Текст книги "Красные фонари"

Автор книги: Валентин Гафт

Самые большие откровения артисты делают, когда роль диктует судьба. Много ролей Гафт сыграл в театре и кино с блеском, потрясающе, но мне кажется, что главную роль, где «дышит почва и судьба», Валя еще не сыграл и что она еще впереди. И тогда режиссер, который сумеет придумать и вместе с ним сделать такой спектакль, такую роль, будет вознагражден временем, театром и высокой памятью зрителей, которым выпадет счастье увидеть эту работу Большого Артиста.

Хулиганы

Ступени

 
Как спины черные тюленьи,
Лежат гранитные ступени.
Они давно молчат, не ропщут
На то, что их ногами топчут.
Путем коротким или длинным
Мы все идем по чьим-то спинам.
И ты не проклинай судьбу
И не страдай от унижений,
Когда по твоему горбу,
Ты жив или лежишь в гробу,
Пройдут, как по простой ступени.
 

Сумка

 
Человек – не недоумка,
Приспособился в миру,
Например, придумал сумку,
Подражая кенгуру.
 
 
Человек – не недоумка,
Он и гений, и злодей,
Словно дети, деньги в сумках
Спят у сумчатых людей.
 

Пьяное танго

 
На веранде два мустанга
Танцевали грустно танго.
 
 
Капитан второго ранга
Выпил манго,
Съел трепанга
И ушел под воды Ганга
Рыбок приглашать на танго.
 

Занавес

 
Жизни занавес открылся,
Это – Человек – родился,
Был веселым – Первый акт,
Но когда он удавился,
Даже свет не притушился,
Хоть бы сделали Антракт.
 

Треплев

 
Я тебя своей любовью
Утомил, меня прости.
Я расплачиваюсь кровью,
Тяжкий крест устал нести.
 
 
Кровь – не жир, не масло – краска,
Смоется, как акварель,
Станет белою повязка,
Станет чистою постель,
 
 
И не станет лжи и блажи,
Все исчезнет без следа,
Смоет красные пейзажи
Равнодушная вода.
 

Музыка
(Е. Светланову)

 
Смычок касается души,
Едва вы им к виолончели
Иль к скрипке прикоснетесь еле,
Священный миг – не согреши!
 
 
По чистоте душа тоскует,
В том звуке – эхо наших мук,
Плотней к губам трубы мундштук,
Искусство – это кто как дует!
 
 
Когда такая есть Спина,
И Руки есть, и Вдохновенье,
Есть Музыка, и в ней спасенье,
Там Истина – оголена.
 
 
И не испорчена словами,
И хочется любить и жить,
И все отдать, и все простить…
Бывает и такое с нами.
 

Хулиганы
(В. Высоцкому)

 
Мамаша, успокойтесь, он не хулиган,
Он не пристанет к вам на полустанке,
В войну – Малахов помните курган?
С гранатами такие шли под танки.
 
 
Такие строили дороги и мосты,
Каналы рыли, шахты и траншеи,
Всегда в грязи, но души их чисты,
Навеки жилы напряглись на шее.
 
 
Что за манера – сразу за наган,
Что за привычка – сразу на колени,
Ушел из жизни Маяковский-хулиган,
Ушел из жизни хулиган Есенин.
 
 
Чтоб мы не унижались за гроши,
Чтоб мы не жили, мать, по-идиотски,
Ушел из жизни хулиган Шукшин,
Ушел из жизни хулиган Высоцкий.
 
 
Мы живы, а они ушли туда,
Взяв на себя все боли наши, раны…
Горит на небе новая Звезда,
Ее зажгли, конечно, хулиганы.
 

Поле
(М. Козакову, режиссеру телефильма
«Случай в Виши»)

 
Я – поле, минами обложенное,
Туда нельзя, нельзя сюда.
Мне трогать мины не положено,
Но я взрываюсь иногда.
 
 
Мне надоело быть неискренним,
И ездить по полю в объезд,
И заниматься только рысканьем
Удобных безопасных мест.
 
 
Мне надоело быть безбожником,
Пора найти дорогу в Храм.
Мне надоело быть заложником
У страха с свинством пополам.
 
 
Россия, где мое рождение,
Здесь мои чувства и язык,
Спасение мое, мышление,
Все, что люблю, к чему привык.
 
 
Россия, где мне аплодируют,
Где мой отец и брат убит.
Здесь мне подонки вслед скандируют
Знакомое до боли: «Жид!!!»
 
 
И знаю, как стихотворение,
Где есть смертельная строфа,
Анкету, где, как преступление,
Маячит пятая графа.
 
 
Заполню я листочки серые,
На все, что спросят, дам ответ,
Но что люблю, во что я верую,
Там нет таких вопросов, нет!
 
 
Моя Россия, моя Родина,
Тебе я не побочный сын.
И пусть не все мной поле пройдено,
Я не боюсь смертельных мин.
 

Фуэте
(Екатерине Максимовой)

 
Все начиналось с Фуэте,
Когда Земля, начав вращенье,
Как девственница в наготе,
Разволновавшись от смущенья,
Вдруг раскрутилась в темноте.
 
 
Ах, только б не остановиться,
Не раствориться в суете,
Пусть голова моя кружится
С Землею вместе в Фуэте.
 
 
Ах, только б не остановиться,
И если это только снится,
Пускай как можно дольше длится
Прекрасный Сон мой – Фуэте!
 
 
Все начиналось с Фуэте!
Жизнь – это Вечное движенье,
Не обращайтесь к Красоте
Остановиться на мгновенье,
Когда она на Высоте.
 
 
Остановиться иногда
На то мгновение – опасно,
Она в движении всегда,
И потому она прекрасна!
 
 
Ах, только б не остановиться…
 

Гамлет

 
Нет, Гамлет, мы неистребимы,
Пока одна у нас беда,
Пред нами тень отцов всегда,
А мы с тобой как побратимы.
 
 
Решая, как нам поступить,
Пусть мы всегда произносили
Сомнительное слово «или»,
Но выбирали только «быть».
 

Юрий Кузменков
на исполнение роли Симеонова-Пищика
в пьесе А. Чехова «Вишневый сад»

 
Хоть режь его, хоть бей, хоть потроши,
Хоть мало говори о нем, хоть много,
Вся эта боль, весь этот крик души
Даны ему с сторицею от Бога!
 
 
Но без волненья, крови и без мук,
Загулов, боли, трудного похмелья,
Ты можешь не расслышать сердца стук,
Когда вдруг постучится вдохновенье.
 
 
Артист – ребенок, верит, как малыш,
Во все играет глупый дурачина.
Поверит в то, что нужно прыгать с крыш,
Что счастья больше нет без белой глины.
 
 
Он русский человек, он много ест и пьет,
Но жаждет всей душой духовной пищи.
И если в долг берет – поржет и отдает
Калигуловский Симеонов-Пищик.
 
 
Зачем же надо было убивать?
Таких, как ты, – мильоны укокошить?
Как хорошо в таких людей играть,
Ведь ты не человек, ты лучше – ты ведь Лошадь!
 
 
Когда вас покидает близкий друг,
А все вокруг нелепо, бестолково,
Не нужен Хейфец и не нужен Брук —
Идите посмотреть на Кузменкова.
 
 
Застынет в памяти «Вишневый сад»,
Замрет навек сестра в объятьях брата…
А он попятится к дверям назад
Печально, грустно, страшновато.
 

Эльдар Рязанов о Валентине Гафте

Когда еще писался сценарий «О бедном гусаре замолвите слово…», мне было ясно, что роль полковника Покровского предназначается для Валентина Гафта. Почему я видел в этой роли именно Гафта, я объяснить бы не смог. Чувствовал, что лучше него эту роль никто не сыграет. Отец-командир, беззаветный храбрец, благородный полковник, покоривший немало городов и женщин, одичавший от казарменной жизни, но с обостренным чувством чести, одинокий, без семьи и домашнего очага, вояка, который не кланяется ни пулям, ни начальству, лихой кавалерист, гусар, преданный Отчизне и отдавший за нее жизнь, – вот кто такой Покровский в сценарии.

Благодаря искусству Татьяны Ковригиной, которая нашла удачный грим Гафту, лицо полковника, покрытое сабельными шрамами, сразу же, с первого взгляда говорило о доблестной биографии героя. Гусарский мундир как влитой облегал сухопарую, но мощную фигуру актера. Оставалось только передать рыцарскую натуру гусарского полковника. А это зависело во многом от личности исполнителя.

После совместной нашей работы над «Гаражом» я хорошо понял индивидуальность и характер Валентина Иосифовича. Я разделял актеров, участвующих в съемках «Гаража», на «идеалистов» и «циников». Так вот, Гафт принадлежал к идеалистам, более того, возглавлял их. Гафт с трепетом относится к своей актерской профессии, в нем нет ни грамма цинизма. Слова «Искусство», «Театр», «Кинематограф» он произносит всегда с большой буквы. Бескорыстное, самоотверженное служение искусству – его призвание, крест. Отдать себя спектаклю или фильму целиком, без остатка – для него как для любого человека дышать. Для Гафта театр – это храм. Он подлинный фанатик сцены. Я еще никогда ни в ком не встречал такого восторженного и бурного отношения к своей профессии, работе.

А как увлеченно Гафт помогал во время съемок партнерам, а следовательно, и мне! В частности, он нежно относился к Лии Ахеджаковой и, отводя ее в угол декорации, объяснял сцены, репетировал, показывал. Как он одергивал хамство и пренебрежение к коллегам, свойственные некоторым артистам, участвовавшим в съемках «Гаража»! Как язвительно указывал отдельным исполнителям, которые в ущерб картине, вопреки ансамблю старались вылезти на первый план!

Именно Гафт своей серьезностью, невероятно развитым в нем чувством ответственности задал точную интонацию всему фильму. Ведь съемки начались с эпизода первой речи председателя Сидорина, обращенной к пайщикам гаражно-строительного кооператива. Здесь было очень легко впасть в балаганно-иронический стиль, увлечь этой внешней манерой игры и других участников актерского ансамбля. Но гражданское и художественное чутье Гафта сразу настроило его на правильный лад и помогло мне провести фильм в нужном, реалистическом русле.

Работая над «Гаражом», я обнаружил в Гафте нежную, легкоранимую душу, что вроде бы не вязалось с его едкими, беспощадными эпиграммами и образами злодеев, которых он немало сыграл на сцене и на экране. Оказалось, что Гафт – добрый, душевный, открытый человек. При этом невероятно застенчивый. Но у него взрывной характер. И при встрече с подлостью, грубостью, хамством он преображается и готов убить – причем не только в переносном смысле – бестактного человека, посягнувшего на чистоту и святость искусства.

Раз уж пошла речь о человеческих качествах Гафта, не могу не упомянуть еще об одном – очень странном, доходящем до болезненности. В актере чудовищно развито чувство самооценки. Он всегда недоволен собой, считает, что сыграл отвратительно. Просит снять еще дубль, в котором он «все сделает замечательно». И после нового дубля опять нет в Гафте чувства удовлетворения. Самоедство, по-моему, просто сжигает его. Почти не помню, чтобы Гафт был доволен собой. Сначала я прислушивался к его самоанализу, а потом перестал считаться с его оценками. Они были удивительно однообразны и частенько несправедливы. Я уставал от этого самоуничижения, предпочитал верить себе, своим ощущениям. Начал отказывать артисту в съемке новых дублей, когда полагал, что сцена удалась.

Я не сомневался, что прекрасные душевные качества артиста напитают образ полковника, сделают его таким, каким он задуман. Я был убежден, что актерская и человеческая натура Гафта обогатит сценарный персонаж. И, мне думается, не ошибся. За грубоватой, солдафонской манерой поведения полковника Гафт показал привлекательного, тонкого, деликатного, отважного человека – достойного представителя русского офицерства. К нему в первую очередь относятся строчки прекрасного романса на стихи Марины Цветаевой:

 
Три сотни – побеждали трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
– Вы все могли!..
 
 
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие…
И весело переходили
В небытие!..
 

В том, что фильм «О бедном гусаре замолвите слово…» вообще состоялся, был снят, большая заслуга Валентина Иосифовича. Во всяком случае, на одном из этапов этого «бега с препятствиями» он сыграл решающую роль. Но сам он об этом тогда даже не подозревал.

Третья наша совместная работа состоялась в кинокартине «Забытая мелодия для флейты», где Валентин Иосифович изобразил чиновника «Главного управления свободного времени» Одинкова, которого перебросили на руководство культурой из армии. Сочно сыгранный Гафтом руководящий болван, солдафон, служака внес, как мне кажется, в нашу сатирическую ленту о бюрократах свою важную краску. А сцена, где уволенный Одинков поет в электричке нищенские частушки, сыграна В. Гафтом с отменной экспрессией, которую он всегда вкладывает в свои роли.

Сейчас Валентин Гафт – в первой десятке наших лучших актеров, он популярен, любим зрителями. Я видел, как его встречает публика – большой, сердечной овацией!

Он нарасхват! Нет недостатка в предложениях, ролях, сценариях. А я помню времена, когда у Валентина Иосифовича была совсем иная репутация.

Впервые я запомнил Валентина Гафта в фильме «Русский сувенир». Он изображал там французского шансонье-красавчика. Гафт пел в кадре под чужую фонограмму. Зритель теперь хорошо знаком с подобным приемом. Гафт произвел на меня впечатление скорее красивого натурщика, нежели артиста. В искусстве есть два вида развития таланта. Некоторые – это относится и к актерам, и к режиссерам, и к пианистам – формируются рано и врываются в мир сцены, кино, литературы внезапно. Они быстро входят в моду, становятся известными. Но лишь очень немногим удается удержаться на высоте всю жизнь. Большинство не выдерживают перегрузок. Марафон оказывается не по силам. А у других – среди них я могу назвать А. Папанова, О. Басилашвили, В. Гафта – происходит позднее развитие. Талант крепнет, мужает, растет вместе с возрастом, опытом. И в подобных случаях, как правило, остается на всю жизнь, не изменяет до конца. Так вот, Гафт набирал силу постепенно, но неукротимо. Блистательный, ироничный Альмавива на сцене Театра сатиры, свирепый и нежный Отелло в постановке А. Эфроса, нерешительный интеллигент, испугавшийся любви, в телефильме «Дневной поезд» режиссера Инессы Селезневой, зловещий, почти гипнотический шулер, упоенно сыгранный артистом в телевизионном спектакле «Игроки» по Гоголю, талантливая россыпь самых разнообразных ролей на сцене «Современника», включая такую удачу, как Лопатин в произведении Симонова, злодей и убийца в многосерийной ленте «Тайна Эдвина Друда» по Диккенсу, главарь мафии из «Воров в законе», Берия из «Пиров Валтасара», средненький писатель из пьесы В. Войновича и Г. Горина «Кот домашний средней пушистости», полковник в фильме П. Тодоровского «Анкор, еще анкор!», Хиггинс в «Пигмалионе» Б. Шоу – вот далеко не полный перечень превосходных ролей актера. Ни в одной из них он не повторился.

Не могу не поведать о нашем совместном труде в трагикомедии «Небеса обетованные». В этой ленте Валентин Иосифович сыграл хромого вожака бомжей по кличке Президент.

Его персонаж – вызов конформизму. Президент – бывший коммунист, демонстративно порвавший с марксистской догмой и отсидевший за это в лагере. Герой Гафта предпочел после тюрьмы жизнь на свалке среди нищих и обездоленных возврату в сытое и лживое существование так называемого социалистического общества. Гафт любит своего героя, но без сюсюканья и умиления. Артист относится к нему одновременно и уважительно, и с иронией. Гафту удалось создать цельный, чистый характер атамана, для которого ясно, что в жизни подло, а что благородно. Неистовый в отрицании фальшивого коммунистического бытия, подлинно интеллигентный и образованный человек, нежный к друзьям, нетерпимый к чинушам, презирающий дурацкие обманные законы, отчаянный храбрец, справедливый главарь пестрой, разношерстной компании – таков образ, сыгранный Гафтом. Чтобы заставить зрителей поверить в реальность такого существа, в такой сплав черт характера, исполнитель должен, как мне думается, сам обладать многими теми качествами, которые он декларирует с экрана. И Гафт обладает ими. Я не утверждаю, что Гафт сыграл в Президенте себя, но твердо убежден, что ему присущи благородство, вера в людей, искрометный талант лицедея, душевная щедрость.

Я люблю этого артиста, счастлив, что мы встретились в работе, и надеюсь на совместные труды в будущем.

Параллельно с актерским взлетом к Гафту пришла еще одна известность. Он прославился как автор острых, ядовитых эпиграмм. Они ходят в рукописных списках, их цитируют. Иногда приписывают Гафту чужое, созданное не им. Написанные на своих коллег-артистов, режиссеров, поэтов, эпиграммы очень точно ухватывают суть жертвы – либо недостатки характера, либо неблаговидный поступок, показывая известного деятеля с неожиданной, смешной стороны. Эпиграммы Гафта хлестки и афористичны, в них чувствуется незаурядный поэтический талант автора. Видно, профессия актера не в полной мере удовлетворяет нынче мыслящих людей. Недаром Владимир Высоцкий сочинял песни, да еще какие! А В. Золотухин, Л. Гурченко, В. Ливанов пишут прозу! Л. Филатов сочиняет ехидные пародии на поэтов, стихи, написал замечательную сказку «Про Федота-стрельца», ведет авторские телевизионные программы… Некоторые артисты – А. Мягков и Ю. Богатырев (увы, покойный) – увлекались живописью. Некоторые актеры стремятся в режиссуру. Когда человеку есть что сказать, он не удовлетворяется текстами, написанными другими. Его тянет высказаться самому. Это явление сейчас очень распространено. Я невероятно ценю подарок, сделанный мне Валентином Гафтом к моему творческому вечеру в Политехническом музее. Он переписал для меня от руки все свои эпиграммы и вручил мне бесценный альбом на глазах у публики.

Помню, как на том вечере В. Гафт читал некоторые из своих стихотворных шаржей. Сначала он очень долго и искренне хвалил свою мишень, рассказывал о добрых качествах и творческих удачах человека, а потом четырьмя стихотворными строчками довольно полно раскрывал и другие, противоположные черты того же персонажа.

Быть удостоенным эпиграммы Гафта, по-моему, большая честь. Ибо его внимание привлекают, как правило, талантливые люди. И вообще на Западе, к примеру, считается, что вершина популярности человека – это карикатура на него в журнале «Time». И хотя сам Гафт, отвергая то, что ему приписывают, говорит: «Я не издательство, я всего лишь человек», – думаю, меру популярности деятеля искусства в какой-то степени определяют и его ядреные эпиграммы.

У лживой тайны нет секрета

Корова

 
Ты в Индии священна,
Буренушка моя,
Пожуй немного сена —
И в дальние края.
Ты в Индии священна,
Хотя там и жара,
Привыкнешь постепенно,
Ну, выходи, пора.
Ты будешь там свободна,
Гуляешь в основном,
Почувствуешь голодной —
Заходишь в гастроном.
Никто тебя не тронет,
Никто не оскорбит,
С газонов не прогонит,
Чем сможет, угостит.
Как будто бы не слышит
Буренушка моя,
Стоит под мокрой крышей,
Чего-то затая.
Жует себе блаженно
И шепчет мне во мгле:
Умру я на священной,
Родной своей земле.
 

Грязь

 
Какого цвета грязь? – Любого.
Пол грязным может быть и слово,
Идея, руки, площадь, шины,
Грязь – лишний штрих, и нет картины.
Грязь в вечном споре с чистотой,
И дух свой, смрадный и густой,
Свое зловонье, безобразье
Грязь называет простотой,
И чистоту ведет на казни
Грязь-простота убийц и палачей.
В орнаменте народного фольклора
Есть в лживой простоте ее речей
Смертельная тональность приговора.
Грязь-простота страшнее воровства.
Из-за таких, как мы, в нее влюбленных,
Молчание слепого большинства
Кончалось страшным воем заключенных.
И так проста святая простота,
Что, маску позабыв надеть святоши,
Открыто, нагло, с пеною у рта
Устраивает грязные дебоши.
Уже близка опасная черта,
Пустые души искажают лица.
 
 
О, вечная земная Простота,
О, вечная земная Чистота,
Спасительница мира – Красота,
Явись скорей, хочу успеть отмыться.
 

* * * *

 
У лживой тайны нет секрета,
Нельзя искусственно страдать.
Нет, просто так не стать поэтом.
Нет, просто так никем не стать…
 
 
Кто нас рассудит, Боже правый,
Чего Ты медлишь, что Ты ждешь,
Когда кричат безумцы: «Браво!» —
Чтоб спели им вторично ложь.
 
 
И есть ли истина в рожденьи,
А может, это опыт Твой,
Зачем же просим мы прощенья,
Встав на колени пред Тобой?
 
 
И, может, скоро свод Твой рухнет,
За все расплатой станет тьма,
Свеча последняя потухнет,
Наступит вечная зима.
 
 
Уйми печальные сомненья,
Несовершенный человек,
Не будет вечного затменья,
Нас не засыплет вечный снег.
 
 
И просто так не появилась
На свете ни одна душа.
За все в ответе Божья милость,
Пред нею каемся, греша.
 
 
Но мир – не плод воображенья.
Здесь есть земные плоть и кровь,
Здесь гений есть и преступленье,
Злодейство есть и есть любовь.
 
 
Добро и зло – два вечных флага
Всегда враждующих сторон.
На время побеждает Яго,
Недолго торжествует он.
 
 
Зла не приемлет мирозданье,
Но так устроен белый свет,
Что есть в нем вечное страданье,
Там и рождается поэт.
 

Пастернаку

 
Он доживал в стране как арестант,
Но до конца писал всей дрожью жилок:
В России гениальность – вот гарант
Для унижений, казней и для ссылок.
 
 
За честность, тонкость, нежность, за пастель
Ярлык приклеили поэту иноверца,
И переделкинская белая постель
Покрылась кровью раненого сердца.
 
 
Разоблачил холоп хозяйский культ,
Но заклеймив убийства и аресты,
Он с кулаками встал за тот же пульт
И тем же дирижировал оркестром.
 
 
И бубнами гремел кощунственный финал,
В распятого бросали гнева гроздья.
Он, в вечность уходя, беспомощно стонал,
Последние в него вбивались гвозди.
 
 
Не много ли на век один беды
Для пытками истерзанного мира,
Где в рай ведут поэтовы следы
И в ад – следы убийц и конвоиров.
 

Ветер

 
Ты, ветер, выветри всю дурь,
Что в головах людей,
Но пощади, предвестник бурь,
Когда они в беде.
 
 
Тому, кто выбился из сил,
Ты в бурю не помог,
И Белый парус погубил,
Что был так одинок!
 

Вагон

 
Я сяду в домик на колесах,
Пусть называется вагон,
Не вытирай, подруга, слезы,
Я с детства в поезд был влюблен.
 
 
Купе – не хуже, чем квартира,
Постели, лампочка, вода,
В вагоне даже два сортира,
Но только очередь туда.
 
 
Там есть вагоны-рестораны,
Поесть там можно и попить,
И есть там красные стоп-краны,
Но ручку лучше не крутить.
 
 
Дождаться надо остановки,
Послать вагон ко всем чертям
И дунуть пулей из винтовки
Назад к любимой по путям.