Текст книги "100 знаменитых судебных процессов"

Автор книги: Валентина Скляренко

Соавторы: Яна Батий,Мария Панкова,Валентина Мирошникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Убийство Мартина Лютера Кинга

Священник, лауреат Нобелевской премии мира (1964), доктор теологии Мартин Лютер Кинг являлся организатором кампании за гражданские права чернокожего населения США и был застрелен фанатиком. Однако и семья убийцы, и родственники жертвы до сих пор сомневаются в том, что Джеймс Эрл Рей действительно стал исполнителем этого кровавого злодеяния, несмотря на его признание в совершении преступления.

Убийство этой неординарного человека стало одним из самых драматических событий минувшего XX века. Без малого четыре десятилетия американцы безуспешно пытаются получить ответ на вопрос: существовал ли заговор с целью уничтожения Мартина Лютера Кинга и кто стоял за ним? А может, и вправду жизнь католического священника действительно прервал фанатик-одиночка?

Мартин Лютер Кинг

Джеймс Эрл Рей

Честно говоря, официальная версия, согласно которой афроамериканского лидера отправил на тот свет человек, действовавший сам по себе, американскими правозащитниками никогда всерьез не воспринималась. Однако теорий в этом деле, равно как и «кандидатов» на роль убийцы Кинга, с каждым годом становится все больше. По-настоящему же разобраться во всем этом сплетении достоверной (и не очень) информации уже, пожалуй, не представляется возможным. Тем не менее, давно стало ясно, что Джеймс Эрл Рей – не единственный, кто приложил руку к убийству пастора.

Мартин Лютер Кинг принял сан еще в 18-летнем возрасте, в 1947 году. Впервые молодой пастор баптистской церкви в Атланте привлек к себе широкое внимание в связи с движением за гражданские права в 1956 году, когда возглавил массовые марши протеста против действий расистов в штате Алабама. В дальнейшем этот высокообразованный человек, считавший расовое неравенство самой острой социальной и нравственной проблемой Соединенных Штатов, сам несколько раз попадал за решетку: священник методично нарушал те законы, которые считал дискриминационными, организовывал сидячие забастовки.

20 сентября 1958 года на одной из массовых манифестаций в Нью-Йорке на Кинга бросилась с ножом какая-то женщина. Пастор оказался серьезно ранен, но его жизнь удалось спасти. Едва встав на ноги, он тут же организовал и провел многолюдный марш на Вашингтон в поддержку нового законопроекта о гражданских правах.

Наконец, в 1964 году Конгресс США рассмотрел и одобрил документ, за принятие которого Кинг боролся на протяжении всей своей сознательной жизни. В том же году роль чернокожего священника в ненасильственной борьбе за уничтожение расовой дискриминации была признана исключительной, и 35-летний пастор стал самым молодым за всю историю лауреатом престижнейшей Нобелевской премии мира. Тем не менее, сложить оружие ему не пришлось. Да, законопроект вступил в действие, но расовые предрассудки настолько въелись в сознание большинства американцев, что сломать устоявшиеся стереотипы было сложнее, чем заставить политиков пересмотреть свое мнение по данному вопросу. К пастору значительная часть белого населения Америки относилась, мягко говоря, настороженно. Одновременно многим чернокожим гражданам, уставшим от своей «второсортности», проповедь ненасильственных действий Кинга казалась недостаточно радикальным средством борьбы. Порой доктор оказывался буквально между молотом и наковальней: с одной стороны, ему приходилось терпеть оскорбления, неприглядную ложь, распространявшуюся средствами массовой информации, угрозы физической расправы, а с другой – от него настоятельно требовали более решительных действий.

4 апреля 1968 года Мартин Лютер Кинг занялся организацией очередного марша, на этот раз в поддержку бастовавших рабочих Мемфиса. Во время своей утренней проповеди священник внезапно сказал, что прекрасно осознает, какой опасности подвергает свою жизнь. Пастор признался: он, как и все другие люди, время от времени задумывается о собственных похоронах и о том, что мог бы оставить в память о себе. «Денег у меня нет, роскошных вещей тоже. Единственное, что я могу сделать, это оставить вам свою жизнь», – задумчиво подытожил этот необычный человек. Может, доктор и правда прощался с единомышленниками?

Кинг и его жена Коретта остановились в комфортабельном отеле «Лоррейн». Напротив него располагался дешевый мотель, в котором утром 4 апреля появился новый постоялец, Джон Уиллард. Правда, у этой темной личности имелось еще несколько имен, так сказать, про запас. На самом деле человеком, снявшим номер в мотеле, был довольно известный рецидивист, Джеймс Эрл Рей. С подросткового возраста он либо сидел в тюрьме, либо находился в бегах. Достаточно сказать, что до указанной даты 36-летний мужчина успел «отмотать» суммарный срок заключения в 18 лет, в очередной раз сбежал, и теперь на нем «висели» еще 15 лет тюрьмы за вооруженное разбойное нападение.

Новый постоялец приехал на белом «фордемустанге», имея при себе минимум багажа. В номер он отнес только средних размеров голубую брезентовую сумку. Закрыв двери, преступник вытащил из сумки винтовку с оптическим прицелом, зарядил ее разрывными пулями и отправился в ванную. Прицел Рей навел на окно номера, в котором отдыхал Кинг. Вскоре за стеклом мелькнула чьято фигура, однако преступник не спешил спускать курок: он не был уверен, что видит именно пастора, да к тому же вести прицельную стрельбу в таких условиях трудно. Тут раздвижная дверь открылась, и на небольшой балкончик вышел сам доктор. Он остановился у перил. А Рей тем временем получил прекрасную возможность прицелиться.

Коретта Кинг, услышав подозрительный звук, выскочила на балкон и, увидев окровавленного супруга, подняла тревогу. И полиция и «скорая помощь» прибыли почти мгновенно, однако для жертвы преступления все уже было кончено. Разрывная пуля попала Кингу в голову, и спустя пару минут он скончался. А убийца, едва успев удостовериться в гибели проповедника, поспешил скрыться, почему-то бросив свою винтовку в ванной.

Негритянские гетто по всей стране отреагировали на гибель Кинга взрывом гнева и скорби. Проводить его в последний путь пришли 150000 человек. На похоронах присутствовали также первые лица государства. Единственным, кто в тот день отсутствовал, был шеф ФБР Гувер.

Несмотря на то что в мотеле рецидивист зарегистрировался как Уиллард, оружие и боеприпасы приобрел на имя Лоумайера, а автомобиль числился собственностью Голта, полиция довольно быстро вычислила, кто же сделал роковой выстрел. Агенты ФБР обнаружили в комнате отеля, откуда велась стрельба, всего лишь один отпечаток пальца. Он принадлежал беглому каторжнику Джеймсу Эрлу Рею. Идя по следу преступника, полиция установила, что тот успел отбыть в Лондон. Вскоре полиция Скотленд-Ярда сообщила своим американским коллегам об отлете Рея в Португалию. А вот тамошние специалисты сыска убийцу Кинга не нашли. Только 7 июня лондонский детектив в аэропорту Хитроу задержал подозрительную личность, весьма похожую на описание беглого каторжника. В ближайшем полицейском участке у мужчины сняли отпечатки пальцев и направили их в ФБР. Американские дактилоскописты сразу же подтвердили, что они принадлежат Рею. Арестованный был тут же выдан полиции Соединенных Штатов. Процесс по делу убийцы знаменитого доктора теологии оказался коротким и прошел как-то незаметно. Убийца признал свою вину и был приговорен к 99-летнему тюремному заключению с обязательным условием отбывания половины этого срока за решеткой. То есть выйти на свободу ему уже не светило, если учесть возраст обвиняемого. Правда, тюремная камера была все же неплохой альтернативой электрическому стулу, который, собственно, и грозил Рею за его преступление.

Казалось, дело завершено, но не тутто было. Спустя неделю убийца Кинга отказался от услуг своего адвоката, отрекся от прежних показаний и стал требовать нового суда. Рецидивист заявил: защитник вынудил его взять вину на себя. На самом же деле он, мол, никого не убивал, а стал жертвой провокации, «подсадной уткой», козлом отпущения. А курок винтовки на самом деле спустил некто Рауль…

Оказывается, именно по совету адвоката Рей дал согласие на упрощенное судопроизводство: суд без участия присяжных, без сложных и долгих процедур. В принципе, с одной стороны, это обещало спасти ему жизнь, а с другой – играло на руку обвинению. Ведь в этом случае не нужно было стараться убедить судью и присяжных в виновности подсудимого. Конечно, за облегчение работы правосудию Рей спасся от смерти на электрическом стуле. Но согласитесь: перспектива провести остаток жизни за решеткой тоже как-то не слишком его привлекала. К тому же, судья, занимавшийся делом об убийстве Кинга, и следователь, готовивший материалы для передачи в суд, высказывали серьезные сомнения в том, что в данном случае действовал преступник-одиночка. А 10 лет спустя к тому же выводу пришли члены Комитета Конгресса по убийствам.

В течение 30 с лишним лет Рей пытался доказать свою невиновность и настаивал на новом судебном процессе. Особенно активно рецидивист вел себя последние два года своей жизни. Узнав, что у него обнаружили цирроз печени, 70-летний заключенный посылал просьбы и апелляции во все инстанции, обещая раскрыть тайну убийства чернокожего пастора. Для этого он лишь просил соблюсти некоторые условия. Рей хотел давать показания под присягой, только перед судом присяжных, и иметь гарантию, что сказанное не будет использовано против него самого. Старик просил власти поспешить с решением данного вопроса, так как в противном случае тайна гибели Кинга умрет вместе с ним.

Далее случилась совершенно невероятная вещь: Рей сумел убедить в своей невиновности. семью убитого доктора! Вдова и четверо детей священника официально выступили с ходатайством о повторном суде. А в печати появился ошеломляющий снимок, на котором сын покойного, Декстер Кинг, и Рей пожимают друг другу руки. Но американская Фемида не спешила, считая чересчур назойливого заключенного обыкновенным ловкачом, пытающимся отвертеться от наказания.

О чем собирался рассказать старик, теперь вряд ли станет известно. Однако писателю Уильяму Бредфорду Хьюи он как-то сообщил, что на выставке в Монреале познакомился со светловолосым кубинцем Раулем, который и снабжал его деньгами. Новый приятель готовил Рея к «большому делу», причем американцу в нем отводилась периферийная роль. К сожалению, ни до, ни после этого заключенный ничего больше о загадочном кубинце (по его словам, тот мог быть также латиноамериканцем, франко-канадцем либо человеком с примесью индейской крови) не рассказывал. Тем более что и эти откровения едва не свели рецидивиста в могилу: однажды в то время, когда Рей находился в тюремной библиотеке (этот человек много читал и серьезно занимался изучением юриспруденции), на него напали четверо заключенных.

В течение нескольких минут они нанесли мужчине 22 ножевых ранения. Жертву нападения врачи спасли чудом. В течение часовой операции Рею наложили 77 швов, после чего он еще долго находился между жизнью и смертью. Правда, нападавших заключенный так и не выдал, но их «вычислило» само тюремное начальство, добавив ретивым «мстителям», которые явно пытались заставить Рея держать язык за зубами, от 20 до 60 лет заключения.

А ведь вопросов в деле об убийстве пастора и правда осталось больше, чем ответов. На какие средства беглый каторжник жил во время поездок по Новому и Старому Свету? Кто снабдил его документами и оружием? Почему старик так усиленно доказывал свою невиновность и требовал нового расследования? Ведь если вначале он боролся за то, чтобы выйти на волю, то под конец жизни мог надеяться разве что на то, чтобы снять со своего имени пятно убийцы Кинга. Почему он неоднократно обращался к врачам с просьбой направить его на сеанс гипноза? Почему психиатр утверждал, будто этой процедуре преступник ранее, по всей видимости, подвергался неоднократно, испытывая своего рода «ломку»? Почему сам Рей очень интересовался проблемой гипнотического воздействия и его последствиями для мозга (при аресте у него обнаружили ряд книг, посвященных данной проблеме)? Некоторые специалисты выдвигали предположение, что рецидивиста и впрямь использовали только в качестве «подсадной утки», при этом его предварительно обработали при помощи гипноза и наркотиков-галлюциногенов.

Итак, наиболее распространенными версиями убийства Мартина Лютера Кинга сегодня считаются заговоры врагов пастора из ЦРУ и ФБР, куклуксклановцев и неизвестной группировки, руководимой таинственным Раулем. Следует сказать, что против Рея свидетельствовали всего несколько фактов: его криминальное прошлое, отпечаток одного пальца и его собственное признание, от которого беглый каторжник отказался, едва пропала перспектива отправиться на электрический стул. К тому же несколько следственных экспериментов и баллистических экспертиз, проведенных в разные годы с винтовкой Рея (в том числе и пару лет назад), дали интересный результат: специалисты не берутся утверждать, что роковой выстрел в голову проповедника был произведен именно из этого оружия.

Следует сказать, что Кинг действительно имел весьма могущественных недругов в том же Федеральном бюро расследований. В частности, шеф этой организации, Гувер, всеми силами старался испортить чересчур политически активному пастору жизнь. В ход шли запугивания, липовый компромат (в том числе и обвинение в гомосексуальных связях), слежка, прослушивание телефонных разговоров. Преследования Гувера и его помощника довели Кинга до глубокой депрессии. Чернокожего лидера начали мучить бессонница, чувство подавленности, банальный страх. Однако он так и не отказался от получения Нобелевской премии, как на то рассчитывали его высокопоставленные недруги. Пастор сумел воспрянуть духом и по-прежнему активно боролся за права афроамериканцев. А после гибели доктора с одобрения шефа ФБР в одной из газет появилась «утка» о том, что ближайший друг убитого и его супруга пытаются поддержать внимание общественности к смерти Кинга при помощи выдумки о причастности к данному делу группы неустановленных лиц.

В пользу этой версии говорит многое. В том числе и слова Рея, прозвучавшие в 1988 году в телевизионном интервью. Тогда заключенный заявил: первоначальное признание было сделано им под давлением, поскольку люди Гувера угрожали ему арестом близких людей – отца и одного из братьев. Рецидивист говорил, что его подставили для прикрытия заговора ФБР против неугомонного пастора. Комитет по убийствам в эту версию не верит, однако объяснить, почему бюро разослало ориентировку на Рея только через две недели после обнаружения знаменитого отпечатка пальца, не смогло. Как и то, каким образом в номер мотеля попал радиоприемник с. тюремным номером преступника! Соратник погибшего, Эндрю Янг, уверен: если ФБР непосредственно и не приложило руку к данному заговору, на нем все равно лежит часть вины. Ведь этой организации приходится иметь дело с полулегальными группами. «Вполне возможно, что одна из них решила взять на себя подготовку убийства Кинга и его осуществление, зная, что ФБР будет этому радо и станет искать их лишь для вида. Они создали климат, в котором убийство Мартина было приемлемым», – считает Янг.

В 1975 году по распоряжению президента США Форда сотрудники ФБР, проводившие операцию по дискредитации Кинга, должны были быть привлечены к судебной ответственности. Новый шеф бюро с таким постановлением согласился. Однако на тот момент ни самого Гувера, ни его помощника Толсона уже не было в живых. Да и остальные чиновники, замешанные в этом грязном деле, перед судом так и не предстали.

Согласно другой версии, официально признанный убийцы Рей являлся. одним из высокопоставленных чинов куклуксклана. Сам заключенный отвергал это и говорил о своей непричастности к «белым колпакам» даже в 1998 году, за пару часов перед агонией. А перед лицом смерти обычно не лгут. Смысла нет.

В 2002 году начался новый виток споров на тему убийства Мартина Лютера Кинга. Католический священник из Джексонвилла (штат Флорида) заявил: его отец, Генри Клэй Уилсон, вместе с двумя единомышленниками (все они являлись членами куклуксклана) спланировали и осуществили данное преступление. Уилсон-старший рассказал об этом сыну, поскольку считал свои действия правильными только сначала, а под конец жизни сильно сомневался в этом. Священник утверждал, что роль умершего в тюремной камере Рея сводилась только к покупке оружия. Генри Клэй Уилсон решился рассказать о преступлении лишь потому, что и его отец, и оба других соучастника убийства уже мертвы. Ему же самому, как лицу духовному, больше не под силу нести «такую ношу». Может, это и есть след загадочного Рауля?

Процесс над Синявским и Даниэлем: расплата за инакомыслие

Андрей Синявский

Юлий Даниэль

В 1965 году произошло событие, которое считают отправной точкой советского диссидентства: были арестованы писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Московские литераторы не планировали свергнуть существующее правительство, они не устраивали митингов и террористических актов. В вину им поставили совершенно другое: их собственное творчество. Процесс вызвал огромный резонанс не только в СССР, но и в Европе. Но, несмотря на протесты общественного мнения, Синявский получил семь лет тюрьмы, а Даниэль – пять.

Современному читателю трудно представить, какой была жизнь советских писателей. Представители этого весьма закрытого общества пользовались дополнительными благами: культурные мероприятия, творческие командировки, многочисленные встречи с читателями. Но в то же время каждый из них находился под неусыпным наблюдением цензоров, в задачи которых входило, помимо всего прочего, направлять поэтов и писателей в русло социалистического реализма, не допускать политических и идеологических отклонений. Так что неудивительно, что многие – лучшие! – произведения писались «в стол». Они не имели шанса быть изданными, поскольку резко выделялись на фоне сотен и тысяч производственных романов и повестей о быте советского села.

Синявский и Даниэль, главные действующие лица процесса, начавшегося 10 февраля 1966 года, были виновны в том, что попытались пробить стену молчания. Они осмелились напечатать свои произведения на том самом «загнивающем Западе», который поливали грязью во всех радио– и телепрограммах Советского Союза. Более того – эти произведения, по слухам (а самих текстов российские читатели в глаза не видели!), были насквозь антисоветскими и порочили светлый образ социализма в целом и родной страны – в частности. Изменники! Предатели! Такие возгласы, изредка – искренние, а чаще – наигранные, буквально преследовали Синявского и Даниэля во время процесса. Но были люди, которые знали истинное положение вещей. Они были знакомы с авторами, читали те самые тексты, из-за которых писатели попали за решетку, и не верили своим глазам: ну какие же из них преступники?

Действительно, ни Андрей Донатович Синявский, потомок дворянского рода, ни Юлий Маркович Даниэль, родившийся в литературной семье, на ярых антисоветчиков не походили. Оба они появились на свет в 1925 году, прошли через ужасы Великой Отечественной. Даниэль, воевавший на 2-м Украинском и 3-м Белорусском фронтах, после ранения стал инвалидом. Синявский ранений избежал, он служил радиомехаником на военном аэродроме. После войны оба стали филологами. Даниэль закончил Московский областной педагогический институт, Синявский – филологический факультет МГУ.

После окончания института Даниэль переводил на русский язык литературу народов СССР и одновременно готовил к печати историческую повесть, а Синявский работал в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, преподавал в школе-студии МХАТ и печатался в «Новом мире». К сентябрю 1965 года оба литератора были не просто профессионалами, они были довольно широко известны. Тем большим шоком – и для них самих, и для их друзей и близких – стал неожиданный арест без объяснения причин. Впрочем, довольно скоро поползли слухи, намного опережавшие официальные заявления. Стало известно, что Андрей Синявский известен на Западе под псевдонимом Абрам Терц, а Юлий Даниэль – это «подпольный» писатель Николай Аржак.

Следует оговориться: история знает немало примеров, когда писатели публиковали свои произведения под псевдонимом, да и публикации за рубежом, в том числе и для официально признанных писателей, не были чем-то из ряда вон выходящим. Кроме того, СССР еще в 1948 году подписал «Всеобщую декларацию прав человека» ООН, в которой говорилось, что каждый человек имеет право не только на свободу убеждений, но и на свободное выражение их, причем «это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами, независимо от государственных границ». Таким образом, оснований для преследования Синявского и Даниэля со стороны закона не существовало: они воспользовались своим правом, закрепленным, кстати, и в Конституции СССР. Но в непогрешимость закона давно уже никто не верил: слишком еще свеж в памяти был процесс над Иосифом Бродским, на пять лет высланным из Ленинграда за тунеядство. Правда, попытки отстоять Синявского и Даниэля были: в декабре 1965 года на Пушкинскую площадь с лозунгом «Уважайте Конституцию!» вышло около 200 человек. Но демонстрацию разогнали и постарались «забыть о ней».

Тем временем следствие активно «отрабатывало» всех родственников и знакомых опальных писателей. Результатом стала докладная записка под номером 2843-с от 23.12.65. В этом документе, позже представленном в Политбюро ЦК КПСС, говорилось о принятии решения провести открытый процесс по делу Синявского А. Д. и Даниэля Ю. М.

Предварительное следствие было закончено к началу 1966 года. Оно заняло немало времени: в КГБ долго не могли установить, кто же из советских писателей скрывается под псевдонимами Николай Аржак и Абрам Терц. Была даже создана специальная комиссия из филологов и литературоведов, призванная проанализировать язык этих «пасквилей» и сравнить его с языком русских писателей, живущих и печатающихся в СССР или за рубежом. Но окончательно прояснить ситуацию им удалось только с помощью агента. Этот человек, некто С. X., бывший одноклассник Синявского, оказался предателем. «Смазливый, акмеистического типа мальчик, немного чопорный, конечно, из достаточной еврейской семьи, он был бы, возможно, моим кумиром, если б я осмелился когда-либо полностью ему доверять. Подонок-вундеркинд, он бредил совершенством. Погодок, он был старше меня на три тысячелетия. Талантлив был, гениален, вражина, – писал Синявский. – Блаженный Павлик Морозов ходил среди нас живцом, подобно бесплотному отроку с юродской картины Нестерова.» Кстати, именно C. X. подал Юлию Даниэлю идею повести «Говорит Москва». Этот подарок стал роковым. Слушая радио «Свобода», C. X. услышал повесть Николая Аржака и громко закричал: «Теперь я знаю, кто Аржак! Это Юлька Даниэль!!! Я сам подарил ему этот сюжет!» Вскоре Синявский и Даниэль были арестованы.

Расследование полностью подтвердило, что в период с 1956-го по 1963 год Даниэль и Синявский (Николай Аржак и Абрам Терц) написали и передали за границу целый ряд произведений, которые обвинители признали антисоветскими и порочащими советский государственный и общественный строй. Это давало основания для обвинения по статье 70 Уголовного кодекса – за антисоветскую агитацию и пропаганду, распространение антисоветской литературы. Теперь необходимо было подготовить общественное мнение.

Первые публикации о «перевертышах^) и «отщепенцах» Синявском и Даниэле появились в газетах в январе 1966 года. Особенно показательными стали две статьи. Одну из них, «Перевертыши», написал секретарь Московского отделения Союза писателей Д. И. Еремин. Другую – бывшая сотрудница Синявского, литературовед 3. С. Кедрина. Оба автора воспользовались тем, что читатели не имели никакой возможности прочесть произведения Абрама Терца и Николая Аржака. Они «надергали» цитат, которые в отрыве от общего контекста произведения действительно могли показаться кощунственными и неуместными. Более того: отдельные фразы позволили тому же Еремину увидеть в книгах Синявского и Даниэля призыв к террору! Статья Кедриной и вовсе нарушала элементарные правовые и этические нормы. Так, например, в самом начале статьи, еще не приводя никаких аргументов, Кедрина заявила: «Я прочитала эти книги внимательно, и для меня совершенно ясно, что это самая настоящая антисоветчина, вдохновленная ненавистью к социалистическому строю». Дальше – больше. Несмотря на «ясность» в отношении идеологии Синявского и Даниэля, Кедрина честно признала: ей было чрезвычайно трудно читать обоих авторов из-за «символов, аллегорий и перекрестных взаимоперевоплощений персонажей». Иными словами, критикуя книгу, автор статьи в то же время созналась в профессиональной непригодности. Зато какой пафос звучал в строках статьи, когда, кратко пересказав сюжет повести Николая Аржака «Говорит Москва» (он построен на том, что радио объявляет о проведении Дня открытых убийств), Зоя Кедрина обращается к читателю: «Обыкновенный фашизм, скажете вы? Да, обыкновенный фашизм». А теперь представьте, что должен почувствовать человек, не читавший повести, но ознакомившийся с надерганными как попало цитатами, подкрепленными обвинениями писателей в фашизме, предательстве интересов своей страны, двурушничестве? Всплеск негодования – как минимум. Многие после прочтения таких статей отправляли в редакции газет письма, чтобы лично поучаствовать в развенчивании «оборотней». Письма – разумеется, совершенно другие – писали и друзья Синявского и Даниэля, и их соратники по перу. Брежневу было направлено знаменитое «письмо 63-х», под которым подписались Павел Антокольский, Белла Ахмадулина, Зоя Богуславская, Юрий Борев, Владимир Войнович, Анатолий Жигулин, Вениамин Каверин, Юрий Левитанский, Юнна Мориц, Юрий Нагибин, Булат Окуджава, Константин Паустовский, Станислав Рассадин, Давид Самойлов, Арсений Тарковский, Михаил Шатров, Виктор Шкловский, Корней и Лидия Чуковские, Илья Эренбург. В «Таймс» от 31 января 1966 года было опубликовано открытое письмо писателей Франции, Германии, Италии, США и Великобритании советскому правительству, в котором писатели Европы и США выражали уверенность в том, что советское правительство прислушается к голосу мировой общественности и выпустит Синявского и Даниэля на свободу. Но советское правосудие уже запустило свою машину, и остановить ее – означало признать правоту Синявского и Даниэля, а главное – создать прецедент, дать интеллигенции повод думать, что путем гражданской активности можно повлиять на решения, исходящие «сверху».

Сам процесс по делу Синявского и Даниэля нельзя назвать долгим: он начался 10-го, а закончился 14 февраля 1966 года. Поначалу планировалось, что заседание суда будет открытым. Но волна протестов против ареста писателей сделала свое дело: попасть в здание суда на Баррикадной можно было лишь по пригласительным билетам, которые распространялись в учреждениях среди комсомольских и партийных активистов. Заняли свои места государственный обвинитель – О. П. Теремушкин и общественные обвинители – Аркадий Васильев и Зоя Кедрина. Напротив них расположились адвокат Синявского Э. М. Коган и защитник Даниэля М. М. Кисенишский. Вошли члены суда – председатель Л. Н. Смирнов и народные заседатели Н. А. Чечина и П. В. Соколов. Именно этим людям предстояло решить судьбу писателей, хотя всем было ясно, что участь их заранее решена и ни о каком справедливом решении не может быть и речи.

То, что происходило на этом процессе, больше напоминало литературную дискуссию. Ни один из обвиняемых не признал себя виновным в тех преступлениях, которые ему приписывались. Более того: писатели защищались! На вопрос прокурора к Даниэлю: «Какие идеи он хотел выразить в повести “Говорит Москва”?» – тот спокойно ответил, что его интересовал анализ психологии людей, попадающих в необыкновенные обстоятельства. Синявский держался не менее достойно. Он открыто говорил о свободе творчества и самовыражения, поправлял прокурора, когда тот приводил неточные или неполные цитаты. Выступления обвинителей порой доходили до откровенного абсурда. Например, государственный обвинитель заявил: «Даже зарубежная пресса говорит, что это антисоветские произведения». Получается – та самая пресса, которую считают клеветнической, является дополнительным свидетельством для советского прокурора? Еще более абсурдным было обращение к писателям: оцените свои произведения и признайте, что они порочные, что в них содержится клевета. Но ведь и Даниэль и Синявский, раз уж встали на такую позицию, не могли ее считать неверной! Недаром в своем последнем слове Даниэль с грустью говорит: «Я спрашивал себя все время, пока идет суд: зачем нам задают вопросы? Ответ очевидный и простой: чтобы услышать ответы, задать следующий вопрос; чтобы вести дело и в конце концов довести его до конца, добраться до истины. Этого не произошло».

В целом же процесс Синявского и Даниэля подчеркнул не только порочность судебной системы, сколько порочность идеологии, которая позволила судить литературу с точки зрения Уголовного кодекса. Она показала, что любой инакомыслящий обречен на столкновение с системой. Кстати, Синявский сумел выразить это буквально несколькими фразами: «.я не отношу себя к врагам, я советский человек, и мои произведения – не вражеские произведения. В здешней наэлектризованной, фантастической атмосфере врагом может считаться любой «другой» человек. Но это не объективный способ нахождения истины».

Приговор Верховного суда был суров: семь лет – Синявскому и пять – Даниэлю. Эти годы дорого обошлись писателям. Оба они отсидели свой срок. Даниэль вернулся из лагеря первым. Вначале – в ссылку, в Калугу. Затем – в Москву. До конца дней его обязали пользоваться псевдонимом Ю. Петров – как бы в насмешку. Судьба Синявского сложилась иначе: вскоре после выхода из лагеря он уехал в Париж, стал профессором Сорбонны и смог без опаски издавать свои произведения. Юлий Маркович Даниэль скончался в 1988 году, Андрей Донатович Синявский пережил его на девять лет. Он успел написать еще несколько произведений – книгу мемуаров «Голос из хора», автобиографический роман «Спокойной ночи», эссе «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя».