Текст книги "Вариант для криминала (СИ)"

Автор книги: Валентин Гуржи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Появился стимул спокойно разобраться в ситуации. Проследовав внимательным взглядом

дальше до торцевой стены, он отметил, что она состояла сверху донизу из сплошного

металла, напоминающая скрытые ворота. У ворот не было дверной ручки или чего-нибудь

такого, за что можно было бы ухватиться и попробовать их открыть. Понятно, ворота вели

наружу, на свободу. Опустившись на колени, он прильнул к цементному полу и в узкой

щели увидел знакомый проспект, по которому совсем недавно… впрочем, когда?.. ехал в

троллейбусе и вон на той остановке вышел. Люди, обычные нормальные люди, одетые в

свои различные одежды передвигались в нужных для них направлениях. Их никто не

удерживал, им никто не указывал куда идти, они казались счастливыми и беззаботными.

Впрочем, подумал Демин, может это только кажется. Совсем недавно и в окнах, пока не

появились решетки, такие же люди точно так же шли в разных направлениях. Он вскочил

и бросился к ближайшему окну. То, что он увидел по ту сторону решеток, шокировало. Тут

снова, как на всеобъемлющем экране, протекал надуманный сценарий с участниками в

однообразных одеяниях преступного мира! Демин судорожно потер вспотевшее лицо

ладонями, словно только что проснулся и никак не мог прийти в себя: те же люди, тот же

транспорт, тот же регулировщик, те же лотки с продавцами и покупателями, но люди были

одеты в полосатые одежды зэков! В безумном трансе он кинулся к входной двери, по пути

прихватил увесистую трубу – обрезок после монтажных работ слесарей – с разбегу торцом

ударил по стыкующимся деревянным створкам. Удар был настолько сильным, что

облицовочный наличник раскололся пополам. Невольно это взбодрило и придало

уверенности. Второй удар оказался не менее эффективным: появилась шаткость

половинок дверей и щель. Демин отошел на шаг, чтобы нанести еще один, может быть

решающий удар, но в этот момент дверь распахнулась, и в помещение вошли двое мужчин

в белых халатах. Под руки они вели чем-то расстроенную женщину в сером халате, очень

напоминающую ему собственную жену. Один из них – мужчина интеллигентного вида –

благодарно посмотрел на Демина и сказал:

– Спасибо, коллега. Завхоз куда-то делся с ключами… Кстати, профессор, это ваша

пациентка. Узнаете? Она тут сделает небольшую уборку, посмотрит сюжет под

наблюдением Сорина, примет душ, и придет к вам в кабинет.

Демин вопросительно окинул все вокруг, выискивая предполагаемый экран для

демонстрации фильма.

– Да. Вы правы. Сегодня рабочие занесут кресла, облагородят по-настоящему

смотровой зал. Она подготовит шторы и… в общем, наведет порядок.

Демин не сразу нашел что сказать. Застыл на месте, наблюдая за мужчиной, названным

Сориным и копией своей жены. На его месте другой либо постарался выбраться из

тяжелого сна, в котором сами попытки снятся реальным миром и составляют замкнутый

круг, не имеющий выхода. Либо, будучи помешанным на фантастике, наивно решил, что и

в самом деле каким-то образом оказался в другом времеизмерении и принимал бы все как

есть. Но тогда сюжет не отвечал бы задуманному, Демин был бы не Сабуровым, был бы

жив и здоров, что не входило в коварные замыслы автора. И стук обрезком трубы о

99

закрытую дверь не ударил бы по ушам громом, а стучал бы колесами методично на стыках

рельс, как стук маятника мирно текущего времени. И молодая симпатичная проводница не

сказала бы отработанным штатным голосом «Подъезжаем, Харьков!»

За окном мелькали знакомые товарные платформы, складские постройки, стрелами

разъездные пути, зебровые тупики, семафоры…

Через полчаса Роберт спустился в подземный переход Южного вокзала в метро, а через

двадцать минут с волнующим сердцебиением подходил на улице Полевой к кирпичному

дому своей жены Евгении, тестя Георгия Ефимовича, тещи и дворового пса Гранита. У

Роберта здесь своего ничего не было. Он всегда отмечал это с усмешкой, словно издевался

над большинством своих соотечественников людского мира, сгорающих в меркантильном

бесконечном соревновании обогащения. Все его богатство было при нем, а точнее – в его

подсознании и памяти, – втайне даже от него самого хранящие немыслимое наслаждение

творчеством. Сердце усиливало звук только от одной мысли, что сейчас он, наконец,

обнимет любимую, за вкусным домашним обедом поделится впечатлениями хорошего и

плохого и взвесит выражение на ее милом личике…

Так и получилось, как должно было.

После обеда, они развалились на диване в гостиной, он вытащил из дипломата

растрепанные листки рукописи и, улыбаясь, протянул Женечке:

– Новый… Только начал. Первая глава. Прочитай. Еще лучше – перепечатай, если

найдешь время. Меня интересует твое мнение в отношении цензуры. Не слишком ли?..

Евгения сменила радостное выражение на хмурое и беспокойное. Ее милое нежное

личико вдруг стало жестким, замкнутым.

– Да не волнуйся ты. Я же не призываю читателя к государственному перевороту, –

пошутил он явно неудачно.

– Роберт, ты забываешь…

– Что, дорогая?

– Что и у ветра есть уши.

– И у моря…

– Да.

– И у пустыни Сахара, – смеясь, набирал ассортимент Роберт.

Женечка сморщилась, как от кислого.

– Роберт, прекрати. Мне не смешно. Ладно, но лучше, ты мне прочитай. Мне твоих

каракуль не разобрать. Случайно не на тему, которую ты мне рассказал за обедом? –

осторожно спросила она.

Роберт кивнул.

– Ты с ума сошел! Зачем тебе это? Тебе что, жить надоело?! Или больше всех нужно?

– Ты знаешь, я почувствовал, словно Сабуров это я. Мне трудно тебе это передать. В

общем, что будет, то и пускай. Давай сейчас. Пойдем в сад под нашу яблоню. Прихвати

коврик.

– Здесь немного, – начал он, упав на сухую траву и протянув руку Женечке… – на десять

минут. – Падай, я поймаю! – добавил он, подставляя руки.

Она расположилась на коврике, с наслаждением втянув свежий пахнущий травой

воздух. Он тоже вдохнул. Странно! Почему эта великолепная свежесть не ощущается в

обычной рабочей обстановке на ходу или за каким-нибудь делом во дворе? В чем

причина? В расслабленности души? Может быть…

Когда предположительное время чтения истекло, и Роберт прочитал последнюю фразу

главы, в прихожей, какая была общей в этом большом доме, прозвонил телефон. Теща,

копия Женечка, только шире и короче телом, торопливо переваливаясь с ноги на ногу,

прошла полпути по дорожке, остановилась и приложила «трубку» к уху:

– Какой-то мужчина вас, Роберт.

Голос в трубке показался очень знакомым, только что где-то прозвучавшим.

– Как доехали, Роберт?

100

– Спасибо. Но можно узнать…

– Кто звонит? – голос загадочно усмехнулся. – Ничего, сейчас вспомните: как ваша

новая вещь сидит на вашем лице, уважаемый автор нового романа?

– О! – воскликнул Роберт. – Леонид! Вас слышно с искажениями. Спасибо вам,

прекрасно сидят, – радостно сообщил, приятно вспомнив нового знакомого.

– Я хотел вам сказать, что лучше всего героя направить по пути фантазии. Например,

попал в другое измерение. Это безопаснее для вас, дорогой, – произнес он очень невнятно

и затих. И никаких гудков. Мертвая тишина.

Роберт в замешательстве еще некоторое время держал трубку у уха. Никак не мог

сообразить, откуда Леонид узнал о содержании сюжета? Потом пошел в сад. Георгий

Ефимович сидел на низеньком стульчике, опустив голову к ногам перед развалившимся

возле собачьей будки Гранитом. Его застывшая фигура не внушала радостный оптимизм

Роберту, каким обычно отличался зам главного конструктора филиала Тагильского

танкового завода сороковых годов, и вызывал невольное любопытство неожиданным

резким изменением настроения. Женечка собирала малину в тряпичных перчатках,

защищающих руки от колючек. Это занятие у нее, считал Роберт, было предметом

развлечения, и ни сколько не чувством необходимости внесения своего труда в хозяйство

семьи. Такая версия вызывала у него доброжелательную улыбку, и такое отношение ее к

своему занятию, если бы оно действительно имело место, им прощалось любимой

женщине, как несознательному ребенку.

– Что-то мне не нравится мой тесть, дорогая. Ты не знаешь, что бы это могло значить? –

спросил он, приблизившись сзади и кладя на ее узкие загорелые плечи свои ладони.

Она повернулась к нему, и Роберт тут же отметил скрытую грусть в ее глазах.

Поставила банку с малиной на траву, как ненужную вещь, пошла к коврику, где они

сидели, читая рукопись. Присев на корточки, и потупив взгляд, нервно сорвала стебель

травы.

– Роберт, нас отсюда выгоняют.

– Не понял. Кто откуда выгоняет?

– Мне жалко отца. Он сильно переживает. Для него сад – единственное что осталось, –

от волнения у нее покраснели виски, глаза не моргая, следили за руками, срывающими

траву.

– Неужели сносят? – изумленно догадался Роберт.

Она качнула головой.

– Так это же прекрасно! Особенно для твоих стариков. Им в их возрасте нужна

изолированная квартира со всеми удобствами. А ему, как человеку известному в нашей

стране, тем более давно должны были дать самую комфортабельную квартиру в лучшем

районе города Харькова! Сколько дают жилплощади?

– Трехкомнатную.

– На всех?! – с крайним удивлением воскликнул Роберт.

– На всех, – удрученно вымолвила она.

– Ничего не понимаю. Так ведь положено две квартиры.

– Говорят, если б был у нас с тобой ребенок, тогда отдельные.

Евгения подняла лицо в сторону отца, за деревьями слив, груш и яблонь, едва

просматривающего полинявшего на солнце розового фартука, вяло покивала головой.

Помолчали.

– Ты же понимаешь, как им теперь трудно справляться с хозяйством, – выдвинул в

поддержку своих аргументов Роберт.

– А ты понимаешь, как отцу невыносимо тяжело расстаться с любимым занятием?

Роберт не ответил. Слишком тяжелый был аргумент для решения не своих проблем. И

главное – она права. Ее правда была в том, что ей жалко было отца. Как ему теперь

расстаться не только с нестарыми фруктовыми деревьями, которых насчитывалось более

двадцати, с прививками, поражающими своим видовым разнообразием, какие он

101

постоянно проводил. Что теперь будет с псом Гранитом, его любимцем. Куда его девать? В

авто-будку на убой? Предать друга?..

Эта мысль внезапно показалась настолько жестокой, что Роберт ничем не смог утешить

Женечку и долго приходил в себя, прежде чем снова смог вернуться к сюжету.

Наконец, он взял рукопись, отыскал нужное место, осмотрелся удивленными глазами

Демина, отыскивая экран, на котором можно было бы демонстрировать фильм. Его не

оказалось. Между тем, интеллигентный мужчина, остановившийся возле Демина, глядя

вслед своему помощнику, продолжал:

– Уникальный экземпляр, профессор. Беременность на четвертом месяце. У нее задание

– выгладить белье, навести здесь порядок, и посмотреть сюжет, – он кивнул в сторону

окон.

– Какой сюжет? – в растерянности глупо спросил Демин, неожиданно получивший

титул профессора.

– Выборочные фрагменты.

– Какие фрагменты? – совершенно сбитый с толку, переспросил Демин.

– Расчленение живой проститутки. Изнасилование невесты на глазах у ее жениха.

– Зачем? – глупо невпопад осведомился Демин.

– Не знаю. Главный приказал. Скорей всего, по вашей программе. Кассету я уже отдал

оператору.

– А мне куда? – боясь напрямую спросить, где выход, с трудом вымолвил Демин.

– Идемте. Мне по пути, – сказал мужчина-интеллигент, – Сорин тут сам справится, –

кивнул в сторону помощника и направился к двери. Демин последовал за ним. Хотелось

спросить, где выход наружу. Но длинный коридор и больничная обстановка, вместо

лестничной площадки, по которой недавно он зашел в помещение, остановила его. По

коридору, неожиданно перед ним открывшимся, прохаживались двое больных в полосатых

пижамах и тапочках. Тогда он спросил:

– Извините, как вас зовут?

Мужчина, не глядя на Демина, отреагировал легкой улыбкой и сказал:

– Коллега, что с вами? Меня зовут, как вам известно, Вениамином Семеновичем. А вас

как? – уже откровенней улыбнувшись, по-прежнему не глядя на Демина, спросил в свою

очередь мужчина.

– Демин, к вашим услугам. Но я не тот, за кого вы меня принимаете.

– Вы думаете? – ничуть не удивившись и жестом пропуская вперед к лифту Демина,

заметил Вениамин Семенович. – За кого же?

– Я не профессор. То есть, еще не… Я стекольщик.

– Стекольщик, – монотонно повторил мужчина. – Значит, уже стекольщик?

– Что значит «уже»? – возмутился Демин, желая утвердить неожиданно приобретенную

специальность в ее непричастности к происходящему.

Вениамин Семенович неопределенно пожал плечами:

– Как вам угодно, профессор, – согласился он, первым выходя из лифта и жестом

приглашая следовать за ним.

Пропустив несколько дверей с табличками, Вениамин Семенович со сдержанной

улыбкой показал ладонью на дверь с надписью «Профессор Демин», откланялся и пошел

дальше вглубь коридора.

Демин стоял в растерянности. Что-то здесь было не так. Что-то не склеивалось. Сюжет,

похоже, зашел в тупик. Причина этому было дрянное настроение из-за нерешенных

проблем, угнетающих основную мысль развивающихся событий с Деминым. Роберт

напрасно боролся с бессонницей, лежа в обнимку с Женечкой, прислушиваясь к ее

вздохам уже далеко за полночь. Что в действительности теперь делать Георгию

Ефимовичу и как теперь сложится его дальнейшая судьба в новой обстановке и условиях

жизни. Уйдет его супруга, если не он сам, в мир иной, будет взрослеть ребенок их

совместный с Женечкой, потом не хватит места и для подростка, потом не хватит времени

102

на уход за стариком, потом… Хорошо, если пришедший сон уведет глупую нелепость в

другую реальность с иными взглядами и с другими участниками событий, а если нет… Он

спускался в лифте. Выходя из подъезда, глубоко вдыхал пахнущий травой воздух.

Осторожно переходил на противоположную сторону трассы. Шел в тени невысоких

фруктовых деревьев старого поселка вдоль домиков. Останавливался возле дома своего

приятеля, переступал через высокий уступ у калитки…

Делал он это напряженно. Медленно поднимал ногу, сгибая ее в колене, и вступал в

чужой двор. Год от года это ему давалось с нарастающей трудностью. Он не болел –

просто старость сковывала все больше. Незаметно приходило одиночество. И еще… в

последние годы он все больше ощущал на себе то прошлое, за которое приходилось

расплачиваться сейчас.

Солнце медленно поднималось к полудню. Во время максимальной людской занятости

тоскливые мысли лезли в голову, заставляя искать встречи не с людьми, а с предметами,

прожившими одну с ним жизнь. Ведь ничто так не изменяется, как изменяется человек, и

поэтому он приходил сюда, когда не было дома хозяина, и на пороге встречал его не

школьный товарищ, а старый пес Гранит.

Войдя во двор, он подумал, что каждый раз повторяется одно и то же. Пес

гостеприимно ведет его в сад, останавливается возле столика, приглашает сесть на

скамейку. Подобрав под себя хвост, приседает у ног и устремляет на бывшего своего

хозяина долгий ожидающий взгляд. Кусочек колбасы он проглатывает мгновенно, клацнув

два-три раза зубами, и снова смотрит в ожидании разговора.

– Ты все живешь? – на этот раз спросил он Гранита, словно давно ждал собачьей

смерти. – А я вот, брат, того… надумал сегодня ночью одну мысль. Допустим, идет человек

своей дорогой, идет и оставляет на ней чего захочет. И хорошее и плохое. Да не знает он,

что к старости придется возвращаться по той же дороге назад, – он положил неуклюжую

руку на темень пса, помолчал, продолжил мысль, – хорошо, если встретишь хорошее…

Гранит прилег, положив на передние лапы острую морду, поморгал, приготовившись

слушать.

– Вот пришел посоветоваться с тобой. У тебя, брат, опыт. У тебя другой хозяин. Дом

другой…

Гранит прерывисто вздохнул, глянул на него. И стало понятно – пес ответил «Да».

Тогда он сказал:

– Ты меня, конечно, извини. Но я хотел, как лучше. Как бы тебе это объяснить? – он

поискал вокруг себя, поднял бумажку, в которую была завернута колбаса. – Вот! –

обрадовался он. – Тебе здесь еще колбасу дают? Так, как и раньше?

Гранит насторожил уши, слегка округлив глаза, и снова ответил ему.

– И мне дают, – сказал он, пожевав губами, – а чего бы не давать, если заслужили,

правда?

«Но мне было вкуснее, когда я жил у тебя», – коротко облизнувшись, словно поправил

его Гранит.

– Еще бы! Я тогда занимал хорошее место, много денег получал. Хватало на всех, даже

на внуков. Дочь одевал… во все импортное, да экспортное. С самых пеленок берег от

забот-волнений.

«Это людей портит, особенно смалу, – пес глянул на голую бумажку, покосился

недовольно, – они становятся жадными. Вот и она тоже. Никогда даже кусочка от своего

вкусного большого куска мне не давала. Думал – так надо, так принято у людей».

– Да, – сказал он, – теперь я это и сам понял. С тех пор, как ты здесь… нас «снесли» и

дали нам государственную…

«Знаю», – вскользь, словно заметил Гранит, медленно повернув голову в сторону.

– Помнишь, я приходил к тебе с внуком? Знакомил. Так вот, вначале я жил в маленькой

комнате. Дочь с мужем располагалась в другой. Потом Димка родился. Стало тесновато.

Ребенку нужна отдельная комната, детская. Я решил… перебрался на кухню. Мне там, в

103

общем, неплохо. На ночь я ставлю раскладушку… Ты же знаешь, моей Ульяны уже нету.

Вспомни, как она тебя любила, когда жили в своем доме!

«Да, время было! – зевнул Гранит, сладко вытягивая задние лапы. – Но мы отвлеклись.

Ты же пришел посоветоваться. Что там у тебя, выкладывай!» – Гранит поднялся, опустил

морду, обнюхал рядом новое место и завалился там на бок.

– Время, говоришь? – подхватил взволнованно. – Да возьми ты Сеньку-пьяницу.

Который не раз колотил тебя по бокам за то, что лазил к нему в огород… Сколько знаю его

– всю жизнь истязал семью свою попойками и мордобоем. Теперь он живет в тепле и

уюте. Нашла его старшая дочь, Настасья, где-то в другом городе на задворках. Привезла

домой. Вот ведь в чем фокус! И хочу я после этого тебя спросить: почему не я то был, а

он? А? Молчи, не знаешь, – махнул он рукой на Гранита, на его равнодушный взгляд. – Э-

э! Да что там говорить! Заболтался я, – сказал он, озабоченно посмотрев себе под ноги. –

Пора возвращаться. Надо и на завтра что-то оставить, – сказал он, привстал, выравнивая

спину.

Гранит предупредительно вскочил и пошел рядом спокойной походкой, как бывало в

прежние годы, когда оба они были моложе.

– И еще я хотел тебя спросить вот о чем, – он нагнулся к собачьей будке, установленной

возле крыльца под навесом, пощупал дощатую ее крышу – не протекает ли? Корявыми

пальцами постучал по боку будки, прислушиваясь к звукам, идущими из теплого лаза.

Минуту осматривал ее, словно арбуз выбирал на базаре:

– Как твой дом? Не холодно ли? – сказал, заглядывая во внутрь.

Гранит, воспользовавшись близостью лица своего бывшего хозяина, лизнул в дряблую

щеку его, ревниво сунул морду в окно будки.

– Да, вижу. Сделано капитально. Парового отопления даже не нужно. Молодец твой

хозяин. И у меня будет свой угол. На всем готовом буду, брат, жить. Ну, как бы тебе,

подоходчивей, по-человечески объяснить? Словом, мои хозяева где-то там, – он поднял на

уровне глаз сморщенную ладонь, – выхлопотали для меня путевку на постоянный курорт

до конца моих дней. Ни тебе магазин. Ни тебе – плита с кастрюлями. Пришел, как барин,

поел и иди себе гуляй, отдыхай. Как вот ты, например. А что, разве мы с тобой не

заслужили? Старость, она знаешь какая? Она капризная, надоедливая. И главное – все

правильно, пожил свое – не мешай детям. Они – твое продолжение, – произнес он,

выставив палец и тыча им в нос Гранита.

– Теперь у тебя другой хозяин. Ведь трудно с непривычки-то было? И жизнь у тебя

похуже, чем была раньше. Это я виноват. Считай – измена. А ты помалкиваешь. Значит,

прощаешь меня. Ведь простил?

Он пошел к калитке и остановился. Гранит присел рядом, задрал голову, осклабясь,

вывалил язык, часто задышал.

Коричневые глаза смотрели в самую душу и что-то хотели сказать. Он опередил пса,

боясь услышать упрек:

– Но ты не обижайся. Ведь сам посуди – кто я был тогда? Хозяин. А теперь? Ну, скажи,

как бы ты жил, если б остался у меня? – он открыл калитку, тяжело переставил ногу через

уступ, и уже отходя от дома своего приятеля, сказал сам себе:

– Все же неприятная мысль мне ночью в голову пришла!..

От мучительной бессонницы голова не сразу просыпалась. Роберт вспоминал утреннее

забытье и, копаясь в подробностях покинувшего его сноведения, с возмущением осуждал

себя за подлую роль, какую придумал для него в нем фантастический чудотворец. Такого

просто ему бы не пришло в голову, если не считать это фрагментом еще одной истории,

ничего общего, не имеющего с сюжетом Демина. Сам же Демин в замешательстве стоял,

раздумывая, заходить ему или нет в дверь с собственной фамилией. Наконец, решил, что

ничего не потеряет, если зайдет, и может быть, что-то прояснится в новой обстановке.

Взявшись за дверную ручку, заметил торчащий в замочной скважине ключ. Ключ ему

104

вдруг напомнил только что пережитый стресс. Опасаясь повторения, Демин инстинктивно

вынул его и, войдя в кабинет, тут же вставил с внутренней стороны.

Осмотрелся. Все со вкусом было обставлено офисной мебелью. У стены шикарная

тахта с туалетной тумбочкой, платяной шкаф, письменный двухтумбовый стол и

вращающееся мягкое кресло соблазнительно приглашали к творческой работе. Надежды

на прояснение происходящего рухнули. Вместо объяснения главного, добавилось еще

более непонятное, сложное и нелогичное. Было ощущение, будто он все больше

запутывался в путах гигантского паука, который до времени оставался в тени, выжидая

предсмертного конца своей жертвы. Но странно, при виде располагающих к отдыху

атрибутов вместо паники у него появилось безразличие. Он устало плюхнулся на тахту,

ощутив ласковый комфорт, и впал в забытье. Его больше ничего не интересовало – ни

странное превращение окружающего мира, ни причина, по которой изменилось все, ни он

лично в новом своем перевоплощении. Вначале он вообразил себя в объятиях своей

милой, необыкновенно красивой жены, какой она на самом деле была, потом, осмыслив

сиюминутную нереальность, впал в переживание до слез, что, возможно, им больше не

встретится. Ребенок, которому не было и года, еще осмысленно не научился чисто

произносить слово «папа», останется без Демина-отца, который обязан дать ему начальное

направление в жизни. От этой мысли ему стало невыносимо тоскливо, но в эту минуту его

насторожил посторонний звук. Он оглянулся и не поверил своим глазам: она вошла,

посмотрела на торчащий ключ, повернула его и остановилась у порога. Его любимая Лиля,

его жена…

Он вскочил на шаткие ноги. Замер, боясь ошибиться в настоящем, начиная привыкать к

предательской фантасмагории. Слова застыли, ими можно было спугнуть явление. Демин

молчал, ждал продолжения. Но Лиля подошла просто, словно всего лишь вчера они

виделись и пробыли весь день вместе, подняла и положила на его плечи теплые нежные

руки, обвила ими шею и прильнула к его губам. Он ответил, как всегда, ярким затяжным

поцелуем.

– Как ты себя чувствуешь? Ты сегодня меня порадовал. Наконец ты пришел в себя.

– В себя? – машинально повторил Демин.

– Да. Только на долго ли? В прошлый раз это продлилось всего два дня. Потом ты снова

был чужой… Но Главный сказал, что у тебя все пошло на поправку. Я рада за тебя.

– Что со мной, любимая?

– Ты упал с двухметровой высоты, когда вставлял стекло во фрамугу. Помнишь?

– Помню…

– Ну вот. Главный разрешил мне ухаживать за тобой, – она усадила Демина на тахту и

принялась не спеша расстегивать пуговицы сперва на его, затем на своем халате.

– А потом? После того, как упал… помнишь?

– Потом оказался на грязной табуретке в этом халате, – он оттянул ворот. Где моя

одежда?

– Но это было сегодня. А перед этим ты просыпался и бежал из палаты, тебя не могли

остановить, ты врывался в зал, где стеклил и первый раз упал, снова забирался на

стремянку и снова падал. Я докладывала Главному, просила его убрать все, но он сказал,

что ни в коем случае нельзя изменять обстановку, при которой ты потерял сознание. Эта

обстановка тебя должна вылечить. И, кажется он прав.

Демин задумчиво качнул головой:

– Да. Он прав. Но только он одно не учел: я не мог отключиться надолго от падения с

такой высоты. Меня чем-то накачали.

Лиля настороженно осмотрела лицо Демина.

– Может быть. Ты где обедал, неужели в нашей столовой?

– В вашей. А где мне обедать? Не идти же в город за несколько километров!

Лиля сокрушенно покачала головой:

105

– Тогда ты прав. Что-то тебе могли подсыпать. Теперь мне становится ясно. Ну же,

любимый, давай. Я тебя хочу. Снимай все, я дверь закрыла, – с этими словами Лиля

стянула с онемевшего Демина брюки и повалила на тахту. Демин втянул знакомый,

безумно возбуждающий запах любимой женщины, обнял ее ноги и вдруг провалился в

бесконечное безумство от непонятных страстных движений, ранее неизведанных, какие

Лиля проделывала на нем. Откуда это у нее, у неопытной? Он этим «искусством» не

владел ни до, ни после женитьбы на ней. Он и она были друг у друга первыми. Откуда?!

От этой мысли он деградировал и, сбросив с себя Лилю, подавлено сел на край тахты.

– Что с тобой, дорогой?

– Ты мне не сказала, как наш сын. Здоров? – чтобы скрыть неловкую заминку, спросил

он неожиданно.

Лиля медленно поднялась, заторможено надела халат и только теперь Демин заметил,

что кроме халата на ней ничего не было. Это поразило.

– Сколько я провалялся?

– С июня месяца, – глухим голосом ответила она.

– А сейчас?

– Сейчас июль.

– И все это время мы… ты ухаживала за мной?

– Странный вопрос! Ну а за кем же?!

– Где твоя одежда, Лиля? – спросил он, пристально посмотрев ей в глаза. – Ну-ка, иди

сюда, – он провел ладонью по простыне возле себя.

Она покорно села рядом.

Он расстегнул пуговицы ее халата. Охватил ладонью грудь, слегка прижал, поцеловал,

как он всегда это делал, и обнаружил сбоку небольшое родимое пятно. Это была грудь не

его жены!

– Ты мне не ответила, как наш сын?

Лиля помрачнела и медленно стала застегивать пуговицы. Встала, с опаской

посматривая на Демина.

– Что скажешь?

– Я не твоя жена.

Демин даже не среагировал. Он как будто это знал.

– Теперь понял. Если бы не твой секс и родимое пятно… Надо было не признаваться.

Забрала у меня такой праздник! У тебя даже голос ее. Такое бывает только у сестер от

одной матери.

– А ты не знал?

– Что не знал?

– Что у твоей жены есть родная сестра.

Демин отрицательно покачал головой. И снова принял это равнодушно. Теперь

подробности, какими бы они не оказались, уже не трогали его. Что-то значительнее их,

еще не осмысленное встревожило его.

– Не трудись, Сабуров. Здесь тебя так называют по указанию Главного. Не пытайся

узнать правду, дорогой. Потому что и она тоже этого не знает. Нас разлучила судьба еще

при рождении. Подкинули меня, двойняшку, бесплодной матери. Впрочем, это тебя не

касается, Демин, – она всхлипнула, упала на колени и уткнулась в ноги Демину. Она тихо

рыдала.

Демин растерянно гладил безумно родные волосы, целовал ее в висок, вдыхал чудесный

запах ее тела, тела любимой жены, успокаивал, нашептывая:

– Все будет в порядке, девочка. Все будет в порядке. Выпутаемся.

– Демин, нет. Не выпутаемся. Ты ничего не знаешь.

Он осторожно поднял ее голову, вытер простыней мокрое лицо.

– Хорошо. Рассказывай, дорогая. И ничего не бойся. Что за тип тебя сопровождал, и

какой просмотр тебе приписали?

106

Она замерла, глаза ушли вовнутрь. Она колебалась, боясь вымолвить ужасное слово.

– Меня каждый день принуждают смотреть страшные фильмы. Там за решетками, за

стеклами, которые ты вставлял.

– Там улица.

– Не всегда.

– Что там?

– Там в натуральную величину расчленяют, по локоть вымазываясь кровью несчастных.

Насилуют. .

Она сорвалась, опустила голову, судорожно обняла ноги Демина.

– Фильмы ужасов? Успокойся. Не бери в голову. Всего лишь фильмы со

спецэффектами. Эту мерзость сейчас протаскивают в Союз, не смотря на запрет. Статьи не

хватает в законе. Но ты можешь не смотреть, делать вид.

– А уши заткнуть? – Лиля подняла лицо, тоскливо усмехнулась, – пробовала. Этот, как

ты назвал, тип садится напротив меня и следит за моими глазами. Если замечает, что я их

отвожу, делает отметку в своем блокноте, а потом меня наказывают. Раздевают догола и

запирают в темную кладовку, где крысы.

– Не может быть, – прошептал Демин. – Ничего не понимаю! Ты жаловалась

Администрации? В качестве кого ты здесь? – недоуменно спросил, взяв в ладони, и

внимательно обвел взглядом ее лицо. – Как я понял, ты здесь работаешь?

– Работаю, – опустила она глаза, – я работаю уже лет десять санитаркой. А после того,

как сменили Главного, мне предложили сотрудничество по договору. У меня мама больная,

денег не хватает. Я вынуждена была… Я не думала чем это все обернется.

– Но зачем это им?

– Что?

– Показывать тебе фильмы ужасов.

– Ты не понял. Это не фильмы ужасов. Один из них мне показали не как в кино. В

натуре.

– В натуре? То есть?

Лиля помолчала, собираясь с духом.

– Однажды… это было месяц назад. Сорин отвел меня в этот смотровой зал, посадил и

пристегнул ремнями к тяжелому креслу, которое специально для меня притащили. Сказал

с улыбочкой, что мне предстоит посмотреть не очень радостный эпизод, который был

запланирован профессором Сабуровым, как эксперимент для беременных женщин,

предусмотренный моим договором… – Лиля с ужасом посмотрела на Демина, как будто

молча спрашивала готов ли он к тому, что сейчас услышит.

– Ничего, девочка. Говори, не бойся. Я уже понял, о чем пойдет речь.

– Впустили девочку лет семи. Красивую, нарядную такую. Веселую. Потом вошел

совершенно голый парень и стал домогаться, гоняться за ней, притворяясь, что не может

ее догнать… – Лиля со страхом посмотрела в лицо Демину.

– Успокойся, Лиля. Все в порядке, говори.

– Он гонялся за ней, увеличивая темп, на ходу раздевал ее, пока изнеможенный

оголенный ребенок не упал и тут он ее изнасиловал самым зверским способом. Я кричала,

звала на помощь и ничего не могла сделать. Кажется, девочка погибла. Она так и осталась

лежать окровавленная и недвижимая на цементном полу. Меня забрали, я была

невменяема, пролежала двое суток. Меня чем-то кололи и вывели в нормальное состояние.

Когда я поднялась, подала заявление на увольнение, мне Главный сказал, что я работаю в

психиатрической лечебнице и тут, извините, приходится мириться с методами и

методиками лечения психически больных.

– Шоковая терапия?

– Да. Оказывается, они это зверство с изнасилованием девочки засняли на пленку и

показывали потом группе больных детей из детского отделения. Он ясно намекнул, что

большие деньги, которые мне платят, нужно отрабатывать. А если нет… То, пожалуйста –

107

вольному воля. Меня задерживать не станут, но за мою безопасность с этого момента он