Текст книги "Филумана"

Автор книги: Валентин Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)

– Вы уже во всем прекрасно разобрались… – медленно и глухо произнесла Алевтина. – Вы выбрали Георга в мужья, а все остальное – отговорки. И Георг – он вас выбрал в жены! Я пыталась пройти в его покои, я хотела поговорить с ним – меня не пустили. Меня! – Она чуть не задохнулась, не находя слов. – Ну конечно, вы – из другого мира, вы – княжна, а я… А я – никто. И мне остается только уйти с дороги. Да, так я и сделаю. Но прежде я вам отдам самую большую ценность этого княжества! Филуману!

Я всерьез перепугалась за нее. Бедная девушка покрылась неровными красными пятнами – они расползлись и по липу, выступая из-под пудры, и по шее, и по роскошной груди. На висках у Алевтины проступили бисеринки пота, взгляд метался по комнате, тщательно избегая моего липа.

– Милая Алевтина, – как можно мягче и ласковей сказала я<; я согласна принять от вас любой подарок, любые богатства мира, но только при одном условии: что вы не сделаете себе ничего плохого!

– Я? – Она хрипло рассмеялась. – Плохо же вы меня знаете, пришелица из другого мира! Держите!

И протянула мне на дрожащих ладонях темный, почти черный поясок, блеснувший тонким шитьем проволочных нитей.

Я взглянула на него с недоумением.

– Ну берите же! – визгливо закричала Алевтина.

И куда подавалась ее красота? Лицо искажено судорогой лютой ненависти, пот пополам со слезами стекает по щекам вместе с пудрой, орошает грязными каплями дорогое платье и прелестную грудь, крупная дрожь, сотрясающая Алевтину, уже похожа на конвульсии. Если это начало какого-то истерического или эпилептического припадка, то пора звать подмогу.

– Успокойтесь, уже взяла, – торопливо сообщила я Алевтине, беря поясок с ее ладоней.

Наступила тишина. Женщина с недоумением смотрела на свои протянутые вперед руки. Дрожь ее прекратилась, краснота перешла в пепельную бледность.

– Вы взяли Филуману? – с бесконечной усталостью спросила она.

– Да, но я готова ее вернуть вам немедленно или по первой же вашей просьбе, – успокаивающе сказала я, рассматривая поясок.

Вблизи он уже не казался таким простеньким и неброским. Наоборот, он переливался совершенно фантастическим образом. Весь из тонких металлических проволочек – почти нитей, – он напоминал свернувшуюся кольцом и затаившуюся змею. Почти каждая нить имела свой оттенок, но, когда перестаешь в них вглядываться, оказывается, что радужное мельтешение цветных волосков непостижимым образом сливается в один оттенок. Но и его невозможно удержать взглядом, потому что мягкие цветовые волны безостановочно переливаются из одной в другую по всей поверхности пояска.

Я осторожно погладила его гладкую и одновременно ребристую поверхность. Металлическое сплетение было теплым, на удивление легким. Не знаю уж, какова его денежная стоимость, но с эстетической точки зрения он, безусловно, представляет ценность немалую.

– Вы взяли Филуману, – безжизненно повторила Алевтина. – Примерьте ее.

Я поискала застежку у этого симпатичного пояска – застежки не было.

– Но как? – с недоумением спросила я Алевтину.

На талии у меня так называемая Филумана, может быть, и сошлась бы, но снизу ее не натянешь – бедра не пройдут, сверху тоже – плечи застрянут.

– Филумана надевается на шею, как ожерелье, – ничего не выражающим голосом пояснила Алевтина.

Ожерелье? Ну это вряд ли… Поясок, свисающий с шеи, не будет смотреться – как бы красив он ни был сам по себе.

– А вы попробуйте, – тускло произнесла дарительница.

Ее спокойствие мне не понравилось. Кажется, сейчас у отвергнутой любовницы вновь начнется истерика. Пора звать Лизавету.

– Пожалуйста, могу и попробовать, мне нетрудно, – легко согласилась я и надела Филуману.

Поясок повис на шее, как на колышке. Алевтина безотрывно глядела на меня.

– Видите, ничего интересного, – сообщила я ей и уже собиралась снять поясок – даже руки подняла, но не успела.

Змея ожила. Раздалось звонкое зудение, как будто туча комаров влетела в комнату. Поясок заискрился вспышками разрядов – и его внезапно раскалившаяся петля поползла по моей груди вверх. Он сокращался, затягивался на шее, как удавка на висельнике.

– Ай! – вскрикнула я, пытаясь ухватиться за его скользкий край, больно жалящий разрядами, и сорвать эту гадость.

– Поздно, – спокойно и даже как-то лениво проговорила Алевтина. – Ты сама взяла Филуману, Бог видел – я тебя не неволила, сама ты на себя ее надела, вот сама и выбрала…

Но что я выбрала, она договорить не успела. Вспышки искр прекратились одновременно с зудением, змея вновь замерла, успокоившись и уютно прильнув к моей шее.

Я повела головой направо-налево. Филумана обвивала меня плотно, но никаких неудобств не доставляла. А когда я погладила ее поверхность, то отозвалась на прикосновение приятным теплом. Если бы не пережитый ужас, я бы, наверно, засмеялась от удовольствия.

Глухой стук раздался со стороны Алевтины. Она упала на пол и теперь лежала в глубоком обмороке, нелепо выгнувшись возле ножки кресла.

– Лизавета! – позвала я.

– Что, что, княжна?! Эта потаскуха вас обидела? – закричала моя верная кандидатка в первые служанки, разъяренной фурией появляясь на пороге, и вдруг смолкла на полуслове.

Я решила было, что она, по своему обыкновению, впала в столбняк от зрелища поверженной Алевтины, но когда подняла глаза, то обнаружила, что Лизавета, открыв рот, пялится на меня. Вернее, на странный поясок по имени Филумана, дружески обнимающий мою шею.

– Нравится? – спросила я, довольная произведенным эффектом.

Однако оказалось, что до настоящего эффекта было еще далеко.

Снова раздался глухой стук об пол. И произвела его уже Лизавета. Она не свалилась в обмороке, она всего лишь упала на колени. Передо мной.

– Княгиня, – благоговейно вымолвили ее непослушные губы, – Госпожа.

Это было что-то новенькое. Я как-то уже привыкла быть княжной, но княгиней? Да и госпожой в придачу? Так меня еще пока никто не называл. О Георге – да, говорили, что он господин, а меня все больше по-простому – княжна да княжна…

– Дозволено ли будет мне позвать служанок, чтобы убрать убитую Алевтину? – сдавленно прошептала Лизавета.

– С чего это она – убитая? – с недоумением воззрилась я на коленопреклоненную Лизавету. – Кто это ее убил?

– Вы, госпожа, – последовал уверенный ответ. – Она вас расстроила, и вы ее убили.

– Что за бред?! – аж поперхнулась я от возмущения. – Живехонькая она! Зови служанок, приводите ее в чувство, нечего ей тут лежать.

– Да, моя госпожа, слушаюсь, госпожа княгиня! – преданно поедая меня глазами, закивала Лизавета и с истовой поспешностью бросилась выполнять приказание. Бросилась, не вставая на ноги.

Выглядело это нелепо – она ползла к двери, суетливо перебирая коленями, ползти было неудобно, длинный подол елозил по половицам, Лизавета то и дело наступала на него и валилась липом вперед. Но способ передвижения не меняла. Упорно.

Я с любопытством наблюдала за этой почти цирковой эквилибристикой, пока наконец не внесла единственно разумное, с моей точки зрения, предложение:

– А не встать ли тебе на ноги? Может, легче будет?

– Как прикажете, госпожа! – восторженно вскричала Лизавета, проворно вскочила и, не расправляя скомкавшегося подола, выпорхнула за дверь.

– Сонька, Манька, Варька! – донесся оттуда ее заполошный крик. – Бегом! Сюда! Госпожа зовет!

Немедленно в дверном проеме явились Сонька-Манька-Варька (служанки, что помогали мне разбирать гардероб), и представление с коленопреклонением повторилось «на бис». Все трое грохнулись на деревянные половицы почти разом – получилось довольно шумно. Я поморщилась.

Хорошо еще, что перед новоявленной госпожой княгиней, как перед святой иконой, лбом об пол не принялись стучать. Боюсь, что этого мои нервы уже не выдержали бы и я сама впала бы в истерику.

Но еще держалась, и, наученная общением с коленопреклоненной Лизаветой, я поспешила дать четкие, конкретные приказания:

– Ну-ка быстро: встали! Подняли Алевтину! Усадили в кресло!

Услыхав приказ кого-то усадить – о ужас! – в присутствии самой княгини, служанки нервно дернулись, едва не обронив бесчувственное тело Ачевтины обратно на пол, но я только грозно повела глазами – и приказ был выполнен.

– По щекам ее похлопайте! – тем же тоном потребовала я.

Усердие при выполнении этой скромной медицинской процедуры было проявлено столь редкостное, что каждая из троих норовила непременно сама заехать по мордасам бывшей фаворитке. Алевтина довольно скоро дернулась, застонала и, выпрямляясь в кресле, открыла глаза.

Поскольку первое, что она увидела, – была я в кресле напротив, то ее реакция оказалась стереотипной: она попыталась съехать вниз, чтобы встать на колени, при этом глазки ее вновь полуобморочно закатились, и из ритуального коленопреклонения ничего не вышло: Алевтина бесчувственным кулем вновь свалилась под кресло.

– Да что ж это такое! – в сердцах воскликнула я.

Девчонки-служанки съежились, почувствовав, что их ждет барский гнев, и уже без дополнительной команды опять усадили тело в кресло. Звук звонких пощечин прервался новым стоном, и я, не теряя времени, отдала следующий приказ:

– Уведите ее к себе, на третий этаж!

Пыхтя и отдуваясь, Сонька-Манька-Варька потащили тело вон. Бедная Алевтина с трудом держалась на подгибающихся ногах. Всех четверых разгульно мотало из стороны в сторону, и они едва вписались в распахнутую дверь. При этом кто-то чувствительно приложился о дверной косяк, раздалось гневное: «Ах, чтоб тебя!..» – и процессия удалилась.

– Лизавета, иди сюда, – негромко позвала я, нисколько не сомневаясь, что та верной собачонкой дежурит под дверью.

– Да, княгиня! – молнией метнулась она через порог. Я пресекла очередную попытку пасть на колени и велела:

– Докладывай, что сейчас здесь творилось!

Лизавета удивленно сморгнула, не в силах понять меня.

Я вздохнула:

– Ладно, давай попробуем вместе. Вот этот поясок на мне… – Я показала на свою шею.

– Гривна, – машинально поправила Лизавета. И чуть не грохнулась тут же в обморок, осознав, что посмела прервать саму княгиню.

– Стоять! – резко приказала я, сумев таким образом обморок предотвратить. – Хорошо, гривна. Постой, почему – гривна? Гривна – это такой большой-пребольшой рубль, если память мне не изменяет.

Лизавета с таким усердием впилась глазами в мои княжеские губы, по самому своему определению способные изрекать только великую мудрость, что, казалось, она меня не слушает, а напрямую читает непосредственно по губам.

– Рубль, – торопливо закивала она. – Большие деньги. Две дойные коровы, да еще полушка останется. А у вас, госпожа, княжеская шейная гривна. Филумана.

– Ладно. – Я махнула рукой. – Гривна так гривна. Шейная. Значит, такая Филумана есть у всех князей в округе?

– Упаси Господь! – ахнула Лизавета. – Филумана одна только, других нет. А как другие княжеские гривны зовутся – прощения прошу, госпожа, не знаю…

– Не важно. Важно, что эта Филумана – княжеская. И поэтому вы все начали называть меня княгиней и госпожой после того, как Алевтина мне ее подарила.

– Она не могла ее подарить! – горячо возразила Лизавета. – Филумана ваша, и больше ничья!

– Почему ты так думаешь?

– Ну вы же живы! – с очаровательной непосредственностью указала Лизавета на столь очевидный факт.

– М-м… да, – не могла не согласиться я. И встрепенулась. – А возможны были иные варианты?

– Кто? – вытаращилась Лизавета. Пришлось разъяснить:

– Ты думаешь, что, надев эту… гривну, я могла бы и не остаться живой?

Мне очень живо вспомнилось, как так называемая Филумана удавкой затягивалась на моей нежной шейке, и я зябко передернула плечами.

– Что вы, княгиня, как можно?! – перепугалась моя информаторша. – Я ничего такого не смею думать! Вы – княгиня, и, значит, Филумана бы вас обязательно признала!

– Ну ладно. Меня признала. А вот, к примеру, ты бы ее надела – что было бы?

– Да я бы никогда!… Да ни в жизни не посмела бы!… Богом клянусь!…

Разговор зашел в тупик. Я вздохнула и попыталась снова:

– Давай представим на мгновение следующую картину. Пришел какой-то неизвестный человек – не ты, а совсем другой. Увидел эту гривну, эту Филуману. Случайно. Она ему понравилась. Он ее решил примерить. Что тогда?

У ошарашенной Лизаветы на глазах выступили слезы.,

– Княгиня, госпожа, – из последних сил прошептала она. – Я дурочка, я глупая, господских шуток не понимаю. – Да как же это можно, чтобы кто-то – даже не простой человек, даже господин – и вдруг осмелился княжескую гривну надеть?

– Да почему бы ему не осмелиться? – настаивала я. – Что помешает осмелиться?

Лизавета постояла несколько секунд, по-рачьи пуча глаза, и перед тем, как рухнуть все-таки на колени, успела произнести:

– Так она ж его убьет…

– Фу-у, наконец-то. Получается, Алевтина своим подарочком хотела меня, соперницу, убить?

– Почему это? – удивилась с пола Лизавета.

– А сама подумай. Ты вот знала, что я княжна?

Лизавета нервно отвела глаза в ожидании господского гнева по поводу того, что она, такая-сякая рабыня, сразу не признала во мне госпожу. Я вздохнула и постаралась придать своему голосу максимальную добросердечность:

– Ты и не могла знать. Раньше, до того как увидела, что Филумана меня признала. Ты и не могла тогда знать, что я княгиня!

– Вы – княгиня, – выдавила сквозь стиснутые от страха зубы Лизавета.

– Это сейчас, – ласково согласилась я, – А до появления Филуманы на моей шее я для тебя была только княжной. А кто такая княжна?

– Дочь князя, – без запинки отчеканила Лизавета.

– Ага, просто дочь. А своя гривна у нее есть? Лизавета отрицательно задергала головой:

– Нет, тогда бы она была княгиней. Как вы.

– Да поднимись ты наконец. И можешь сесть.

Лизавета приоткрыла рот, собираясь произнести нечто верноподданнически-отрицательное, но тут я резко хлопнула ладонью по подлокотнику кресла и строго произнесла:

– Сядь! Сама княгиня тебе разрешает! Лизавета рухнула в кресло как подкошенная.

– Идем дальше. Значит, я была никто, и тут Алевтина приносит мне гривну и предлагает ее надеть.

– Так, значит, она уже раньше знала, что вы – княгиня! – выпалила потрясенная Лизавета. – Но, госпожа, будьте уверены: если б я сразу знала, что вы княгиня, я бы первая вам гривну принесла!

– Да уверена, уверена! – отмахнулась я. – Не могла ты знать. Но и Алевтина не могла. Откуда? Она знала только то, что и все остальные – Что из другого мира пожаловала приблудная княжеская дочь…

– Откуда? – разинула рот Лизавета.

– Ну не из соседней же деревни? – удивленно пожала я плечами. – А ты думала откуда?

– Значит, правда это… – зачарованно глядя на меня, пробормотала Лизавета. – Не зря девки шептались… Из самого Ирия, стало быть, с Рипейских гор…

– С каких еще гор? Что ты выдумываешь! – оторопела я.

– Не из Ирия? – Лизавета даже попятилась в суеверном ужасе. – Неужто из Пекельного царства?

– И не из Пекельного! – грозно сказала я, видя ее неожиданную реакцию. – Опять что-то выдумала? Не знаю, как тебе объяснить, но я – из другого мира. Просто из другого, а не из какого не Пекельного!

– Значит, все-таки из Беловодья, – успокоенно пробормотала Лизавета.

Спорить со служанкой мне было ни к чему – да и не княжеское, наверно, это дело – спорить со слугами. Сделав вид, что не услышала ее последнего замечания, я продолжила свои логические построения:

– Вот и Алевтина знала только то, что я появилась ну как бы из ниоткуда.

На последнем слове я покосилась на Лизавету, но та уже, видно, получила от меня необходимые объяснения, и очередной вариант места моего происхождения ее не заинтересовал.

– Вот, – продолжила я успокоенно. – Появилась и тут же позарилась на самого лыцара Георга. Захотела быть его женой. Ты пойми одну вещь. Вот ты думаешь, что я все знаю про ваши местные средневековые порядки… Думаешь, думаешь! Считаешь, что я только притворяюсь такой глупой. Молодец, что так считаешь, хвалю, – на всякий случай подчеркнула я.

Лизавета просияла доверчивой улыбкой, обнажив крупные редкие зубы.

– Да, ты молодец, – задумчиво повторила я. – А вот прекрасная Алевтина – вовсе не молодец.

Лизавета истово закивала головой, изо всех сил соглашаясь с такой оценкой Алевтины.

– Совсем не молодей, – вздохнула я. – И злая притом. И еще она была уверена, что я ничегошеньки в вашем мире не понимаю. Ну, разумеется, кроме того, как чужих любовников отбивать. Но про это любая баба знает в любом мире.

Лизавета почему-то залилась стыдливым румянцем и потупилась.

– Так что про гривну я, по мнению Алевтины, знать не могла. И, кстати, действительно не знала! Хитромудрая Алевтина прекрасно рассчитала все. И преподнесла мне Филуману как еще одно украшение. Как некую разновидность брошки для платья. Или ожерелья. Дорогой безделушки в обшем. Ты пойми, она ведь уверена была, что этим подарком убьет меня! Вот если б ты, к примеру, все-таки надела Филуману, что бы произошло?

Лизавета мертвенно побледнела.

– Задохласъ бы… – еле выговорила она.

– Задохлась… – задумчиво повторила я. Перспективка вырисовывалась неприятная.

– Да! – с воодушевлением подхватила Лизавета. – Ведь гривна она такая —душит чужих до тех пор, пока душа с телом не расстанется. Насовсем.

– Примерно это я и предполагала, – кивнула я. – То-то Алевтина так тряслась, когда мне ее вручала. На убийство шла, не просто так… Зато, когда обнаружила, что Филумана меня не порешила, а, наоборот, впору пришлась, перепугалась еще больше. Кстати, а почему она так уверена была, что гривна меня обязательно придушит? Откуда вообще эта гривна, почему она бесхозной оказалась?

– Филумана – родовая гривна князей Шагировых, – судорожно сглотнув, выдала Лизавета еще одну крохотную порцию информации.

– То есть моих предков. По отцовской линии. Да не трясись ты так. Не бог весть какие страшные семейные тайны разбираем. А откуда здесь, во владениях лыцара Георга, взялась наша гривна?

Лизавета не вняла моему совету. Она затряслась еще больше. Поэтому и ответ ее оказался не слишком внятным:

– Так ведь… Они и есть шатировские…

– Они? Неужто владения?

– Д-да…

– А почему тогда здесь всем заправляет лыцар Георг?

– Н-не знаю, – промямлила Лизавета.

– Может, он тоже Шагиров? – продолжала упорствовать я. – Как его фамилия?

– Кавустов.

– Кавустов… И зовут Георг. Ничего не понимаю. Хотя… Еще кто-нибудь из князей Шагировых, родственников моих, поблизости имеется?

– Род Шагировых усох… То есть… Дура я! Не усох, вы – княгиня!

– Последняя в роду. Ясно. Мама говорила, что, по ее мнению, отец, князь Шагиров, умер. И в этом случае… Как ваши порядки – дозволяют бесхозному имению с бесхозной же гривной достаться совершенно постороннему лыцару? Судя по окружающей меня реальности с Георгом во главе, вполне дозволяют. И тогда идея Георга насчет брака с новоявленной княжной вполне естественна: этот самый посторонний лыцар просто пожелал воспользоваться возможностью узаконить свое право владеть княжеским добром. Женившись на дочери бывшего хозяина. То есть на мне. Вот и вся интрига, дорогая Лизавета. Все очень банально и знакомо до оскомины.

Я грустно хмыкнула. Лизавета слушала, напряженно подавшись вперед, не дыша и с таким вниманием, что я обеспокоилась: не станет ли верной служанке дурно от нехватки кислорода?

– Не волнуйся так, Лизавета, в лыцаровой интриге обнаружился изъян, который всю интригу и погубит. «Просто княжна» оказалась княгиней – госпожой и владетельницей княжеского удела. Так ведь?

– Так, так! – закивала Лизавета.

– Но… Опять не понимаю. Если гривна – шагировская, а я, как всем вам известно, – дочь князя Шагирова, то почему коварная Алевтина была так уверена, что папочкина Филумана меня обязательно придушит?

– Да ведь это… того… – Лизавета снова разволновалась, и речь ее опять потеряла разборчивость. – Это ж гривна… Это ж князя… И вообще…

– Что – вообще? – терпеливо уточнила я.

– Ну… Не для баб гривны, – выдавила наконец из себя Лизавета и испуганно зыркнула на меня глазами.

– Вот так, значит? – Я довольно потерла ладони. – Дискриминация, значит, по половому признаку? Женщинам гривны не положены? Или все-таки были попытки со стороны прекрасных дам надеть гривну?

– Были вроде… – невнятно сообщила моя информаторша.

– И чем закончились? Неужто удавлением? Лизавета потерянно закивала головой, опуская глаза.

– Тогда ясно… Хотя и неясно. Если гривна – сугубо мужской знак власти, то почему она меня-то признала за свою? Или я такая эмансипированная, что совсем уж на прекрасную даму не похожа, а? Мужик мужиком?

– Вы прекрасны, княгиня! – быстро затараторила Лизавета. – Уста – как сладка ягодка малинка, кожа белая, сахарная, щечки нежного румянца…

– Довольно, – приказала я, несмотря на то что хотелось слушать и слушать. Сейчас была важней другая информация. – Значит, гривны передаются по наследству? И только мужчинам? Остальных – душат?

Лизавета согласно кивала.

– А кроме княжеских другие шейные гривны бывают?

– Лыцаровы, – подтвердила Лизавета.

– И у нашего друга, лыцара Георга Кавустова, тоже есть своя гривна?

Подтверждающий кивок.

– И тоже с собственным именем?

– Агастра.

– И по этой Агастре вы и признаете Георга Кавустова за господина?

Смущенный кивок.

– Но князь ведь выше лыцара?

– Еще бы, госпожа! – разволновалась Лизавета.

– И княгиня выше? – на всякий случай уточнила я.

– Ну ведь вас признала Филумана! – горячо воскликнула моя служанка.

– Ясно. Раз признала – мой пол уже никого не интересует. Странные, однако, у вас порядки – каким-то гривнам доверяете больше, чем себе, и позволяете собой распоряжаться…

Глаза испуганной Лизаветы округлились, и я поняла, что произнесла что-то святотатственное. Надо было срочно поворачивать на другую тему. Тем более что один такой поворотик. У меня на примете имелся.

– Но тогда непонятно: зачем мне, княгине Шагировой, выходить за какого-то лыцара? Тем более что я нахожусь в своих наследственных княжеских владениях, меня все признают за свою госпожу… Ведь признают? – с нажимом переспросила я.

Лизавета отчаянно закивала и поползла с кресла вниз с явным намерением пасть на колени.

– Сиди! – строго приказала я. – Меня интересует: может сегодня в моих княжеских владениях найтись подданный, который не признает меня своей законной госпожой?

– Что вы, нет-нет! Все признают, как только вас увидят с Филуманой! – заверила Лизавета.

– Тогда почему бы мне не свергнуть этого Георга-самозванца? – подвела я итог. – Все лучше, чем век мыкать его супругой на женской половине собственных теремов!

– Свергнуть? Как это – свергнуть? – Моя служанка выглядела озадаченной. – А зачем свергать-то? Как все шагировские увидят вас, княгиня, с Филуманой, – так все госпожой и признают. Без свергания.

– А с Георгом тогда что будет?

– Тогда? – Лизавета равнодушно повела плечом. – Уйдет, наверно. Ему ж никто больше служить не станет! Пойдет искать, где еще можно сесть господином.

– Ну-ну… – с сомнением пожевала я своими ягодно-малиновыми губами.

Насколько мне было известно (из истории и вообще), добровольно с властью никто не расставался. Даже при наличии у нового претендента всех необходимых регалий. Однако делиться сомнениями со служанкой я не стала. Мне пришло в голову, что неожиданный заговор по свержению захватчика-Георга может и удаться. Именно в силу своей неожиданности. Разве кто-то из великих не говорил, что внезапность – лучшее оружие?

Я с улыбкой взглянула на восторженную Лизавету-заговорщицу, но дальше продвинуться в развитии планов восстания не успела. Дверь без стука распахнулась, и на пороге явился второй слуга господина лыцара – Корней.

Одет он был все так же торжественно, но от былой велеречивости не осталось и следа.

– Господин Георг устал ждать, – заорал он. – Было назначено на шесть!

Разумеется, эта экспрессия являлась лишь бледной тенью бешенства самого Георга, которого посмели заставить ждать.

Я медленно поднялась из кресла.

– Белено немедленно явиться… – еще успел по инерции выпалить Корней, но на том и заткнулся.

А далее начался спектакль, уже знакомый мне по прочим подданным. Упадание на колени, бормотание: «Княгиня, госпожа…»

– Скажи этому своему Георгу… – величественно начала я. – Впрочем, нет, ничего не говори. Сюрприз будет. Оставайся за дверью и жди, когда прикажу войти. Дверь охраняй, никому пройти не давай, военную тайну не раскрывай!

– Тайну, госпожа княгиня? – ошалело переспросил Корней.

– Молчи, в общем! С колен встать – и марш за дверь!

«Хорошо все-таки быть госпожой», – весело подумала я.

* * *

В парадный зал мы явились тихо и почти инкогнито: впереди шла, открывая мне двери, Лизавета в одном из самых простых платьев, какое отыскалось в княжеско-лыцаровом гардеробе. Потом двигалась я, скромно потупив глаза, в бело-золотых шелках (фамильные цвета князей Шагировых), на шее – белый же шелковый платочек, прикрывающий Филуману. Позади – Корней, гордый своей приобщенностью.

Зал был полон: по-над стеночками в три ряда стояла челядь, но что мне челядь? Я глядела в противоположный конец зала – туда, где на небольшом, но вычурном багрово-золотом троне восседал узурпатор княжеских владений льщар Георг. Рядом с ним, беспокойно перебирая четки, стоял толстенький человек в коричневой сутане – местный батюшка, надо полагать.

Гробовое молчание встретило нас. И причиной его был тяжелый, давящий, пригибающий к полу взгляд человека на троне.

Казалось бы, что мне, княгине, без пяти минут хозяйке всего и всех вокруг, – что мне до какого-то лыцарового взгляда? Но уж очень эта тяжесть была неприятной.

Мне вдруг ясно представилось, что затея наша с дворцовым переворотом обречена на провал, никакой смены власти не случится и вообще, самым удачным исходом операции будет, если я останусь жива после ее осуществления.

Однако и останавливаться или малодушно отступать от задуманного сценария тоже вроде как оснований не было. Поэтому, дойдя до середины зала, я громко нарушила тягостную тишину заранее подготовленным приветствием:

– Лыцар, вы хотели, чтоб я обнажилась? Выполняю ваше желание!

И гордо сдернула с шеи платочек.

Общий выдох пронесся по залу – как первый, легкий порыв надвигающегося урагана. А затем все, как и положено, грохнулись на колени перед княгиней, даже батюшка. Наверное, от неожиданности. А может, поддался общему порыву немедленно присягнуть на верность новоявленной госпоже.

У лыцара Георга, вскочившего со своего трона, тоже подогнулись колени, но только на мгновение.

Этого мгновения оказалось явно недостаточно для моей следующей – тоже заранее заготовленной – реплики: «Теперь я – ваша хозяйка. Теперь и навсегда!»

Хоть я и открыла рот, но не произнесла ни звука. Потому что Георг несколько раньше успел пропороть правый бок моего роскошного княжеского платья своим кинжалом и хрипло прошептать на ухо:

– Еще одно слово – и я дважды поверну лезвие в вашей печенке.

Как ему удалось в одном прыжке долететь до меня через ползала – уму непостижимо! Расстояние нас разделяло приличное.

Оно могло быть и больше, но я хороша: вместо того чтобы произносить свои крамольные речи непосредственно от входных дверей, приперлась поближе, прямо в любезные объятия жениха-лыцара.

А со стороны объятия и впрямь могли показаться любезными. Господин лыцар умудрялся держать воткнутый в меня кинжал так, что тот совсем терялся среди пышных кружевных манжет его сорочки. А изгиб лыцаровой руки, придерживающей меня за талию, претендовал даже на некую почтительную галантность. Что же до зверского выражения лица моего суженого… так оно и раньше не лучилось лаской.

– Идемте же, княгиня, – прошипел Георг и поволок меня в сторону своего трона.

Я шла не упираясь Клинок уже прореза! кожу (трудно было требовать от Георга большой аккуратности при ходьбе) и норовил войти еще глубже.

А я шла и тихо радовалась. Еще бы не радоваться – ведь обстоятельства сложились так удачно, что я, вопреки своему собственному лихому плану, до сих пор все еще жива! Именно благодаря олимпийскому прыжку женишка мне не удалось довести свой дерзновенный сценарий до финального аккорда: я не успела прилюдно объявить Георга самозванцем и приказать его схватить для дальнейшего княжеского суда и следствия. А если б успела, то сразу бы подписала себе смертный приговор. Ведь после столь резких слов Георгу просто ничего не оставалось бы, как немедленно прикончить меня.

В том, что этот красавец способен на убийство, я не сомневалась ни на минуту. И еще что-то подсказывало, что даже такое страшное убийство – на глазах у всей челяди, на глазах у святого отца, – даже и оно осталось бы не отмщено. Хотя мне-то какая бы тогда была разница?.. В гробу, с умиротворенным лицом, вся в белом, я все равно смотрелась бы прелестно.

И уж, конечно, лучше, чем смотрюсь сейчас – с закушенной губой и одеревеневшим от напряжения лицом. Но живая.

Батюшка, к которому мы с женихом неспешно продвигались, уже поднялся с колен и смущенно отряхивал подол сутаны.

– К обряду, святой отец! – отрывисто пролаял Георг, увлекая меня в небольшую дверцу позади тронного возвышения.

– Как, вы и теперь желаете взять ее в жены? – изумился священник, – Княгиню?

– Это не первый брак между княжеским и лыцаровым родами, – злобно прошипел Георг.

– Да, но с княгиней?.. – пробормотал растерянно батюшка. Он ничего не заметил – ни кинжала в боку, ни закушенной губы.

– Ничто не мешает ей стать моей женой! – во весь голос рявкнул Георг, едва мы втроем скрылись за дверцей. – И умереть сразу после этого! – добавил он тут же.

Кинжал перестал царапать кожу, Георг толкнул меня вперед, и я побрела полутемным коридором, углов которого не достигал свет масляных лампадок, развешанных по стенам.

«Ну разумеется, какой смысл оставлять меня в живых, если цель уже будет достигнута! Если его претензии на княжеские владения официально будут закреплены брачными узами с наследницей? Хоть и покойной…» – уныло подумала я, зажимая саднящий бок ладонью, быстро ставшей липкой от крови.

Скорее бы уж мы пришли в эту баню да разделись – хоть осмотреть порезы: нет ли глубоких. Хочется верить, что Георг не станет возражать, если я попробую остановить кровотечение и сделаю себе перевязку. Все-таки мне еще хоть пару дней надо бы прожить – до свадьбы. Не будет же он венчаться с трупом? Хотя с него станется – вон даже при батюшке не стесняется объявлять о своих планах по моему умерщвлению!

Я остановилась как вкопанная. Ахнула и поднесла руку к лицу, запачкав щеку кровью. Я не могла поверить себе. Это было слишком сказочно, но, кажется, все-таки господин лыцар не произносил мне приговора. Вслух! Он закончил фразу мысленно. А я эту мысль смогла услышать.

– Вперед, княгиня, не останавливайтесь на пути к счастью! – хмыкнул Георг, невежливо толкая меня в спину.

А сам при этом подумал: «Надо будет сначала оттрахать ее как следует!»