Текст книги "Хэллоуин по-русски, или Купе на троих"

Автор книги: Валентина Седлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Я пас, – буркнула Сашка.

– Погодите, что-то такое в памяти бродит. Сейчас, минуточку… А, кажется, канун Дня всех святых? – догадался Стас.

– Правильно! – воскликнула Полина. – Или, иначе говоря, Хэллоуин – старый кельтский праздник. Кельты встречали новый год первого ноября, а днем раньше, по их поверью, повелитель мертвых и принц тьмы отпускал на землю всех тех, кто умер в этом году.

– А мне почему-то в связи с Хэллоуином только тыквы и ведьмы вспоминаются, – признался Станислав.

– Ну да, все верно! По кельтским легендам в эту ночь ведьмы устраивают свой последний в году шабаш и воруют тыквы с огородов. Поэтому рачительные хозяева должны убрать все со своих полей до Хэллоуина, иначе их урожай станет добычей ведьм.

– Как познавательно! – улыбнулся Стас и уже поставил ногу на нижнюю полку, с тем чтобы в следующее мгновение забраться к себе наверх, как Полина остановила его очередным вопросом:

– И что, мы так и будем скучать, когда у нас есть такой прекрасный повод для посиделок?

– А что вы предлагаете? – вежливо осведомился Станислав.

– Давайте рассказывать друг другу страшные истории! – выпалила Полина и жутко, с привыванием расхохоталась.

– А может быть, не стоит? – из чувства противоречия подала свой голос Сашка.

– Да, как-то у меня со страшными историями… не очень, – поддержал ее Стас.

– Ничего-ничего, – заверила их Полина. – Главное – начать, а там и не заметите, как вам понравится. Итак, предлагаю тянуть жребий. Кто вытащит короткую спичку, тому и водить. Кстати, Стас, а у вас, случаем, нет спичек?

– Где-то должен коробок валяться. Сейчас посмотрю, – с нотками обреченности отозвался Станислав и полез в сумку.

Сашка сидела как на иголках и не знала, радоваться ей или нет. С одной стороны, объект ее пристального внимания решил остаться, значит, чисто теоретически есть шанс, что он обратит на нее внимание. С другой стороны, учитывая то, что он устал и хочет спать, он сейчас из вежливости составит им компанию, а как только выпадет благоприятный момент, улизнет наверх, где и отключится в первые же пять минут. Неутешительно, м-да…

– Ну, кто первый тянет? – осведомилась Полина, показывая на три зажатые в пальцах спички.

– Ладно, начну, – вызвался Стас и дернул за крайнюю спичку справа.

– Так, покажи, что достал? Длинная, – разочарованно протянула Полина, после чего не глядя протянула ладонь со спичками Сашке.

Сашка выхватила ближайшую к ней спичку и едва не застонала от отчаяния. Короткая! И о чем ей сейчас рассказывать?

– О, вот теперь мы знаем, кто будет водить! Ну, Санечка, чем ты нас испугаешь? Только умоляю: качественнее пугай, чтоб до мурашек по коже, иначе неинтересно!

– Тогда один вопрос: это должна быть придуманная история или случай из жизни тоже сгодится? – нахмурилась Сашка, которой как назло, кроме Синей Бороды, ничего на ум не приходило.

– Да как угодно! Хочешь – давай из жизни, раз у тебя жизнь такая страшная! – промурлыкала Полина и захихикала, одновременно подмигивая Стасу.

Сашка с превеликим удовольствием залепила бы ей сейчас добротную плюху, но вместо этого лишь поджала губы, силясь вспомнить хоть что-нибудь подходящее моменту.

– Лучше всего что-нибудь этакое, с привидениями и мертвецами, – ехидно подсказала Полина, не без удовольствия наблюдая за мучениями Сашки. – Вампиры, вурдалаки…

– С мертвецами? – Сашка замерла, что-то прикидывая, а затем выдохнула. – Ну что ж, тогда расскажу вам одну быль про кладбище…

– О, я уже вся в нетерпении! – игриво сообщила Полина, словно невзначай подсаживаясь поближе к Стасу.

– Сейчас ты все услышишь. – Сашка пристально взглянула на собеседницу и предупредила: – А вот если будешь меня перебивать, то конец истории расскажешь сама. Идет?

– Умолкаю, умолкаю! – состроив серьезную мину, закивала Полина.

– Вот и славно, – отозвалась Сашка любимой отцовской приговоркой и начала свое повествование.

Как ни странно, этот случай и впрямь был самым что ни на есть подлинным; единственная сложность состояла в том, что все случилось очень давно и Сашке стоило определенных усилий припомнить подробности этой мрачной истории.

– …когда мне было шесть лет и еще была жива моя бабушка, мы летом всей семьей ездили к ней отдыхать. Бабушка жила в небольшом, но очень уютном городке, в пятиэтажном доме на левом берегу речки. А на правом берегу было кладбище, довольно старое. Иногда бабушка ходила туда присмотреть за могилками родных и друзей и брала меня с собой. Тогда в детстве мне казалось, что это кладбище огромное. Куда ни глянь – везде ряды могил, и конца-краю им нет. Пока бабушка убиралась внутри оградок, я бродила и смотрела на обелиски и фотографии умерших людей и пыталась понять, какими они были при жизни, и что с ними случилось.

– Небось боялась-то мертвяков? – не вытерпела Полина.

– Нет, напротив. На кладбище мне почему-то было очень спокойно и уютно. Впрочем, рассказ отнюдь не обо мне и даже не о моей бабушке. В то лето, когда все произошло, стояла очень жаркая и сухая погода. Все горожане двигались как сонные мухи, а самой заветной мечтой любого жителя была бутылка ледяной газировки. Надо отметить, что городок, в котором жила бабушка, был очень спокойным, и если уж в нем происходило что-то экстраординарное, об этом событии тут же становилось известно всем от мала до велика. Почему-то мне хорошо запомнился этот день, когда бабушка, вся бледная, вернулась с базара и сообщила, что на кладбище завелся упырь. По молодости лет я не знала, что такое упырь, и, конечно же, тут же пристала к бабушке с требованием рассказать, что это за зверь. Мама тут же зашикала на меня, и я поняла, что задала бабуле неправильный вопрос.Тогда я спросила иначе: чего она боится? Бабушке явно не хотелось говорить об этом при мне, но мало-помалу я вытянула из нее кое-какие подробности случившегося.

Оказывается, рано утром на кладбище обнаружили восставшую из могилы покойницу – при жизни завуча школы и вроде как жутко вредную тетку, ушедшую из жизни ровно четыре дня назад. Покойница сидела в раскрытом гробу, прислонившись спиной к разрытой могиле, и на лице ее была свежая запекшаяся кровь.

Городок, как это обычно бывает, тут же разделился на два противоборствующих лагеря. Одни требовали немедленно привести к могиле священника и изгнать дьявола из грешницы, другие указывали на то, что при жизни покойница была воинствующей атеисткой и, будь ее воля, вряд потерпела бы, чтобы ее отпевали по церковным обрядам. Ну а кое-кто не мудрствуя лукаво предлагал воспользоваться простейшим народным средством и вогнать ей в сердце осиновый кол, чтобы больше не колобродила по ночам и к живым людям не приставала.

Пока суд да дело, родственники покойницы быстро закопали ее обратно, тем более что на припекающем солнышке тело начало сильно благоухать, и уж понятно, что в воздухе пахло отнюдь не розами. Разумеется, фокус с осиновым колом не прошел. Сын покойницы решительно встал на защиту матери и заявил, что не даст узколобым фанатикам надругаться над телом самого близкого ему человека.

Но жители не успокоились. Поскольку никаких обрядов – ни церковных, ни народных – над телом проведено не было, поползли слухи, что вредная покойница непременно восстанет снова. Высказывались подозрения, что раз на ее лице была кровь, значит, она все-таки успела кого-то укусить, а раз так – жди проблем. И проблемы и впрямь последовали. Где-то дня через три на кладбище обнаружили еще одного восставшего – на этот раз им оказался почтенный старичок, генерал в отставке. На сей раз труп лежал так, словно дедок пытался выбраться из могилы наверх, да сил не хватило, вот он и упал ничком на глинистую осыпь. Но самое странное было в том, что на старичке, кроме исподнего, не было надето ничего. И это при том, что его, согласно последней воле, хоронили в форме и при всех регалиях!

Тут уж по городку поползли слухи один другого фантастичнее. Кто-то всерьез уверял, что и завуч, и генерал на самом деле не умерли, а заснули летаргическим сном, а очнувшись в гробу, предприняли отчаянную попытку вернуться обратно – и, надорвавшись от непосильной работы, умерли уже окончательно. Впрочем, это не объясняло, каким образом они выбрались из заколоченных гробов, да еще под гнетом полутораметрового слоя земли, зачем старичку приспичило раздеться и куда он дел форму. Детишки во дворе, помню, взахлеб рассказывали о том, что бабка-упырь по ночам бродит по кладбищу и пьет кровь у свежих покойников. Даже играли во что-то этакое: один бегал и кричал «укушу!», а другие с визгом разбегались от него в разные стороны.

Ну а закончилось все весьма прозаично. Кто-то в райцентре увидел, что на рынке из-под полы торгуют орденами и медалями, сообщил об этом в милицию. Торговца взяли с поличным, хорошенько тряханули, и он указал, кто принес ему награды. Схватили его поставщика, стали выяснять, откуда у него оказались регалии покойного генерала. Так вышли на одного кладбищенского рабочего, из новых. Оказывается, он примечал, когда хоронят богатых покойников, а ночью, пока никто не видит, разрывал могилу и мародерствовал. В общей сложности он так успел обчистить семь могил. А с завучем у него прокол случился – только он крышку-то снял, как услышал чьи-то шаги. Он от неожиданности об гвоздь-то рукой и поранился. Прикинув, что сейчас его засекут, усадил тетку в гробу, а сам дал деру. А пока ее пристраивал, случайно по лицу раненой рукой задел, отсюда и кровь.

– Что-то я не понимаю. А не проще ли ему было оставить все как есть и бежать? Зачем было так извращаться и сажать покойницу? – округлила глаза Полина.

– Ему тоже задавали этот вопрос. Он ответил, что разрытая могила, когда покойник на месте лежит, быстро на подозрения наводит, что кто-то на этом самом покойнике поживиться хотел. А вот если покойник вроде как погулять собрался, это можно на чертовщину списать, никто и не подкопается, пардон за каламбур. Кстати, единственное, о чем он жалел по поводу той тетки, так это о том, что не успел у нее толстенное обручальное кольцо с пальца снять. Собственно, именно на него он и нацелился. А пальцы-то распухли, кольцо не слезает! Пока он думал, отрубить его лопатой вместе с пальцем или не стоит, раздались шаги, и ему пришлось удирать не солоно хлебавши.

– Ладно, а с генералом с чего вдруг такой прокол вышел?

– А это уже всецело его собственная дурость! Дурость и жадность несусветная! Решил не таиться, а еще больше ажиотаж поднять. Тем более что обойти своим вниманием генерала он просто не мог: не каждый день в гроб такой иконостас из орденов кладут. Поэтому вместо того чтобы втихую разрыть могилу и унести все, до чего его загребущие ручки дотянутся, он специально тело генерала так положил, чтобы со стороны казалось, что покойник сам наверх полез. Еще гордился, какой он хитрый да умный. Мол, в городе только и слухов, что про моего упыря. Недалекий человечишко. Да и мерзкий притом. Что о нем говорить? Вот, собственно, и вся история. Ну, кто дальше Шахерезаду изображает?..

– Ну вот, а плакалась, что не сможешь! – шаловливо погрозила Сашке пальчиком Полина. – Знаю я тебя, все цену себе набиваешь! Ладно, теперь моя очередь…

– Барышни, а вы не возражаете, если следующим буду я? – вдруг спросил Станислав.

Сашка с удивлением посмотрела на него. Лицо Стаса было мрачным и взволнованным, как у человека, только что принявшего для себя крайне важное решение.

– Ну разумеется! – воскликнула Полина. – Просто замечательно! И какую историю вы нам расскажете? Надеюсь, пострашнее Санькиной? А то я, признаться, даже испугаться-то как следует не успела, как все закончилось!

Станислав вздохнул:

– Могу вас заверить, история будет просто кошмарной.И, как у Александры, это тоже случай из жизни, причем я был непосредственным участником тех давних событий. Собственно, если бы не Сашин рассказ про кладбище и восставших мертвецов, я бы, наверное, и не вспомнил про Тварь.А теперь вот чувствую, пока не поведаю вам о ней, не успокоюсь. Не могу больше держать это в себе, да и не хочу. – Стас горько усмехнулся. – Знаете, девушки, похоже, вы будете первыми, кому я решил открыться…

– Мы все внимание! – промурлыкала Полина и потянулась за следующей бутылкой пива.

– Что ж, слушайте…

Рассказ Станислава, часть первая

…Эта история произошла несколько лет назад, но я до сих пор помню все так отчетливо, словно все случилось не далее чем вчера. И не сказать, что я рад этим воспоминаниям. Если бы было возможно сделать так, чтобы этого кошмара в моей жизни не было, я бы дорого за это заплатил. Но увы: тот северный поселок стоит у меня перед глазами и, подозреваю, так и будет стоять до самой смерти.

Наша группа насчитывала восемь человек: три офицера и пять бойцов сопровождения. Одним из офицеров был я, Станислав Курганов, вторым – мой друг Алексей Одоевский, третьим – капитан Андрей Величко, командовавший полувзводом из пяти человек. Наше задание, которое я по понятным причинам вам не озвучу, подразумевало, что мы должны были проследовать в восточном направлении вдоль побережья Баренцева моря.

В очередном райцентре нам поступил приказ сопровождать курьера с важными документами – довести его до определенного пункта и передать другой группе, а самим продолжить выполнение основного задания. Но судьба внесла коррективы в наши планы.

После отказа местного начальства выделить нам вертолет я уже не надеялся, что у пристани нас будет ожидать судно на воздушной подушке типа «Тритон» или хотя бы средний сторожевик. Но то, что мы узрели у шестого причала, повергло всех нас в состояние глубокого уныния.

Когда-то, вероятно, задолго до моего рождения, это судно было малым рыболовецким траулером. После того как он доставил к причалам стахановское количество селедки и пришел в полную негодность, траулер подлатали, переоснастили и снова выпустили в море уже в роли судна каботажного плавания, способного пусть с небольшой, зато постоянной скоростью перемещаться от одного рыболовецкого поселка к другому, не отходя от береговой линии более чем на десять миль. Впрочем, с того момента тоже минуло немало лет.

Широкий и тупоносый, как калоша, корпус, сплошь покрытый ржавчиной, неровный, многократно латанный фальшборт, мутноватые, потрескавшиеся стекла в иллюминаторах обшарпанной надстройки – все это производило невероятно тягостное впечатление. Судно носило гордое имя «Помор»…

– Корабль-призрак… – буркнул кто-то из бойцов, столпившихся у нас за спиной.

– Р-разговорчики! – привычно, скорее по инерции, прикрикнул на него Величко.

– Ладно, пошли грузиться. – Лешка зло сплюнул. – Вон, кажись, и морячки нарисовались.

Команда данного конкретного плавсредства по виду ничем не уступала своему судну. Небритые и оборванные, одетые в разномастные бушлаты и телогрейки, они вполне соответствовали антуражу корабля смертников.

Капитан выделялся из общей массы только засаленной и давно потерявшей форму фуражкой на голове. Особенно нас не порадовал его лиловый нос заядлого алкоголика. Когда капитан подошел к нам поближе, у меня перехватило дыхание от разившего от него перегара. Судя по остекленевшим глазам и нетвердой походке, команда мало в чем уступала своему капитану…

– Блин! И как же они нас повезут? Первая же мель будет наша! – сокрушенно покачал головой Величко.

– Да ладно! Они же тут небось последние четверть века плавают! Знают фарватер назубок и могут провести судно даже в доску пьяными, – преувеличенно бодро отозвался Лешка.

Величко только вздохнул, подхватил свой баул и, бурча что-то под нос, отправился за бойцами вниз по трапу – размещаться в единственной наличествующей на этом суденышке каюте.

Наши опасения по поводу траулера и его команды подтвердились очень быстро – как только мы вышли из бухты. Видимо, прежде чем отдать швартовы, экипаж привычно принял по паре стопок за попутный ветер, за семь футов под килем и еще за что-нибудь. Судно шло каким-то странным галсом, виляло и раскачивалось. От титанических усилий единственной дизельной машины лихорадочно содрогалась палуба, но скорость оставалась крайне низкой – чуть более пяти узлов. Похоже, для нашего корыта это был предел.

Когда, выполнив несколько загадочных маневров, включая двойную петлю, мы наконец-то легли на курс, стало ясно, что кошмар еще только начинается. Широкий и плоскодонный корпус «Помора» совсем не сопротивлялся волне. Качка была такая, что через полчаса половина бойцов отряда прочно оккупировала борта, прощаясь с ужином. Мне, признаться, тоже было не по себе. В горле висел горький ком, а желудок неделикатно намекал, что еще немного, и он будет готов последовать примеру моих товарищей.

Как бы там ни было, но судно медленно и верно продвигалось вперед. Вспомнив, что лучший способ избавиться от морской болезни – лечь и уснуть, я отправился в каюту, забрался в спальник и, к собственному удивлению, почти сразу провалился в сон под судорожные вибрации двигателя и мерный скрип ржавого корпуса.

Следующий день принес некоторое облегчение. То ли мы притерпелись, то ли волна стала какой-то другой, но чувствовали мы себя гораздо лучше, чем вчера. И хотя пара бойцов все еще имела зеленоватый цвет лица, на бортах больше никто не висел.

Петляя как зайцы, мы пересекали бухту, изобиловавшую мелями и каменистыми банками. Недалеко справа по курсу виднелась полоска суши, являвшая собой мертвый и безрадостный сентябрьский пейзаж: чередовавшиеся с дюнами и редкими кустами сопки безо всяких следов жилья. Скалистый изрезанный берег напоминал собой бок покусанного и заплесневевшего пряника. Из облаков изредка проглядывало низкое холодное солнце и тут же пряталось обратно.

Команда пошатывалась, но вполне уверенно суетилась на палубе, вселяя в нас робкую надежду, что мы все-таки доберемся, куда нам надо. Впрочем, как оказалось, радоваться было рано…

Мы с Лешкой стояли у ограждения на баке, подставив лица ветру, и любовались унылыми видами побережья, когда к нам подошел капитан нашего корыта. Неловко коснувшись рукой мятого козырька своей фуражки и не озаботившись приветствием, он сразу перешел к делу:

– Двигатель перегревается, одна из помп вышла из строя. Завтра утром мы будем проходить мимо одного поселка – придется там причалить, чтобы поменять помпу.

– Это надолго? – напрягся Лешка. – Вы же знаете, мы спешим!

– Если машина встанет, мы вообще не дойдем до пункта назначения, – меланхолично пояснил капитан. – А так это займет максимум три часа.

– Что ж, хорошо. Действуйте, как сочтете нужным. Да, и еще один вопрос: почему мы перемещаемся такими странными зигзагами?

– Дык лоция такая! Сплошные мели да камни, только зазеваешься – и все, кирдык! – Капитан красноречиво провел рукой у себя под горлом. – Крайне опасный район!

– И еще одно: мы уже второй день на море, а других судов поблизости не наблюдается. Так и должно быть?

– Ну, этот район вообще для судоходства считается закрытым. Если кто и сможет здесь пройти – так это транспорт типа нашего, да и то только если знаешь залив как свои пять пальцев. – Капитан выразительно хмыкнул, давая нам понять, что он-то как раз относится к числу бывалых мореходов.

– А большие корабли?

– Ну, теоретически – может быть, но четко по фарватеру и во время прилива. Ну и лоцман должен быть толковый, без этого никак!

Лешка кивнул, после чего капитан молча козырнул и удалился, напоследок обдав нас еще одной волной крепкого перегара.

– Вот ведь попали! – Я в сердцах сплюнул за борт.

– Да уж! – Лешка был раздосадован не меньше меня. – Подсуропил нам тот майор в комендатуре, нечего сказать!

– Может, попробуем из этого поселка запросить вертушку? В связи с поломкой… Оттуда максимум три часа лету до базы.

– Сомневаюсь я, что начальство так расщедрится… Раз сразу не дали, значит, вряд ли дадут теперь. Но попытаться стоит. Особенно если ремонт затянется.

– Типун тебе на язык! Только этого нам еще не хватало!..

На следующий день где-то около полудня наш «фрегат» издал странный звук, после чего движок его захлебнулся и заглох. Суденышко по инерции еще некоторое время шло вперед, после чего со скрежетом влетело на мель и накренилось. Переглянувшись с Лешкой, мы пошли выяснять у команды, что же произошло.

Капитан, накануне еще державшийся на ногах, был пьян настолько, что не мог связать и двух слов, лишь мычал что-то нечленораздельное и размахивал руками. Отловленный и с пристрастием допрошенный помощник капитана сам, похоже, не до конца понял, что же они наделали. Пришлось отпускать его и спрашивать следующего члена команды, что же случилось.

В итоге выявилась следующая картина: то ли от старости, то ли не выдержав варварского обращения и постоянного перегрева, стуканул двигатель. Та часть команды, которая еще была способна самостоятельно передвигаться, кинулась в моторный отсек, предоставив суденышку плыть дальше по воле волн, поэтому заметить вольготно раскинувшуюся по курсу мель было просто некому.

Мы попали в довольно сложное положение, которое усугублялось наличием на борту курьера с секретной документацией. Наше собственное задание не было жестко привязано к каким-то срокам, а вот пакет следовало безотлагательно доставить на место. В итоге после длительных переговоров по радио с райцентром и консультации с нашим непосредственным начальством мы пришли к следующему соглашению. За курьером вылетает вертолет с группой охраны, а мы, поскольку все равно все в вертолете не поместимся, пока чинится наш несчастный траулер, расположимся на постой в ближайшем поселке. Досадная задержка, но два-три дня нам погоды не делали, поэтому мы не особенно и беспокоились.

На траулере обнаружился ветхий, но все еще действующий мотобот, на котором мы переправились в поселок. На наше счастье, авария произошла не так далеко от берега, милях в трех-четырех, не больше, поэтому добрались, что называется, с ветерком. Еще через пару часов мы сдали с рук на руки курьера, снабдив его на всякий случай радиостанцией, а сами отправились знакомиться с местными жителями.

Название этого поселка вам ничего не даст, поэтому, следуя традиции, я буду именовать его поселок N, или просто поселок. Он небольшой, в нем едва ли наберется сто пятьдесят домов. Поселок стоит на самом краю моря около дельты широкой, но относительно неглубокой и неспешной реки. Население в основном сплошь рыбаки да их семьи. Судя по всему, гости в поселке появлялись нечасто, и каждый раз для местных это становилось почти что событием, так что нас встречала целая делегация во главе со старостой – невысоким коренастым мужичком с обветренной физиономией и хитрющими раскосыми глазами.

Что меня поразило – это обреченное выражение, застывшее на их лицах. На нас эти люди смотрели с такой надеждой и мольбой, словно мы были для них посланцами с небес, не меньше. Я несколько смутился, но сделал вид, что все в порядке. Судя по гримасе, пробежавшей по Лешкиному лицу, ему тоже было не по себе от столь горячего приема.

– Здравствуйте, здравствуйте, вы надолго к нам? – заговорил староста, и я с удивлением поймал себя на мысли, что ожидаю от него, что он вот-вот начнет мелко и часто кланяться, как это принято на Востоке. Видимо, сработал стереотип восприятия: меня смутила его физиономия с узкими щелочками глаз и почти плоским лицом, как у китайца.

– Надеюсь, что нет, – ответил Лешка. – Вот только траулер отремонтируют, и отправимся дальше.

Староста ничего не ответил, только кивнул, внимательно изучая наш небольшой отряд.

– Милейший, не подскажете, где нам было бы удобнее остановиться? – на правах старшего спросил его Лешка. – А то вечереет уже, пора о ночлеге думать.

– Да-да, покажу, конечно! Идите за мной! – засуетился смешной староста и, развернувшись, бойко потопал в глубь поселка. Мы двинулись за ним, сопровождаемые почетным эскортом из зевак.

Староста привел нас к большому обветшалому дому, на поверку оказавшемуся местным клубом. Мы прошли за нашим провожатым через пустой, замусоренный актовый зал, оттуда попали в коридор с множеством дверей, ведущих в подсобки. Комнату нам выделили аккурат за самой сценой – с единственным наглухо заколоченным окном, зато большую и чистую, так что мы все без особых проблем в ней разместились.

– Ну, спасибо, отец, уважил! А не подскажешь еще: чем у вас народ по вечерам занимается, как отдыхает?

Староста дернулся, словно от удара, и быстро-быстро забормотал:

– Вечер – дурное время! Как стемнеет, дома сидеть надо, иначе Тварь придет, не спасешься!..

Староста произнес слово «Тварь» с таким значением, что у меня побежали по спине мурашки. Думаю, у остальных членов нашего небольшого отряда тоже.

– Тихо, отец! О чем это ты? – нахмурился Лешка.

– Не мастак я говорить, лучше пойду за шаманом пошлю, он вам все складно расскажет! – заторопился староста.

– Погоди, а может быть, не надо шамана? Ты уж как-нибудь в двух словах объясни, чего боишься-то?

– Нет-нет, шаман лучше! Он умный! Он вам все как надо растолкует! У меня так не получится! Пойду за шаманом, без него никак нельзя!..

Как ни силился Лешка вызнать, что это за Тварь, которую так боится староста, тот упорно отмалчивался и твердил о шамане, так что пришлось моему товарищу отступиться от несговорчивого мужика да отпустить его с миром.

Минут через десять к нам и впрямь явился самый что ни на есть настоящий шаман, разодетый в меховую куртку и в меховую же шапку, на которой болталось что-то непонятное, какие-то висюльки, веревочки… Шаман был весьма преклонного возраста, смуглое лицо его было сильно изборождено морщинами, но, судя по всему, он не утратил природной живости, и в глазах его то и дело мелькали лукавые искорки. Выбивающиеся из-под шапки длинные волосы были собраны в косицу на затылке. На шее старик носил ожерелье из клыков и ракушек. В правой руке шаман держал посох, на котором сверху был присобачен череп какого-то некрупного животного, возможно – песца. Под мышкой у него был зажат бубен.

При взгляде на бубен нас с Лешкой, да и бойцов разобрал дикий ржач. Мы изо всех сил давились смехом, пытаясь не расхохотаться, обидев тем самым шамана. Тот из деликатности дал нам полминуты, чтобы мы справились с эмоциями, после чего уселся и принялся рассказывать. В моем изложении, опуская все непременные воззвания к богам, старейшинам и предкам, эта легенда выглядит примерно так:

«…Давным-давно, много-много зим назад, в этих краях стоял не один поселок, а целых четыре селения: два на одном берегу реки и два на другом. Их жители относились к разным ветвям одного и того же рода, что не мешало им враждовать между собой. Впрочем, до открытых столкновений дело не доходило, мудрые старейшины, понимая, к чему это может привести, всеми силами старались не допустить междоусобицы.

Это шаткое равновесие продолжалось ровно до той поры, пока не пролилась первая кровь. Повздорила горячая молодежь, забыла про заветы старших да схватилась за ножи. В той драке погиб единственный сын шамана одного из селений. Беременная жена погибшего, узнав о трагедии, умерла преждевременными родами. Ее ребенок тоже не выжил.

По такому случаю был созван совет старейшин, который запретил мстить за смерть сына шамана. Нашлись свидетели, которые уверяли, что тот сам активно лез в драку, так что назвать его безвинно пострадавшим – погрешить против истины. Так ли это или нет, но старейшины сказали свое веское слово.

Обезумевший от горя отец, разом лишившийся всей семьи, решил пойти наперекор старейшинам. Обратившись к древнему запретному знанию, он призвал лютую Тварь, чтобы та покарала обидчиков. Но то ли он что-то напутал, то ли переоценил собственные возможности, да только первой жертвой Твари стал он сам. А затем началась кровавая жатва. Тварь, желающая лишь одного – убивать и убивать, – в короткий срок сократила население всех селений более чем наполовину. Оставшиеся в живых, забыв про распри перед лицом смертельной угрозы, решили объединиться и убить Тварь. У них не было другого выхода: либо погибнут вызвавшиеся на бой смельчаки, либо весь род. Бежать людям из селений было некуда, да и покидать землю предков они тоже не хотели. Становиться изгоями на чужбине – удел недостойных.

В той схватке полегло много славных воинов, но и Тварь не ушла от расправы. Ее труп оттащили на остров неподалеку и захоронили там, насыпав над ее телом высокий курган. Этот курган сохранился до сих пор. Остров объявили запретным. Шаманы сказали, что тот, кто потревожит или осквернит могилу Твари, поплатится за это: она может вернуться и отомстить тому, кто нарушил ее сон.

Совсем недавно, в марте, в поселок прибежали дети и рассказали, что курган выглядит так, словно из него кто-то выбрался наружу. Взрослые удивились, сходили посмотреть – да, действительно: кто-то разворошил курган, и теперь там посередине зияет огромная дыра. Особого значения происшествию никто не придал. Как-никак на дворе конец двадцатого века, а тут какие-то суеверия – смешно!

В начале апреля еще по снегу ушли из поселка и не вернулись двое молодых охотников. Розыски ничего не дали, а через несколько дней исчезли еще четверо. На сей раз искать пропавших поднялся весь поселок. К исходу дня удалось найти разрозненные останки двоих: одного парня из первой группы и одного – из второй. Тела были в ужасном состоянии, валялись вперемешку головы, руки, ноги, все вокруг было залито кровью. В поселке поползли упорные слухи, что Тварь вернулась и, согласно древнему пророчеству, мстит за свой нарушенный покой.

Милиция, обнаружив на телах следы огромных когтей, списала все на бешеного медведя-шатуна, забредшего с юга, либо на случайно попавшего на берег полярного медведя.

С той поры в поселке регулярно пропадают люди, в месяц примерно по два-три человека. Иногда их останки находят, иногда нет. Как правило, тела жертв растерзаны в клочья, а у тех немногих «счастливцев», кого нашли не в разрозненном состоянии, либо проломлены ударом когтистой лапы головы, либо перекушены шеи. Никаких следов Твари ни рядом с телами, ни просто в лесу не обнаружено – словно она и впрямь бесплотный дух.

Милиция, игнорируя полное отсутствие медвежьих следов рядом с жертвами, упорно придерживалась версии о диких зверях и никакой помощи поселку не оказывала. Люди, на глазах которых один за другим гибли их близкие, потихоньку впали в отчаяние…»

Мы с Лешкой несколько раз спрашивали у шамана, как же выглядит эта самая Тварь, но он не сказал нам ничего определенного. Бормотал про страшные клыки и когти да пару раз упоминал душераздирающий вой, с которым Тварь забирает с собой в ад души загубленных ею людей.

После ухода шамана мы долго веселились и выдвигали версии, какой крепости самогон гонят в этом поселке и какие экзотические северные травки используют при его изготовлении. Старик не был похож на алкоголика, но рассказанная им история была настолько нелепа, что наводила на мысль о водке либо ее производных. Так и сяк прикинув, что из этого правда, что ложь, мы сошлись во мнении, что милиция права, а местным стоило бы устроить большую облаву и вычислить своего лесного обидчика, вместо того чтобы вспоминать старые байки и пугать ими друг друга до потери пульса.