузова самосвалов горную породу. Он вдохновенно творил свой труд.

Экскаватор не знал ни одной секунды покоя. Он был в постоянном движении – еще только заканчивал ковш подгребать породу, а стрела уже начинала движение в сторону кузова самосвала. Еще не успевал последний кусок породы долететь из ковша до кузова, а стрела уже начинала обратное движение в сторону забоя. Ковш «отряхивался» на лету, и без всяких остановок наматывались тросы на вороты лебедок, и механизмы, «не переводя дыхания», изготавливались к новому гребку и повороту. И все это происходило непрерывно, бесперебойно, безошибочно, ювелирно. («Хороший экскаваторщик может ковшом спичечную коробку с земли поднять и даже букет цветов на подоконник любимой девушке положить», – вспомнилась Пашке Пахомову фраза, сказанная Мячевым, когда они шли перед началом смены по городу.)

…Когда Мячев нес ковш с породой к кузову очередного самосвала, перед экскаватором в морозной дымке, окрашенной свечением голубовато-фиолетовых прожекторных лучей и кроваво-красных автомобильных стоп-сигналов, возникли две фигуры в белых овчинных полушубках.

Мячев остановил машину.

– Где корреспонденты? – крикнул один из них.

Мячев вышел из кабины на палубу.

– Это за вами, – устало сказал Мячев. – В случае чего, валите все на меня. Скажите, что это я вас сюда притащил. Надо будет, звоните домой Гале. Я сменюсь а одиннадцать дня. Если с вами не разберутся до того времени, я подключусь и помогу.

6

Было уже четыре часа ночи. Пашка и Тимофей сидели на черном клеенчатом диване в большой холодной комнате с решетками на окнах. Напротив них за большим письменным столом расположился начальник охраны гидротехнического района Андрей Андреевич Кремнев (он сам представился «задержанным», полностью назвав свое имя, отчество и фамилию). Перед начальником охраны лежали на столе все пахомовские и головановские документы – паспорта, студенческие билеты, командировочное удостоверение. Внимательно прочитав их, Андрей Андреевич поднял голову.

– Скажите, – обратился он к Тимофею, – у вас есть какой-нибудь документ из МГУ о направлении вас именно в Куйбышев?

– Нет, такого документа у нас нет, – сказал Тимофей.

– Почему же вы поехали именно в Куйбышев?

– Это трудно объяснить, – вздохнул Тимофей. – Так получилось.

Кремнев снял телефонную трубку.

– Прошу Москву, – сказал он. – Москва?.. Прошу установить личности…

Он назвал себя, свою должность, а потом начал диктовать содержание паспортов.

Прошло минут десять. Зазвонил телефон.

– Слушаю, – сказал Кремнев, снимая трубку. – Так, так, так… Студенты? Спасибо.

Он положил трубку.

– Москва подтверждает ваши документы. Теперь наведем справки в области.

Кремнев позвонил в Куйбышев.

– Алло, райотдел? Кремнев из Жигулевска беспокоит. У вас на территории проживает Прусаков Петр Петрович, журналист, сотрудник областной газеты. Очень прошу найти его адрес через городскую справочную и доставить к вам для телефонного разговора со мной… К сожалению, у него нет домашнего телефона.

– Пока будут ходить за Прусаковым, – сказал Андрей Андреевич, – можете прилечь на диване или вот на этих стульях. Вода в графине, туалет в коридоре направо. Я буду в соседней комнате.

Он вышел через дверь, находившуюся прямо за его письменным столом, оставив ее слегка приоткрытой.

Тимофей сразу же встал и демонстративно пересел на стулья около окна.

– Тимка, ты что? – укоризненно спросил Пашка. – Обижаешься на меня, что ли?

– А ну тебя! – с досадой махнул рукой Тимофей. – Думаешь, вся эта история не дойдет до университета?

– Ну и что? Разве мы виноваты, что так получилось? Прусаков забыл сказать нам о допуске, а мыто здесь при чем?

– Забыл, не забыл – мальчишество какое-то! Зачем ты напросился с Мячевым в котлован?

– А разве не интересно было? Я, например, считаю, что очерк об экскаваторщике у нас уже в кармане.

– Его еще написать надо

– И напишем. Я, например, этого Николая Евдокимовича из планового отдела, как живого, вижу… Старичок-плановичок! Какая деталь, а? Да за такую деталь любой журналист месяц согласится в тюрьме сидеть… А как Мячев работал, Тим! Только одну эту ночь описать, когда мы на палубе экскаватора стояли, как на палубе корабля, – и то уже вся наша поездка будет оправдана.

– Ох, Павел Феоктистович, смешной вы человек!

– Чем же я смешной?

– Все тебе кажется легким, доступным, простым…

– А знаешь, Тим, мне сегодня даже захотелось стать таким человеком, как Мячев, и работать на экскаваторе, как бог!

– А хорошим журналистом тебе стать никогда не хотелось?

– Хотелось. И буду!

– А чего ж ты столько времени проторчал на своей кафедре физкультуры?

– Понимаешь, Тим, там всегда очень интересно было… Со всего университета люди собирались… Одна Нонка со своей палкой и орденами чего стоит. А Тарас, а Курдюм – академик малохольный? А Лева Капелькин? А вся «хива» наша?.. Ведь это же, Тим, замечательные ребята, если по справедливости разобраться… У каждого были свои дела и свои сложности, но всех тянуло друг к другу, к спорту, к баскетболу… И ведь никто же не заставлял их… И ни у кого не было больших способностей, а ходили в «хиву» и вообще на кафедру упорно, долго, настойчиво, бескорыстно, потому что в спорте реализуется какая-то особая часть человеческой души, какой-то сектор свободы…

Зазвонил телефон. Из соседней комнаты с расстегнутым воротом вышел Кремнев.

– Да, слушаю, – сказал он, снимая трубку. – Прусаков говорит? Товарищ Прусаков, вы посылали в командировку в Ставрополь и Жигулевск студентов Московского университета Голованова и Пахомова? Посылали. Можете это подтвердить завтра телеграммой на мое имя за подписью главного редактора? Можете? Очень хорошо… Что-что? Трубку передать Пахомову или Голованову? Сейчас попробую.

Андрей Андреевич протянул через стол телефонную трубку.

– Поговорить с кем-нибудь из вас хочет. Вот нахал! Служебный телефон использует.

Трубку взял Тимофей.

– Ребята! – раздался в телефоне булькающий голос Петра Петровича. – С допуском накладка вышла, извините! Я сам туда вечно без пропуска езжу… Допуск вам послан в Жигулевск на почтамт, до востребования. Вместе с ним я переслал два письма, которые пришли в редакцию на ваше имя… Теперь вот какое дело… Вы материал по первому пункту задания собрали? Очень хорошо! Вторую часть задания пока можете отложить. В обкоме партии просили срочно опубликовать очерк о лучшем экскаваторщике! Сможете написать на месте?.. Тогда прямо завтра садитесь и пишите!.. И тут же высылайте в редакцию! Сразу опубликуем! Желаю успеха!