Текст книги "Сорока"
Автор книги: Валентина Седлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Мозг Сороки заработал с лихорадочной быстротой. Уже через пять минут она буквально обрывала телефонные провода, обзванивая всех своих знакомых с просьбой одолжить на пару месяцев нужную сумму, а уже через полчаса мчалась по московским улицам к Григорию (в лесу его звали Альдебаран, хотя для близких друзей он был просто Алькой). Он был старше ее лет на десять, познакомились они на очередном слете любителей бардовской песни, который проходил в подмосковной Аникеевке. Гришка, казалось, никогда не повзрослеет, в его холостяцкой коммуналке, которая больше напоминала комнату в студенческом общежитии, все стены были заклеены сигаретными пачками вперемежку с выцветшими фотографиями девиц из «Плейбоя». Ходил он обычно в мятой клетчатой рубашке и вылинявших джинсах, темные волосы были собраны сзади в роскошный хвост, из-за которого пассажиры общественного транспорта часто принимали Гришу за девушку и очень пугались, когда он поворачивался к ним своим улыбающимся лицом, на котором кучерявилась роскошная бородка а-ля мушкетер.
На жизнь Гриша зарабатывал тем, что писал компьютерные вирусы. Ксения, помнится, долго удивлялась тому, что у Альки всегда были клиенты. Она никак не могла понять, кому нужна такая бесполезная, если не сказать – вредная, вещь, как вирус, пока Алька в присущей ему раскованной манере не объяснил: «Люди, мать, – существа до боли в пятках предсказуемые. Особенно любят они мстить обидчикам. Куда бежать бедному микробу, если ему объявили, что через месяц сокращение? Или если на пост начальника отдела другого поставили, а он себя в этом кресле спал и видел? Начинают метаться, планы мести вынашивать, у знакомых узнают про меня. Приходят и начинается: то надо, чтобы винчестер накрылся непременно в день рождения начальника, то чтобы по внутренней сети на всех мониторах высветилось пояснение, чем занимается шеф с блондиночкой секретаршей в рабочее время. Фантазии обычно на большее не хватает. Так что, мать, без меня – никуда. А за качественно изготовленную пакость микробы обычно готовы выложить неплохую сумму в гринах».
Ксения долго пыталась вызнать, берется ли Григорий за какие-нибудь более серьезные заказы, но Алька обычно отшучивался и легко уходил от ответа. На наивный вопрос Сороки, не боится ли он, что о его деятельности узнает милиция, Гришка только заржал, потрепал Ксюшу по голове и сказал, что уж эта проблема его совершенно не беспокоит.
Алька сразу же откликнулся на Сорокин крик о помощи и, в свою очередь, предложил не разбрасываться, а занять всю сумму у него целиком. «Мать, пойми, отдавать долги одному кредитору куда легче, чем нескольким, благо я в финансах пока не стеснен и могу подождать с возвратом денег. А кстати, где ты собираешься их заработать?»
Для себя Ксения уже нашла ответ на этот вопрос, и по возвращении из Карелии, обзвонив несколько телефонов из газеты «Работа для вас» и переодевшись в старенькие джинсы и видавшую виды штормовку, Сорока отправилась торговать газетами. Не гнушалась она и сдавать пивные бутылки. Когда приятели спрашивали ее, как она докатилась до жизни такой, Ксения обычно отвечала словами Владимира Вишневского: «От сдачи посуды на старости лет не зарекайся, московский поэт», – и многозначительно поднимала глаза к небу.
После этого случая она зареклась зависеть от кого-либо в вопросе финансов и вскоре через своих университетских знакомых нашла работу в «Метеорите».
Домой Сорока буквально приползала часов в семь-восемь вечера, нагруженная сумками с продуктами и, если удавалось заскочить на оптовый рынок, бытовой химией. Едва раздевшись, она сразу же бросалась на кухню и начинала готовить ужин. Для себя она давно уже составила Кодекс Идеальной Жены и Хозяйки, даже записала его для памяти в заветном блокноте, и готовка там стояла на одном из первых месте. Поужинав с Олегом, она начинала заниматься английским (строгий профессор Кейт, приехавший в Москву не то из Бостона, не то из Норфолка, гонял всю группу так, что после общения с ним ребята часто начинали заговариваться и путать русские слова с английскими. В разгар сессии половина потока вообще начинала ругаться во сне страшными иностранными словами, пугая родителей и домашних). Здорово выручал Ксению компьютер, подаренный молодым на свадьбу. Она достаточно быстро освоила работу с текстовым редактором, и теперь проблема рефератов и курсовиков перед ней не стояла так остро, как раньше. Где-то в первом часу она валилась спать, чтобы с утра снова выпрыгнуть из постели, едва только зазвонит будильник.
Олегу было проще. Он учился в каком-то коммерческом экономическом вузе, в котором проблема обязательного посещения занятий не стояла так остро, как на Ксюшином журфаке МГУ. Он мог позволить себе подольше понежиться в постели, пропустить первую пару, а то и вовсе не пойти в институт. Тогда он обычно валялся до полудня, потом включал телевизор или шел куда-нибудь гулять. Сорока никогда не знала, где его носит, но, помня о последнем скандале, спрашивать остерегалась.
Учился Олег средне, оценки «отлично» были редкими гостями в его зачетке, в основном он получал тройки и зачеты. При этом он держался так, что всем было ясно, что экономиста с более светлой головой встретить довольно трудно. Фраза «это все издержки производства» была любимой в лексиконе Барса, а вовремя брошенные ироничные замечания, изобилующие словечками типа «стагнация производства», «дефляция», «кейнсианская доктрина экономики», заставляли Ксюшу внутренне вздрагивать и благодарить судьбу, что в последний момент ей все-таки удалось пробиться на журфак, а не поступить на экономический, как этого хотел ее отец.
Ксения учиться любила и, окончив школу с золотой медалью, сдавать позиции не собиралась, идя на красный диплом. Учеба вообще давалась ей легко, чем она, сказать откровенно, бессовестно пользовалась как рычагом давления на родителей. Ее последним аргументом в спорах обычно было: «Если вам не нравятся мои отметки, то это еще не поздно исправить». Отец, одержимый идеей того, что его дочь когда-нибудь станет не последним человеком в обществе, которым он сможет гордиться перед многочисленными знакомыми, скрипел зубами, но, как правило, шел на попятную. Он и на журфак разрешил ей поступать только после того, как она сумела донести до него мысль, что когда-нибудь он сможет прочесть в центральной прессе статью, подписанную «Ксения Снегирева, специальный корреспондент».
До срока, мысленно определенного себе Ксенией для серьезного разговора по душам с Олегом, оставался всего один день, когда в молодой семье случился второй скандал. Сорока как раз получила на руки очередной номер «Метеорита», в котором, помимо обычных Ксюшиных диалогов с читателями, была опубликована ее статья «Как знакомиться с мальчиками».
Надо сказать, что вся редакция «Метеорита» любила время от времени похулиганить и запустить в номер подобный материал, только внешней своей формой напоминающий добрые поучения младшего друга старшим. Фактически же предлагаемые советы представляли собой откровенный набор хохм и приколов, и принимать их всерьез мог только человек с напрочь отбитым чувством юмора. Так, в прошлом номере Сергей Ким, тоже внештатный сотрудник, как и Ксения, посоветовал бедолагам, страдающим угревой сыпью и оттого стесняющимся пойти на дискотеку, наклеить на проблемные места с помощью японского суперклея вырезанные из фольги звездочки и сердечки, которые «будут загадочно поблескивать в огнях светомузыки, привлекая к вам всеобщее внимание». Если учесть, что капли этого клея с лихвой хватало, чтобы намертво склеить между собой пальцы и разлепить их потом, лишь пожертвовав верхним слоем кожи, то принявшему этот способ на вооружение можно было только посочувствовать. Сергей сам как-то раз приклеился к клавиатуре редакционного компьютера, заболтавшись с коллегами и не заметив, что из тюбика «супера», который он как раз закрывал после удачного ремонта наушников для диктофона, упала прозрачная как слеза капля. Вся журналистская братия долго стонала от смеха, когда Сергей, решив в отсутствие начальства поиграть в «Цивилизацию», поднял руку с клавиатуры с прилипшей к указательному пальцу клавишей, которую оторвали только минуты через две объединенными усилиями двух хохочущих корреспондентов и пострадавшего.
В своем материале Ксения подробно описала стратегию и тактику знакомства, как надо «заходить на цель», провоцировать молодого человека на первый шаг или самой, «подобно удару яблока о голову Ньютона», вторгаться в жизнь ничего не подозревающего субъекта. В качестве способа привлечь к себе внимание предлагалось: а) пристально смотреть в глаза «жертве» (побочный результат – неизвестно за кого тебя примут, внимания ты, конечно, удостоишься, но, вполне возможно, совсем не того, на какое рассчитывала), б) случайно наступить на ногу и мило извиниться (могут обругать), в) выронив сумочку из рук, рассыпать содержимое под ноги юноше (увы, отрок может оказаться и не джентльменом, а помогать тебе бросится какой-нибудь благообразный старичок) и далее в том же духе. Придумывать сами способы знакомства Ксении помогала вся женская часть редакции, а мужчины квалифицированно комментировали, к чему это все может привести, так что назвать эту статью делом рук одной только Сороки можно было с очень большой натяжкой (впрочем, все материалы, выходившие в этой рубрике, как правило, превращались в плоды коллективного творчества).
Находившаяся в самом хорошем расположении духа Сорока, которой, помимо всего прочего, в этот день в универе выдали стипендию, купила в студенческой кулинарии свой любимый торт-желе. Предвкушая приятный вечер в компании Олега и его друга Вадима, которого Барс зазвал домой поиграть в новую компьютерную «стрелялку», она буквально на крыльях полетела домой, не забывая, впрочем, ломать каблучками первый лед на всех попадающихся ей под ноги лужах – одна из любимых забав детства. Утром на лекции по психологии (кстати, один из ее любимых предметов), выдавшейся неожиданно скучной, поскольку вместо заболевшего преподавателя ее провел какой-то случайный аспирант, Сороку вообще охватило поэтическое вдохновение, вылившееся в четверостишие:
К нам в окна бьется листопад,
Душа моя полна листвы.
И мысль, осенней скрипке в лад,
Что мне небезразличен ты.
Мысли ее в тот момент, когда она писала эти строки, были, конечно же, о Барсе.
В квартиру она влетела подобно тайфуну, поцеловала улыбающегося Олега, чмокнула в щечку Вадима и с видом фокусника, извлекающего из шляпы пресловутого кролика, помахала у них перед носами свежим номером журнала.
– Ну, что на этот раз наваяла? На Пулитцеровскую премию уже потянет?
– На премию – не на премию, а на торт точно!
– Да мы уж видим, давай, давай, не прячь коробку за спиной, доставай, все равно мы ее уже заметили. Ты от ответа не уходи, колись: кого на этот раз сна лишила?
– Кого-кого, конечно, вас, мальчики! Вот, объяснила подрастающему поколению, как надо вас по всем правилам охотничьего искусства выслеживать и отлавливать.
– Это с какой такой целью ты на нас охоту объявила? Нам и на свободе хорошо, – засмеялся Вадим.
– А вот такая я вредная и коварная, – в тон ему отозвалась Ксения.
– Что, собственный опыт покоя не дает, уже на мемуары потянуло? – вдруг совершенно невпопад брякнул Олег.
– Бог с тобой, какой опыт, вся редакция советы собирала, это же шутка!
Вечер прошел неплохо, Вадим с Олегом сходили в ближайший ларек за двумя бутылками красного вина, из которого Ксения приготовила ароматный глинтвейн. Потом они сидели втроем, ели торт, запивали его горячим глинтом и попарно резались в нарды. Олег совсем недавно обучил Сороку этой игре, но она быстро уловила ее суть и теперь азартно бросала кубики, стараясь, чтобы непременно выпало «шесть – шесть» или на крайний случай «пять – пять». Первоначальный замысел Олега насчет вечера за компьютером Вадим, как ни странно, не поддержал, зато сразу же откликнулся на предложение Ксении поиграть в нарды. Разбив в пух и прах Барса и сведя вничью партии с Вадимом, Сорока, издав победный клич, ушла на кухню и приготовила чай, а потом, уже где-то в двенадцатом часу, они с Олегом пошли провожать Вадика до остановки. Усадив его в автобус и помахав на прощание, молодая чета отправилась домой. У Сороки немного кружилось в глазах после глинтвейна, настроение было самое что ни на есть игривое, и она решила обнять Барса за талию, чтобы «пройтись по улице как взрослые». Неожиданно Олег отстранил руку Ксении, с его лица словно сползла улыбка.
– Лапушка, что случилось? Что-то в институте? Опять декан прицепился, что ты с друзьями на лестнице курил? Или мама не то сказала?
– Если хочешь проверять свои способы знакомства на моих друзьях, то хотя бы не делай этого у меня на глазах! Просто тошнит от твоего кокетства. Если так не терпится рассказать всем, какой у тебя богатый опыт в этой области, давай, валяй! Только подумать, решила еще и в журнале обо всем написать, бесстыдница. Тебе наплевать на то, что я чувствую себя как последний дурак, наплевать на то, что подумают обо мне мои друзья. По большому счету ты мне вообще должна спасибо сказать за то, что я тебя не девочкой взял, позор твой прикрыл. Встретил бы того кретина, с которым ты переспала, хоть бы ему в лицо посмотрел. Должен же я знать, кому мне быть благодарным за то, что моя жена служила ему подстилкой!
Кровь ударила в лицо Ксении, от неожиданного и несправедливого обвинения у нее даже язык прилип к гортани, и она потратила несколько секунд, пытаясь справиться с этим. Потом глубоко вздохнула, пытаясь привести в порядок скачущие мысли. На глаза навернулись непрошеные слезы. Смахнув их рукавом ветровки, Ксения дрожащим от возмущения голосом произнесла:
– Кем бы ни был мой первый мужчина, ты не вправе называть его кретином, это раз. Во-вторых, с чего бы это вдруг так остро встал вопрос моей утраченной девственности, да еще с таким средневековым пафосом? Ты ни разу до этого не давал мне понять, что тебя это как-то волнует, так почему сейчас ты об этом вспомнил! Неделю назад ты, помнится, вообще ратовал за свободу в браке и кричал на меня, когда я спросила, где ты провел ночь. Равноправие в браке – так равноправие, правильно я думаю или нет?
Лучше бы она промолчала. Олег резко остановился, развернулся, подбежал к Сороке и схватил ее за плечи.
– Так, значит, ты просто решила отомстить мне, маленькая шлюшка! Что ж, ты выбрала правильную тактику, дрянь! Флиртовать с лучшим другом мужа на его глазах – что может быть изощреннее! «Вадим, кто тебя научил так хорошо играть? Вадим, какой смешной анекдот!» Слушать и то противно было. Я не могу понять, на что ты рассчитывала? Или тебе просто алкоголь в голову ударил и ты перестала притворяться паинькой и открыла свое истинное лицо? Не пойму. Только учти на будущее. Больше я такого безобразия не потерплю. Имей хотя бы каплю уважения ко мне как к мужу, если не ценишь все то, что я для тебя сделал.
И, бросив ошарашенную Ксению посреди улицы, Олег быстро зашагал в сторону их подъезда.
Ксения минут пять простояла неподвижно, пытаясь удержать рвущиеся наружу рыдания, потом побрела куда-то, не разбирая дороги, не глядя по сторонам. После часа подобного блуждания по улицам она оказалась в детском саду. Подошла к старой деревянной беседке, зашла внутрь и уселась на низенькую, покосившуюся от времени скамеечку, рядом с которой почему-то валялись пустая пачка от сигарет и смятый пластиковый стаканчик. Уставившись невидящим взглядом в темноту, Ксения снова и снова возвращалась к прошедшему разговору с Олегом и все пыталась что-то понять, что-то осмыслить. Пронизывающий холод уже начал пробираться к ней под тоненькую куртку – Ксюша явно не была готова для длительной прогулки по Москве ноябрьской ночью, – но, погруженная в свои мысли, она этого не замечала.
Ее первый мужчина. Странно, почему Олег вдруг решил об этом заговорить, да еще в таком тоне? Никогда раньше не замечала она за ним такой первобытной ревности. На дворе, слава Богу, конец двадцатого века, в девушек, знавших мужчин до свадьбы, камни уже не кидают и пальцами не тычут. Скорее всего это свекровь ему в уши напела: «Лучше бы ты на порядочной женился, вон у соседей дочка подросла – и умница, и красавица, старшим слова поперек не скажет, не то что твоя метелка». Хотя нет, видимо, Олега воспитали на понятиях домостроя, и сам факт того, что его жена не подарила ему свою невинность, здорово заклинил его мозги. Пока она жила вместе с ним, не оформляя свои отношения юридически, все было в порядке – Олег был нормальным парнем с современными понятиями о взаимоотношениях полов. Но как только они поженились, включились привитые с детства понятия, и Барса понесло. Правда, от осознания этого легче не становится. Обидно до слез за себя и, как ни странно, за Женьку.
Да, ее первым мужчиной стал Женя, ее партнер по бальным танцам. После того головокружительного успеха, который принес им их первый конкурс, они как-то сблизились друг с другом. Если можно так сказать – перестали быть только коллегами по работе, став хорошими друзьями. Раньше Женька, пользуясь тем, что был на два года старше, не упускал возможности подколоть Ксюшу, устроить какой-нибудь обидный розыгрыш или просто сказать: «Ну кто так танцует! Корова в цирке на льду и то грациозней тебя движется». На сцене он выступал уже три года, но был вынужден поменять партнершу, попавшую в аварию и крайне неудачно сломавшую себе ногу. Тут-то тренер и поставил их в одну пару с Ксенией.
Кстати, на конкурсе бальных танцев Ксения совершенно случайно выяснила, кого же все-таки напоминает ей лицо ее партнера. За кулисами в перерыве между выступлениями к Жене подошел высокий седовласый мужчина и сказал: «Неплохо танцуешь, молодец. Отец научил? Можешь не отвечать, и так ясно кто. А вот, кстати, и он сам идет».
По коридору, расстегнув тугой ворот белой рубашки, шел тренер.
Ксения потом долго смеялась над своей ненаблюдательностью. Действительно, Женя и тренер были на одно лицо, не заметить этого сходства мог только слепой. Единственное, что ее ввело в заблуждение, так это то, что тренер и его сын носили разные фамилии. Через некоторое время раскрылся и этот секрет. Женя рассказал ей, что его родители в разводе, вернее сказать, никогда и не состояли в законном браке, так что от отца ему досталось только отчество. Впрочем, по этому поводу он никогда особо и не переживал. Мать не препятствовала отцу воспитывать сына, мудро рассудив, что ребенок – это, конечно, головная боль, но почему голова должна болеть только у нее? В итоге Женя жил то у отца, то у матери, извлекая из своего двойного положения все выгоды, какие только мог.
Однажды в конце апреля, выдавшегося на редкость теплым, они, закончив тренировку и переодевшись, решили не идти сразу домой, а отправились насладиться погожим весенним днем в парк. Они долго бродили по только-только просохшим от стаявшего снега аллеям, кормили худых уток в мутном пруду. Около трансформаторной будки Ксения отыскала первый цветок одуванчика (мать-и-мачеха к тому моменту уже вовсю покрывала желтым ковром все солнечные пригорки, а вот время одуванчиков еще не настало). На память ей пришел ее любимый роман Рея Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», и она, повинуясь минутному порыву, поступила точно так, как героиня этого романа: мазнула желтой головкой цветка под подбородком Жени, а потом и под своим собственным.
– Что ты делаешь?
– Пытаюсь выяснить, не влюблены ли мы с тобой?
– И что выходит?
– Дай посмотрю!
Цветочная пыльца густо осела на Женином подбородке.
– Парень, ты попал! Можешь не отпираться – без сомнения, влюблен!
– Так, а что у тебя творится, маленькая цыганка, гадающая на подбородках?
И Женька, поймав ее в кольцо своих рук, попытался поднять Ксюшино лицо кверху, чтобы тоже посмотреть на результат одуванчикового эксперимента. Но не тут-то было. Ксения вертела головой во все стороны, отбиваясь от цепких юношеских объятий, и почти уже освободилась из плена, как Женька пошел на военную хитрость: он просто поймал ее за косичку и дернул. Ксюшина голова мгновенно запрокинулась, и скрывать далее желтую полосу под подбородком стало невозможно.
– Ага, ты тоже попалась, морковка!
– А вот и не попалась, догоняй!
И Ксения что было сил бросилась наутек. Рюкзачок с босоножками и спортивным купальником шлепал ее по спине, в лицо дул свежий весенний ветерок, и не было на свете в тот момент человека счастливее ее, Ксении Снегиревой, неполных шестнадцати лет от роду.
Почти у самой границы лесопарка Женька догнал ее и, издав вопль Тарзана, бросился на свою добычу. Смеясь и пытаясь отдышаться, они вдвоем почти упали на ближайшую скамейку, распугав стайку пронырливых воробьев.
– А ты неплохо стартуешь, глядя на тебя, никогда бы не подумал!
– Просто я по утрам бегаю, чтобы потом на венском вальсе или на самбе не задыхаться. Здорово помогает.
– А я ленюсь, мне танцев выше крыши хватает. Отец мечтает, что я когда-нибудь буду выступать на международных турнирах, стану чемпионом. Сам он так высоко никогда не поднимался, а меня вот решил воспитать вундеркиндом. Только пустое это. Я никогда так танцевать не смогу, нет у меня такого таланта, как надо.
– Значит, ты танцуешь просто потому, что тебе это нравится?
– Да. Я однажды случайно посмотрел фильм «Грязные танцы», и меня здорово прикололо, как танцует главный герой. Понимаешь, с виду он нормальный крутой мужик, никто, глядя на него, не скажет, что он просто танцор. Вот и я хочу так же: уметь танцевать и при этом оставаться парнем, а не кисейной барышней в брюках, как многие у нас в кружке. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, кажется, понимаю.
Они долго-долго еще сидели вот так, обнявшись, и говорили, говорили, говорили. Обо всем на свете и одновременно ни о чем. Женька рассказывал о своем детстве, о том, как вместе с матерью ездил к ее родным на Урал, как в дороге случилась гроза и он так испугался, что еще долго после этого зарывался лицом в подушку, услышав раскаты грома. Оказывается, раньше он напоминал своими габаритами колобок, и до сих пор во дворе пацаны иногда звали его Портосом (хотя из всей четверки мушкетеров у Ксении он ассоциировался скорее с Арамисом). Ксюша со смехом вспоминала, как ее укусила овчарка, когда она решила посмотреть, что находится в пасти у собаки, как она на отдыхе распугала в деревне хозяйских гусей и бодалась с теленком.
А потом они целовались. Целовались так, что у Ксюши кружилась голова от чувства собственной смелости и еще чего-то такого, что было очень трудно выразить словами. До Женьки она ни с кем не целовалась и в душе комплексовала по этому поводу, иногда даже обильно орошая свою подушку слезами. Про себя Ксения считала, что мальчики совершенно незаслуженно обделяют ее своим вниманием в пользу подруг, но она скорее бы проглотила язык, чем призналась в этом кому-либо. Поэтому когда Женька так естественно приблизил свои губы к ее губам, она не сомневалась ни секунды. Из многочисленных любовных романов, которые она буквально заглатывала стопками, Ксюша знала, как люди целуются, и поэтому даже смогла удержаться и не вздрогнула, когда Женькин язык настойчиво стал пробираться в гости к ее языку. Больше всего на свете в этот момент она боялась, чтобы Женя не посмеялся над ее неопытностью или неуместной стыдливостью, и она с жадной готовностью воспринимала все то, что делал Женька, чтобы потом от всей души ответить ему тем же. Если бы ее спросили в тот момент, испытывает ли она наслаждение, она бы совершенно искренне, не улавливая истинной подоплеки вопроса, воскликнула: «Конечно!» Даже просто осознание того факта, что Женька рядом с ней, держит ее на своих коленях и обнимает своими крепкими и сильными руками, заставляло ее трепетать от макушки до пяток. Понятие же физической близости пришло к ней гораздо позже, только где-то через полгода, когда в один из декабрьских субботних вечеров она завалилась к Женьке в гости.
Женькина мама, Марина Анатольевна, с которой Ксюша очень любила общаться, как раз собиралась на день рождения подруги, поэтому ей было не до ребят. Обычно она сразу же отлавливала гостей сына и затаскивала их на кухню, где вручала каждому по ножу и со словами: «Сами пришли – сами себе ужин и готовьте» – вываливала на стол энное число картофелин. Потом, собрав с народа дань в виде очищенных клубней, ставила картофель вариться, а сама накрывала на стол. Соленые огурчики и копченая семга, нежно-розовая ветчина и бархатно-кровавый сервелат – стол просто ломился от яств. Ксения знала, что Марина Анатольевна не то директор магазина, не то заведующая кафе, но никогда не испытывала желания узнать поточнее. В гостях у Женьки она всегда объедалась разными вкусностями до состояния Винни-Пуха, застрявшего в кроличьей норе, и домой обычно не шла, а медленно плыла, осторожно неся свой переполненный желудок. В последнюю минуту на стол ставились на выбор гостей домашний самогон (на травках и на клюковке), ликер или шампанское. Бар в этой квартире никогда не пустовал.
Кстати, именно Женька был первым, кто научил Ксюшу пить. В походах ее, конечно, время от времени подбивали выпить водки или разведенного спирта под предлогом лечения от простуды, но ничего интересного для себя Сорока в этом занятии не находила – горько и противно. Женька же просто подсовывал Ксюше «на пробу» разные сорта вин, ликеров, рассказывал и наглядно демонстрировал, под какую закуску пьется то или это. К пиву он Ксюшу приучил вообще за один вечер, и проделал это с иезуитской ловкостью. Он знал, во-первых, что Сорока принимает пиво за испорченный квас и все время пытается его подсластить, а во-вторых, что она просто обожает воблу, особенно икру. Сложив два и два, он просто вывалил перед Сорокой на стол килограмм сухой рыбы, расстелил газету и стал ждать. Через полчаса она взмолилась: «Люблю, обожаю, рожу пятерых – только дай что-нибудь запить». Тут-то на стол и была выставлена бутылка обжигающе холодного пива. За ней другая, потом третья. К концу вечера изрядно повеселевшая Ксения уже не помнила, что пиво она просто ненавидит.
Марина Анатольевна чмокнула Ксению в щечку, взъерошила кудри сына и со словами: «Будьте молодцами, а я побежала» – подхватила сумочку и выскользнула за дверь.
– Ну, что будем делать? Хочешь видео посмотреть? Мне как раз новый фильм принесли.
– Давай посмотрим, только ты не против, если я в твоем холодильнике пороюсь? Проголодалась ужасно!
– Давай ройся, только побыстрее. А еще лучше тащи-ка ты все в комнату, я, по-моему, тоже уже хочу подвигать челюстями.
И они быстро накрыли журнальный столик. Женька докончил картину бутылкой вермута и лимоном и принес богемские хрустальные бокалы-колокольчики. Характерной особенностью этих бокалов было то, что оставить в них что-то недопитым было нереально: на ножке они стоять не могли и поставить на стол их можно было только перевернув вверх дном.
Фильм оказался детским, такие ленты снимались кинокомпаниями пачками и показывались, как правило, в канун Рождества. Добрый Санта-Клаус помогал детям найти потерянных родителей, исполнял самые заветные желания и даже сражался в одиночку с бандой гангстеров, пытающихся похитить его волшебный мешок с подарками, чтобы не наступил Новый год и ребята перестали верить в рождественские чудеса. Однако Ксении фильм понравился настолько, что даже зимний сумрак за окном показался ей расцвеченным новогодними огнями. Потом они переключили телевизор на музыкальный канал, Женька открыл еще одну бутылку вермута и, одной рукой обняв Ксению, другой наполнил ее бокал, который она незамедлительно поднесла к губам.
Перед глазами Сороки носились серебряные звездочки, голова слегка кружилась, и внутри росло ожидание чего-то хорошего и светлого. Женька, взяв из ее руки хрустальный колокольчик, осторожно поставил его на столик, а потом аккуратно снял с Ксении свитер. Посмотрел еще немного и решительным жестом освободил Ксюшины волосы от заколок. Каштановые локоны заструились по ее плечам, мягко переливаясь в вечернем свете.
– Знаешь, я всегда хотел это сделать. Не люблю, когда такая красота спрятана от глаз. Женщина с распущенными волосами сразу становится загадочной, притягательной и немножко грешной.
– А я какая сейчас?
– А ты сейчас самая желанная девушка в мире, и если мы сию же минуту не остановимся, я за последствия не ручаюсь!
– А какие могут быть последствия?
– Самые ужасные: утащу тебя в кровать и изнасилую.
– Ох, мужчина, вы все только обещаете и обещаете!
– Ну смотри, я не виноват!
И Женька, подхватив Ксению на руки, отнес ее в спальню. Мягко опустив ее на кровать, он включил ночник. Потом снял с себя рубашку. И началось что-то неповторимое и волнующее. Он потихоньку раздевал Ксению, осыпая поцелуями все ее тело, мягко бегал по ней пальцами, гладил и дразнил все, до чего только дотягивался. Ласково поскреб ногтями за маленьким ушком. Поцеловал розовый сосок, потом дунул на него и рассмеялся, когда тот, словно испугавшись, съежился, Зарылся лицом в Ксюшины локоны и глубоко вдохнул в себя запах ее духов, напоминающих не то о диких степях, поросших ковылем, не то о лесных полянах, уставших под летним солнцем. По Ксюшиному телу словно пробегали электрические токи, заставлявшие ее просто изнемогать от наслаждения. Когда он добрался до ее трусиков, Ксения уже слабо представляла себе, где она находится и что происходит. Ей было так хорошо и приятно, как никогда в жизни.
Когда мужчина лег рядом с ней, она вся потянулась к нему, словно пытаясь почувствовать своим телом рельеф его мускулатуры. Он ласково, но непреклонно освободился из ее объятий и снова начал эту сладкую пытку поцелуями и прикосновениями. Ксюша опять потерялась в любовном забытьи.
В себя ее привела резкая боль. Словно ушат холодной воды на голову вылили. Она дернулась всем телом, пытаясь высвободиться, и услышала успокаивающий Женькин голос: «Малыш, потерпи чуть-чуть, тебе сейчас станет легче. Потерпи, маленькая моя, я знаю, что больно, но ничего не поделаешь, так всегда бывает в первый раз. Постарайся расслабиться и ничего не делай. Сейчас все пройдет».
Она глубоко вздохнула и попыталась расслабить свои напряженные мышцы. Не сразу, но это получилось. Женька в это время нежно гладил ее по голове и шептал на ухо всякие смешные глупости, мешая Ксюшиному сознанию зациклиться на своих ощущениях. Он сразу почувствовал тот момент, когда она перестала отстраняться от него как источника боли, и осторожно начал двигаться внутри ее. Ксения не поддержала его встречными движениями, но в данный момент Женька этого от нее и не ждал. Когда он почувствовал, что больше не в силах сдерживаться, он вышел из Ксюши и излился жемчужной влагой на уже безвозвратно загубленную постель. Потом он перевернулся на бок и погладил Ксению по голове.
