Текст книги "Последний коммунист"
Автор книги: Валерий Залотуха
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Тот, кто подкрался сзади, приставил пистолет к виску и приказал молчать и не двигаться, сам молчал и не двигался, то ли испытывая нервы, то ли издеваясь, то ли дожидаясь кого, то ли еще что... Было страшно и непонятно. И, видимо, от этого Илья вдруг задышал – часто и громко, часто и громко и все чаще и громче... И тут же тот, кто стоял за спиной с пистолетом, дразнясь или заразившись, тоже вдруг задышал часто и громко, часто и громко и все чаще и громче. И так они вдвоем дышали... Странно, но это напоминало то самое известное всем любовное дыхание, которое кончается сладостным стоном или криком, но чем оно могло здесь кончиться – выстрелом? Кончилось звонком, и оба они от неожиданности перестали дышать, слушая высокий искусственный голосок мобильного. Он пел и пел, назойливо повторяя коротенькую мелодию.
– Это у тебя? – на выдохе, хрипло спросил стоящий за спиной с пистолетом.
Илья не понял вопрос, но переспросить не решился и промолчал.
– Это у тебя? – нервно повторил стоящий за спиной, и пистолет в его руке сильно и опасно дернулся.
Илья еще больше растерялся, не понимая.
– Это телефон, – шепотом ответил он. – Мобильный телефон.
– Я и говорю – у тебя?!
Илья понял наконец и торопливо ответил:
– У меня!
– Ну, говори тогда! – приказал стоящий за спиной с пистолетом.
Илья разжал руку, избавляясь наконец от растаявшего мороженого, незаметно вытер ладонь о дерево скамейки, достал из кармана телефон.
– Сынок, это ты? – спросил седой.
– Я, – ответил Илья.
– Слушай, сынок, – голос у седого был злой и нервный. – Ты не сынок, ты щенок! Я тебя сегодня поймаю, штаны сниму и задницу надеру.
Илья дал отбой и хотел положить аппарат обратно в карман, но тот, кто стоял за спиной с пистолетом, вы-хватил его, сдавленно крикнув:
– Дай сюда!
Илья облегченно улыбнулся – кажется, это было просто ограбление.
– А как здесь? – неожиданно спросил тот, кто стоял за спиной с пистолетом, и убрал пистолет от виска Ильи. – Где нажимать, покажи...
Илья осторожно повернул голову и, не поднимая глаз, показал, как пользоваться мобильным. Тот, кто стоял за спиной с пистолетом, имел небольшие, очень смуглые руки, а обломанные грязные ногти были накрашены разноцветным лаком – белым, зеленым и фиолетовым. Он набрал нужный номер и прижал аппарат к уху. Только тогда Илья поднял глаза... Это была девушка, точнее даже девочка, школьница, старшеклассница, ребенок. Из-за шапки черных курчавых волос голова ее казалась очень большой. Она была метиска или мулатка: кожа цвета кофе с молоком, иссиня-черные глаза, расплющенный нос и огромные губы. На плече ее висел яркий школьный рюкзачок, на груди был прицеплен большой круглый значок с надписью: "Спроси, как меня зовут".
Видимо, не соединилось, – недовольно хмуря брови, девушка стала снова набирать номер, но блестящий, короткоствольный револьвер мешал, и тогда она сунула его Илье, приказав:
– На, подержи!
Илья взял оружие и глянул на девушку удивленно.
– Але! – закричала она, как это обычно делают люди, редко говорящие по телефону. – Але, Баран, это ты? Ты дома? Я так и знала, что ты дома... Узнал? Это я, ага... Чего делаешь, чай пьешь? Я так и знала, что ты чай пьешь... С вареньем? Я так и знала, что с вареньем... А я тебе с Воровки по мобильному звоню... Ты что, оглох? Тебе по буквам повторить? По мо-биль-ному! Баран, я тебе должна сказать знаешь что... Я давно хотела тебе это сказать, да времени не хватает. Баран, ты козел!
Девушка сунула телефонную трубку Илье, и он вернул револьвер. Она вскинула оружие, прицелилась в пустоту, сказала: "Ба-бах!" и по-ковбойски дунула в дуло. Илья улыбнулся. Ей это, кажется, не понравилось. Она глянула строго и ткнула револьвером в значок на своей груди. Илья смотрел вопросительно, не понимая, что это значит.
– Ну! – потребовала девушка и снова показала на значок.
– "Спроси, как меня зовут", – прочитал Илья то, что там было написано.
Девушка громко вздохнула, пожала плечами и посмотрела по сторонам, как бы ища сочувствия.
– Ты что, дурак? Или с луны свалился? – раздраженно спросила она. – Это ты должен спрашивать, понимаешь? Для чего я его сюда повесила?
– Как тебя зовут? – задал Илья требуемый вопрос.
– Меня? – спросила девушка, словно не ожидала этого. – Снежана.
– Снежана? – искренне удивился Илья.
– Снежана, а что? Что тебя так удивляет? – спросила она, готовая обидеться.
– Редкое имя, – объяснил Илья. – Редкое и красивое.
– Красивое, конечно, – согласилась девушка. – Я сама, когда первый раз услышала... А тебя как звать?
– Сергей.
– Сережка?
– Сергей, – твердо повторил Илья.
– А фамилия?
– Нечаев.
Девушка смотрела на Илью так, как будто разгадывала загадку.
– Знаешь, почему я про фамилию спросила? Подумала, может, ты его родственник... Ты все-таки здорово на него похож. А Баран знаешь на кого похож? На Леонардо. Ты любишь Леонардо?
Илья внимательно посмотрел на девушку и ответил серьезно:
– Я больше люблю Рафаэля.
Она скривилась.
– Ты что, старик, что ли? Это моя мать Рафаэля любила, когда молодая была. Блеет, как козел. Я девять раз "Титаник" смотрела. А Верка двенадцать. Она первая поняла, что Баран на Леонардо похож. А ты знаешь на кого похож? Сказать?
Илья пожал плечами.
– На Влада! – выпалила девушка. – До Леонардо я Влада любила.
– Кто такой Влад? – делаясь серьезным, спросил Илья.
– С луны свалился! – весело воскликнула девушка. – Влад Сташевский!
Девушка ждала реакции, но реакции не было.
– Правда не знаешь? – спросила она растерянно и недоверчиво.
– Не знаю, – спокойно ответил Илья.
– Певец! – неожиданно заорала девушка. – Это певец такой! "Вечерочки-вечерки" слышал?
Илья помотал головой.
– С луны свалился? – тихо, серьезно спросила она.
– Нет, просто я жил далеко, – объяснил Илья, улыбаясь.
– Сидел? – догадалась девушка.
Илья кивнул.
– Сидел... И лежал... И ходил...
– Сколько лет?
– Шесть.
– А за что? Маму не слушался?
– Наоборот – слушался...
Девушка засмеялась:
– А у тебя бабки сейчас с собой есть?
Илья задумался.
– Ну, бабки – мани, мани, – нетерпеливо воскликнула она.
– Есть, – спокойно ответил Илья.
– Значит, ты такой же крутой, как Баран, – подытожила девушка и продолжила неожиданно: – И значит, ты сегодня меня трахнешь.
Она смотрела на Илью, ожидая реакции, но вновь реакции не было.
– Трахнешь! – крикнула девушка и приставила револьвер к его груди.
– За что я должен тебя трахнуть? – спросил он сочувственно.
– Да ни за что! Просто так! Просто так не можешь, что ли? Мужик, называется! Мужики пошли, просто так трахнуть уже не могут! – продолжала возмущаться девушка.
– Просто так не могу. Просто так я никогда никого не бил. Только за дело, – взволнованно объяснил Илья.
Девушка глянула на него недоверчиво, отступила на шаг, еще на шаг и вдруг захохотала гортанным чужим хохотом, сгибаясь в поясе и чуть не падая. Илья смотрел на нее непонимающе, удивленно, но скоро удивление в его глазах сменилось возмущением.
– Почему ты смеешься? – он требовал ответа.
Девушка вытирала слезы рукой, в которой сжимала револьвер.
– Нет, ты все-таки не с луны свалился. Ты все-таки дурак... Дурак с мобильным... И с бабками... Ты, как моя бабка! Она тоже не знала, что значит трахаться. Я говорю ей тогда: "Ба, а что вы с дедом дома делали, когда мама в школу уходила?" Думала, думала – вспомнила, а потом ка-ак меня поварешкой по башке трахнет! Догадалась...
Она посмотрела на Илью внимательно и серьезно и спросила:
– Догадался теперь?
Илья кивнул.
– Трахнешь?
Илья кивнул еще раз.
Девушка засмеялась:
– Быстрый какой! Сначала мы в "Макдоналдс" пойдем, как Верка с Бараном.
– Я "Макдоналдс" не люблю, – попробовал не согласиться Илья, но девушка оборвала:
– Зато я люблю! Я сказала в "Макдоналдс", значит, в Макдоналдс!
2
То был первый и единственный пока в Придонске "Макдоналдс". Девушка жадно поедала гамбургеры, запивала их клубничным коктейлем, глазела по сторонам и беспрерывно болтала:
– Еще мне Верка рассказывала, что в сортире здесь чище, чем в операционной, ей аппендицит недавно вырезали. Надо будет сходить посмотреть, да? И пописать можно заодно... А ты чего ничего не ешь? Бабки экономишь? Как Васька Огрызков... Тоже бабки экономил, в "Макдоналдс" хотел сходить... А потом на уроке в обморок – ба-бах!
– Я сыт, – объяснил Илья.
– Дома покушал?
– Да.
– А у тебя отец есть?
– Есть.
– И мать?
– И мама.
– И они вместе живут?
– Да.
– Бедненький, – ехидно посочувствовала девушка. – Накормили, значит, на дорожку. Ну, хоть попей.
– Я пью только пепси-колу, а ее здесь нет, – очень серьезно объяснил Илья.
– Поэтому ты не любишь "Макдоналдс"? – догадалась девушка.
– Да.
Девушка тоже посерьезнела.
– Любишь пепси?
Илья кивнул.
– А я коку больше уважаю... Хотя пепси тоже люблю. И фанту... Но спрайт я ненавижу!
– Я пью пепси, – повторил свою позицию Илья. Такая определенность вызывала у девушки уважение.
– А что у тебя с рукой? – живо поинтересовалась она.
– Бандитская пуля, – ответил Илья, и девушка оценила шутку, засмеялась.
От гамбургеров остались одни бумажки, коктейльная трубочка издавала финальный хрип. Девушка громко вздохнула и еще раз посмотрела по сторонам.
– Классно здесь... Будь моя воля, я бы здесь жила... Моя родина "Макдоналдс".
Илья усмехнулся:
– Чего же здесь хорошего?
– Чисто... Красиво... Вкуснятина прикольная... Никто не матерится, не блюет... Даже на улицу не хочется выходить. Как увидишь эти рожи! А я тут штуку баксов хотела заработать. Конкурс "Грудь России", слышал?
Илья кивнул.
– Ну, хоть это слышал. Ну, вот... Прихожу я туда, а они мне: "Это не патриотично, Печенкину это не понравится. Печенкин это не поймет!"
– Кто такой Печенкин? – перебил ее Илья.
– Наш главный богач. Бабка его народным кровососом называет. Она на заводе вахтерила, а Печенкин завод купил и всех стариков выгнал. Будь моя воля, я бы его собственными руками задушила. Знаю я, что ему нравится. Он нашу училку третий год трахает, а она в одной и той же юбке ходит и курит "Пегас"... Жа-адный! Все богатые – жадные, правда? А тебе мой пистолет понравился? Мне его один слесарь шестого разряда из газового переделал за две бутылки водки. А то лезут все... А я прихожу домой, а бабка говорит: "Эх, где бы мне пистолет достать?" Я чуть не упала, подумала – знает, а потом смотрю – нет... И говорю: "А зачем тебе пистолет?" Застрелиться, говорит... Они всем своим советом ветеранов застрелиться решили...
– Почему?
– Ну, как почему? Они эту страну защищали, а чего они от нее хорошего видят? У бабки пенсия – на два бигмака, да и ту не платят. Чем так жить, лучше вообще не жить. Ну, вот... Я говорю: "Ба, а какой вам нужен пистолет?" Типа прикалываюсь... А она: "ТТ зарегистрированный". Я говорю: "ТТ могу достать, только незарегистрированный" – прикалываюсь опять... А она: "Нет, только зарегистрированный". Я: "Незарегистрированный". Она: "Зарегистрированный"... Я: "Незаре-ре..." Тьфу ты! А она кружкой по башке меня ба-бах! Шишка до сих пор осталась, хочешь – потрогай, – девушка перегнулась через стол, вытягивая шею, но Илья не стал дотрагиваться до ее головы, а спросил:
– Ты читала "Как закалялась сталь"?
Неожиданный вопрос не застал девушку врасплох. Она выставила обращенную к Илье ладонь и проговорила успокаивающе:
– Я книжек не читаю.
– Это хорошо, что ты книжек не читаешь. Но эту прочтешь
Девушка громко засмеялась:
– Отгадай загадку! Слово из трех букв, в котором можно сделать три ошибки, а смысл все равно остается!
Илья задумался.
– Сдаешься? Сдавайся. Все равно не отгадаешь! Ишо! – выкрикнула девушка.
Илья не понимал, решительно не понимал.
– У вас там на Луне все такие? Как до утки – на четвертые сутки? Или как до жирафы? – раздраженно спрашивала она.
– Еще? – догадался Илья.
Девушка согласилась, кивнула.
– Один коктейль и один бигмак! Нет, лучше два коктейля! И два бигмака...
Илья поднялся и направился к раздаче, но проходя вдоль стеклянной стены, увидел внизу в сквере седого. Старый чекист ходил, прихрамывая, кругами, обреченно глядя по сторонам. Илья достал из кармана телефон и набрал номер. Седой торопливо приложил к уху свой мобильник.
– Это я, – заговорил Илья.
– Сынок! – обрадовался седой и тут же пожаловался. – Что же ты делаешь, сынок?
Илья улыбнулся:
– Хорошо. Пока я не буду вас увольнять. Но предлагаю вам работать на меня. Детали обсудим позднее. А сейчас садитесь на скамейку и ждите. Я приду, и мы вернемся домой вместе. В противном случае я вернусь один и скажу маме, что вы меня потеряли и меня чуть не украли чеченцы.
Седой закружился на месте, завертел головой, пытаясь увидеть Илью, он даже посмотрел на небо.
– Садитесь! – строго приказал юноша и старый чекист послушно опустился на стоящую рядом скамейку.
На подносе стояли не два, а три коктейля и лежали не два, а три бигмака. Девушка взглянула на Илью счастливо и благодарно.
– Ты не как Баран. Ты круче Барана, – решительно проговорила она.
– Знаешь, на кого ты похожа? – спросил Илья.
– Знаю! – кивнула девушка, впиваясь зубами в американский бутерброд. – На обезьяну. Мне это по сто раз в день говорят...
– Ты похожа на Анджелу Дэвис, – уверенно сказал Илья.
– Как-как?
– Анджела Дэвис.
– А кто это? Певица?
– Американская коммунистка.
Девушка улыбнулась:
– Надо бабке моей сказать, вот обрадуется. А мы куда пойдем: к тебе или ко мне?
– К тебе.
– А к тебе нельзя? Родители дома?
– Мама.
– Значит, ко мне. Только ключ у бабки надо за-брать, а то она мне не доверяет.
3
На обитой оцинкованным железом, выходящей прямо на улицу двери висели две таблички: первая – "ЖЭК", вторая – "СВВОВ". Илья подергал закрытую дверь и взглянул вопросительно на спутницу. Она махнула рукой.
– Да там они, я знаю! Только они не откроют, стучи не стучи. Секретничают...
Илья подошел к высоко расположенному окну, ухватился за карниз, подтянулся и, с трудом удерживаясь на узком приступке фундамента, приник к стеклу.
За длинным, накрытым кумачом столом плотно сидели седовласые, увешанные орденами и медалями ветераны.
– Видишь кого? – нетерпеливо спросила девушка.
Илья не отвечал.
– Кто там?
– Старик, – ответил Илья, не отрываясь от стекла.
– Это Коромыслов! – обрадованно воскликнула девушка. – Председатель ихний. Это он придумал застрелиться... Злой как собака.
Старик был длинный, сухой, седой, усатый. Он стоял во главе стола, говорил что-то горячо и напористо, то поднимая, то опуская сжатую в кулаке руку.
Слушатели, несомненно, были с ним согласны; они часто кивали, трясли дряблыми подбородками и, готовясь аплодировать, потирали ладони. Два толстых пыльных стекла не пропускали ни звука. Это напоминало аквариум, в котором давным-давно нет воды, пыльный обветшалый аквариум, где прах сохранил форму живых существ. Был, вероятно, какой-то праздник, известный им одним юбилей, и по этому поводу проводилось меро-приятие – необходимое, тягостное, священное...
– А бабку видишь? – крикнула снизу девушка.
– Как она выглядит?
– Бабка? Бабка как бабка...
Илья спрыгнул на асфальт и смущенно посмотрел на девушку.
– Подсади! – потребовала она и стала забираться туда же. Илья поддерживал ее сзади, стараясь не смотреть вверх.
– Ба! – заорала девушка и забарабанила в стекло. – Ключ дай, ба! Нас сегодня раньше отпустили. Да одна я, одна! Контрольная завтра, готовиться надо срочно!
Ключи вылетели в форточку и, звякнув, упали на асфальт. Девушка спрыгнула вниз, подхватила их, подбросила в воздух, поймала и предложила деловито и задорно:
– Ну что, айда? Цигель-цигель о-ля-ля!
4
Девушка и бабушка жили на втором этаже старого двухэтажного барачного типа дома. Комната была одна, но получалось две, что подчеркивала полустершаяся меловая черта, проведенная по дощатому полу от середины окна до середины входной двери. Левая половина принадлежала бабушке: там стояла высокая железная кровать под атласным покрывалом, комод, шифоньер, радиола на ножках и швейная машинка в желтом фанерном футляре. На стене над кроватью, в рамках и без висели старые фронтовые фотографии, вырезанные из журналов фотопортреты военачальников, среди которых центральным был цветной парадный маршал Жуков, украшенный, как икона, блеклыми цветами из навощенной бумаги.
На стороне внучки, прямо напротив Жукова висел глянцевый плакат Леонардо ди Каприо, а вокруг – вырезанные из журналов фотографии артистов, певцов и рок-музыкантов. На бабушкиной половине царило опрятное, но мрачное спокойствие, на внучкиной было пестро и грязно. На разложенной красной диван-кровати валялись скомканные одеяло и простыня, были разбросаны молодежные журналы, обертки от жевательной резинки, магнитофон и кассеты, дешевая косметика и пара грязных тарелок.
– На бабкину половину не заходи, – предупредила девушка, копаясь в своем рюкзачке.
– Почему?
– Бабка убьет. На...
Она повернулась, протягивая что-то на ладони. Илья увидел и смутился.
Девушка хохотнула:
– Безопасный секс! Пользоваться умеешь или научить? Бери, не бойся!
Илья смутился еще больше и опустил глаза. Она присела и заглянула в них снизу.
– Ты чего, мальчик еще? Признавайся! Мальчик?
Илья мотнул головой, не соглашаясь.
– У меня была девушка.
– А как ее звали?
– Оксана.
Девушка насмешливо фыркнула.
– На следующий день она погибла, – проговорил Илья.
– Это давно было? – спросила девушка шепотом.
– В прошлом году.
– Ты ее не можешь забыть?
– Я никогда ее не забуду. У нее отец – безработный шахтер. Мама – больная. И еще трое маленьких детей. Она их всех кормила...
– Не собираешься забывать? А зачем же тогда ко мне шел? Зачем обещал, что трахнешь? Баран дома чай с вареньем пьет, ты не собираешься забывать... А что я Верке скажу? Я сегодня себе последний срок поставила. Надо мной все девчонки в классе ржут...
– Это не главное, это совсем не главное, – попытался успокоить ее Илья, но девушка в ответ швырнула в него презерватив и не попала.
– Не главное? А что главное? – возмущенно требовала она ответа.
– У нас не было с ней того, о чем ты говоришь. Мы сидели и разговаривали, и она рассказывала мне о себе...
– Не было?! – обрадовалась девушка. – Тогда чего же боишься? Может, ты голубой? А, поняла, ты голубой!
– Я не голубой, просто это не главное... – все пытался объяснить Илья.
– Я знаю, что главное! – Она вытащила из рюкзачка револьвер и, держа его обеими руками, направила в грудь Ильи.
– Молчать и не двигаться! – приказала она, как в парке.
Илья улыбнулся:
– Там нет патронов.
– Есть! – закричала девушка. – Целых три штуки! Я сама покупала их на базаре!
Илья протянул сжатый кулак и разжал ладонь. На ней лежали три револьверных патрона.
Девушка смотрела растерянно и непонимающе то на Илью, то на патроны в его руке, то на револьвер в своей.
– А-а, – догадалась она наконец. – Вытащил... Вытащил, когда я с Бараном по мобильному говорила. Ну, ты и гад...
И, не зная, что еще сказать, девушка швырнула в него револьвер и снова не попала.
Илья поднял оружие, спокойно осмотрел, выдавил барабан и стал вставлять в него патроны.
– Главное в жизни – это борьба. Борьба до победы, – сказал он и улыбнулся. – Я трахну тебя, обязательно трахну, но только тогда, когда мы победим.
– Кто – мы? – недоверчиво спросила девушка.
– Мы.
– А кого? Кого мы должны победить?
– Твоя бабушка хочет застрелиться, потому что у нее отняли смысл жизни. Твой одноклассник падает в голодный обморок. Ты мечтаешь жить в "Макдональдсе". Мы победим тех, кто во всем этом виноват...
– Я не понимаю, кого? Кого мы должны победить? Например! – нетерпеливо и нервно закричала девушка.
– Например, Печенкина.
– Печенкина? Я согласна. А как?
– Я знаю как. Ты слышала о Тристане и Изольде?
Девушка нахмурила брови, вспоминая.
– Которые вместе отравились? Кино видела.
– Нет. Они завязали глаза, разделись донага, легли рядом и лежали так, не дотрагиваясь друг до друга.
– А почему – не дотрагиваясь?
– Чтобы скорее победить.
Девушка поняла и одобрила.
– Прикольно. Только я платков не ношу, бабкины можно?
– Можно.
Девушка зашла на чужую половину, выдвинула ящик комода и достала из него два платка.
Нагие, с завязанными глазами, они лежали на крашеном дощатом полу совсем рядом.
Как меч Тристана, их разделял взведенный револьвер.
– Как тебя зовут? – требовательно и строго спросил Илья, и девушка с готовностью ответила:
– Анджела Дэвис.
XII. Кому это нужно?
1
Прибыловский торопливо вошел в приемную Печенкина, чуть не столкнулся с пожилой уборщицей в синем халате и поморщился. Вид у Прибыловского был утомленный, взгляд озабоченный. На плече его висела дорожная сумка. Сняв ее и бросив на диван, секретарь-референт громко выдохнул и упал рядом.
Сидящая за своим рабочим столом секретарша Марина – красивая, похожая на топ-модель, но с человеческими глазами, – никак не прореагировала на появление Прибыловского, вертя в руках большой конверт.
Уборщица вытряхивала содержимое соломенной урны в свой бумажный мешок, то ли ворча при этом, то ли напевая.
Понаблюдав несколько секунд за конвертом в руках Марины, Прибыловский равнодушно поинтересовался:
– Это, случайно, не мне?
– А как будет по-швейцарски "здравствуйте"? – спросила Марина, продолжая вертеть конверт в руках.
– У швейцарцев нет своего языка, – устало объяснил Прибыловский.
– Бедненькие, как же они без языка, – пожалела швейцарцев Марина.
Прибыловский снисходительно улыбнулся и повторил вопрос:
– Так это мне?
– Вам, – официальным тоном ответила Марина и положила пакет на край стола.
Чтобы взять его, секретарю-референту пришлось подняться с низкого дивана и сделать два больших шага.
– Не открывала? – спросил он, то ли шутя, то ли серьезно.
– Но я хорошо заклеила, – то ли серьезно, то ли шутя ответила Марина.
Прибыловский вновь упал на диван, разорвал конверт, вытащил до половины свежий журнал "Экспресс", глянул на обложку и сунул его обратно.
– Привет из Франции? – спросила Марина, записывая что-то.
– Это я уже в Цюрихе читал, – равнодушно ответил Прибыловский.
– Владимир Иванович, прибыл Прибыловский, – доложила Марина по внутренней связи.
– Пусть заходит, – приказал Печенкин.
Прибыловский торопливо поднялся.
– Ты хотя бы предупредила, – упрекнул он, но Марина пропустила упрек мимо ушей.
Во взгляде секретаря-референта появилась вдруг растерянность, и причиной этой растерянности был тот самый конверт с журналом – ни взять его с собой, ни оставить в приемной Прибыловский почему-то не мог.
Волоча по полу бумажный мешок, уборщица уходила из приемной.
– Постойте! – окликнул ее Прибыловский, подбежал и бросил в мусор обременительную корреспонденцию.
В следующее мгновение в глазах секретаря-референта загорелся тот ровный холодноватый свет деловитости и исполнительности, который горел всегда, когда он общался с шефом.
– Моя фамилия происходит не от глагола "прибыл", а от существительного "прибыль", – снисходительно и иронично напомнил он секретарше, открывая тяжелую дверь кабинета, на которой серебряными шурупами была прикреплена золотая пластина с изысканной гравировкой:
ПЕЧЕНКИН
ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ
2
В огромном, обставленном дорогой мебелью, но все же довольно безвкусном кабинете, за большим длинным столом заседал Совет директоров компании "Печенкин". Во главе, в глубоком кожаном кресле, сидел Владимир Иванович.
Члены Совета, числом, примерно, с дюжину, были сплошь мужчины – крупные, крепкие, средних лет, в однообразных черных двубортных костюмах, с яркими, но тоже однообразными галстуками и с однообразным же деловито сосредоточенным выражением лиц. Выделялись, пожалуй, двое: первый – могучий чеченец – он делал доклад, второй – курносый голубоглазый русак, у которого на макушке, среди непослушных пшеничных вихров неожиданно оказалась кипа – еврейский головной убор. Первого звали Лема, фамилия второго была Уралов.
Чеченец говорил без акцента, но время от времени повторял слова:
– Насчет хора... Насчет хора... Наследники белогвардейцев в принципе не против, но они не хотят стоять позади потомков казаков. Казаки тоже не против, но хотят обязательно стоять впереди потомков белогвардейцев. Губернатор не против казаков и даже не против белогвардейцев, но категорически возражает против "Боже, царя храни"... "Боже, царя храни".
– А его-то кто спрашивает? – усмешливо проговорил Печенкин и глянул на стоящего за креслом неподвижного Прибыловского.
Чеченец улыбнулся и объяснил:
– Я его не спрашивал, он сам позвонил. Вы, говорит, что, за монархию? Я говорю: за конституционную... Еще он предлагает, чтобы красноармейцы в буденовках выступили.
Члены Совета директоров заулыбались, а Печенкин почему-то нахмурился.
– А что говорит церковь? – спросил он.
– Церковь ничего не говорит... Ничего не говорит... Но один человек там сказал: "Кому это нужно?"
Владимир Иванович громко вздохнул и с хрустом расправил плечи.
– Кому это нужно... – задумчиво повторил он, нерешительно улыбнулся и продолжил – тихо, словно разговаривая сам с собой: – Вчера на моем "мерсе" рулек отломали... Ну, знаете, на носу, кругленький такой, блестящий?
Члены Совета директоров закивали головами, понимая, о чем идет речь.
– Отломали рулек... – продолжал Печенкин, жалуясь и печалясь. – Стоим мы с Нилычем, смотрим и думаем: "Кому это нужно?" В самом деле, кому? Раньше, помните, если у кого машина была, дворники все друг у друга тырили. Ну, не было их, дефицит был, вот и тырили, а это... Кому это нужно? Я никогда не поверю, что человек, допустим, купил "мерс", а на рулек этот у него денег не хватило... Или у кого-то этот рулек обломали, а он у меня... Ну, как дворники... Не поверю, ни за что не поверю... Нилыч говорит: "Коллекционируют", но как их можно коллекционировать, если они совершенно одинаковые? Пацаны? Какие еще пацаны? Я говорю: "Нилыч..."
Печенкин сначала, казалось, шутил, а теперь, казалось, – нет.
– Ну, не могу я на таком "мерседесе" уже ездить, понимаете, не могу! Владимир Иванович даже руками взмахнул от возмущения.
– Кому это нужно? – пафосно заканчивал он и закончил просто и деловито: Сегодня новый "шестисотый" пригнали.
Судя по глазам, члены Совета директоров одобряли такой выход из положения.
– Продолжай, Лема, – приказал Печенкин докладчику, а сам поднял голову, скосил глаза и обратился к Прибыловскому: – Ну, рассказывай, что ты там разведал...
Прибыловский наклонился и стал шептать в ухо шефа:
– Все началось в прошлом году. К ним в пансион тайно, по ночам, стала приходить русская проститутка, некто Оксана Тупицына. Молодые люди пользовались ее секс-услугами.
– А Илья? – с живым интересом спросил Владимир Иванович. – А то Галка волнуется на этот счет.
Прибыловский смущенно улыбнулся и пожал плечами.
– Ясно, – кивнул Печенкин. – Продолжай.
– Кто-то выдал, ее забрали в полицию. За это Илья сильно избил араба, сына шейха Маффуди...
– Молоток Илюха! – горячо одобрил поступок сына отец. – Я тоже стукачей ненавижу.
– Оказалось, араб не выдавал...
– Ошибся, бывает, – понимающе кивнул Печенкин.
– Девушка повесилась в полицейском участке на колготках.
– Повесилась? Ага, что дальше было?
– Спустя некоторое время, – продолжил секретарь-референт, – у них была дискуссия на тему "За что я люблю свою страну?". Илья сказал, что ненавидит свою страну.
– Россию? – удивился Печенкин.
– Россию. "Как можно любить страну, возвращение в которую страшнее смерти", – вот что он сказал.
Владимир Иванович усмехнулся:
– А почему они нам тогда об этом не сообщили?
– Видимо, не хотели выносить сор из избы... – высказал предположение Прибыловский.
– Знаю я, какой сор... Деньги мои... Что еще?
– Выпускной реферат Ильи по экономике назывался "Развитие нового капитализма в России".
– Название интересное, – одобрил Печенкин.
– Эпиграф интересный. "Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, надолго ли?"
– Это кто сказал?
– Это из Библии.
– Там так написано?
– Не помню. Вообще, Илья серьезно увлекался религией, ходил в церковь, собирался принять католичество. Но после экскурсии в Аушвайц его богоискательство прекратилось.
– Аушвайц?
– Освенцим, – перевел Прибыловский.
– Ну и что? – не понимал Владимир Иванович. – Освенцим, знаю, ну и что?
Прибыловский пожал плечами.
Печенкин помолчал, соображая, но так, похоже, и не сообразил.
– Еще что?
– Еще о реферате... – продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. – Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит – народу.
– А если я не захочу? – прямо спросил Печенкин.
Прибыловский опустил глаза.
– Тогда народ применит силу. Там так написано.
Владимир Иванович улыбнулся:
– А я ему треугольнички рисовал... Лечили от желтухи, оказалось – китаец. И что он за этот реферат получил?
– Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс...
– Как, говоришь? – перебил секретаря Печенкин.
– Маркс.
– Маркс! – громко, во весь голос повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены Совета директоров стали внимательно смотреть на шефа.
Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому:
– Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс...
– Он уже уволен, – успел вставить Прибыловский.
– Уволен! Ха! Уволен... Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин... – И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету.
– Левые идеи вновь входят на Западе в моду, – попытался объяснить Прибыловский.
– На Западе в моду, а у нас в морду! – закричал Печенкин. – Прямо в морду они у нас входят!
И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил:
– Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка?
Уралов улыбнулся и объяснил:
– Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать.
Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил:
– Молодец, Уралов! Папу надо слушать.
Заседание Совета директоров продолжилось.
XIII. Я научу тебя десяти ударам
1
Картина была явно комическая и страшноватая: прохожие на тротуаре останавливались, машины на проезжей части тормозили, Илья шел по центральной улице Придонска – улице Ленина и с детским упоением на лице ел мороженое в вафельном стаканчике, а в это время его охраняли. Впереди шел рыжий охранник в темных очках, сзади еще один здоровяк, за которым – одним колесом по проезжей части, а другим по тротуару – медленно полз "субурбан", за затемненными стеклами которого мутно светился седой.
Мороженое почти растаяло, подтекало снизу, и Илья с удовольствием слизывал выступающие белые капли. Наконец, он закончил, вытер губы и ладони носовым платком и посмотрел по сторонам, размышляя, куда дальше направить свои стопы. Но в этот момент из "субурбана" выскочил седой, семеня, подбежал к Илье и спросил – официально и язвительно: