Текст книги "Сорока"
Автор книги: Валентина Седлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Посмотрев на спящую Ксению, Майка покачала головой и покрепче прикрыла за собой дверь. Потом решительно подошла к телефону и набрала номер Михаила Алексеевича, который уже однажды помог ей в подобной ситуации. Разговор длился минут двадцать, но ничего для себя утешительного Майка не услышала. «Что ж, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а там еще посмотрим, кто кого!»
Сорока прожила у девчонок две недели. Она помогала им по хозяйству, даже съездила с ними на дачу, где полдня пропалывала грядки. Она делала все, о чем ее просили, а если заняться было нечем, просто лежала на кровати, уставившись в потолок. О том, что с ней произошло, говорить она по-прежнему не хотела, а Майка и не настаивала. Она и так знала почти все. Когда позвонил Барс и сказал, что он уже в Москве, Сорока молча собрала свои вещи и уехала домой.
Барс слишком был увлечен рассказом об отдыхе, о том, какую рыбу ловили они с Вадимом и сколько выпили водки. Поэтому он не сразу заметил перемену в характере жены. Когда же до него дошло, что здесь что-то не так, то первой мыслью, пришедшей ему в голову, было, что она просто соскучилась без мужа. Он самодовольно ухмыльнулся и решил, что сегодня, так и быть, подарит ей одну ночь. Пусть порадуется.
Вечером, когда супруги расстелили постель, Олег попытался приласкать Ксению. К его удивлению, она убрала его руки со своего тела.
– Что случилось? У тебя месячные? Или проблемы со здоровьем? У тебя же вроде кровотечение было? Что сказал врач?
– Со здоровьем у меня все в порядке. Просто я хочу тебя предупредить. Или ты качественно и регулярно занимаешься со мной любовью, или катись к черту к своим девицам. Мне подачки с барского стола не нужны. Тебе потом опять в голову какая-нибудь блажь взбредет, а мне сиди мучайся в одиночестве. Так что решай, дорогой. Или я, или твои подстилки.
– Ты чего несешь, на солнце перегрелась?
– Мне что, имена назвать тех, с кем ты в последнее время кувыркался?
– Какие имена?
– Обычные, русские. Марина, Ирина. А, еще Людмила. Прости, запамятовала.
По спине Олега струйкой побежал холодный пот. Кто же его заложил? А вдруг она все знает? Нет, надо поподробнее разузнать, откуда у нее эта информация и что конкретно ей известно.
– И какая птичка на хвосте тебе эту чушь принесла?
– Доброжелатели всегда находятся. Думаешь, мне кто-то один стукнул? Ошибаешься. Каждый твой дружок с превеликим удовольствием любит доводить до моего сведения, как проводит время мой муж, чтобы я не прозябала в неведении.
– Врешь!
– Да неужели? Или тебе с двумя сразу не понравилось? Сомневаюсь.
Это был конец. Она действительно знала все. Вляпался по самые уши, ничего не скажешь. Что ж, придется немного изменить тактику. А то если он перестанет обслуживать Сороку, она может разозлиться и здорово осложнит ему жизнь. А этого он не хотел. Жизнь, которую он вел последние два месяца, ему более чем нравилась, и что-то кардинально менять в плане общения с другими женщинами он не хотел.
– Прости меня, я действительно вел себя как последний дурак! На самом деле я очень скучал по тебе все это время, а все другие женщины мне были нужны только для того, чтобы не сойти с ума без близости с тобой. Понимаешь, моя дурацкая гордость не позволяла вернуться к тебе, пока ты не попросишь прощения…
– Прощения? За что?
– Ну, я не так выразился. Я имел в виду, пока ты первая не подойдешь ко мне…
– По-моему, это то, чем я занималась на протяжении всей нашей семейной жизни. Теперь мне это надоело. Так что выбирай: или нормальная семья, или…
– Прости меня. Я действительно был не прав. Давай начнем все сначала.
– Давай, – как-то легко и безразлично сказала Сорока.
Незаметно подкрался август. Сорока вышла на работу в «Метеорит», который учредители журнала решили переименовать в «Алесю». Что ж, «Алеся», так «Алеся». Хотя «Метеорит» тоже был неплох. Ксении предложили перейти в штат, она подумала и согласилась. Да, времени у нее теперь будет в обрез, зато вырастет зарплата и голова будет занята хоть чем-то другим, нежели воспоминаниями о прошедшем лете. Она окончательно перешла в музыкальный отдел, делала материалы о новинках эстрады. Кроме того, она подала начальству идею о том, чтобы ввести новую рубрику «Звездное детство», в которой бы певцы рассказывали о своей юности, о том, как они учились или прогуливали школу, как начали заниматься музыкой. Идея была принята на ура, и Сорока начала собирать материал. Правда, до конца забыть произошедшее все равно не удавалось, и в самые неподходящие моменты перед глазами мелькали события Селигера. В такие минуты Сорока начинала жалеть о том, что она не в силах постоять за себя. В итоге Ксения купила себе баллончик с нервно-паралитическим газом. С ним по крайней мере было не так страшно ходить по улице, а то за каждым кустом ей мерещился Вадим с «пацанами».
Барс на удивление спокойно воспринял то, что Сорока через день стала приходить домой не раньше первого часа ночи. Он вообще перестал доставать ее придирками, как это бывало раньше. В лес, правда, он по-прежнему уходил один, но каждый раз предупреждал Ксению, куда он идет и когда вернется. В общем, сплошная идиллия.
Вадим неоднократно пытался до нее дозвониться, но она каждый раз клала трубку. Потом долго сидела в ванной и плакала. «Будь ты проклят, Вадим! Из-за тебя я боюсь собственной тени, из-за тебя не получаю удовольствия от близости с собственным мужем! Будь ты проклят!»
Майка видела, что происходит с ее подругой, но ничего поделать не могла. Однажды она намекнула Сороке, что, если будет нужно, она в любой момент познакомит ее с Михаилом Алексеевичем, про которого она уже рассказывала. В ответ Ксения только кивнула. Про себя она уже давно решила, что никто не в силах реально ей помочь. С этим ужасом она справится в одиночку.
Как-то раз в квартире Гориевских раздался телефонный звонок. Трубку взяла свекровь. Сорока в этот момент сидела за компьютером, забивая расшифровки своих последних интервью. Через секунду Маргарита постучала в дверь комнаты и попросила Ксению поговорить со своей матерью. Удивленная Сорока подошла к телефону. Родители сюда ей практически не звонили, обычно созванивалась с ними она. Видимо, произошло что-то серьезное. Жутко искаженным голосом, срывающимся на рыдания, мама попросила Ксюшу приехать. Встревоженная Сорока собралась буквально за пять минут и выскочила на улицу.
Когда она вошла в квартиру родителей, то сначала даже не узнала собственную мать. Ее волосы были непричесанны и спутались в один огромный колтун, лицо опухло от слез. Вдобавок от мамы исходил стойкий запах перегара и сигарет.
– Мама, что случилось?
– Доченька приехала! Ксюшенька, горе-то какое!
– Мама, что произошло, говори же!
– От нас папа ушел!
– Куда ушел?
– Сказал, что тебя мы вырастили и больше он передо мной никаких обязательств не имеет, поэтому уходит строить свою новую жизнь. У него, оказывается, вот уже полгода другая есть, она ему ребенка обещает родить. А я, мол, всегда о карьере думала, а не о нем. Я ему ведь только тебя смогла родить, и все! Но я же не виновата, что врачи мне это запретили, я же не виновата!
– Подожди, когда это случилось?
– Позавчера, по-моему.
– А почему ты мне только сейчас позвонила?
– Не хотела тебя расстраивать, а потом поняла, что одна я с этим не справлюсь. Доченька моя, помоги мне! Ты у меня уже взросленькая, все понимаешь, все умеешь, это я у тебя непутевая…
И матушка залилась горьким безутешным плачем. Сорока чертыхнулась про себя и принялась за дело. Перво-наперво она потащила мать в ванную. Та слабо отбивалась, но не больше. Ксения заставила ее принять ванну, вымыла ей волосы. Притихшая матушка уже только тихонько всхлипывала, но Сорока знала, что истерика может продолжиться в любую минуту, и была наготове. Закутав свою миниатюрную родительницу в пеньюар, Ксения отвела ее в спальню, уложила в постель и сидела с ней рядом, пока та не уснула. «Мама, мама. Ну за что же ты так себя мучаешь? Ни один мужик этого не заслуживает, даже отец. Ты же у меня самая молодая, самая красивая. Ну зачем же ты так с собой поступаешь?»
Покачав головой, Сорока осторожно прикрыла матушку вторым одеялом и ушла в кухню. Там она широко распахнула окно, чтобы побыстрее выветрился запах алкоголя и табака. Мать у нее курила от случая к случаю, но судя по количеству скопившихся окурков, за эти дни она выкурила никак не меньше четырех-пяти пачек. Вслед за содержимым пепельниц в мусоропровод отправились две опорожненные бутылки «Метаксы». Третья, недопитая, была поставлена Ксенией обратно в бар. Так, теперь надо что-нибудь приготовить. Лучше, наверное, супчик. С похмелья – самое оно. И еще обязательно что-нибудь картофельное. Значит, так и сделаем: рассольник и жареная картошка.
За этими хлопотами незаметно подкрался вечер. Сорока позвонила домой, предупредила, что останется ночевать здесь. Кухня уже блестела чистотой, в комнатах был наведен идеальный порядок. Где-то около одиннадцати часов из спальни вышла проснувшаяся мама. Ксения сразу же поставила еду разогреваться.
– Дочка, который час?
– По-моему, начало двенадцатого.
– Ой, тебе же надо, наверное, домой ехать, а то твой милый уже волнуется.
– Милый уже в курсе, что я сегодня ночую у тебя, так что об этом не беспокойся. Как себя чувствуешь?
– Плохо. Голова кружится, и тошнит.
– Давай сейчас поедим, и все пройдет. После крепкого спиртного всегда так.
– Мне на душе плохо. Как после этого жить – не знаю. Мы же с твоим отцом всю жизнь вместе, как в школе за одну парту сели, так и не расставались. А теперь он говорит, что просто меня терпел и что я – дура, которая сама бы, без него, драгоценного, ничего не смогла и не добилась. Представляешь? За что он меня так, что я ему сделала? Жили не хуже других, ну ругались иногда, было дело, так это ерунда. А он вещи собрал, сказал, что дача – его, а квартиру, так и быть, он мне оставляет, повернулся и ушел. Даже толком ничего не объяснил.
– Мама, плюнь ты на него и разотри. Жизнь на нем клином не сошлась. Ты же у меня привлекательная женщина, тебе же никто никогда твой возраст правильно назвать не мог. Да и поклонники у тебя имеются, о чем переживать? Ну ушел, и пускай…
– Ты не понимаешь. Поклонники – это совсем не то, это несерьезно. А вот когда тебя самый твой близкий человек предал, это страшно, это больно.
– Мама, это избитая фраза, но время действительно все лечит. Приди в себя, отдохни, съезди куда-нибудь, отвлекись от всего этого. Если не ради себя, то хотя бы ради меня. Ты меня слышишь? Я не позволю тебе загубить свою жизнь, ты мне нужна, очень нужна.
– Спасибо, Ксюшенька, ты всегда была доброй девочкой. Только не знаю, смогу ли?
– Ты с работы можешь отпроситься?
– Да, могу даже в отпуск уйти, в этом году я его так еще и не отгуляла, думала, осенью отцу помогу урожай убирать…
– Так, прекрати хлюпать носом. Урожай – это теперь его трудности, а тебе надо заняться собой. Путевку куда-нибудь получить можешь?
– Ну, в наш дом отдыха – без проблем. Только что я там делать буду?
– Отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать. Я к тебе в гости приезжать буду, сплетни новые рассказывать, так что скучать тебе не придется. Завтра с этого и начнем. Пока ты на работе будешь дела утрясать, я тебе вещи упакую да и в дорогу что-нибудь куплю. Так, прекрати мотать головой. Или хочешь, чтобы я тебя, как маленькую, за ручку в твой пансионат привела? Нет? Ну и хорошо. Второе. Ты бросаешь курить. Тем количеством никотина, которое ты в себя загнала, можно убить не одну лошадь, а целый табун. Третье. Из спиртного пьешь только вина и только в ограниченном количестве. Надеюсь, пояснять не надо почему? Отлично, а теперь давай поужинаем.
Мать покорно съела тарелку рассольника, попыталась отказаться от картошки, но в итоге осилила и ее. Ксении было очень жаль маму, даже слезы на глаза наворачивались, но она держалась, потому что знала: стоит ей только показать, что ей тоже больно, как матушка снова заплачет и конца-края этому видно не будет. Поэтому она должна быть сильной, она должна помочь своему самому родному человеку. После ужина Сорока отвела маму обратно в спальню, пожелала ей спокойной ночи и выключила свет. Вымыла посуду и без сил рухнула в большой комнате. Как здесь уютно и спокойно! Жаль, что она уже не ощущает, что вернулась домой, эта квартира ей чужая. Хотя где ее дом в таком случае? Тоже неизвестно. С этими мыслями Сорока и уснула.
На следующий день она отправила маму на работу, потом собрала ее чемоданы. В обед, когда ошалевшая от дочерней активности матушка вернулась обратно с путевкой, лежащей в боковом кармане ее сумочки, Ксения накормила ее обедом и проводила на автобус. Мама только растерянно улыбалась, прижимая к себе немногочисленный багаж. Но все же по сравнению со вчерашним днем, как отметила про себя Ксюша, она выглядела куда лучше. Косметика почти полностью скрыла круги под глазами. Жаль только морщинки спрятать не удалось. О чем думал отец, когда так жестоко обошелся с ней? Непонятно. С другой стороны, все к этому и шло. Однажды он уже пытался уйти, по крайней мере пугал своим возможным уходом. Тогда все утряслось, а вот теперь… Ладно, это их дела, она в них не вмешивается. Но обижать маму она больше никому не позволит. Она этого не заслужила.
После маминого отъезда она окончательно навела порядок в родительской квартире, посидела там еще немного и поехала к себе. Надо было заниматься и своими делами, а то в редакции от нее уже ждали два очередных материала, да и в универе надо хоть иногда появляться, чтобы преподы не забыли, что есть еще такая студентка Ксения Снегирева. На расспросы Барса она ответила, что ее родители разводятся, но подробностей рассказывать не стала. Как ни странно, он ее понял. Видимо, вспомнил развод своих родителей. Ксения была ему благодарна за участие. Все-таки она очень, просто смертельно устала и в принципе сама бы не отказалась от помощи. Барс принес ей в комнату чай и даже сделал потише телевизор, пока она разбиралась с компьютером. Вечером они сидели вместе, смотрели какой-то фильм, а после него впервые за долгое время разговаривали друг с другом, как раньше, до свадьбы. Они трепались обо всем на свете и ни о чем конкретном. Сороке было так хорошо, как уже давно не было. Лед, накопившийся в ее душе, потихоньку начал оттаивать.
Через два дня ей позвонил отец. Она выслушала все, что он сказал ей, записала его новый номер телефона, сказала «без проблем» и повесила трубку. Ему помощь не требовалась, он даже как-то виновато сказал, что счастлив так, как никогда в жизни. Что ж, ему хорошо, и слава Богу. Теперь осталось привести в порядок маму. Ничего, в выходные она съездит к ней в пансионат, посмотрит, как у нее дела. Да и тетю надо бы навестить, у нее Сорока уже полгода не была, с весны. Вот послезавтра она туда и отправится. А то со своими заботами она совсем о родных забыла.
Сказано – сделано, и через день Сорока уже сидела в гостях у своей тетушки Ольги, забежав к ней после планерки в «Алесе». С собой она принесла пару кило антоновки – любимое лакомство тетушки. У Сороки от одного только взгляда на зелень яблочной кожуры во рту появлялась оскомина, а Ольга могла их есть не переставая круглые сутки. Она очень обрадовалась приходу племянницы, хотя ежеминутно охала и причитала, почему та не позвонила заранее, чтобы она, Ольга, могла приготовить для любимицы что-нибудь вкусное. На самом деле Ксения специально не стала делать этого, потому что тетушка жила на одну только пенсию по инвалидности (у нее был врожденный порок сердца) и была весьма стеснена в средствах. Ее выручали продуктами Ксюшины родители. Ксюшин отец, ее брат, иногда подбрасывал «на бедность» несколько сотен рублей – вот и все источники Ольгиных доходов. Несмотря на то что всю свою сознательную жизнь Ольга жила под страхом возможного сердечного приступа, она не утратила природного добродушия и оптимизма. Как ей это удавалось – неизвестно. Ксюша очень любила бывать у нее в гостях, а раньше, до того как выйти замуж, частенько зависала у Ольги на два-три дня: помогала по хозяйству, а вечерами пила с хозяйкой ее любимое красное полусладкое вино. Пить Ольге врачи запрещали категорически, но она, подмигнув Ксении, обычно говорила: «Жизнь всегда приводит к смерти – не вижу причин ей сопротивляться», – или просто цитировала что-нибудь из Омара Хайяма.
Вечер пролетел очень быстро. Ольга в лицах рассказывала Ксюше, как ссорилась очередь в поликлинике – Сорока от хохота не могла разогнуться минут десять. Потом они обменивались впечатлениями о героях нового телесериала, и не важно, что Ксюша его ни разу не видела, это не мешало ей с видом знатока болтать о характерах персонажей. О родителях не было сказано ни слова, но Ксения видела, что Ольге было бы тяжело об этом говорить: ей очень нравилась жена брата, и она искренне переживала за них за всех. На прощание она крепко обняла племянницу, несмотря на все протесты Сороки, засунула в карман ее куртки горсть карамелек и еще долго стояла в дверях квартиры, передавая напутствия, пока за Ксенией не захлопнулись створки лифта.
Пролетела осень, засыпав листвой тротуары, наступил один из нелюбимых Ксюшей месяцев – ноябрь.
Мама Ксении уже вышла на работу. Пансионат пошел ей на пользу, но окончательно в себя после случившегося она еще не пришла. По крайней мере теперь Сорока была за нее спокойна. Мама училась жить одна, и пусть с грехом пополам, но это ей удавалось. Отец же всецело отдался заботам о своей новой семье и даже как-то раз пригласил Ксению к себе в гости. Из любопытства она съездила к нему, пообщалась с его новой пассией и ее близнецами-дочками. Они оказались очень милыми людьми, но про себя Сорока решила, что больше сюда не придет. Здесь она чужая, и ее появление только смущает хозяев. Поэтому она с чистой совестью помахала на прощание отцу и его дамам и в дальнейшем общалась с ними только по телефону.
Сама она моталась как электровеник между университетом и редакцией, успевая в день на две, а то и три встречи. С очередной зарплаты Сорока приобрела себе пейджер, чтобы своевременно получать нужную ей информацию. Правда, привело это к тому, что на телефонные разговоры она стала тратить времени еще больше, чем раньше. Но это ее не сильно волновало. Подобный ритм жизни ее устраивал хотя бы потому, что позволял отвлечься от собственных тяжелых мыслей. Образ Вадима преследовал ее и днем и ночью. К своему ужасу, она поняла, что даже наедине с Барсом ей кажется, что на самом деле она находится с Вадимом. Ей самой уже не верилось, что когда-то ей было так здорово с этим парнем. Все приятное, все хорошее, что было между ними, перечеркнул Селигер.
Из-за Вадима Сорока привыкла быть постоянно настороже. Она уже не мыслила себя идущей по улице без крепко стиснутого в ладошке баллончика с газом. Она даже начала подумывать о том, чтобы получить разрешение на газовый пистолет. Кто знает, может быть, Сорока и осуществила бы свое намерение, но как-то раз, неожиданно рано придя домой, Олег прямо с порога заявил Ксении:
– Хочешь хохму? Вадим в ментовку загремел!
– А что случилось?
– Да у него незарегистрированное оружие обнаружили. В общем, попался совершенно по-глупому. Налетел на обычный милицейский патруль. Те попросили у него документы на проверку. Ему спьяну не понравилось, как с ним разговаривают, решил права покачать. Его быстренько построили, обыскали и нашли что надо.
– Слушай, у меня голова кругом! А зачем Вадиму оружие, он что, бандит?
– Да Бог с тобой, какой там бандит! Просто он любит блатным прикинуться, девочек-малолеток попугать. Или очаровать, в зависимости от ситуации. Я сколько себя помню, он всегда в этом плане отличался умом и сообразительностью. С нами он свои блатные замашки быстро забывает, у нас в компании это никогда не любили, а за свои слова отвечать надо. Зато с девочками он отрывается по полной программе. Слушай, а я разве тебе не рассказывал, как он однажды…
– Извини, что перебиваю. А на какие средства он вообще существует? Он же вроде не работает?
– Ему предки столько отваливают, что работать он еще не скоро захочет. Если бы мне моя родительница давала такие бабки, я бы давно нам и квартиру отдельную снял, и байдарку новую купил, и палатку. Да что палатку! На такие средства можно так развернуться…
– И что ему теперь светит?
– Хрен его знает. Сейчас там его папаша суетится, пытается сына отмазать. Вадька же дурак! Он одному из ментов бровь подпортил, а они это ой как не любят. Так что, думаю, его бате придется здорово раскошелиться. Хотя сомневаюсь, что Вадька долго будет тюремную баланду хлебать. Его оттуда быстро вытащат.
– А откуда он оружие взял?
– Кто его знает, дорогая редакция. Купил у какого-нибудь бомжа за гроши или еще откуда. Наверняка захотелось себя крутым почувствовать, у него же бзик по этому поводу.
– А ты откуда обо всем узнал?
– Позвонил ему домой, там его матушка. Узнала, кто говорит, и давай мне плакаться.
– Да, я от него такого не ожидала. С виду такой интеллигентный парень, вежливый…
– Ха, была бы ты девочка с улицы, он бы тебе показал, какой он вежливый!
Барс еще долго во всех красках живописал злоключения Вадима. Сорока делала вид, что слушает, и даже поддакивала в нужные моменты. На самом же деле ей очень хотелось побыть одной, чтобы обдумать эту новость. Едва дождавшись, когда Барс пообедает и засядет перед телевизором, Ксения, быстро перемыв посуду, отправилась в свою любимую ванную комнату. Закрывшись изнутри, она без сил сползла по двери вниз и села на кафельный пол. Да, кошмар последних месяцев, кажется, закончился. Как там говорил Вадим? «Мои пацаны тебя по кругу пустят»? Не было у него никаких пацанов, не было! А были только слова избалованного и возомнившего о себе невесть что мальчишки. «Господи, пусть я плохая, пусть нельзя тебя об этом просить, но пусть он испытает на себе то же, что и я. Пусть помучается от страха и от боли, пусть каждую ночь ему будет сниться, что его надолго сажают в тюрьму, пусть сокамерники или милиционеры, все равно кто, из него душу вытряхнут! Господи, сделай по-моему, я больше никогда тебя о таком не попрошу, но в этот раз, пожалуйста, исполни мое желание!»
Когда Сорока вышла из ванной и присоединилась к Олегу, на ее лице играла умиротворенная улыбка. Она была в прекрасном настроении и в эту ночь впервые испытала с Барсом что-то похожее на оргазм. Конечно, не такой, как с Вадимом, но и это уже было неплохо. Сорока возвращалась к жизни.
Когда на следующий день Ксения появилась в университете, Майка сразу же заметила, что ее подруга просто лучится от радости. Когда она спросила ее, что случилось, Сорока пересказала ей то, что сообщил Олег. Майка сказала: «Так ему и надо», – и больше к этой теме они не возвращались.
А потом потянулись чередой серые будни. Работа, учеба, домашнее хозяйство, работа, учеба… За всеми хлопотами Сорока и не заметила, как пришел Новый год. Неделя отдыха, и все завертелось сначала. Сессия, подготовка к диплому… Майка устроилась работать диджеем на радио в FM-диапазоне, и Ксения виделась с ней изредка, больше болтая с подругой по телефону. Она шутила, что теперь, чтобы пообщаться с Майкой, проще позвонить ей на работу во время очередного эфира, чем выискивать ее дома. Сестра Майки Оксанка успешно сдала свою первую сессию. Она училась на психфаке, мечтая со временем стать подростковым психологом или работать в Службе доверия.
В семейной жизни у Ксении все было стабильно. Никаких скандалов, никаких претензий друг к другу. Каждый занимался своим делом и не приставал к другому. Барс, как и Сорока, готовился к защите диплома, а вечерами подрабатывал аудитором все в той же фирме, что и раньше. Два-три раза в неделю они бывали близки друг с другом. Правда, Сорока заметила, что если она хоть немного выпьет перед тем, как заняться любовью с Барсом, ее ощущения становятся куда ярче и сильнее. Про себя она понимала, что не стоит этим злоупотреблять, что это неправильно, но все равно посылала Барса за пивом или каким-нибудь вином, и они устраивали себе очередной пивной вечер, который заканчивался постелью. Кроме того, выпив, им было легче общаться: сами по себе находились темы для разговоров, высказанные и с той и с другой стороны мысли казались свежими и остроумными. Все прочее время они молчали. Да и говорить, по сути дела, было не о чем.
Вообще-то Сороке хотелось с кем-нибудь обсудить то, что происходит у них с Барсом, потому что она сама уже не была уверена ни в чем. То ей казалось, что у них нормальная обычная семья и подобное взаимное охлаждение – закономерность, ведь с момента их знакомства пошел пятый год, да и вместе они почти два года прожили. То Ксения думала, что ее семейная жизнь напоминает палату психиатрической лечебницы с «тихими» пациентами. Они проходят лечебные процедуры, едят, потом ложатся на свои кровати и думают каждый о своем. И на самом-то деле нет большой разницы, кто лежит с тобой рядом в одной палате. Говоря словами Марьи-искусницы из старого детского фильма, «что воля – что неволя, все одно». Только вот разделить свои мысли Сороке было не с кем. Майка работала, а больше близких друзей у Ксении не осталось. Она сама сделала так, что они стали ей чужими, когда она познакомилась с Барсом, а вот теперь было поздно что-либо менять.
В таком настроении и застал ее Гришка Альдебаран, ее любимый хакер Алька, который совершенно неожиданно позвонил ей в конце февраля.
– Привет, мать! Что, не узнаешь уже?
– Алька, ты? Сколько лет сколько зим! Как ты меня нашел?
– Ну, это было несложно. Было бы желание. Ты давай рассказывай: куда пропала, чем занимаешься? Что-то я тебя в лесах давно уже не видел. Что, завязала?
– Бог с тобой, рыбка золотая. Просто работаю много. Да и зимой я в лес обычно не хожу. Снаряга у меня не та. Палатка нужна теплая, ну и так далее. Ты лучше про себя расскажи. По-прежнему компы взламываешь да программы пишешь?
– Ну где-то как-то так. У меня ничего не меняется. Слушай, я на самом деле не большой любитель трепотни по телефону. Давай ты лучше ко мне подваливай, пивка выпьем, как раньше…
– Заманчиво звучит, но…
– Благоверный не отпустит?
– Да нет, у нас с ним в этом плане нейтралитет. Я его не трогаю, а он меня.
– Так в чем же дело?
– А, уже ни в чем. Просто думала сегодня плотно поработать над материалами, а сейчас вижу, что настроение не то. Так что жди. Ты все там же?
– Ага, куда я еще денусь. Ты лучше скажи, какое пиво предпочитаешь?
– Светлый «Миллер», но ради ностальгии по прошедшим временам я согласна и на «Жигулевское».
– Понял, жду.
И в трубке раздались гудки отбоя.
Сорока обрадовалась Алькиному звонку. На самом деле она здорово соскучилась по всем своим лесным знакомым, а уж по этому лохматому чудовищу – тем более. Написав Барсу записку, что вернется поздно, Ксения не спеша собралась, улыбнулась своему отражению в зеркале, потом показала сама себе язык и пошла.
Алька жил на другом конце Москвы, и Сорока изрядно продрогла, пока до него добралась. Поэтому первые пять минут встречи Григорий занимался тем, что как листы капусты снимал с Ксюши все ее многочисленные одежки, а она отстукивала зубами чечетку, пыталась сказать, как ей на самом деле приятно, что они снова встретились, только пусть Алька посадит ее в самое теплое место своего обиталища.
– Слушай, ты, эскимо говорящее, в самое теплое место я тебя, конечно, посажу, только объясни, как ты докатилась до жизни такой?
– Какой «такой»?
– Вся из себя занятая, деловая, даже старым друзьям позвонить не может.
– Алька, извини, я действительно в последнее время никому не звоню.
– Вот-вот, очень плохо. Просто никуда не годится. Ну ладно, главное, я тебя вытащил, а теперь рассказывай про свою собачью жизнь во всех подробностях.
И тут Сорока неожиданно для себя вдруг расплакалась.
Гришка удивленно вскинул брови, сказал:
– Так мы не договаривались, сырость, чур, не разводить!
Сорока же в ответ разревелась еще сильнее. Тогда Алька крепко обнял ее и держал так, пока не прекратились судорожные всхлипы. А потом Ксения начала рассказывать обо всем. О своей дружбе с Барсом, закончившейся маршем Мендельсона, о скандалах по поводу и без повода, как она узнала, что он гуляет налево, и тоже изменила ему, о том, как они вместе сосуществуют в одной комнате и оба этому не рады, хотя стараются ничего не показать. Умолчала Сорока только о том, как обошелся с ней Вадим. В ее интерпретации она просто перестала с ним встречаться из боязни, что об этом узнает ее муж. Когда рассказ был закончен, Алька налил ей пива и произнес:
– Дрянь дело. Ты его не любишь, он тебя не любит. Хватит друг другу мозги проедать. Уходи от него, и дело с концом. Поверь, я знаю, что говорю. Думаешь, я всегда так жил? Как бы не так. И жена у меня была, и хата современная, все было. Только ей было начхать, чем я занимаюсь, лишь бы деньги в дом приносил. Не дай Бог, увидит, что я перед телевизором разлегся, – все, быть буре. И лентяй я, и труд ее нисколько не ценю, и жизнь ей испортил. Помучился я так с полгода и сделал ноги. Она быстренько подсуетилась, в итоге я и живу здесь, в коммуналке, а она в двухкомнатной квартире. А, что о ней говорить, дело прошлое. Вернемся к тебе. Ты считаешь, что сейчас у тебя все в порядке, если вы уже несколько месяцев не скандалите? Ерунда. Можно каждый день ругаться, бить посуду, но при этом не представлять себе жизни без своей половинки. Лучше уж такой вариант, чем как у тебя. Я вот только не понимаю, тебе что, так необходим статус замужней женщины?
– Да нет вообще-то. Я бы и замуж не вышла, если бы мы с Барсом могли жить отдельно от родителей.
– Ну а раз так, то уходи. Нечего тебе там делать.
– Сейчас? Никто не поймет, у нас же внешне все в порядке. Вот если бы раньше, когда мы скандалили, тогда бы еще ладно. Да и честно говоря, я запуталась. Даже не знаю, чего хочу. Если рассуждать грязно и цинично, то он мне не мешает. Опять же не надо искать любовника, поскольку всегда есть муж под боком. Ну и потом, вот уйду я, а где гарантии, что мне опять вот такой Барс не попадется. Так какой смысл менять шило на мыло?
– Ох, мозги у тебя окончательно набок съехали. Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Да, никто не даст тебе гарантии, что следующий твой избранник будет лучше. Так это все от тебя зависит. Какого захочешь, такого себе и найдешь. А сидеть и ныть: «Никто меня не любит» – так это любой дурак может. Знаешь, мужики на самом деле не такие животные, как ты это себе представляешь, поверь мне, старому и опытному. Если тебе пару раз не повезло, то это еще не повод ставить крест на всех остальных. Как говорил товарищ Иисус Христос, ищите и обрящете. Так что разбирайся с собой, и чем быстрее, тем лучше.
