Текст книги "Мимикрия в СССР"

Автор книги: Валентина Богдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

28

Отношения нашего директора и гл. инженера очень ненормальные, к великому сожалению моему и Юсупова. Все, кто знает Николая Николаевича как специалиста, уважают и, я даже сказала бы, восхищаются его уменьем решать сложные технические проблемы немедленно, на месте, администратор же он, как говорится, «липовый». Человек очень мягкий и отзывчивый, он не мог требовать от своих подчиненных работы сверх сил или в тяжелых условиях; он также не мог настаивать на своем и перед директором. Например, пресс для вермишели потребовал немедленной остановки для затяжки сальника, Юсупов настаивал на остановке, а начальник смены надеялся, что пресс протянет до конца смены и побежал к директору, прося его не позволять Ю. останавливать пресс. Директор пришел и приказал Юсупову пресс не останавливать до конца смены. Ю. пожаловался гл. инженеру и просил его вмешаться, но Н. Н., промямлив что-то, вроде: «может, протянет», – не вмешался. Пресс не выдержал до конца смены, сальник прорвался и испортил много продукции. Все разозлились на Н. Н.: механик – за то, что он его не поддержал вовремя, мастер – за испорченную продукцию, а директор – за неполадки на фабрике. Директор называл его мягкотелым и шляпой.

Зато наш директор, тов. Грабарь, твердый как камень. Большой и очень сильный человек, он вначале поступил на работу как грузчик. Записавшись в партию, он очень быстро стал продвигаться по партийной лестнице и к тридцати пяти годам сделался директором комбината. Своим высоким положением и большой зарплатой он всецело был обязан партии и поэтому был предан ей душой и телом. Дни, а иногда и большую часть ночи, если он не бывал на партийных собраниях, он проводил на комбинате. Партия требовала повышения производительности, и он выжимал эту производительность всеми способами. Его любимыми словами, когда он говорил с подчиненными, были: кровь из носу, а давай! Надеясь на его покровительство стахановцы иногда предпринимали рискованные операции, могущие повести к поломке оборудования. На днях случилась довольно крупная авария с прессом. По мнению Юсупова, и я всецело это мнение поддерживаю, прессовщик-стахановец, желая увеличить выработку пресса за одно прессование, вывел из строя предохранитель и тем самым смог продлить ход пресса на пару сантиметров, как и следовало ожидать, он не рассчитал, насколько глубоко можно продолжать давление, и продавил дорогостоящую макаронную форму. Мастеру смены стахановец доложил, что предохранитель сломался сам, т.е. он был плохо отрегулирован или ненадежно закреплен. Когда об этом узнал директор, он поверил стахановцу, а не Юсупову, вызвал для объяснения главное инженера и обвинил его в технических неполадках да еще при этом выругал его неприличными словами.

Через несколько дней у нас опять случилась неприятность: во время ночной смены не хватило пара и часть макарон в сушилках, не высохнув вовремя, закисла. Утром, придя на службу, Н.Н., узнав об этом, сейчас же стал собираться домой, говоря, что у него мигрень. Вызвав меня к себе в кабинет, он сказал:

– В. А., у нас закисло немного макарон, так если директор потребует объяснений, пожалуйста, пойдите к нему и объясните, что последняя партия угля ни к черту не годится. Вот лабораторный анализ, эта партия содержит больше льда, чем угля.

– Но, Н. Н., директор не захочет слушать моих объяснений, я только конструктор.

– У меня нет помощника и вы ближайшее лицо, как бы мой заместитель.

– Вы не хотите идти к директору, зная, что он будет ругаться. Я тоже не хочу, чтобы он ругал меня.

– Вы хорошо знаете, вас ругать он не станет.

– Я этого не знаю. Почему это он не станет ругать меня?

– Дорогая, вы "наша родная советская интеллигенция"!

– Станет он с этим считаться, когда разозлится? Он грузчик и свои чувства выражает определенным языком.

– Он не дурак. Он знает, что если он станет говорить глупости, обвиняя в простое технический отдел и оскорблять вас, вы пойдете на него жаловаться… не знаю, куда, в обком партии, что ли? А я нет. Сделайте это для меня. Я уйду, если он вызовет меня, вы идите прямо к нему и объясните. А после обеда я приду.

Мне было обидно и больно за Николая Николаевича. Не мог дать отпор нахалу! Он, конечно, был прав, ругать меня неприличными словами директор не будет еще и потому, что я член ФЗК, но грубо отказаться слушать мои объяснения, сказав, что я вмешиваюсь не в свое дело, он может.

Вскоре директор прислал рассыльного за гл. инженером, и я пошла. Увидя меня, он удивился.

– Я звал главного.

– Я знаю, но его нет, и я думала, что если что-нибудь срочное, то я смогу помочь.

– Почему закисли макароны? Опять в котельной "шуры-муры "?

– Котельная ни при чем. Уголь привезли никчемный, не только очень высокой зольности, но еще и смешанный со льдом. Юсупов бился всю ночь, поддерживая пар. И откуда такой уголь привезли? В нем больше льда, чем угля.

– Что вы, не знаете наших трудностей? Хороший уголь в первую очередь идет на более серьезные предприятия. Нам не додали квартальную норму и коммерческий директор бегал, высунув язык как усталая собака, собирая по городским предприятиям остатки. А кто отдаст хороший?

– Сегодня вот потеплело и Юс. велел разбросать уголь по двору, надеясь, что лед растает. Если уголь подсохнет, мы, может быть, еще что-либо и сверх плана дадим, тов. Грабарь, – сказала я с энтузиазмом в голосе.

– Мы, конечно, постараемся. А куда девался гл. инженер? – поинтересовался он.

– Недавно уехал, может быть, тоже насчет угля, – выдумала я.

Мне иногда казалось, что Николай Николаевич присматривается ко мне как к чему-то малознакомому. У него нет детей, живут они, по-видимому, замкнуто и, возможно, я для него "племя молодое, незнакомое". Недавно он спросил меня:

– В. А., вы Библию читали?

Я очень удивилась вопросу.

– Читала. Не всю Библию, а Новый Завет.

– Ветхий Завет тоже нужно прочесть. Как это так: самая известная книга в мире, а вы не читали. Неужели не любопытно?

– Очень интересно и любопытно, но не читала оттого, что редко приходилось держать в руках эту книгу.

– У меня есть Библия. Хотите, я принесу вам и вы можете ее держать 2—3 недели. Только обязательно возвратите. Книга хорошо издана, с иллюстрациями, и я не хочу ее потерять.

– Обязательно возвращу.

Я не стала объяснять Н. Н., что лет до 15—16, т.е. до тех пор, пока церкви в Кропоткине не закрыли, я часто ходила в церковь, как было принято в нашей семье, а кроме того, у мамы есть Библия, но она держит ее под спудом, а когда давала нам ее читать – всегда рекомендовала Евангелие.

На другой день, перед моим уходом на перерыв, он дал мне тщательно завернутую в бумагу книгу. И все время, пока книга была у нас, я после чтения прятала ее среди других книг на самой верхней полке книжного шкафа, чтобы Давыдовна не увидела. Давыдовна, хотя и грамотная, книгами не интересуется. Даже иллюстраций никогда не рассматривает.

Когда я возвращала Н. Н. книгу, он спросил – интересно ли было читать?

– Очень интересно. Но какие жестокости творили в ветхозаветные времена!

– Прочтете Ветхий Завет и делается яснее, почему учение Христа многими было признано – совершенно особенным, Божественным. А для меня самое интересное место в Библии – это книга Екклесиаста.

– Страшно пессимистична.

– Да. "И возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; потому что все – суета и томление духа!" Сильно сказано!

*

Мой брат Алеша, самый младший в семье, которого мы и теперь называем, к его великому негодованию, «пушок», как мы привыкли называть его в детстве, задумал жениться. Родители были недовольны, считая, что он еще слишком молод: ему только что исполнилось двадцать лет. Мама несколько раз писала мне, прося приехать и «повлиять» на него. Отговорить от женитьбы. Я приехала, и мама сразу же стала жаловаться:

– Он ведь еще мальчишка, у него до сих пор ветер в голове, да и невеста совершенно неподходящая: коммунистка, на шесть лет старше его. Ну какая это женитьба?

– Но ведь и он комсомолец.

– Я надеялась, что с годами у него эта дурь выйдет из головы и он не перейдет в партию, а теперь она его заставит. И скажу тебе, Валя, люди говорят – он у нее не первый!

– Первый или не первый, это его дело, может быть и она у него "не первая".

– Она у него не первая, это и есть главная причина, почему мы с отцом против его женитьбы на Вере. Обесчестил он, негодяй, молоденькую девушку из порядочной семьи, теперь она ожидает ребенка, а он вдруг собрался жениться на другой, – мама заплакала, – такой грех! Говорят, девушка пыталась наложить на себя руки.

– А вы ее знаете?

– Знаю, и ее семью знаю. Такая хорошенькая, только что кончила школу, ласковая, нам с отцом очень нравится. Не то что Вера, та совсем взрослая женщина, и черная как цыганка. Если мы отговорим его жениться теперь, то, может, он вернется к Люсе, когда у ней родится ребенок, и все будет по-хорошему.

– И, конечно, с Люсей он обвенчается.

Мама ничего не ответила.

Придя со службы, Алеша обрадовался, увидев меня.

– Валя, сестра, как хорошо, что ты приехала! Хотя я догадываюсь, что тебя вдруг привело сюда: мама вызвала, надеется, что ты уговоришь меня не жениться.

– Ты угадал. Что это ты задумал жениться в двадцать лет? Походи еще пару лет холостяком, наберись ума, тогда и женись. Я все надеялась, ты поедешь учиться дальше.

– Зачем мне учиться? Пять лет потеть над книгами, сдавать экзамены, жить на хлебе и воде? У меня и так хорошая специальность и я зарабатываю больше, чем инженер. Ты сколько получаешь в месяц?

– Пятьсот рублей.

– А я в этом месяце заработал семьсот, и я получил свою профессию, сварку металлов, за полгода! Я стахановец, меня главный инженер депо лично знает!

– Знаю я вас, стахановцев. Лезешь из кожи вон, перевыполняешь нормы, а потом за тобой все остальные рабочие тянись!

– Нет, какие там у меня нормы! Я заработал, прежде всего, сверхурочными. А стахановец я потому, что берусь делать такую работу, какую не хотят делать другие. Вот вчера я заварил трубу в горячем паровозе. Нормально нужно ждать несколько часов, пока паровоз остынет, чтобы ремонтировать внутри, а я полез в горячий, надел на себя побольше тряпья, обернулся асбестовыми фартуками и полез. Работал, как пес в аду, и заварил. Сэкономил несколько часов простоя паровоза. У нас в депо, когда нужно сделать что-либо в особенно трудных условиях, всегда вызывают меня, – сказал он хвастливо.

– Вот это-то и плохо. Ты сделаешь невозможную работу один раз, а потом других уже будут заставлять делать то же самое, сделал же это Иванов! Я отлично все это знаю. Ты, мальчишка, полез в горячую топку и тебе ничего, а потом заставят лезть пожилого рабочего, он не выдержит, и за это его повесят на черную доску[9]9
  Две доски, окрашенные черной и красной краской, висят при входе на предприятие или возле конторы. На красной пишут фамилии рабочих, давших отличные результаты работы – это доска почета. На черной – проштрафившихся – это доска позора.


[Закрыть] или допекут иначе. В другой раз ты прежде, чем совершать подобные «трудовые подвиги», подумай, что после тебя других заставят повторить это и уже не как подвиг, а как рутину.

– Я подаю пример только сварщикам, а они все молодые ребята. Хорошенькое же ты дело мне советуешь! Надеюсь, у себя на фабрике ты осторожнее. Узнают, живо упекут тебя в лагерь.

– Я у себя так не советую, я хочу только напомнить тебе об истинном положении, чтобы ты не был эгоистом, а помнил и других. Твое поведение показывает, что ты еще мальчик, а ты собираешься жениться. И зачем тебе спешить? Насколько я знаю, вы и познакомились не очень-то давно. Узнайте друг друга лучше, тогда и женитесь.

– Мы уже и так хорошо друг друга знаем. Я ее люблю! И почему это мама хочет нас разбить, не понимаю. Вера и так старается ей понравиться. Ты знаешь, она заведующая магазином, и всегда говорит маме, когда будут продавать обувь или мануфактуру, чтобы мама могла прийти пораньше и захватить, даже сама покупает для нас вещи, когда можно. Такую невестку выгодно иметь, мама сама не понимает своей пользы!

– Мама заботится о твоем счастье.

– Я сам лучше знаю, когда я счастлив, а когда нет. Мама хочет, чтобы я женился на Люсе, а я не хочу.

– Зачем же ты напозволял с Люсей, если не собираешься жениться?

– Она сама этого хотела.

– Ну, это ты мне не ври. Молоденькая девушка, неопытная, сама хотела, чтобы ты сделал ее несчастной?

–Ты, Валя, не знаешь, как было дело, и не берись судить.

– Все такие поступки делаются одним способом, дело только в подробностях. Когда произвели на свет ребенка, нужно брать на себя ответственность за его воспитание. Вот ты, герой, в горячую топку полез, а ведь брать на себя ответственность за свои поступки – это тоже геройство.

– Я согласен платить, если ребенок родится.

– Это самое легкое, согласен или не согласен, тебя суд заставит платить.

– Что же, я должен связываться с ней на всю жизнь из-за ребенка, несмотря на то, что она мне теперь противна! – закричал Алеша. – Как ты можешь советовать мне не жениться на Вере, если ты даже ее не видела?

– Я тебе не советую не жениться на Вере, я тебе советую вообще подождать жениться.

– В этом деле я ни в чьих советах не нуждаюсь! – сказал он и ушел, хлопнув дверью.

Через две недели Алексей женился.

29

Однажды у нас было заседание бюро ФЗК, на котором присутствовал секретарь партийного бюро тов. Хубиев. После заседания мы немного задержались и Хубиев сказал мне:

– Знаете, тов. Богдан, вам пора подумать о вступлении в ряды партии, подавайте заявление, а я подыщу вам поручителей.

Я уже некоторое время этого ожидала и приготовилась .

– Я уже сама об этом задумывалась, тов. Хубиев, но пока не могу этого сделать.

– Что же вас удерживает?

– Да прямо неудобно и говорить… Каждый раз, как я задерживаюсь вечером на мельнице или на собрании, у меня дома неприятности: муж сердится, он у меня страшно ревнивый. Ну, а если я буду член партии и мне нужно будет еще чаще оставаться на собрания? Мне просто житья не будет!

– Да вы что?! – удивился Хубиев. – Культурный человек, ученый и ревнивец! Удивительно! Я вот татарин, вырос среди магометан, а преодолел в себе это чувство. Никогда не возражаю, если моя жена уходит на собрания или на митинги, даже рад. Остаюсь с детьми, если есть время. Что же вам, трудно с ним жить?

– Нет, мы живем хорошо, только я стараюсь не раздражать его понапрасну.

– Я уже не раз замечал, что как раз среди интеллигенции и встречаются вот такие пережитки прошлого; среди рабочих это реже. Недаром рабочие – это передовой класс!

– Это не зависит к какому классу человек принадлежит, просто уж такой характер.

– Нет, все зависит от воспитания; таких людей нужно перевоспитывать.

– Знаете, тов. Хубиев, я не считаю, что нужно обязательно вступать в партию. Ведь сам тов. Сталин сказал недавно, что в народе есть много беспартийных большевиков, которым нужно доверять. И если у меня есть вот такая загвоздка, приходится с этим считаться.

– Мы еще с вами об этом поговорим.

Я промолчала. Я видела, что мои слова произвели на него впечатление.

Сережу позабавило, что я выставила его ревнивцем. За все годы, что мы знаем друг друга, я ни разу не заметила, чтобы он ревновал, но все же в моем заявлении секретарю партии, что мое вступление в партию нарушит мое семейное счастье, была доля правды. Однажды, уже долго спустя после того как мы поженились, я как-то сказала Сереже, не помню, по какому случаю:

– Тебе повезло, что у тебя жена не партийная.

– Иначе не могло быть. Я ни за что не женился бы на партийной.

– Так что же, – обиделась я, – если бы я была комсомолка, так ты меня не полюбил бы? Я думаю, полюбить можно человека, а принадлежность к партии часто бывает только наружной шелухой. Многие записываются в комсомол только для того, чтобы легче было поступить в институт.

– Это, конечно, так, только меня эта, как ты говоришь, наружная шелуха, всегда отталкивала. Любовь и комсомолка для меня всегда были несовместимы.

– Жаль, что я этого не знала раньше.

– Я думал, ты знала, а почему тебе теперь жаль?

– Я иногда сильно ревновала к тебе Таню. Я помню, ты раз провожал нас в Кропоткин и на вокзале так долго и ласково смотрел на нее, что в вагоне, когда я залезла на верхнюю полку, я даже заплакала от горя, думала, ты полюбил ее.

Сережа был удивлен и позабавлен:

– Таня очень привлекательная девушка, и к тому же твоя лучшая подруга, почему я должен был быть к ней недружелюбен?

– Одно дело дружелюбие, а другое не спускать с нее глаз целый час.

*

Родители Сережи купили себе дом в Ессентуках и перебрались жить туда. Дом они купили довольно большой, двухэтажный, к дому примыкает фруктовый сад, в конце которого протекает небольшая горная речка, названная бабушкой «вонючка». В эту речку по утрам спускается вода из грязелечебниц и тогда от речки пахнет серой; после полудня, когда лечебница на работает, вода в речке чистая. Дом расположен на возвышенности совсем недалеко от парка с целебными источниками. Из окон второго этажа виден парк, потом город Ессентуки, потом горы, поднимающиеся все выше и выше и заканчивающиеся снеговою цепью Кавказского хребта. Приезжающая на отдых и лечение публика – «курортники» – в этой части города не живут, отсюда далеко до базара, магазинов, лечебниц, и никакого сообщения, кроме пешеходного. Улица, на которой стоит дом, называется «Тихая».

Вместе с родителями Сережи живет жена его брата Димы с двумя детьми, Юрой и Ирой. Ира на четыре года старше Наташи и охотно играет с ней, конечно, всегда на руководящих ролях: учительницы, доктора, мамы.

Бабушка в Наташе души не чает, очень много с ней занимается, играет и делает все, чтобы ребенок поправился и окреп за лето; например, на время Наташиного пребывания нанимают доящуюся козу, считая, что козье молоко для ребенка лучше, чем коровье. Трудно себе представить лучшее место для ребенка летом; раньше Наташа никогда не скучала о родителях и мы надеялись, что и в этом году она проживет там два или три месяца, но случилось не так. Однажды бабушка ушла на базар за покупками, поручив Наташу Юре. Юра, большой любитель чтения, увлекся книгой, забыв обо всем, а когда бабушка возвратилась домой, Наташи дома не оказалось. На столе в столовой лежала оставленная ею записка:

«Бабушка, я убегаю в левую сторону».

Бабушка и Юра немедленно побежали искать ее, Юра по дороге позвал еще своих двух товарищей на помощь. Ее нашли довольно далеко от дома, одиноко шагающую по середине улицы. Она потом объяснила, что шла по середине улицы потому, что боялась собак. Она не могла объяснить, почему она убежала, да и трудно было ожидать такого объяснения от шестилетнего ребенка, однако можно было догадаться, что ей захотелось к папе и маме. Нам немедленно было послано письмо, и Сережа, поехав, забрал ее домой.

Приехав домой, Наташа была разочарована. Есть папа и мама, но зато нет большого фруктового сада с речкой, где можно было играть целыми днями. Кроме того, бабушка ее баловала, чего дома мы не делали. Через день после приезда, когда ей дали яйцо на завтрак, она сказала:

– Не хочу яйца, хочу колбасы.

– Ешь что дают. Колбаса не очень-то полезна детям, да еще на завтрак.

– А бабушка Зина давала мне колбасу на завтрак каждый день. Я люблю колбасу больше, чем яйца.

– В Ессентуках колбаса лучше, чем в Ростове, потому бабушка ее и давала.

Я избегала давать ей летом колбасу или что-нибудь другое, что от жары легко портится.

30

Яков Петрович пришел в контору, очевидно, хотел что-то мне сказать, но, увидев Коваля, передумал, немного замялся и сказал:

– В. А., у нас небольшая поломка, не сможете ли вы зайти и снять с поломанной детали эскиз? Мне кажется, эта деталь требует усиления, придите посмотреть на месте.

– Надеюсь, ничего серьезного не случилось, – сказал К., – ничего такого, что снизит выработку продукции?

– Ничего серьезного, мы даже не остановили мельницу.

– Я пойду с вами немедленно, Я. П.

Когда мы пришли к нему в контору, он сказал:

– Я наврал насчет поломки, мне просто хотелось поговорить с вами наедине.

– Я догадалась.

– У меня прямо несчастье, Валентина Алексеевна, в течение одного месяца второго рабочего арестовали и отдают под суд. Может быть, вы, как член ФЗК, заступитесь, как-нибудь поможете его вызволить. Арестовали лучшего вальцовщика, его очень трудно заменить.

– За что? Когда? Я ничего не слышала. Опоздал на работу?

– Нет, на работу он всегда приходит аккуратно. Его арестовали ночью, после второй смены. На проходной будке у него нашли в кармане спецовки несколько гвоздей, точно таких, какими забивают макаронные ящики. Арестовали за присвоение социалистической собственности.

– Дело плохо, ФЗК ничем помочь не сможет. Такие дела идут прямо в суд, и по новому закону ему, вероятно, дадут год тюрьмы. За семь, восемь гвоздей придется ему сидеть год. Такие-то дела!

– Он говорит, что гвозди он принес из дома, починял что-то дома, положил гвозди в карман и забыл.

– На суде разберутся, действительно у него есть дома такие гвозди и где он их достал.

– Какой там суд?! Будут они разбираться? У них времени нет для этого, так много мелкого воровства. Попался, значит иди, потей для советской власти бесплатно. Да я и сам не верю, что он принес гвозди из дома, скорее всего задумал что починить дома или сделать курятник для своей хозяйки, гвоздей в магазине не купишь, вот он и захватил несколько штук, думал, не заметят.

– И как люди могут решаться? Разве не знают, чем это грозит?

Вы же знаете, как живут рабочие. У него небольшой домик за городом. Дверь оторвалась или ступенька, в доме всегда нужны гвозди, а их не купишь. А на проходной теперь особенно строго обыскивают после случая с Осиповым. Меня пытались обыскать, но я им такого загнул, что чертям тошно стало.

– А Осипов старался пронести муку тоже в кармане?

– Нет. Он вынул часть ваты из стеганки и вместо ваты насыпал муку.

– И много у него нашли муки?

– Пустяк, около фунта.

– За фунт муки пошел на год в тюрьму!

– Не за фунт; я думаю, он не раз проносил таким образом. Ну не стервец, до чего додумался, – сказал Я. П. с восхищением, – в штаны насыпал муки!… В. А., а что если я напишу в ФЗК заявление, укажу, какой хороший он рабочий, стахановец и прочее, может быть, его не передадут в суд, замнут дело?

– ФЗК здесь ни при чем. Дело в суд передает директор, а он не захочет покрывать провинившегося, за это его самого накажут еще строже. Теперь за это взялись особенно строго. Я вам расскажу, какой у меня недавно был случай, только вы дальше не передавайте.

– Вы же знаете, я ничего не передаю, в сексоты записываться не собираюсь, – обиделся Я. П.

– Не обязательно сексот, случайно не проговоритесь. Вы, вероятно, знаете, что ФЗК выдвигает рабочих в качестве народных заседателей для участия в городском суде. Недавно выдвинули работницу с макаронной фабрики. На днях пришла ко мне эта выдвиженка и просит освободить ее от обязанности присутствовать в суде. Выставила целый ряд причин, почему она не может ходить в суд: у нее маленькие дети, у нее нет подходящей одежды, а приходить на заседания плохо одетой это неуважение к суду. Я ей объяснила, что все эти причины неуважительные: на суд она ходит в рабочее время, фабрика ей за ее время платит и она должна смотреть на это как на свою работу, так что КРК помочь ей никак не сможет. Я догадывалась, почему она не хочет ходить в суд, но мне интересно было проверить, поэтому я спросила:

– Что же вы отказываетесь? Вы, как работница, можете много помочь судье, объяснить смягчающие вину обстоятельства, помочь ему оправдать невиновного.

– Какая там от меня помощь? Больше всего судят за мелкое воровство с производства или за опоздание на службу. Если я скажу одно слово в защиту, судья на это скажет десять в обвинение, упирая, главным образом, на то, что наше рабочее государство должно защищать себя от прогульщиков и воров, ну, а ведь воры-то и прогульщики и есть сами рабочие. Я не могу там больше сидеть, – она вдруг заплакала, выговаривая сквозь слезы, – не могу! Вы знаете, какой вчера был случай? – продолжала она, немного успокоившись, – работницу с пряничной фабрики судили за воровство. На проходной у нее в кармане нашли два пряника и за это ее отдали под суд. Она рассказала на суде, что у нее четверо маленьких детей, обыкновенно они ходят в школу и недолго бывают без матери, но на этот раз одной девочке нездоровилось, и она не пошла в школу и целый день была дома одна. Мать хотела ее как-то порадовать. Купить пряник в магазине работающей женщине невозможно, когда они появляются, их немедленно расхватывают те, у кого есть свободное время ходить по магазинам, вот она и рискнула взять два пряника с фабрики. Я сама мать, понимаю. Я пыталась вступиться за нее, Я сказала: "Тов. судья, вы имейте в виду, что она пошла на работу, оставив больного ребенка дома одного, ведь это показывает, что она старается для нашего государства. Давайте простим ей эту одну маленькую ошибку". А судья мне ответил: "Она работает не для государства, а для себя: сов. власть предоставила для ее детей школу и детский сад, и если ее ребенок был действительно болен, она должна была вызвать доктора, взять у него справку и остаться дома. Она украла для баловства и должна за это ответить". И осудили ее на год тюрьмы. Чувствую я в сердце своем, тов. Богдан, что это несправедливо. Такое маленькое преступление и такое большое наказание! Посадить мать четырех детей на год в тюрьму за два пряника! Но я не смогла объяснить судье свои чувства. Вы лучше освободите меня.

– Но не все же случаи такие, есть и другие, когда вы можете помочь?

– Я еще ни разу ничего не сумела. Может, кто другой на моем месте будет полезнее. На днях осудили рабочего на шесть месяцев принудительных работ за троекратное опоздание на работу, а у него уже жена сидит за то же самое. Он потому и опоздал, что без нее не мог вовремя управиться с детьми.

– А с кем же теперь дети?

– Я узнавала; их соседи разобрали по одному.

– Слушайте, товарищ, это не от меня зависит освободить вас. Я берусь помогать только тогда, когда есть конфликт между рабочим и директором: если, например, вас обсчитают или неправильно переведут на другую работу, или не дадут отпуска. В суд же вас назначил ФЗК, я даже об этом не знала и я не могу изменить. Я понимаю, что у вас дети и вам удобнее работать на фабрике, а не в суде, где заседания бывают долгими. Я вот что вам посоветую: найдите на фабрике работницу, которая сама согласилась бы пойти вместо вас, не молодую девчонку, а посолидней, и у кого нет детей. Когда вы найдете такую, я поговорю с председателем ФЗК. Думаю, он согласится вас заменить.

– Да, – сказал Яков Петрович, – такие-то дела. Так вы думаете, ФЗК ничего не возьмется сделать для вальцовщика?

– Почему вы говорите "не возьмется"? У ФЗК просто нет права вмешиваться в уголовные дела. Ищите своему вальцовщику заместителя на год.

– Эх, была бы другая власть, объявили бы мы забастовку за такой закон.

– Шшшш… иногда и стены имеют уши!