Текст книги "Пролив в огне"

Автор книги: Валериан Мартынов

Соавторы: Сергей Спахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Вынужденная отлучка

Через день раненых на двух самолетах По-2 отправили в Сочи, в Главный военно-морской госпиталь ЧФ. Не хотелось уезжать от своих, но на моей отправке настоял командир базы А. С. Фролов, навестивший меня в госпитале. Он и сам был ранен осколком в лицо, но «отделался царапиной», – как сам сказал полушутя. И тут же добавил тоном, не вызывающим возражений: «Ты теперь мне не комиссар, ты просто раненый. И выполняй приказания своего командира».

За военкома и начальника политотдела базы остался заместитель начальника политотдела батальонный комиссар Ф. И. Драбкин.

По пути в Сочи наши самолеты сделали посадку в Анапе. Там в военно-морском лазарете нас навестил член Военного совета ЧФ дивизионный комиссар Н. М. Кулаков. Со свойственным ему грубоватым добродушием пожурил меня и Монастырского: «Что это вы надумали! А кто же там, в Керчи, за вас работать будет? Ну, а тебе, Мартынов, – продолжал, обращаясь ко мне, Николай Михайлович (он со всеми был на «ты» и ко всем обращался по фамилии), – вовсе уж не пристало получать ранение в Керчи, да еще в штабе базы. Другое дело в Севастополе, когда ты был на крейсере, где все кругом рвалось и горело». Ну я отшутился, конечно: «Виноват. Исправлюсь, когда вернусь из госпиталя». Разговор на эту тему закончился. [85]

Н. М. Кулаков направлялся самолетом через Анапу в Керчь. А когда побывал там, его мнение о керченской обстановке, якобы более благополучной, чем в Севастополе, несколько изменилось. «У вас теперь, пожалуй, погорячее нашего будет», – поделился тогда член Военного совета впечатлениями с замначполитотдела Ф. И. Драбкиным.

В сочинский Главный военно-морской госпиталь ЧФ мы прибыли 5 марта. Там было все, что нужно для поправки: забота, внимание, а главное – тишина, не слышалось постоянного грохота авиабомб и надсадной пальбы зенитных пушек. В госпитале я встретился с бывшим начполитотдела КВМБ К. В. Лесниковым. Тяжело раненный в ногу во время десанта, он все еще находился на излечении. Рассказал, что ногу свою «отстоял», все еще мучается от боли, но теперь уже твердо надеется, что рана заживет. Однако старый моряк был сильно опечален заключением врачей: к военной службе не пригоден.

Во второй половине марта была у меня в госпитале еще одна памятная встреча с бойцами БОСа, который мы провожали в феврале на сухопутный фронт. Из состава этого отряда сюда, в сочинский госпиталь, были эвакуированы раненые – «старморнач» Феодосии капитан 2 ранга А. А. Мельников, военком отряда политрук Д. Ф. Пономарев, командир роты лейтенант В. А. Ботылев и другие, всего около 30 человек.

В жестокой схватке с гитлеровцами под Владиславовкой отряд понес большие потери. Были тяжело ранены Мельников и Пономарев. Убиты командир отряда Айдинов и полковой комиссар Алексеев.

Но ни сам Д. Ф. Пономарев, ни раненые бойцы его отряда, несмотря на перенесенные потрясения, не пали духом. Здесь, в госпитале, все они держались дружной, сплоченной группой. В дальнейшем воины БОСа прекрасно проявили себя в других частях морской пехоты Черноморского флота.

2 апреля 1942 года, ровно через месяц после ранения, я покинул сочинский госпиталь. Вместе с Ф. В. Монастырским мы отбыли в Керчь к прежнему месту службы.

Возвращались поездом местного сообщения Сочи – Туапсе, с долгими остановками на каждом полустанке. Поезд как бы ощупью пробирался по железнодорожному полотну вдоль берега моря, опасаясь вражеских бомбардировщиков. Но опасения железнодорожников не подтвердились, хотя мы и ехали от Сочи до Туапсе почти целый день. [86]

На остановках завязывались непринужденные беседы, воины встречали знакомых.

На одной из остановок и я встретился с бывшим зенитчиком крейсера «Червона Украина» старшим краснофлотцем А. П. Титаренко. Этот широколицый, высокий и плотный моряк заметно прихрамывал – был ранен под Севастополем в ногу, а теперь направлялся в команду выздоравливающих Новороссийского флотского полуэкипажа.

От него я узнал о судьбе некоторых моряков с «Червоной Украины», воевавших на сухопутном фронте за родной Севастополь.

Их было четверо в стрелковом отделении, все из одного расчета корабельных зениток-стомиллиметровок – старшина 2-й статьи Я. М. Харченко, командир отделения; его заместитель старший краснофлотец А. П. Титаренко; установщик прицела краснофлотец Н. Н. Морозов и подносчик снарядов краснофлотец М. Н. Подпалий. Все они из вновь сформированного батальона морской пехоты, одного из тех, которые ускоренным порядком комплектовались из личного состава частей и кораблей Севастопольской Главной базы.

В дни второго, декабрьского, наступления гитлеровцев на Севастополь этот батальон принимал участие в жестоких боях на камышловском направлении и в конце декабря неоднократно контратаковал неприятеля на этом участке. В одной из контратак батальон попал под сильный артиллерийско-минометный огонь противника.

Первым из отделения Харченко погиб Николай Морозов, «Николай Николаевич», как все его называли. Корабельный весельчак, любимец всего экипажа крейсера, активный участник художественной самодеятельности, он был смертельно ранен в живот при взрыве вражеской мины. Раненого не успели перевязать – скончался. «Оставили мы его под кустиком, – говорил Титаренко, – заметили место, а сами с Харченко стали продвигаться вперед с батальоном».

Через несколько минут лишился глаз командир отделения Харченко, лицо – сплошная кровавая рана... Бойцы хотели сделать перевязку командиру, начали прикладывать индивидуальные пакеты, но он, находясь в полном сознании, отстранял их и говорил: «Вы, ребята, вперед продвигайтесь, выполняйте приказ, а меня пристрелите, чтоб, случаем, в плен не попасть к фрицам! Все равно жить без глаз [87] я не стану – не смогу отомстить врагам ни за себя, ни за товарищей...»

– Ну, кто же на это пойдет? – продолжал свой рассказ Титаренко. – Мы все же кое-как перевязали Якова, успокаивали: мол, скоро в госпиталь тебя доставим, все обойдется. А он все свое: убейте да убейте. Тут немцы нажали еще сильнее – прямо косят из минометов. Мы залегли. В это время сбоку грохнул выстрел из винтовки. Я глянул туда, а это Харченко. Видно, нашарил у кого-то убитого винтовку и... А вскорости и меня стукнуло в ногу. Батальон начал отходить. Товарищи, спасибо им, помогли добраться до перевязочного... Яшу Харченко жалко, хороший был товарищ. И как старшина в отделении был хорош – заботился о бойцах, и дело знал. Мы с ним «годки» были, всю службу вместе – и на корабле, и после... Пятый год разменивать начали. А какой смелый да спокойный в бою был старшина! Помните, товарищ комиссар, как мы, бывало, на корабле отражали фашистские налеты?

Как же не помнить... Я все помнил и хорошо знал Якова Харченко, старшину 2-й статьи, командира левобортной «сотки» – усатого коренастого моряка, секретаря партийной организации зенитного дивизиона, одного из тех партийных активистов, на кого опирается в своей работе военком на корабле. С самого начала войны и до конца существования крейсера «Червона Украина» во время налетов вражеской авиации, как бывало под Одессой, в Новороссийске и Севастополе, мне хорошо было видно с кормового зенитного мостика (туда я обычно выходил – на свой первый объект по боевой тревоге), как наши виртуозы-зенитчики разворачиваются у своих орудий, как старшина Харченко на юте хладнокровно встречает врага, уверенно командует боевым расчетом из 11 человек, только усы подкручивает, высматривая в небе фашистские самолеты. И, невзирая на разрывы бомб, вздымающих столбы воды вокруг корабля, умело управляет огнем своего отделения. И уж я-то знаю, что погиб моряк не из-за своей душевной слабости, а потому, что не хотел оставаться бесполезным для Родины в ее трудный час. Не могла пойти на это горячая морская душа.

Спустя много лет после войны я случайно встретился с тем четвертым моряком из отделения Я. М. Харченко – М. Н. Подпалием, работавшим в то время заместителем председателя колхоза в Херсонской области, откуда он был призван на Черноморский флот. Все рассказанное ранее [88] Титаренко Подпалий подтвердил и дополнил некоторыми подробностями тех боев под Севастополем.

Вся четверка моряков попала в батальон, сформированный в учебном отряде ЧФ под командованием капитана Карагодского, к которому Подпалий из отделения Харченко был назначен связным командира батальона. Ранее Карагодский был начальником распорядительно-строевой части учебного отряда, а вновь сформированный батальон именовался Особым.

В боях во время отражения второго штурма Севастополя сильно поредели ряды этого батальона, особенно при овладении одной из высот в районе села Верхний Чоргунь, где Михаил Подпалий тоже был ранен, а во всем батальоне в строю осталось несколько десятков бойцов.

Напряжение на фронте нарастает

По прибытии в Туапсе мы с Ф. В. Монастырским побывали в Политуправлении ЧФ, узнали обстановку на причерноморских фронтах. Нажим гитлеровцев на Севастополь пока не усиливался, но зато на Крымском фронте наши войска встретили упорное сопротивление и продвинуться вперед не смогли. Морские перевозки Новороссийск – Керчь проходили напряженно, активизировалась вражеская авиация. В общем, все было так же, как до нашего отъезда.

Дальнейший путь до Тамани проделали на машинах – сначала на попутной, а в Новороссийске, благодаря заботам военкома НВМБ И. Г. Бороденко, получили в свое распоряжение «пикап», на котором и прибыли к вечеру 8 апреля в Тамань. Весь следующий день я провел в Тамани. Побывал на 718-й батарее, отличившейся во время десанта, и на зенитной батарее 65-го ЗАП, прикрывавшей Таманский порт. Побеседовал с командиром 140-го артдивизиона майором Б. В. Бекетовым и комиссаром 65-го зенитного артполка батальонным комиссаром К. М. Шевцовым. Получил обстоятельную информацию о положении дел в береговых частях базы. Зенитчики по-прежнему работали в полную нагрузку. Воинские перевозки через Тамань велись интенсивно, истребительное прикрытие с воздуха было недостаточным, и вся основная тяжесть борьбы по отражению интенсивных налетов вражеской авиации легла на зенитные подразделения.

На береговых батареях наступил период временного затишья – теперь их огонь не доставал до вражеских позиций, [89] и только изредка они «отстреливались» от налетов авиации.

Бекетов даже сообщил, что у них с комиссаром дивизиона есть намерение организовать улучшенное питание личного состава – выращивать капусту, картофель, помидоры на огородах при некоторых батареях, – но не в ущерб боевой готовности. Вообще же наши флотские стационарные батареи всегда отличались хорошим ведением подсобного хозяйства. Пусть и эти попробуют, подумалось мне, пока мы немца прогоним из Крыма. А надеяться на это были все основания, исходя из реального соотношения сил на нашем участке фронта.

Вечером того же дня, находясь на КП майора Б. В. Бекетова, я по телефону получил извещение из политотдела Новороссийской ВМБ. Мне сообщили, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 апреля 1942 года командир базы А. С. Фролов, ряд моряков-черноморцев, в том числе и я, награждены орденами Красного Знамени. Конечно, радость моя была велика.

В ожидании катера из Керчи я написал письма. Брат Иван был заместителем редактора армейской многотиражки «Разгромим врага», и я написал прямо по адресу газеты. Настрочил письмо жене Шуре, которая вместе с семилетним сыном Левой находилась в эвакуации в Кинешме. Набросал несколько строк матери в Москву.

Наутро я был уже в Керчи и сразу окунулся в повседневные дела. Начались они, конечно, с получения информации и докладов от начальника штаба и заместителя начальника политотдела базы. Все это происходило под привычный аккомпанемент вражеских бомбардировок.

В этот день, 10 апреля, как и накануне, Керчь и Камыш-Бурун подвергались усиленным бомбежкам. Наблюдалось также минирование противником Керченского пролива с воздуха, на подходе к Камыш-Буруну. В этот день ПВО Керченской базы отметило свыше ста вражеских самолето-вылетов, тогда как на прошлой неделе ежедневно появлялось по 30—40 бомбардировщиков.

Ознакомление с обстановкой после месячного отсутствия вызвало у меня двоякое впечатление. Политико-моральное состояние личного состава частей базы, боевой дух по-прежнему были высокими, боеспособность не снижалась. Шла подготовка к вручению орденов и медалей отличившимся в десанте. 159 краснофлотцам и командирам награды были уже вручены. Это вызвало подъем боевой активности воинов. А плохо было то, что дела на Крымском фронте [90] не улучшались. Противник все больше активизировался и все чаще предпринимал контратаки.

На перевозках морем лед уже не мешал, но неприятель стал широко применять на пути следования наших судов неконтактные мины – магнитные и акустические. К тому времени с магнитными минами на Черном море уже научились бороться, а вот акустические еще оставались коварной новинкой. Минирование вражеские самолеты производили почти ежедневно, и потери наши от этого были также почти ежедневными.

Вот примерная сводка наших потерь в проливе за несколько дней:

12 апреля – подорвались на минах два сейнера.

13 апреля – подорвался катер-охотник.

14 апреля – подорвался и затонул санитарный военный транспорт «Чехов», много жертв. Погибли сейнеры «Сельдь» и «Чухонь».

15 апреля – подорвался катер-охотник.

Примерно такое же положение сохранилось и в последующие дни апреля.

Справляться с минным оружием врага было трудно, но моряки вели самоотверженную борьбу, стараясь не допустить задуманной противником блокады Керченского пролива. Много сделал для этого флагманский минер штаба базы капитан-лейтенант И. Е. Алещенко.

Штаб КВМБ создал целую систему противоминной службы. Наблюдение за всей акваторией пролива велось круглосуточно как постоянными, штатными береговыми постами службы наблюдения и связи, так и специально организованными постами противоминной службы на берегу. Такими постами на суше были батареи береговой обороны, а на воде – малые несамоходные плавсредства с наблюдателями, поставленные на якорь по всему фарватеру в проливе. Обнаружив сбрасываемые с самолетов мины, посты пеленговали их и немедленно докладывали об этом в штаб базы. Затем принимались меры к разминированию: буксировка специальных трал-барж против магнитных мин, бомбежка фарватера глубинными бомбами с торпедных катеров и с катеров-охотников, а иногда и спуск водолазов под воду для примененния подрывных патронов к донным минам всех типов.

Было установлено, что на быстром ходу катера-охотника или торпедного катера от звуковых колебаний в результате работы мотора и шума винтов мягнитно-акустическая и акустическая мины взрываются. Этот способ мы тоже применяли, [91] несмотря на то что не всегда взрывы происходили за кормой, а иногда и под корпусом катера. Так рождалось новое тактическое применение боевых катеров Черноморского флота, которые теперь, находясь в составе конвоев, становились еще и тральщиками против акустических мин, правда, с весьма своеобразным способом траления.

Одновременно с минированием пролива противник наращивал силу бомбардировочных ударов с воздуха, все чаще прибегая к массированным бомбежкам Керчи и Камыш-Буруна.

В это время наша истребительная авиация вела бои преимущественно над самим Крымским фронтом, поэтому мы были лишены ее защиты.

Днем 15 апреля на Камыш-Бурун налетело 30 вражеских самолетов. 20 апреля над Керчью в течение дня отбомбилось около ста бомбардировщиков. Потери в людях от этих налетов в воинских частях были сравнительно невелики, но домов и складских помещений разрушалось много. Наша зенитная артиллерия давала сильный отпор фашистским самолетам, ежедневно сбивая их и препятствуя прицельному бомбометанию. Именно в тот горячий период у меня появился подарок от наших батарейцев – трофейный пистолет «вальтер», отобранный у летчика «юнкерса», сбитого над 718-й батареей.

Обстановка усложнялась с каждым днем, поэтому штаб Керченской военно-морской базы обосновался на своем КП на горе Митридат. 18 апреля в соответствии с приказом КВМБ все ее части и учреждения были расквартированы в Керченской крепости, находившейся в полном распоряжении командования базы. Эта старая русская крепость, расположенная на мысе Ак-Бурун, в пяти километрах южнее Керчи, хорошо сохранилась, и в ней постоянно размещались флотские и армейские склады артиллерийских и авиационных боеприпасов. В крепости имелось много хорошо укрытых подземных помещений, в которых можно было разместить и более крупное воинское соединение, чем Керченская база. Крепостные казематы, равелины, камеры и прочие помещения со сводчатыми каменными потолками, со слоем грунта над ними, доходившим местами до десяти метров, стали надежной защитой для людей и военного имущества.

В самой Керчи оставались только подразделения, непосредственно обеспечивавшие работу штаба: служба наблюдения и связи да несколько взводов из стрелкового [92] батальона и пулеметной роты. Плавсостав КВМБ и артиллерия, береговая и зенитная, оставались на прежних местах в зоне Керченского пролива.

20 апреля к нам на базу прибыл на самолете командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Пробыв в Керчи несколько часов, он принял от командира базы А. С. Фролова краткий доклад о положении дел в базе и об обстановке на фронте.

Как всегда строгий и требовательный, Филипп Сергеевич Октябрьский предупредил нас о нарастающей напряженности на всех участках военных действий в Крыму, о необходимости всемерного повышения боеспособности. «Берите пример с Севастополя, – сказал он, – там моряки всегда начеку». Правда, командующий вынужден был отметить, что над Керчью вражеская авиация активничала, пожалуй, сильнее, чем над Севастополем. И верно, в тот день воздушные тревоги сменяли одна другую, а оперативный дежурный то и дело сообщал командиру базы во время его доклада командующему: «Самолеты противника идут курсом на порт, 15 штук» или «Камыш-Бурун доносит – 20 самолетов противника бомбят причалы в порту» и т. п. Наши мероприятия по тралению мин в проливе, а также по размещению частей в крепости командующий флотом одобрил.

Военный совет Крымского фронта уделял большое внимание воинским перевозкам морем. Поскольку Керченская ВМБ в оперативном отношении подчинялась командующему фронтом, командир базы А. С. Фролов и я не раз по вызовам командующего или члена Военного совета бывали в штабе Крымского фронта в селе Ленинском.

Однажды, 26 апреля, я был вызван на совещание командиров соединений при Военном совете фронта. Контр-адмирал Фролов почему-то не смог поехать, и мне пришлось одному представлять КВМБ на этом совещании.

Из соображений секретности и светомаскировки подобные совещания при штабе фронта проводились, как правило, по ночам. Чтобы избежать потерь от участившихся налетов авиации, передвижение войск по фронтовым дорогам производилось тогда преимущественно ночью. Поэтому к месту назначения – в село Ленинское – я поехал с наступлением темноты.

Дорога на всем протяжении была сплошь забита автомашинами, конными повозками, танками, орудиями на механической и конной тяге с зарядными ящиками Все это двигалось в темноте, с выключенными фарами. То здесь, то там возникали «пробки» и заторы. [93]

В одном из таких заторов нам не повезло. Хотя мой водитель, краснофлотец Л. П. Синько, энергичный и смышленый моряк, возивший меня с первого и до последнего дня моей службы в Керченской базе, не раз выручал наш «экипаж» из аварийных ситуаций, в этот раз, несмотря на всю его расторопность и умелое маневрирование, в наше ветровое стекло вдруг влетело со всего размаха дышло пароконной упряжки. Хорошо еще, что «эмка» шла тихим ходом. Удар пришелся чуть повыше, моей головы, над правым ухом, стекло разбилось вдребезги.

Я с трудом уладил конфликт, и мы продолжили путь.

Совещание проводил командующий фронтом генерал-лейтенант Д. Т. Козлов. Присутствовали представители Ставки, армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис, члены Военного совета фронта дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин и бригадный комиссар В. С. Булатов, командующие и члены военных советов 51, 44 и 47-й армий, многие командиры и комиссары дивизий и других частей фронта.

По требованию командующего фронтом выступали войсковые начальники, докладывали о положении на всех участках фронта. Слушая их, комфронтом делал короткие замечания и выводы по отдельным докладам своих подчиненных. Положение дел на фронте было, что называется, не из блестящих, но генерал Д. Т. Козлов, как видно, сдерживал себя, не прерывая и не нервируя выступавших вопросами и репликами.

Выступил на том совещании и я, доложив Военному совету о положении дел по борьбе с минной опасностью. Начал с того, что борьба эта очень трудна, что новые акустические и магнитно-акустические мины коварны, оружие это изучается, и, хотя пока что нет радикальных методов борьбы с ним у нас и у наших союзников, все возможные меры принимаются. Привел некоторые цифры и факты. Мое сообщение было выслушано с большим вниманием. И это понятно, поскольку борьба с минной опасностью приобретала сейчас большое значение.

Начиная с первых чисел мая 1942 года положение на Крымском фронте становилось все более напряженным. Противник продолжал наращивать силу бомбовых ударов и предпринимал атаки сухопутными войсками.

На Крымский фронт прибывали свежие воинские части и большое количество военной техники и боеприпасов. Об этом свидетельствовали воинские перевозки на главной морской артерии, проходившей через Камыш-Бурун. Это [94] создавало твердую уверенность, что силы, противостоящие врагу на Крымском фронте, не уступают ему ни по огневым средствам, ни по личному составу. Данные разведки также подтверждали это.

Уверенность в своих силах, в победе над врагом – залог успеха. В частях и на кораблях эта уверенность еще более возросла после посещения нашей базы наркомом Военно-Морского Флота адмиралом Н. Г. Кузнецовым.

29 апреля нарком прибыл в Керчь из штаба Крымского фронта, из села Ленинское, куда приехал днем раньше из Краснодара вместе с главнокомандующим северо-кавказским направлением маршалом С. М. Буденным. В течение двух дней командир базы контр-адмирал А. С. Фролов и я сопровождали наркома в его поездках по частям КВМБ.

Приняв на нашем КП на горе Митридат доклад командира базы о боевых действиях за последний период, адмирал Н. Г. Кузнецов посетил части базы на Керченской стороне пролива, был в крепости, навестил раненых в крепостном госпитале, побывал в морской авиачасти на озере Тобечик южнее Камыш-Буруна, где для гидросамолетов «МБР-2» был развернут аэродром, который прикрывался 46-м дивизионом нашего 65-го зенитного артполка.

В этот день нас дважды основательно бомбила вражеская авиация – и на горе Митридат, и в крепости. Поэтому пришлось некоторое время находиться в укрытии, куда Н. Г. Кузнецов заходил только по настоянию лиц, его сопровождавших.

30 апреля адмирал Н. Г. Кузнецов был на таманской стороне пролива, ознакомился с боеготовностью нашей береговой и зенитной артиллерии и остался ею доволен. На противоположном берегу пролива, не прекращаясь, гремели разрывы авиабомб. Был канун праздника 1 Мая...

Наркома Н. Г. Кузнецова любили на флоте. Во время поездки по подразделениям базы он вникал во все детали организации противовоздушной обороны, работы береговых и флотских подразделений, проверял боевую и политическую подготовку личного состава, давал ценные распоряжения и указания. Тон его обращения с людьми был спокойный, доброжелательный, а это порождало у подчиненных уверенность в себе и поднимало боевое настроение.

Вспомнилось, как в начале 1941 года нарком ВМФ приехал в Севастополь и посетил завод имени Серго Орджоникидзе, у причала которого заканчивался капитальный ремонт крейсера «Червона Украина». Попросив собрать рабочих-ремонтников и прикомандированных специалистов из [95] экипажа корабля, нарком обратился к ним с просьбой сократить сроки ремонта крейсера, поскольку именно теперь он очень нужен флоту. «Необходимо, чтобы «Червона Украина» вступила в строй к 1 мая, и я вас всех, товарищи, очень прошу об этом», – сказал нарком. Эти простые и проникновенные слова дошли до сердца каждого ремонтника, и, несмотря на большие трудности, 1 мая 1941 года на крейсере был поднят военно-морской флаг.

...Оценив обстановку, нарком принял решение о формировании в составе КВМБ охраны водного района (ОВР) по новому, расширенному штату. В ОВР включалось еще два дивизиона катеров. Решено было сформировать батальон морской пехоты, входивший в состав базы, а также добавить две новые батареи.

Адмирал Н. Г. Кузнецов одобрил наши действия по борьбе с вражескими минами в Керченском проливе и еще раз подчеркнул, что обеспечение воинских перевозок для Крымского фронта остается главной боевой задачей Керченской ВМБ.

Инспекторская поездка наркома ВМФ совместно с главкомом северо-кавказского направления С. М. Буденным на Крымский фронт означала, что наши войска готовятся к решающему наступлению. Правда, появились признаки, что неприятель также активизировал свои действия и начал готовиться к наступательным операциям.

3 мая 1942 года участники декабрьского десанта из частей КВМБ собрались в помещении клуба крепости, где состоялось вручение орденов и медалей отличившимся. В этот день награды были вручены почти двумстам доблестным десантникам. Награды получили: старший лейтенант И. Г. Литошенко, капитан-лейтенант Н. З. Евстигнеев, капитан-лейтенант И. Е. Алещенко, старший политрук Д. С. Калинин, майор И. К. Лопата, старшина 1-й статьи Федонюк, младший сержант Я. В. Петрухненко и другие.

От имени награжденных выступил комиссар района СНИС Керченской базы старший политрук Д. С. Калинин, одним из первых вступивший на крымскую землю. Его простые и горячие слова о чести советского воина, о верности военной присяге, о готовности отдать жизнь за Родину были созвучны настроению всех присутствующих и встречены дружными аплодисментами. Калинина знали в базе еще по Дунайской флотилии и любили.

В этот же вечер член Военного совета Черноморского флота В. С. Булатов вручил ордена Красного Знамени контр-адмиралу А. С. Фролову и мне, выразив уверенность [96] в том, что керченцы и впредь будут умножать боевые традиции моряков-черноморцев. Горячо поприветствовав от имени Военного совета всех награжденных, В. С. Булатов в заключение объявил собравшимся, что командование возбудило ходатайство о преобразовании Керченской военно-морской базы в гвардейскую ВМБ. Это сообщение было встречено с большим подъемом – ведь каждый воин мечтал быть гвардейцем.

Однако через несколько дней обстановка резко изменилась.