Текст книги "Мимикрия в СССР"

Автор книги: Валентина Богдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

31

У нас в Ростове недавно открылся «Дворец пионеров». Об этом много писали в местной газете и говорили по радио, поэтому гостивший у нас папа, Наташа и я решили пойти посмотреть. Дворец был далеко и пришлось взять такси.

Первое, что бросилось нам в глаза: на фасаде здания была громадная картина, изображающая Сталина, окруженного детьми. Увидав картину, папа сказал:

– Посмотрите-ка, волк и семеро козлят!

Проходивший мимо мужчина громко рассмеялся.

– Ну что ты говоришь, дедушка? – удивилась Наташа, – ведь это Сталин с пионерами! Разве ты не видишь, это дети и у них красные галстуки на шее? Это пионеры.

– Ах, Боже мой! – сказал папа, – что значит старость! Без очков я, детка, плохо вижу. Теперь, когда ты указала, я вижу, это действительно Сталин с детьми, а я то думал, что это картинка из сказки.

– Ты смотри, никому не рассказывай, как смешно дедушка ошибся, – сказала я Наташе, – дедушка не хочет, чтобы люди знали, что он плохо видит, потому он и очки не носит.

– Да, да, – сказал папа, – я хочу, чтобы меня все еще считали молодым.

– Хорошо, я никому не скажу, – ответила Наташа, очевидно, довольная, что ее посвятили в такую большую тайну.

Я потом упрекнула папу: как это он мог сказать такую вещь на улице да еще в присутствии ребенка?

– Увидел его, дьявола, с детьми, вот и вырвалось.

Я пошла к заведующему и попросила разрешения осмотреть Дворец внутри. Он разрешил, и мы пошли.

Дворец предназначался для пионеров, т. е. для детей в возрасте от восьми до пятнадцати лет. Это детский клуб, но сюда дети приходят не играть, а работать, развивать имеющиеся у них склонности к технике, к науке или к спорту. Во дворце хорошая библиотека, спортивный зал, лекционный зал со сценой, комната для игры в шахматы и шашки. Есть целый ряд мастерских: радиомастерские, модельная с прекрасно сделанными руками детей моделями аэропланов, автомашин, кораблей всех видов и т. п. Есть также химическая лаборатория, деревообделочные мастерские, комната, где дети рисуют и лепят, и разные другие.

Все мастерские снабжены большим количеством инструментов и материалов, а в определенные дни в каждой мастерской бывал руководитель, большею частью студент, выполняющий эту работу как общественную нагрузку.

– Да, – сказал папа, – все это очень хорошо, но как-то не по-детски серьезно.

– Те дети, которые не хотят серьезно заниматься, они в эти мастерские не приходят. Вся затея – дать шанс способному ребенку развивать свои наклонности. Нормальные пионерские занятия проводятся в школах, а в этом клубе есть общегородские кружки, куда записывается кто хочет и может работать. Конечно, непременное условие для работы во Дворце – это, чтобы ребенок был пионером. Поэтому многие серьезные ребята и записываются в пионеры.

Когда мы все осмотрели, папа сказал:

– Наташа, ты обратила внимание, конюшни-то здесь нет. Тебе не нужно будет записываться в пионеры, чтобы выучиться, как ухаживать за лошадьми.

В последнее время Наташа, побывав с бабушкой в колхозной конюшне, решила, когда она вырастет, быть конюхом, и непременно в колхозной конюшне, где много лошадей. Рисовала она только лошадей; увидев на улице лошадь, она останавливалась и не двигалась с места, пока лошадь не исчезала из вида.

Теперь, когда Сережа рассказывал ей по вечерам сказки, она требовала, что он подробно описывал, какие лошади были у героев, в добавление к описанию драгоценностей у дам. Ее любимой мастью была "серая в яблоках", причем, когда она рисовала лошадей этой масти, то на яблоки не скупилась, хвост, грива и даже копыта были покрыты "яблоками".

– Мне не нужна конюшня, – ответила она дедушке, – когда я поеду к бабушке Нине в следующем году, она обещала посылать меня на уроки к конюху в колхоз!

Папе нравилось, что Наташа интересуется лошадьми. "Казачья кровь дает себя знать", – говорил он с гордостью.

Возвращаясь, мы решили немного пройтись по городу, а потом уже ехать домой автобусом. Подходя к соборной площади, папа вдруг остановился и с возмущением сказал:

– Посмотри, какое кощунство: на собор повесили объявление о приезде зверинца в город!

– Это не объявление о приезде зверинца. С самой весны сюда привозят зверей из зоопарка, что загородом, и показывают их в соборе. Это объявление, какие звери находятся в настоящее время в соборе для показа.

– Боже мой! Какое издевательство! И люди приходят в собор смотреть на зверей?

– Мне говорили, что обыкновенная публика не ходит, но детей группами приводят часто, школьников и пионеров.

Папа страшно расстроился; я видела, что у него дрожали руки, когда он вынимал платок из кармана. Мы немедленно уехали домой. Папу ужаснули звери в церкви: это было необыкновенным, новым для него видом издевательства над религией. Все церкви в Ростове, да и в других городах, были давно закрыты для богослужения и использовались "для более полезных народу целей". В Ростове дольше всего совершались богослужения в армянской церкви в Нахичевани, но недавно и она была переделана в спортивный зал для школьников близлежащей школы. Собор в Кропоткине, где жили мои родители, превратили в зернохранилище, но это не казалось таким кощунством, как зверинец. Говоря о зверинце, папа сказал:

– Я уверен, христиане за границей не знают об этом, если бы узнали, устроили бы прямо крестовый поход на коммунистов! Послать бы сообщение об этом самому папе римскому!

– А я думаю, что знают, да сделать ничего не могут или не хотят. Мне Юсупов рассказывал, как турки у себя расправлялись с армянами-христианами и никто не заступился, не захотели раздражать Турцию. Понятно, затронь турецкие интересы, а она возьмет и перейдет на сторону советов, чего доброго – отдаст им проливы! Вот так и позволили перебить почти всех христиан в Турции.

– Стараются, чтобы люди забыли о Боге, а сами создают новых богов, своих собственных.

– Да… Вы знаете, что недавно рассказала нам Наташа, придя из детского садика?

– Что такое?

– Пришла и говорит: "Сегодня тетя Таня объясняла нам, как сильно мы должны любить Сталина. Все, что есть хорошего, это все от Сталина! Детский садик и игрушки, и книги, все от него! Он нам к Новому году пришлет елку и подарки. Хорошая погода, солнышко светит, потому что так велел Сталин, птички поют, это потому, что он велел им петь!" Сережа ей говорит: "Ты, наверно, неправильно поняла тетю Таню. Солнышко и хорошая погода и птички были всегда, задолго до того, как родился Сталин, да и все мы. Никто из людей, даже Сталин, не могут заставить светить солнышко или петь птичек. Если он пришлет вам подарки и елку к Новому году, это хорошо, хотя елку мы и сами для тебя сделаем".

– Ну и паршивцы, чему учат детей!

– Этого и нужно ожидать, посылая детей в школу. Хорошо, что иногда говорят такую чепуху, которую безопасно опровергать.

На заводе у нас случилось очень неприятное событие: уволили без предупреждения кадрового рабочего, уволили, как не справившегося с работой. Увольнение было незаконным, и рабочий подал жалобу в КРК. До того как мы собрались разбирать его жалобу, ко мне пришел председатель ФЗК и спросил:

– Что, Петухов подал вам жалобу на неправильное увольнение?

– Подал. Его должны будут восстановить, это вопиющее нарушение закона.

– Вы его не защищайте.

– Почему? – удивилась я. – Ведь он член профсоюза и я обязана его защищать.

– Видите ли, тов. Богдан, на самом деле его уволили с согласия ФЗК и парткома, не за то, что он не выполнял нормы, а за то, что он агитировал среди рабочих против стахановского движения. Таких мы не можем поддерживать, их нужно гнать с производства в три шеи!

– Почему же ему прямо не сказали, за что его увольняют? Как могу я сказать члену профсоюза, что КРК его защищать не хочет?

– Я ему сказал, так и вы скажите: пусть он вдет к чертовой матери, пусть она его защищает, а не ФЗК! Он, стервец, знает, за что его уволили, и хочет поднять скандал около этого дела. Если он не успокоится, мы его дело передадим в спецотдел. У него брат кулак, сосланный в Сибирь. Он работает у нас на мельнице больше двадцати лет, поэтому-то его и уволили "по-хорошему" и он может найти себе работу в другом месте. Это увольнение будет ему уроком; а не захочет уйти по-хорошему, пусть тогда пеняет на себя!

– Что же он говорил против стахановцев?

– Он сказал молоденькой стахановке: "Ты что это из сил выбиваешься, нормы перевыполняешь? Нет у тебя стыда, что ли, перед товарищами? Из-за тебя, паршивки, нам всем нормы повысят". Подошли другие рабочие и поддержали его (им я тоже сделал нагоняй!), бедная девочка пришла ко мне жаловаться и чуть не плакала. Это я и посоветовал директору его уволить.

– Может быть, девочка, того, немного преувеличивает? Ожидала услышать похвалу за свой трудовой подвиг, а он не одобрил. Мы можем ему сделать выговор… Строгий выговор, и тогда это будет ему уроком. А так все же нельзя, его увольнение – нарушение трудового законодательства, мы обязаны его защищать.

– Самая первая обязанность профсоюзов – это строить социализм в нашей стране для блага всех рабочих, и если отдельные личности мешают, их нужно к ногтю! Стахановское движение поддерживается и поощряется профсоюзами и он, как член профсоюза, должен тоже поддерживать. Понятно? Вот мы с вами и должны действовать в согласии с этой установкой нашей партии.

Возражать против всякого рода партийных "установок" – это все равно, что заказать себе билет в концлагерь, и я больше не стала с ним спорить.

На другой день мне было стыдно смотреть в глаза пожилому, интеллигентному рабочему, который, как-никак, а все же выбрал меня защищать его интересы, и говорить, что я ему помочь не могу. Мне хотелось бы выразить ему сочувствие и объяснить, что его дело партком может раздуть до необходимых размеров и передать в спецотдел. Но я побоялась, что он ответит мне оскорблением, на его лице было ясно выражено презрение. Боже мой, как противно!

Я не могла утерпеть и рассказала об этом случае Якову Петровичу.

– Я так и знал, – сказал он, – никогда не надеялся на профсоюз. У него одна задача: помогать партии. Добиваться личной пользы – это "недостойно советского человека". Мы, В. А., живем, как лисы в лесу, если хочешь чего добиться для себя лично, действуй под прикрытием, учитывай обстановку, все время оглядывайся, принюхивайся, а когда ухватил что-либо, немедленно заметай хвостом след, чтобы не заметили и не назвали "рвачом и шкурником". Когда я хотел получить повышение, я никогда и вида не показывал, что мне хочется больше заработать и добиться хорошего положения для себя. Нет, я все время втирал очки: хочу, мол, поднять производительность производства, дать больше продукции для строительства социализма. А, между нами говоря, чем скорей бы провалился социализм и его строители в пропасть, тем лучше для меня. Да и для вас, я думаю, тоже.

– Такое приспособление к обстоятельствам в биологии называется мимикрия.

– Это когда бабочка, сложив крылья, делается похожа на сухой листок?

– Да.

32

У нас на мельнице и на фабрике развелось много мучных вредителей, настолько много, что для их уничтожения требуется длительная остановка всего производства… Это большой скандал, так как при нормальной работе очистка от паразитов происходит регулярно с заранее запланированными короткими остановками производства, но это при «нормальных» условиях, а мы работаем ненормально! Директор и трест требовали не только выполнения плана, но и перевыполнения, и каждый час остановки, даже по плану, рассматривался как потеря продукции. Поэтому, несмотря на требование заведующего производством, была пропущена регулярная остановка на чистку…

Каждый раз, когда гл. инженер, который отвечает и за санитарное состояние производства, говорил директору о необходимости остановки, директор сопротивлялся. Происходил примерно такой разговор:

Гл. инженер: – Тов. Грабарь, мы не можем дальше работать без остановки, нас съедят вредители.

Директор: – Тов. Серб, вы представляете, что значит остановить мельницу теперь? Отдел снабжения как раз наладил доставку зерна, у нас недостаточно складов для его хранения и} если мы теперь остановим поток зерна хотя бы на три дня, то придется остановить его доставку на ж-д станцию, зерно потечет мимо нас куда-нибудь на другую мельницу. Давайте подождем до годовой остановки на ремонт.

Гл. инженер: – Но у нас появился мучной клещ, если он распространится на макаронную фабрику, остановить нужно будет намного дольше.

Директор: – Держите мучного клеща под контролем!

Мучного клеща держать под контролем не удалось. Санитарная инспекция нашла нашу муку зараженной клещом в количестве, опасном для здоровья потребителя, и остановила мельницу.

Оказалось, что самый дешевый и быстрый способ избавиться от клеща при таком сильном заражении – это загазировать производственные здания, то есть, герметически закупорив все здания, наполнить их ядовитым газом. Городской совет запретил газирование без предварительного выселения жителей из ближайших домов, и это вызвало очень большой, непредусмотренный планом расход, разрешить который мог только наркомат. Пришлось сообщить в наркомат.

Наркомат деньги дал, но вызвал главного инженера в Москву для объяснений. Неожиданно для меня гл. инженер предложил мне ехать вместо него.

– В. А., – сказал он мне, – директор согласился, чтобы вы поехали вместо меня. Вы не хуже меня знаете, как это все получилось, и сумеете объяснить, я же заболел и ехать не могу.

– Н. Н., ведь это очень серьезное дело; как же это вы поручаете мне защищать вас?

– Защищать меня бесполезно. Как только пустим мельницу после газирования, меня все равно снимут с работы. Зачем я поеду? Только выслушивать ругательства и угрозы? Я напишу объяснительную записку, а остальное вы расскажете, вы в курсе дела, и, кроме вас, мне послать некого. Вы не отказывайтесь, если вы не поедете, директор пошлет коммерческого директора, а тот постарается всю вину свалить на меня. Я даже боюсь, что он повернет дело так, что меня отдадут под суд… Вы не отказывайтесь. Почему бы вам не поехать в Москву, не пожить там несколько дней? Пойдете в театр, купите, что найдете для себя. Вам лично никаких неприятностей не будет. Прочтете мою объяснительную записку, ответите на вопросы, и все.

– Мне, конечно, интересно поехать в Москву, но я боюсь, что вам от моей поездки будет мало пользы.

– А я считаю, что для меня самое лучшее, если поедете вы. Я знаю, что я должен был настоять на остановке производства, у меня есть на это право, но, к сожалению, я этого не сделал, не хотел идти на конфликт с директором и, поскольку до остановки на плановый ремонт оставался всего один месяц, я и вправду думал, что дотянем. Вы там объясните, что я старался дать стране как можно больше продукции и просчитался.

Последние слова Н. Н. сделали ясным для меня, почему он хотел, чтобы поехала я. Он сам ни за что не смог бы сказать с серьезным лицом, что хотел дать больше продукции для социалистической родины, – единственное, что смягчило бы вину. Ему было бы просто стыдно сказать такую ересь, да еще о себе лично. На самом деле он, конечно, побоялся взять на себя ответственность и наперекор директору остановить производство.

Перед отъездом директор вызвал меня и дал наставление, как представить дело в наркомате.

– Вы старайтесь напирать на то, что у нас нет складов для хранения зерна. О чем бы вас ни спросили, вы заканчивайте ответ тем, что у нас нет складов для хранения зерна.

Ему, видно, хотелось как-то защитить гл. инженера, но он боялся, что дело могут повернуть и против него. Он охотно поехал бы и сам, но вызывали технического руководителя, а не административного. В конце разговора он мне сказал:

– Главный инженер тряпка. Он должен был схватить меня за горло и настоять на остановке, а он не смог. Вот за это он поплатится, да и не только он, все производство страдает.

На комбинате ходили слухи, что директора вызывали по этому поводу в крайком партии и дали хороший нагоняй.

Так, совершенно неожиданно, я оказалась в Москве. Прожила я там три дня в свое полное удовольствие. Для меня наняли номер в большой гостинице "Киев", через наркомат мне достали билет на оперу в "Большой", с участием Барсовой. С одним из молодых инженеров наркомата я пошла посмотреть всесоюзный шахматный турнир, в те дни проходивший в Москве. Мне интересно было увидеть Кереса, который считается восходящей звездой в шахматном мире. Инженер, следивший со мной за игрой, спросил:

– Здесь играет сегодня один из ваших земляков, ростовчанин Бондаревский. Вы его знаете?

– Я его не знаю, но могу вам указать на него. Вон он в белой открытой рубашке апаш.

– Почему вы думаете, что это он?

– Я так же, как и он, приехала в Москву, не захватив с собой теплых вещей. У нас в сентябре еще лето и, направляясь сюда, я забыла, что здесь может быть холодная осенняя погода. Видите, все остальные участники в костюмах, а он в белой рубашке и в светлых брюках!

Мой собеседник пошел справиться; оказалось, я угадала.

В наркомате я прочла докладную записку гл. инженера и, отвечая на вопросы, заканчивала, как мне велел директор, жалобой на недостаток зернохранилищ. Меня, между прочим, спросили о взаимоотношениях между директором и гл. инженером. Я сказала, что отношения нормальные. Я действительно считаю их нормальными в наших условиях. Ведь темпы и условия на производстве, как напр., стахановщина, созданы не директором, а партией, директор только "рука партии". Если он ослабит нажим на производстве, его немедленно заменят более прижимистым. Что директор грубый нахал, так это не посчитают недостатком, они знают, что он бывший грузчик и ведь он его ругает у себя в кабинете, т. е. не подрывая авторитета Главного перед сотрудниками… Я рассказала, что, желая воспользоваться хорошим потоком зерна, директор очень сильно настаивал повременить с остановкой на очередную очистку, гл. инженер в конце концов рискнул повременить, тем более пару лет назад на мельнице был случай появления клеща, но тогда он размножался очень медленно. Отвечая на вопросы, я подчеркнула, что за время своего сравнительно короткого пребывания на комбинате гл. инженер провел реконструкцию мельницы и фабрики, добившись увеличения производительности фабрики вдвое, а мельницы на пятьдесят тонн в сутки.

Разговаривая с одним из сотрудников наркомата, я поняла, что гл. инж. будет снят с работы, и не потому, что он плохой инженер, а потому, что, как наивно пояснил мне сотрудник: "кто-то должен быть наказан за безобразия, допущенные на мельнице". Он также мне сказал, что нашему гл. инж. предложат другое место, возможно, на Дальнем Востоке.

Считая, что я выполнила все, что от меня ожидали директор и гл. инженер, я со спокойной совестью занялась своими личными делами. Бегая по московским магазинам за покупками, видела мало интересного, кроме сахара и конфет. В одном магазине продавали часы на руку "ЗИС", но за ними стояла такая громадная очередь, что я не решилась встать. Я накупила много сладостей (у нас в Ростове уже несколько лет трудно купить сахар или конфеты). Конфеты я покупала не больше фунта одного сорта, имея в виду, что в вагоне часто делают обыски и конфискуют продукты, если находят много. Конечно, прежде чем делать обыск, всегда спрашивают документы, и я была почти уверена, что инженера, едущего по командировке, обыскивать не станут, но: "чем черт не шутит, когда Господь спит!?" Если сорта будут разные, скорее поверят, что купила для себя, а не для спекуляции.

После того как я доложила гл. инженеру о своей поездке, я не утаила от него, что его собираются снять с работы, и спросила, поедет ли он на работу на Дальний Восток?

– Нет, я буду настаивать на увольнении, а не на переводе

– У вас значит есть в виду другая подходящая работа?

– Есть, только вы об этом никому не говорите. Один мой товарищ предлагает мне очень хорошее место: швейцаром в гостинице. Я не шучу, – сказал он, заметя, что я не поверила и засмеялась, – вы помните, как в Ростове расстреляли несколько инженеров за неполадки при постройке театра? Ну, так вот, мой приятель работал там и чуть-чуть было не попал в эту кашу, после этого он дал себе слово не занимать больше ответственных должностей, а так как он хорошо известен как инженер, он не мог получить скромной должности, скажем, конструктора. Поэтому когда он кончил работу в театре, он плюнул на свой диплом и специальность, уехал в Харьков и устроился там швейцаром в большой гостинице. Прошлым летом он приезжал сюда и я его видел; очень доволен своей работой: должность спокойная, безответственная и зарабатывает он неплохо; жалованье, правда, маленькое, но зато чаевые. Он говорил, если быть вежливым и услужливым, то можно получать "на чай" раза в три больше, чем жалованье. Работа не тяжелая и даже интересная: наблюдай себе чужую жизнь со стороны! Он назвал мне еще пару таких случаев. Партии и тов. Сталину такое дело не нравится; есть даже специальный приказ, что инженеры должны работать только по своей специальности, так что лучше об этом много не говорить, но я твердо решил поехать попытать счастья в швейцарах. Возраст у меня подходящий, вот только наружность не солидная, придется отпустить бороду "лопатой".

– А я считаю, у вас наружность очень подходящая, не меняйте ее. Вы так сильно похожи на Чехова, и, глядя на вас, в сердце возникает особая нежность.

– И хочется дать на чай?!

– Хочется сделать что-нибудь приятное.

– Это хорошо, значит успех на новой должности обеспечен.

Я и Юсупов были страшно огорчены уходом тов. Серба. Он замечательно хороший инженер и работать с ним легко. Юсупов даже сказал мне, что он перейдет туда, куда пошлют Н. Н. Он, очевидно, не знал, куда уходит главный.

Яков Петрович принял известие об отставке главного довольно равнодушно, он сердился на него за скандал на мельнице.

Очень большой сюрприз для многих из нас принесло известие о подписании договора с Германией. Фашисты с первых дней своего существования были «высшая и самая отвратительная форма воинствующего капитализма», а Гитлер – цепным псом капитализма, и вдруг договор о дружбе и взаимной помощи с ними. Партийная мелкая сошка совсем растерялась, еще вчера Риббентроп был бешеная собака, а сегодня Молотов клянется в вечной дружбе ему, но такая неразбериха продолжалась недолго, через пару дней, очевидно, были получены разъяснения. В нашей заводской столовой произошел интересный случай: рабочий-коммунист, поверя, что Гитлер теперь друг, сказал своим соседям за столом во время обеда: «Гитлер, он знаете, не дурак, он тоже понимает, что рабочих нужно удовлетворять, он много хорошего для германских рабочих сделал, только он, конечно, нацист и ему плевать на мировую революцию». В этот же день рабочего вызвали в секретную часть и расспрашивали, откуда он знает о политике Гитлера, слушает ли он немецкое радио? Оказалось, что ни он, ни кто другой в его семье немецкого языка не знает и у них даже нет радиоприемника. Свое мнение о немецком правительстве он вывел из газет и разговоров с товарищами. После этого случая у нас на комбинате прекратились разговоры о Гитлере.

Через несколько дней после заключения договора ко мне пришел председатель ФЗК и сказал:

– Тов. Богдан, у меня есть билет на очень интересную лекцию. Приехавший из Москвы товарищ прочтет лекцию о международном положении, хотите пойти?

– Конечно, пойду.

Как потом я узнала, билеты были предложены всем инженерно-техническим работникам.

Как и ожидалось, доклад касался главным образом договора с Германией. Докладчик объяснил, что договор не означает дружеского расположения советского правительства к фашистской Германии. Фашизм как был высшей формой капитализма, так и есть. Но на данном этапе капиталистические страны собираются воевать и, заключив с Германией договор о ненападении, СССР тем самым развязывает ей руки воевать с другими кап. странами.

После войны воюющие страны будут ослаблены, и победители и побежденные, и в них могут возникнуть условия для пролетарской революции. Договор с Германией ни в коем случае не означает, что партия и правительство начали питать симпатию к фашистскому режиму там, советский народ не должен ослаблять своей бдительности и т.п. После доклада были вопросы.

Один человек спросил: "Ведь в Германии правительство тоже знает об опасности революции после войны, почему же они все-таки решаются воевать не с нами, а с другими капиталистами?"

– Гитлеровское правительство не видит дальше своего носа, – ответил докладчик, – они прежде всего хотят реванша с Францией и Польшей. Германия уже несколько лет готовится к войне, все ее хозяйство приноровлено к этому, и они надеются, что война будет для них легкой. Но мы, конечно, знаем, что война между капиталистами легкой не будет, капиталисты легко не расстаются с награбленным добром!

Придя домой и рассказав о лекции, я удивлялась:

– Неужели советы думают, что Гитлер не знает, почему они заключили с ним договор?

– Конечно, не думают, – сказал папа, – договор заключили и каждая из "высоких договаривающихся сторон" попытается надуть другую. У них, вероятно, уже заготовлены планы, как обмануть друг друга. Вор у вора задумал украсть дубинку! Интересно, чем все это кончится? Хотел бы я дожить и посмотреть, чем все это кончится?

– Конечно, вы доживете, это не протянется долго.

– Кто его знает, мне ведь уже под семьдесят!