355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валентин Катаев » Том 8. Почти дневник. Воспоминания » Текст книги (страница 32)
Том 8. Почти дневник. Воспоминания
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:40

Текст книги "Том 8. Почти дневник. Воспоминания"


Автор книги: Валентин Катаев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Голсуорси *

Деление времени на столетия в значительной мере условно: оно облегчает труд историка, дает ему удобную структурную сетку, где в известном, но, в сущности, произвольном порядке формируются кристаллы событий. Но на самом деле время течет по своим, еще не вполне изученным нами законам, и если в его плавном и однообразном течении возникают скачки, то они – эти скачки – почти никогда не совпадают с условными делениями календаря.

Поэтому не стоит рассматривать мировой литературный процесс по столетиям.

В энциклопедическом словаре написано, что Голсуорси является писателем двадцатого века. Половину жизни он прожил в девятнадцатом веке и половину в двадцатом, причем лучшие его вещи написаны в двадцатом. Это справедливо только с точки зрения грубо-хронологической. По-моему, Голсуорси весь целиком еще принадлежит девятнадцатому веку, его могучей литературе, великой плеяде писателей, которых нет нужды здесь перечислять, так как они всем известны, и которые в конечном итоге родили последних могикан девятнадцатого века, таких, как Дюгар, Томас Манн, Пруст, Максим Горький с его «Климом Самгиным», может быть. Франсуа Мориак, запоздалых представителей всей предыдущей литературы, перешагнувших условный рубеж столетия, принесшего в наш двадцатый век весь блеск и весь гений века девятнадцатого, из блистательного плена которого так трудно вырваться писателю, если он не гений.

Лев Толстой и Антон Чехов – учители Голсуорси – были гениями. Взявши все самое лучшее от искусства девятнадцатого века – а Толстой даже от семнадцатого и восемнадцатого, – они вырвались из плена времени, в котором родились, и сумели стать законодателями литературы двадцатого века, опередив свое поколение почти на сто лет.

Они произвели революцию в литературе, реформировав традиционный роман и создав новые формы прозы. Они были подлинными новаторами, оказавшими решающее влияние на дальнейшее развитие всей мировой художественной литературы.

Голсуорси не был новатором, но он был гениальным учеником, воспринявшим все самое лучшее, что могли дать ему ранний Толстой и поздний Чехов, не говоря уже о том фундаментальном влиянии, которое, естественно, оказали на него «Человеческая комедия» Бальзака, «Ругон-Маккары» Золя, романы Диккенса и Теккерея, что навсегда оставило на нем неизгладимый отпечаток викторианства.

Голсуорси не воспринял уроков позднего Толстого с его гениальной «Смертью Ивана Ильича», Гоголя с его «Записками сумасшедшего», многих чеховских рассказов; Чехов не научил его быть кратким. Голсуорси не захотел или не сумел разрушить форму классического романа, эпопеи, со всей его обстоятельностью, что, кстати сказать, совсем необязательно для художественной прозы. Но зато Голсуорси, пользуясь старыми, найденными не им, литературными формами, создал поразительные по силе картины современного ему английского общества. Это и было великим писательским подвигом Голсуорси. Произошло чудо. Литературное явление прошлого перешагнуло условные рубежи времени и, оставаясь самим собой, продолжает жить и действовать на умы и чувства людей уже совсем другой исторической генерации.

А может быть, в этом и заключается подлинная гениальность писателя?

1967

Поездка в Визлей *

У меня на письменном столе стоит грубовато, но все же довольно искусно сделанная из белоснежного французского фарфора модель небольшой книги – томика, на корешке которого золотом написано: Ромен Роллан, Кола Брюньон, и маленькая изящная золотая виньетка в виде виноградной кисти с листьями и завитыми усиками, а еще ниже также золотой вензель фабричной марки и название города: «Кламси». На обратной стороне переплета между двух прелестных гирлянд из садовых и полевых цветов воспроизведен автограф Ромена Роллана – фрагмент из «Кола Брюньона», который я приведу в вольном переводе Михаила Лозинского:

«Во-первых, я имею себя, – это лучшее из всего, – у меня есмь я, Кола Брюньон, старый воробей бургундских кровей, обширный духом и брюхом, уже не первой молодости, – полвека стукнуло, – но крепкий, зубы здоровые, глаз свежий, как шпинат, и волос сидит плотно, хоть и седоват. Не скажу, чтобы я не предпочел его русым, или если бы мне предложили вернуться этак лет на двадцать или на тридцать назад, чтобы я стал ломаться. Но в конце концов пять десятков – отличная штука! Май 1914 года. Ромен Роллан».

На лицевой же стороне переплета во весь рост нарисован яркой акварелью герой этой замечательной книги, сам, собственной своей персоной Кола Брюньон, знаменитый мастер из Кламси, «обширный брюхом и духом», в зеленом фартуке столяра, в белых чулках, широкой рубахе с открытым воротом, действительно несколько седоватый, с крупным галльским носом и в красной шапочке на голове. Он стоит, подбоченившись, перед своим верстаком, на котором с одной стороны изображен добрый глиняный кувшин, а с другой – рубанок; в руке же у мастера из Кламси увесистый бокал, на три четверти полный красного, светящегося вина, которое так весело оживляет всю эту милую миниатюру, с такой любовью сделанную веселым провинциальным художником-дилетантом.

Эту фарфоровую нарядную безделушку, в которой я храню свои карандаши и автоматические ручки и которая так украшает мой бедный письменный стол, несколько лет тому назад подарила мне супруга Ромена Роллана, милая Марья Павловна, в память нашей поездки в Бургундию, в городок Визлей, где свои последние годы провел Ромен Роллан и где он умер в доме, из окон которого открывается чудесный вид на холмы, виноградники и остатки древнеримской крепостной стены – классический бургундский пейзаж с туманными долинами и огромными столетними буками и ореховыми деревьями.

С Роменом Ролланом я познакомился у Максима Горького на даче под Москвой. Было множество народа, шумно, все толпились вокруг Ромена Роллана, желая пожать его тонкую руку с длинными, музыкальными пальцами. Ромен Роллан был явно смущен: он неподвижно сидел в кресле в своем седом пастушеском плаще, накинутом на плечи поверх черного сюртука, что делало его похожим на худощавого, старого швейцарского пастора, в круглом, туго накрахмаленном воротничке, с такими же твердыми манжетами и в двубортном жилете. Я видел его узкое лицо с белокуро-поседевшими густыми бровями, высоким холодным лбом и светлыми глазами, сразу же напомнившее мне чье-то другое, хорошо знакомое всем лицо. Чье же? Ах да. Лицо Фритьофа Нансена.

Через несколько дней мы провожали Ромена Роллапа на Белорусском вокзале. Он разговаривал с Горьким уже из окна вагона. Они оба – Горький на перроне и Ромен Роллан – грустно и нежно смотрели друг на друга, как бы чувствуя, что расстаются навсегда. Это было в июле 1935 года. За год до смерти Горького.

Из всех произведений Ромена Роллана, писателя-гуманиста, вечного и последовательного борца за мир между народами, тонкого знатока музыки и непревзойденного истолкователя революций, великого гражданина мира, – из всех его произведений больше всего я люблю «Кола Брюньона» – самое народное, самое свежее из всего, что когда-либо выходило из-под его волшебного пера. Вот почему поездка в Бургундию, на родину Ромена Роллана и его знаменитого Кола Брюньона, доставила мне такое громадное наслаждение. Душа Ромена Роллана, разлитая вокруг, как бы прикоснулась к моей душе и наполнила ее тонким ароматом поздней бургундской весны, когда вишни уже поспели, а виноград лишь недавно отцвел, оставив после своего цветения неуловимый аромат, как бы желтое облако, прозрачно покрывшее холмы виноградников.

Помню широкую деревянную кровать, на которой умер Ромен Роллан, ее боковые доски, сплошь вымазанные лиловыми чернилами: умирающий писатель до последнего вздоха продолжал творить. Уже не в силах сидеть за письменным столом, он писал лежа, вытирая перья о края кровати, скоро сделавшейся его смертным ложем, хранящим до сих пор следы его чернил.

Мы посетили могилу Ромена Роллана, возле стены его приходской церкви, под старым кипарисом, и положили на грифельно-темную могильную плиту, вровень с землей окруженную другими могилами, свои скромные цветы. Все было скромно на этом маленьком сельском кладбище с церковью, сложенной из местного дикого камня, и лишь колодец с кованым железным перекрытием, переплетенным вьющимися розами, – нарядный колодец-беседка, как бы сошедший сюда со страниц сказок Перро, – придавал окружающему какое-то грустное и вместе с тем нежное очарование, тихое умиротворение смерти.

Затем мы посетили деревню и дом, где, как говорят, некогда жил со своей семьей бургундский крестьянин, с которого Ромен Роллан написал своего Кола Брюньона – «славного малого, кругленького пузана не первой молодости, пятидесяти лет, но коренастого, со здоровыми зубами, ясным, как у плотвы, взглядом и густыми волосами на коже, как у осла, хотя и поседевшими». Теперь здесь продолжает жить разросшаяся семья потомков знаменитого мастера из Кламси – семья, являющаяся величайшей достопримечательностью этих мест, овеянная легендой, свято чтящая память великого писателя, своего земляка, прославившего их дом, их маленькую усадьбу, их виноградник на весь мир. Нас встретил пожилой крепкий бургундский крестьянин – почти точная копия Кола Брюньона, – по всей вероятности, его внук или правнук. Он с величайшей почтительностью снял свою широкополую шляпу и низко, но с большим достоинством поклонился жене и другу Ромена Роллана – Марье Павловне, которая, в свою очередь, представила нас, своих гостей. И мы, пройдя через двор, где в закутках, как где-нибудь у нас в деревне на Украине, хрюкали свиньи, а на черной грязи вокруг каменной колоды водопоя виднелось множество отпечатков утиных, куриных, гусиных и индюшечьих лап, были введены в закопченную кухню каменного, нештукатуренного деревенского дома: там нас среди очага и медных кастрюль встретила вся большая семья потомков Кола Брюньона и несколько батраков в таких же шляпах, как и у их патрона. Все мужчины были без пиджаков, в жилетах и белых рубашках, а женщины в шерстяных платках, накинутых на плечи. Среди них я заметил Ласочку – ее прелестное личико и большие глаза, – она спустилась в погреб, принесла оттуда две узкие бутылки домашнего вина и поставила их на старый-престарый, длинный дубовый стол с начисто выскобленной доской. Хозяева, гости и батраки все рядом уселись на скамейке за стол, и хозяин налил всем по стакану своего бургундского. Он поднял стакан и сказал:

– За великого мэтра Ромена Роллана, нашего земляка и соседа, который в жизни своей нередко посещал этот скромный дом, сидел за этим столом, пил это вино, и за нашего предка славного малого Кола Брюньона, прославившего Кламси на весь мир.

Какой бы писатель не позавидовал в эту минуту своему собрату, так горячо и крепко, на вечные времена признанному своим народом?

Уметь воплотить в своем герое народный характер – вот высшая степень писательского мастерства. И вечером, в столовой дома Ромена Роллана, где, казалось, все еще продолжала жить его всемирная душа, перед камином, где, треща и стреляя, пылали два громадных скрещенных бревна, я продолжал думать о счастье писателя быть воистину народным.

20 декабря 1969 г.

Эдуард Тиссе

Каждый раз, когда я думаю об Эдуарде Тиссе, мне приходит в голову одна удивительная подробность из творческой биографии знаменитого французского живописца Эжена Делакруа.

Вот выдержка из книги А. Гастева «Делакруа»:

«Кто бы мог ожидать, что на Эжена Делакруа потрясающее впечатление произведет фотография, что изображение Дагерра приведет его в полный восторг, что он постоянно будет твердить о неслыханных выгодах, которые сулит фотография художнику; мало того: что он будет демонстрировать преимущества фотографии перед произведениями искусства, да еще перед такими шедеврами, как гравюры Маркантонио с Микеланджело и Рафаэля?..»

«После просмотра фотографий, сделанных с обнаженных людей, я положил перед ним гравюры Маркантонио. Мы все испытали неприятное чувство, близкое к отвращению, при виде его небрежности, манерности, несмотря на достоинства стиля – единственное, чем можно было восхищаться, но что не восхитило нас в ту минуту. И действительно, если гениальный человек воспользуется фотографией так, как следует ею пользоваться, он подымется до недоступной нам высоты».

И еще:

«Если бы это открытие было сделано тридцать лет тому назад, моя карьера художника была бы, может быть, более завершена.

Возможность проверить себя при помощи дагерротипа – это является для человека, пишущего по памяти, ни с чем не сравнимым преимуществом…»

Появление кинематографа, то есть – как его называли в первые дни после рождения – «живой фотографии», примерно совпало с рождением Эдуарда Тиссе. Однако за это волшебное изобретение братьев Люмьер сразу же ухватились ремесленники, создавшие на потребу мирового обывателя великое множество театров – иллюзион, где демонстрировалась лубочная продукция первых «кинематографистов». Роль операторов в этих балаганных представлениях сводилась к механической съемке незамысловатых представлений, копирующих театральные водевили или даже «драмы». Роль тогдашнего оператора была чисто механической – не выше роли киномеханика, который крутил ремесленные картины в маленьких тогдашних кинозалах, нередко переделанных из обыкновенных квартир или магазинов.

В то время наиболее интересной в области кинематографа была хроника, но и она в большинстве случаев делалась очень ремесленно, без малейшей примеси выдумки и вдохновения, напоминая плохо написанный газетный репортаж, состряпанный малограмотным ремесленником-«репортером».

Тиссе прошел школу хроники знаменитой на весь мир фирмы «Патэ» и, еще будучи зеленым юношей, вдруг понял, творчески осознал все возможности, которые таятся в работе кинооператора.

Тиссе открыл секрет кинокамеры. Бездушную машинку, послушно регистрирующую любой движущийся объект, он превратил в орудие высокого изобразительного искусства. Гениальный живописец Эжен Делакруа воспользовался фотографией для проверки художественной достоверности рисунка, сделанного рукой человека, а гениальный оператор Тиссе научился проверять достоверность самой жизни, применяя к ее изображению камеру своей «живой фотографии». Жизнь и художественный вымысел слились в волшебных кадрах, снятых Эдуардом Тиссе. У Тиссе был глаз истинного художника, и он, снимая самую, казалось бы, обыденную вещь, умел вдохнуть в нее живую душу, простой зрительный факт превратить в произведение искусства.

В первый период после Октябрьской революции судьбе угодно было свести двух великих художников кинематографа – Эдуарда Тиссе и Сергея Эйзенштейна. Эйзенштейн нашел в Тиссе непревзойденного мастера живой фотографии, сумевшего превратить это ремесло в настоящее искусство, где каждый кадр представлял из себя маленький графический шедевр – вполне законченную картину с великолепной композицией и безупречным распределением светотени. Тиссе нашел в Эйзенштейне изобретательного режиссера, постановщика, человека с большим вкусом и незаурядным талантом рисовальщика, что давало ему возможность решать каждый свой киноспектакль не только глубоко, но также и по-новаторски в полном соответствии со своей оригинальной индивидуальностью. Союз Тиссе – Эйзенштейн начался триумфально: в течение короткого времени был создан «Броненосец „Потемкин“», который до сих пор считается лучшей лентой мирового кино, и «Октябрь» – фильм, поражающий воображение своей скульптурностью, энергией, исторической достоверностью и ритмом. Ритм картин Тиссе – Эйзенштейна определялся особенностью небывалого до сих пор монтажа. Считается, что знаменитый монтаж «Броненосца „Потемкина“» – это новация Эйзенштейна. Но я думаю, что это только отчасти изобретение Эйзенштейна. Монтаж «Потемкина» – рваный, прыгающий, ежесекундно поражающий воображение зрителя – есть результат необходимости построить картину из кадров Тиссе. Каждый его кадр настолько резок, оригинален по ракурсу, пластичен до стереоскопичности, что монтировать такие кадры можно только одним способом, именно тем, который стал известен как монтаж Эйзенштейна. На самом же деле это монтаж Тиссе – Эйзенштейна, потому что никакой другой монтаж к кадрам работы Эдуарда Тиссе неприменим. При кажущейся своей внутренней законченности и неподвижности, кадр Тиссе заключает в себе бешеное, скрытое движение, вполне подтверждая ту неоспоримую истину диалектического материализма, что неподвижность – это не более чем форма движения. В результате применения к кино этой истины Тиссе – Эйзенштейн добились такого ритма, сила воздействия которого на зрителя до сих пор еще никем не превзойдена в области кинематографии.

В этом-то и заключается сущность Тиссе – художника-оператора-фотографа, человека, преданного своему изумительному искусству.

Я не говорю уже о том, что Тиссе никогда не занимался в кинематографе легкой чепухой. Он брался лишь за большие социальные полотна, и его искусство всегда было партийным в самом высоком смысле этого слова.

Эдуард был интересным собеседником, и я готов был слушать часами его рассказы об Америке, о Мексике, об Италии, Испании и о многих других странах, где он побывал со своей волшебной кинокамерой. Его друзьями были Чарли Чаплин, Мери Пикфорд, Дуглас Фербенкс – десятки и даже сотни выдающихся звезд мирового кино.

Но интереснее всего Тиссе рассказывал о своей работе в кинохронике первых лет революции и гражданской войны, где он участвовал в качестве бойца-кинематографиста. Тиссе снимал конные атаки, героические подвиги Красной Армии. Снимал он также и Ленина. Он рассказывал мне, как однажды, после утомительной съемки, Владимир Ильич пригласил его к себе домой попить чайку и отдохнуть, и Эдуард провел несколько часов с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной в Кремле, за чайным столом, в скромной квартирке Ленина.

И мне хочется закончить эти беглые заметки картиной, которая всегда стоит перед моими глазами, когда я думаю о рано ушедшем от нас моем друге Эдуарде Тиссе.

За маленьким чайным столом сидят перед стаканами Владимир Ильич, Надежда Константиновна и молодой человек в спортивном пиджаке и гетрах, смуглый, худощавый, с живыми острыми глазами и с дымящимся блюдечком на трех пальцах, в которое он осторожно дует: это гость Ленина – молодой оператор, энтузиаст и новатор своего дела, страстный поклонник Ленина, коммунист Эдуард Тиссе.

Декабрь 1969 г.

Комментарии

Восьмой том Собрания сочинений В. П. Катаева составляют публицистические и литературно-критические статьи писателя. Многие произведения этого тома заново просмотрены и отредактированы автором.

Записки о гражданской войне *

Впервые опубликованы в журнале «Жизнь», 1924, № 1.

К событиям, о которых рассказано в «Записках о гражданской войне», писатель возвращается позднее в очерке «Пороги» (1930), статье «Непобедимое братство» (1948) и «Поездке на юг» (1951).

Политотдельский дневник *

Полностью под названием «Из политотдельского дневника» опубликовано в журнале «Молодая гвардия», 1935, № 1. Отрывок «Соня Бузулук» напечатан в 1933 году в специальном номере «„Крокодил“ – авиации»; как рассказ вошел в книгу В. Катаева «Вещи», изд-во «Правда», 1936; «Муж и жена. Листки из политотдельского дневника» – в газете «Литературный Ленинград», 6 ноября 1934 года; «Записки политотдельца» – в журнале «30 дней», №№ 10–11 за 1934 год.

По западной Белоруссии *

Под названием «Путевые заметки» были напечатаны в газете «Правда» осенью 1939 года: первая главка – 25 сентября; вторая – 26 сентября; третья – 6 октября; четвертая – 18 октября; пятая – 23 октября 1939 года под заголовком «Голос народа»; шестая – 29 октября под заголовком «Единодушное требование народа»; седьмая – 5 ноября, под названием «Два замка (Из путевых заметок)».

Их было двое *

Впервые опубликовано в журнале «Огонек», 5 октября 1941 года, № 32. Тогда же вошло в книгу «Мимо смерти», Махачкала, 1941.

Поклянемся никогда не забывать этого! *

Газета «Правда», 6 февраля 1942 года.

«Торопиться приносить скоро» *

Газета «Правда», 18 февраля 1942 года. Вошло в книгу «Народ смеется», Нальчик, 1942.

Гвардии капитан Туганов *

Журнал «Огонек», 5 июля 1942 года, № 27.

Концерт перед боем *

Журнал «Огонек», 26 июля 1942 года, № 30.

Партизан *

Газета «Правда», 17 октября 1942 года. Включен в состав сборника «Народные мстители», «Искусство», М. 1943, а так же вместе с рассказами «Лейтенант» и «Фотографическая карточка» в сборник «Военные рассказы», Куйбышев, 1943, и «Маленькие рассказы», Пенза, 1943. Послужил материалом для новых эпизодов второго варианта романа «За власть Советов!».

Лейтенант *

Газета «Правда», 18 октября 1942 года.

Фотографическая карточка *

Газета «Правда», 20 октября 1942 года. Вошел в сборник «Тыл – фронту», М.-Л. 1943. Очерк послужил основой для сюжета пьесы В. Катаева «Синий платочек».

Во ржи *

С подзаголовком «Брянское направление» опубликован в газете «Красная звезда», 13 августа 1943 года.

В наступлении *

Газета «Красная звезда», 15 сентября 1943 года. Писатель во время боев на Орловско-Курской дуге находился на передовой в части, против которой воевал фашистский 332-й пехотный полк, тот самый, что учинил зверскую расправу над Зоей Космодемьянской. В. Катаевым была написана листовка «Убейте убийц», в которой говорилось:

«Советский народ поклялся над могилой своей верной дочери Зои Космодемьянской никогда не забывать ее светлой памяти и мстить страшной, кровавой местью подлым убийцам и мучителям. Где же теперь остатки этой банды, некогда называвшейся 332-м полком? Где убийцы нашей Зои? Они перед вами… Вы видите их? Товарищи бойцы! На вашу долю выпала великая честь – от имени всего советского народа привести в исполнение беспощадный приговор над мерзавцами, которые убили Зою Космодемьянскую.

Бейте палачей. Бейте их смертным боем. Не давайте им никакой пощады. Бейте их, гадов, и добейте окончательно, чтоб духу их не осталось…»

Отец Василий *

Журнал «Красноармеец», октябрь 1943 года, № 19.

Труба зовет *

Газета «Красная звезда», 2 декабря 1943 года.

В Молдавии *

Печаталось в двух номерах газеты «Красная звезда», 21 и 22 апреля 1944 года. Под статьей указано: «Второй Украинский фронт».

Кузнец *

Газета «Правда», 2 мая 1944 года.

Семья Игнатовых *

Журнал «Всесоюзное радио», 15 июня 1944 года.

Одесские катакомбы *

Очерк печатался в четырех номерах газеты «Известия» – 22, 23, 24 и 27 марта 1945 года под названием «Катакомбы». Тогда же вошел в сборник «Героическая Одесса», Одесса, 1945, и затем вместе с пьесой «Отчий дом» и одноименной повестью – в книгу В. Катаева «Сын полка», «Советский писатель», М. 1945.

Публицистика разных лет *

Пороги.– Журнал «30 дней», 1930, № 7.

Ритмы строящегося социализма (Из записной книжки).– Газета «Вечерняя Москва», 30 сентября 1931 года.

Экспресс.– Газета «Правда», 20 июня 1934 года.

В зеркале Мавзолея.– Газета «Вечерняя Москва», 9 ноября 1934 года.

Пролетарский полководец.– Газета «Правда», 30 октября 1935 года.

Заметка.– С подзаголовком «О Марии Демченко» – журнал «Красная новь», 1936, № 1. В расширенном и доработанном виде под названием «Мария Демченко (История ее рекорда)» очерк в 1938 году вышел в Воронежском областном издательстве.

Первый чекист.– Газета «Правда», 20 июля 1936 года. Перепечатан газетой «Правда Востока», 20 декабря 1937 года.

Незабываемый день.– Газета «Правда», 21 января 1938 года.

Страна нашей души.– «Литературная газета», 5 ноября 1947 года.

Непобедимое братство.– «Литературная газета», 24 января 1948 года.

Великие слагаемые.– Газета «Правда», 9 мая 1948 года.

С думами о будущем.– Газета «Комсомольская правда», 13 ноября 1948 года.

Молодость мира.– «Литературная газета», 26 марта 1949 года.

Москва моя! – Газета «Вечерняя Москва», 30 декабря 1952 года.

Жигули. Февраль.– Газета «Комсомольская правда», 1 марта 1951 года. В конце указано: «Строительная площадка Куйбышевской ГЭС».

Преступный заговор против прогрессивных сил Германии.– «Литературная газета», 16 августа 1956 года.

Счастье нашей молодежи.– «Литературная газета», 27 июля 1957 года.

Парк заложен.– Газета «Правда», 2 августа 1957 года.

Голос человека.– «Комсомольская правда», 9 июня 1957 года.

Короленко *

Впервые под названием «Один из последних (Короленко в 19-м году)» опубликовано в газете «Коммунист», 1 января 1922 года, Харьков.

Неповторимые, героические дни *

В этой статье автором объединены его высказывания о поездках на новостройки первых пятилеток, воспоминания о Магнитке и о работе над романом «Время, вперед!».

Первый раздел статьи до слов: «Пусть ни одна мелочь… героических дней первой пятилетки не будет забыта» – был напечатан в «Литературной газете», 5 сентября 1957 года, и являлся ответом на анкету «Вспоминая те дни», организованную к 40-летию Октябрьской революции, когда газета обратилась к видным советским писателям с просьбой поделиться своими воспоминаниями и раздумьями о литературе первых пятилеток; отрывок со слов: «Эпоха социалистического наступления…» – до: «Задача громадная… но миновать ее невозможно» – появился впервые в «Литературной газете», 29 декабря 1932 года; отрывок, начинающийся фразой: «Для романа „Время, вперед!“ я использовал не только впечатления Магнитогорска…» – и до завершающей фразы: «Мне лично поездки дали много ценного» – печатался в журнале «Рост», июнь 1933 года, №№ 11–12, и представлял ответ на анкету журнала «Писатели и социалистическое строительство»; и наконец, последний раздел со слов: «Полтора года назад я совершил две поездки в Магнитогорск…» – и до конца статьи был опубликован в газете «Советское искусство», 27 октября 1932 года, под заголовком «Время, вперед!».

О простоте формы *

Основой статьи послужила беседа Вл. Соболева с В. Катаевым о проблемах мастерства, опубликованная в «Литературной газете», 17 мая 1933 года, в разделе «Писатель за рукописью», под заголовком «Изгнание метафоры». Завершающую часть статьи составляет выступление художника «Какой нам нужен редактор», напечатанное в «Литературной газете», 20 августа 1938 года.

Альбер Марке *

Литературный портрет французского художника опубликован в газете «Правда», 15 августа 1934 года. Имел подзаголовок «К приезду в СССР».

Топор в похлебке *

С подзаголовком «Фельетон. О повести А. Фарбера „Победители“» напечатан в газете «Правда», 31 января 1936 года.

Ровесники кино *

Опубликовано в журнале «Искусство кино», 1936, № 3.

Николай Павлович Хмелев *

Статья появилась впервые в журнале «Советский театр», 1936, № 10. Имела название: «Н. П. Хмелев. Творческий путь артиста МХАТ».

Николай Островский *

Под названием «Он сделал все (Памяти Н. Островского)» напечатано в газете «Вечерняя Москва», 23 декабря 1936 года.

Памяти друга *

Статья объединяет высказывания писателя о советском сатирике И. Ильфе. Первый ее раздел был опубликован в газете «Правда», 14 апреля 1937 года, под названием «Добрый друг»; второй, напечатанный там же 13 апреля 1938 года, имел заголовок «Памяти Ильи Ильфа»; третий раздел под названием «Друг» появился в «Литературной газете», 12 апреля 1947 года.

Заметки о Всеволоде Иванове *

Статья была напечатана в «Литературной газете», 5 января 1938 года, под названием «Заметки о Всеволоде Иванове». Настоящий вариант ее завершается высказыванием В. Катаева более поздних лет, опубликованном в журнале «Огонек», 6 марта 1955 года, № 10, под заголовком «Мастер советской прозы».

«Ревизор» в Малом *

Первая публикация статьи – в «Литературной газете», 15 февраля 1938 года, под заглавием «О „Ревизоре“ Гоголя в Малом театре». Вторым разделом настоящего варианта после слов «Хороший текст» является тематически примыкающая к нему статья «Успех актера. Игорь Ильинский в Малом театре (Роль Хлестакова в комедии Гоголя „Ревизор“)», напечатанная в «Литературной газете», 30 мая 1938 года.

Слово надо любить *

С подзаголовком «О мастерстве писателя» статья впервые появилась в «Литературной газете», 15 сентября 1940 года.

Леонид Сойфертис *

С подзаголовком «Художник-график» опубликовано в журнале «Огонек», 1946, № 24.

Автор и актеры *

В первой публикации статья имела название «„Калиновая роща“ А. Корнейчука в театре имени И. Франко. Заметки читателя и зрителя». Появилась в газете «Культура и жизнь», 21 июля 1950 года.

Новогодний тост *

Статья напечатана в «Литературной газете», 1 января 1953 года. Имела подзаголовок: «Пожелания советским писателям».

Былина на экране *

Напечатано в газете «Правда», 9 января 1953 года, с подзаголовком «О кинофильме „Садко“».

Заметки о Маяковском *

Настоящий вариант воспоминаний о советском поэте состоит из двух разделов: «Маяковский в „Огоньке“», опубликованном в журнале «Огонек», 26 апреля 1953 года, № 17, и «Воображаемый разговор с Маяковским», напечатанный в «Огоньке», 12 июля 1953 года, № 28, под названием «По городам Союза. Разговор с Владимиром Маяковским о путешествиях (К 60-летию со дня рождения В. Маяковского)».

Сила правды *

С подзаголовком «К 125-летию со дня рождения Л. Толстого» напечатано в «Литературной газете», 8 сентября 1953 года.

Куприн *

Опубликовано в журнале «Огонек», 30 мая 1954 года, № 22.

Творческое самочувствие *

Под названием «О патриотизме советской литературы» напечатано в газете «Правда», 15 декабря 1954 года.

О Горьком *

Статья является частью выступления В. П. Катаева на II Всесоюзном съезде советских писателей. Опубликована в «Литературной газете», 22 декабря 1954 года. Вошла в стенографический отчет съезда (М. 1956, стр. 163–165).

Шесть хороших и разных *

Журнал «Огонек», 1956, № 34.

О себе *

Написано в 1958 году. Опубликовано впервые в книге литературно-художественных статей В. Катаева «Разное», «Советский писатель», М. 1970.

О новаторстве *

В основу настоящего варианта легли две статьи, переработанные автором, которые ранее публиковались – первая в газете «Правда», 10 ноября 1961 года, под названием «Ленинский дух новаторства», – она открывает статью; вторая – «Слово о новаторстве» – в газете «Московский литератор», 30 мая 1957 года. Эта последняя начинает раздел со слов: «В этой связи хочется вспомнить один случай…» – и до конца статьи.

Слово о Гоголе *

Напечатано в «Литературной газете», 2 апреля 1959 года, к 150-летию со дня рождения Н. В. Гоголя. Первоначальное название статьи – «Национальный гений».

Чехов *

Статья представляет собой доклад Валентина Катаева на торжественном заседании в Большом театре Союза ССР, посвященном 100-летию со дня рождения А. П. Чехова. Доклад опубликовали все центральные газеты: «Правда», 31 января 1960 года, под названием «Чудесный талант»; «Известия», 29 января 1960 года, – «Он видел небо в алмазах» – и 31 января 1960 года – «Борец за светлое будущее»; «Литературная газета», 30 января 1960 года, – «Доброе, большое сердце»; «Советская культура», 30 января 1960 года, – «Слово о Чехове»; журнал «В защиту мира», 1960, № 1 – «О Чехове».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю