Текст книги "Вариант для криминала (СИ)"

Автор книги: Валентин Гуржи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

решил сыграть с ними шутку. А может быть это его чары? Что, на эту красотку

понадобилось два таких непереборчивых боевика? Тут что-то не так! Все, видно, не

просто. Может быть, она ведьма, вот почему ею занялись такие профессионалы, как он и

его партнер по бизнесу. Но, присмотревшись к ее лицу, он не увидел ничего

сверхъестественного. Обычное, испуганное, человеческое лицо. Такую голыми руками

нечего брать. И даже приятней – она тоже голая.

Он поманил ее пальцем, показал на стул возле стола.

– Садись, сладкая, выпьем. Иначе я заскучаю тут в одиночестве.

– Давно? – спросила Мона-Лиза, приученная к нахальным мужчинам.

– Чего давно? – не понял он, осторожно кладя на стол револьвер.

– Ну, давно вы здесь? – повторила она, понимая, что нужно оттянуть время на

сообразительность.

– А! Да нет. Вот только что. Там у меня помощничек под дверью стоит, тоже голодный.

Так ты уж сообрази нам чего-нибудь там на кухне. Время у нас еще есть. Ладно? Мы

поедим, потом поиграем втроем, а потом пойдем, погуляем. Согласна?

– Ладно, – сказала она машинально, лихорадочно соображая, что еще можно придумать

для собственного спасения.

Она направилась на кухню. Темнокожий последовал за ней, рассматривая ее со спины.

Она была в лифчике и плавках. Он погладил ее талию, опустился ниже и обнял.

– Ну, хорошо, может, сперва дашь мне приготовить, а потом уж…

– Верно, верно, – торопливо проговорил он, выставляя раскрытые ладони напоказ, – у

тебя зажигалка есть? – и достал сигарету, – как тебя звать для начала?

– Мона, – она показала на шкафчик, где на полке лежала зажигалка.

Он закурил, посмотрел на шипящую сковородку, на окно, пробежал глазами по полкам,

вышел в ванную комнату, в туалет. Осмотрев все вокруг, он недовольно заметил:

– У тебя тут, как в Бункере Фюрера. Даже окно не открывается. Только попросторней

будет и со всеми удобствами. Балкона нет… Но красиво. Твой, наверное, журналист?

Угадал? Нет? Понял. Тогда кто тебе босс?

90

– Начальник.

– Начальник?! Значит, я правильно определил. Ну, он скотина!

– Не угадал, а знал, – поправила она, стараясь держаться непринужденно.

– Мона! Обижаешь. Что же я, по-твоему, совсем тупой?

– Не совсем. Но босс вам рассказывал обо мне немного. Верно?

Темнокожий неожиданно замер и серьезно посмотрел на Мону. Все-таки, его чутье

никогда не подводило. На этот раз тоже. Так и есть, она из тех, кто и сам босс. Очевидно,

что-то не поделили. А теперь, он решил свести с ней счеты. Значит – ведьма.

– Так ты ведьма? Ну, скажи, я не испугаюсь, девочка.

– А зачем тебе это? – спросила Мона, входя во вкус общения с бандитом.

– Так и знал, – с досадой проговорил он, сел снова за стол и налил себе коньяку, – нет,

лучше я выпью. Иначе скоро будет не скучно. А где там мой напарник? Еще не скис? –

найдя легкую причину, он встал и пошел к двери. Ему вдруг стало не по себе. Посмотрел в

глазок, приоткрыл дверь, негромко спросил:

– Ты как там? А тут бар с голыми бабами. Сейчас я тебя сменю.

Он вернулся в комнату и тишина, какая встретила, напугала его до смерти. Больше

всего он боялся тишины. Если вокруг тишина, то обязательно нужно ждать громких

неожиданностей.

Он вынул из-за пояса револьвер и кинулся на кухню, затем в туалет, из туалета

бросился в ванную комнату. Растерянный и ослабевший, он снова вернулся в комнату.

В голове что-то перевернулось. У него всегда в голове что-нибудь переворачивается,

когда он видит неуправляемые явления. Немного успокоившись, он осмотрел окна, они

были наглухо закрыты, кондиционер работал, в кухне шумел вентилятор. «Ведьма, это

ведьма, – пронеслось в голове, – подставил он нас, этот иллюзионист проклятый,

подставил» – и принялся лихорадочно раскрывать в квартире все наличествующие двери и

дверцы. Приподнял софу, глянул под крышку стола, но, сообразив, что это глупо, плюнул,

крупно выругался, подумал, что до сих пор он имел дело с нормальными людьми, а тут –

ведьма! От нее можно ожидать всего, что хочешь и даже чего не придумаешь. Нет,

господа, это не его специфика. С ведьмами пускай занимаются колдуны.

Так он рассуждал, машинально пятясь к прихожей, к двери на выход.

Посмотрев в глазок, он открыл дверь. От неожиданности его напарник резко

повернулся и, наставив оружие, оценивающе рассматривал темнокожего. Лицо его ему

показалось искаженным и даже незнакомым.

– Ты что? – визгливым от крайнего возмущения голосом произнес напарник.

– Она не выходила? – очень серьезно спросил темнокожий.

– Кто? – напарник так и не отвел оружия.

Темнокожий это заметил и еще больше возмутился:

– Ты зачем пушку на меня наставил? Ты что, шизофреник? Не видишь, это я!

– Теперь вижу, что это ты. Наклюкался, да? Свинья! Я тут стою, а он с бабами в прятки

играет. Мы через час с ней должны быть у босса. Стой здесь, я сам разберусь с этой бабой,

– он схватил темнокожего за отворот ветровки и поставил его на свое место. Войдя в

комнату, он увидел молодую женщину в одном купальнике, сидящую в кресле перед

телевизором. Женщина, не оборачиваясь, спросила:

– А я думала, что вы ушли, не попрощавшись.

Напарник не ответил, молча прикрыл дверь, подошел к выходу:

– Иди сюда, шизик. Мне не даром про тебя говорили, а я не поверил. Она сидит в

кресле возле телевизора. Забирай ее и пошли. У меня в желудке пусто! – он снова взял

темнокожего за отворот и втолкнул в проем двери. Темнокожий послушно закрыл за собой

дверь и вошел в комнату. Кресло было пустое. Телевизор действительно работал, хотя до

этого он не был включен. Темнокожий медленно подошел к креслу, крепко сжал в руках

револьвер, выставил его вперед и напряженно принялся водить им в пространстве над

спинкой кресла, где предположительно должна была находиться голова человека. Не

91

наткнувшись глушителем ни на что материальное, он растерянно опустил оружие,

положил пистолет на крышку стола, как бесполезную вещь, ощупью сел на стул, обхватил

голову руками и замер, стараясь прийти в себя, как после безумного сна. В ту же минуту

дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге возник с виду накачанный огромного

роста боевик с наставленным ему в лицо оружием. Темнокожий равнодушно посмотрел на

пришельца, узнал в нем босса, показал на пустое место в кресле:

– Она здесь, босс. Она здесь, эта ведьма, – он еще что-то хотел сказать, но резкий голос

его прервал:

– Полиция! Руки за голову. И спокойно, без фокусов.

Джон подошел к столу, двумя пальцами взял револьвер темнокожего, отошел на шаг. В

комнату следом за ним вошел Майкл. Джон протянул ему револьвер и целлофановый

пакет:

– Осмотри его, Майкл. Только осторожно. Я психам не доверю. Что-то он мне не

нравится. Слишком артистичен. Талантлив и самоуверен, паразит.

Майкл тщательно прощупал тощее тело темнокожего.

– Да нет, Джон, – Майкл показал на лужицу под ногами темнокожего – он весь твой. Ты

перестарался, Джон. Какая там самоуверенность! Теперь это – дрова. К тому же –

невозгораемые.

Джон поднял боевика за шиворот, надел наручники, повел к выходу. Тот шел покорно,

как слепой с поводырем.

Вскоре прибыла машина, вызванная Джоном, забрала арестованных.

Майкл внимательно рассмотрел все, что было на столе, удивленно молча показал на

бутылку коньяка, два прибора, две тарелки с жареной картошкой и маринованными

огурчиками. Джон, следуя примеру приятеля, тоже оценил обстановку, проглотил слюну,

удовлетворенно заметил:

– Мне нужно только позавидовать. Она тебе жена что надо, Майкл. Смотри, все

горячее. Да ведь она знала или чувствовала, что мы с тобой завалимся. Ну и женщина!

Открывай свою келью, дружище.

Майкл подошел к стеклянной витрине, переставил божков, закрыл дверцу, витрина

поехала в сторону. На пороге стояла Мона-Лиза. Она улыбалась.

– А я тут ваших клиентов встречала, – с гордостью произнесла она.

– Вижу, дорогая. Спасибо за завтрак. Мы пришли. Давай на стол свою тарелку и еще

один прибор, – сказал Майкл. Он обнял и поцеловал Мону-Лизу.

Времени до отъезда оставалось мало и поэтому, обо всем договорившись, они быстро

позавтракали.

Джон набрал номер оперативной группы.

– Я жду здесь. Что у вас там? Арестованных определили? Хорошо. Можно ожидать

проблем в пути. Возьмите дополнительно все, что нужно. У меня очень важный свидетель.

Все, жду.

И не успел он положить в карман телефон, как в дверь неожиданно позвонили. Джон

вынул револьвер. Кинул Майклу женский пистолет, который на всякий случай всегда

держал в боковом кармане. Молча показал глазами на место сбоку двери.

– Кто? – спросил он.

– Убери оружие, Джон. Это я, твой Тройд. Я один. Все в порядке.

– Тебе открыть? – удивленно и глупо переспросил Джон.

– Ну да. Иначе, как же мне с тобой вести переговоры?

Джон показал Майклу знак готовности и осторожно открыл дверь.

В прихожую непринужденно, как к себе домой, вошел Тройд.

– А я тебя не ждал, – заметил Джон.

– Я знаю, – ответил Тройд.

– Но мы уже выпили, – пошутил Джон.

– А что, разве нельзя повторить?

92

– Ну… – Джон даже растерялся, – почему же? – он показал Моне-Лизе кивком головы в

сторону кухни.

Вскоре на столе появились закуска и выпивка.

– Наш традиционный напиток, Джон?

– О, да. И Майкла тоже.

Они сидели за столом, одни мужчины, как в обычной нормальной обстановке. Мона-

Лиза тихо стояла в сторонке, как истинная хозяйка дома, готовая в любую минуту

обслужить гостей.

– Можно мне сказать? – Тройд поднял бокал, отхлебнул глоток.

– Скажи, – согласился Джон.

– Я вижу, здесь собрались все. Те, кто нужен, и даже те… – он улыбнулся мягкой

улыбкой, приподнял брови, исподлобья посмотрел на Мону-Лизу. – И это прекрасно.

Меньше будет суеты. Теперь мы можем, господа, в достаточно спокойной обстановке

разобраться что к чему. Может, есть возражения? – Тройд перевел свой взгляд с Джона на

Майкла, – тогда прекрасно. Мне кажется, все разгадки уже налицо.

– Кроме одной, – вставил Джон, – вот этой, – он вытащил из кармана посмертное

письмо Клода, упакованное в целлофановый пакет и поднял его над столом.

– Верно, Джон. На котором есть отпечатки.

– Ты уверен, Тройд?

– На все сто. Потому, что сам их сделал.

Минуту заняла неожиданная пауза. Все пили и ели. Понятно, о чем каждый думал.

Майкл, например, считал, что посмертное письмо освободит всех от создавшегося

затруднительного положения. Джон, наоборот, с тайной усмешкой рассуждал, что

отпечатки пальцев на посмертном письме самого Клода – его собственный приговор.

Мона-Лиза с неприятным предчувствием ставила себя в положение ужасной

неопределенности – то ли ей будет хорошо, то ли плохо.

Молчание нарушил Джон:

– Можно уточнить?

– Безусловно! – великодушно согласился Тройд.

– Кто написал текст на записке?

– Ну, конечно, он. Кто же мог написать? Клод был в таком состоянии… Ну, сами

понимаете, когда им владеет разум другого человека, что он мог сделать не так, как

нужно?

– Значит и отпечатки пальцев на записке его? – уточнил Джон, хотя было и так понятно.

– Ну да. И не только его…

Джон вдруг все понял. Он неожиданно представил себе, как Тройд берет руку спящей

Моны и ставит отпечатки ее пальцев на посмертном письме Клода.

Майкл глянул на притихшего Джона, ожидая объяснений. Но вместо разумной реакции

на лице Джона отобразилась ему очень знакомая, лавинно нарастающая ярость. Он уже

видел, как рука Джона дрогнула, чтобы в одно мгновение выхватить оружие и, не

раздумывая, уничтожить ненавистного врага.

Майкл тронул его за руку:

– Джон, это естественно. Так сделал бы любой, выполняющий эту миссию.

– Ну да, господа. Тем более что я это сделал с нежным прилежанием к женщине. К

женщине, которая мне понравилась сразу же, когда наши взгляды встретились на

приусадебном участке у Клода. Извини, Джон, но в том, что кому-то нравится твоя

любимая женщина, заслуга не только ее, не правда ли? Красивая обаятельная женщина

мужчины – вкус ее мужчины.

– Я понял. Извини. Чуть не потерял голову.

– Нет проблем! Нормальная здоровая реакция. Значит, по моему понятию есть

единственный самый разумный выход. Версия – самоубийство, как оно и есть на самом

деле.

93

– А что делать с отпечатками Моны? – в растерянности спросил Майкл.

Тройд с иронией взглянул на него, как это он со вкусом умел делать.

– Об этом лучше спросить у Джона – как избавиться от лишних ненужных улик.

Джон ухмыльнулся, глядя куда-то в сторону.

– Ладно, – наконец, решил Джон, – раз мы пришли к взаимному пониманию, расскажи

нам, пожалуйста, Тройд. У нас тут нет ни радиожучков, ни потайных записывающих

устройств. Мы не рассчитывали на твое очень скорое появление и откровенное

высказывание. Нам с Майклом просто интересно узнать…

– Как я умертвил Клода? – спросил Тройд. – Прежде всего, нужно сказать, что наш

мертвец заслуживал своей участи. Я ему сделал большую услугу, заставил его

добровольно уйти из этого мира иллюзий и страстей, где предназначено людям

зарабатывать заслуги, чтобы в следующей жизни попасть в лучшие миры, а не

растрачивать их попусту. Его смерть не есть духовная смерть, какая постигает людей

совершающих преступления в массовом масштабе. Я имею в виду правителей государств,

в чьих руках судьбы людей. Эти больные, зараженные административным восторгом,

заслуживают перерождения в низших мирах. А Клод, сам того не ожидая, с моей

помощью принял на себя тяжесть жертвы ради счастливой будущей жизни на Земле. Я, в

сущности, помог ему выпить этот божественный напиток искупления. И уверяю вас, он

теперь определился в лучшем мире, чем в том, когда если бы он этого не сделал и до конца

своей жизни совершил бы не одно злодеяние. Вспомните, чем он обладал! И еще скажу –

хорошо, что этой миссией выпало заниматься мне. В этом смысле нам всем повезло.

– Ну, хорошо. Что же дальше? – спросил Майкл.

– Теперь посмотрим, что у нас есть и чем мы располагаем. Первое – это я, затеявший

сценарий с помощью сюжета Майкла для достижения цели. Я добился и получил, что от

меня требует мое Учение и мои покровители, с которыми я безмерно согласен. Уличить

меня в убийстве Клода нет никакой возможности ни у кого. Я его не убивал. В другом

случае, как бы я пострадал? Потерял бы доверие, репутацию, связь или контакты с

величайшими людьми. Не станешь же каждому объяснять, что все содеянное есть жертва

моей сущности на Пути к Освобождению от Неведения людей. Далее, второе – это Мона.

Прекрасная женщина, морально пострадавшая, как и Клод, во благо святой цели, хотя и не

по своей воле. Затем, Мона-Лиза…

– Я прошу меня так не называть, – вклинилась Мона-Лиза.

– Прошу прощения. Мона-свидетельница. Майкл в свой сюжет не включил ее, как

действующее лицо. И я на этом попался. Хотя, в другом случае было бы гораздо проще, но

трагичнее. Что же касается Майкла, то у него передо мной и перед миром некоторые

обязательства. Но это у нас с ним отдельный разговор. Теперь, как мы поступим, чтобы

ущерб был минимальным? Подумайте, господа. Как скажете, так и будет.

Тройд умолк.

Сказал Майкл:

– По-моему, Тройд прав, – он посмотрел на Джона.

Джон окинул всех жестким взглядом, молча помял в пальцах сигару, перевел дыхание –

выпустил природное самолюбие – и, наконец, словно решив распрощаться с привычной

вещью, сказал сухо:

– Тройд, я согласен. Почему я раньше не отдал эту проклятую записку Клода на

экспертизу? Не знаю. Убей меня, не знаю!

– Тогда у тебя были бы проблемы. Считай, тебе крупно повезло, – отметил Тройд.

– Нам крупно повезло, – с иронией добавил Майкл.

Джон согласно качнул головой. На лице медленно нарастала усмешка и, наконец, не

сдержавшись, он сказал:

– Тройд, а ты сообразительный!

– О, да! – с напускной признательностью воскликнул Тройд.

94

Харьков, Роберт

Жизнь на Земле – жестокая субстанция. Она дарит и отнимает. Вчера утром стук колес

поезда в Москву радовал… теперь в таком же поезде в Харьков, их звук отдавался в

утомленном мозгу, вызывал тяжелую тупую боль… Роберт пытался заснуть, но вместо

полной отключки, в которую обычно удавалось проваливаться без проблем, наползали

сумбурные фрагменты прожитого дня. Бледные квадраты больничного халата

поднимались на методично двигающемся отвороте вверх к сухопарой руке Сабурова,

жестикулирующей в такт слову, болтались на рукавах. На бледном лице ученого светились

глядящие поверх голов присутствующих в зале, глаза с тревожным блеском, торопились,

помогали мысли. Но вот они сузились, ушли в глубину орбит. Лицо застыло, медленно

сплющилось в плоскую одномерную картинку, упало под ноги зрителей, розовая пенистая

дорожка поползла из-под виска на серый асфальт, опрокинулась с бордюра в решетчатый

сток… Роберт инстинктивно отвернулся, видение исчезло. Отбросил себя навстречу

красивой женщине, жене Назарова, Нине, ее сексуальной улыбке, необыкновенно

складной фигуре, подумал мимолетно, как все-таки повезло коллеге с подругой жизни!

Встретила, будто родного, приобняла под ревнивым взглядом Назарова, потом пошли

разговоры за скороспелым столом, вначале для приличия перед женщиной – на семейные

темы, – затем, вскользь о формальном собрании, о Научном Совете в лектории и, как тень

обрывочными фразами, словно о запретном, – о Сабурове. Было обидно – боялись открыто

высказаться о гении, вспыхнувшем и в одночасье, сгоревшем, не показав себя свету. Не

может быть, чтобы так вечно было, как есть. Кто-то или что-то должен же все это

изменить, должен сделать свободной мысль, уберечь слово. Запечатлеть священные

события, не дать им исчезнуть в темном трусливом сознании. Написать, сберечь память…

еще один роман, еще один шаг к истине.

От этой мысли Роберту стало душно, поправил очки, сползшие по переносице. Уже

летел в сознании сюжет, рука потянулась и легла на бумагу. Слова торопливой россыпью

побежали в беспорядочной строке. Куда-то ушел стук колес. Сабуров не шел из головы.

Довлел над рассудительным сознанием. Чего-то требовал, что и так было ясно. Но видно

каких-то мелочей не хватало, и еще… Может быть, не хватало самого процесса,

удовлетворенности событиями, нужен был мотив. К тому же, как Сабуров попал на

Ученый Совет? Может быть, он и сам не помнил, как там оказался. Помнил, с чего все

началось. А потом… Конечно же, его звали не Сабуров. Допустим, Демин. У него была

семья, ребенок, может быть девочка… но почему девочка? Ладно, ладно, мальчик.

Последователь отца. Ему, Сабурову-Демину, например, научному сотруднику, кандидату

наук надлежало по очереди для всех установленной администрацией, отработать на какой-

нибудь городской стройке во благо коммунистического строительства Страны. Ну,

например, потрудиться на отделочных работах самой нетребовательной в архитектурном

отношении двухэтажной пристройки, допустим, прачечной какого-нибудь уважаемого

учреждения для заключенных. Это ничего, что Демин не строитель, а наукообразный

специалист. Председателя парткома это не смущает. На ходу научится. Дело не сложное,

главное сделать отметку о выполнении ответственного мероприятия. Сейчас вся страна

так живет!

– Вы же мне говорили, товарищ Демин, что сам поменял стекло на своей двери в

кухню. Оно ведь большое, как-никак. И требование повыше, все-таки свое, не чужое –

хочется сделать как можно качественнее. А тут!..

– Да, но у меня тема другая – «Наследственные сверхустановки в обществе». И работа,

как вам известно, очень важная, можно сказать, государственная…

– Ну! А это, по-вашему, что? Тоже установки. Стекольные. И тоже в обществе. Да еще в

каком – почти в коммунистическом! Вот увидите!

– Но вдруг прорабу не понравится? У них должен быть стекольщик.

95

– Дурья голова. Стекольщику нужно платить по высшей квалификации, а вы на

стандартной зарплате института. Сообразили? Так что давайте, завтра туда к восьми утра.

Отсюда все и началось. Было ласковое июньское утро. Можно сказать, начало лета. И

не верилось, что придется войти в сырое свежеотстроенное здание, в подвальную сырость

и приступить к непривычной работе. Помнил, как пришел, и прораб, хитрый мужичок

низенького роста, услышав о прибытии стекольщика, не глядя на него, повел в просторное

помещение на первом этаже с не застекленными окнами. На полу валялись кучи

штукатурки, обрезки плинтусов и битые кирпичи, возле ближнего от двери окна лежало

огромное корыто с серой омерзительной цементной жижей… Стояла табуретка и шаткий

серый от налипшего цемента деревянный «козел», стол с набросанными осколками стекла,

два стеклореза и метровая линейка. У стены в деревянной стойке – огромные листы

стекла. Демин отметил себе, что тут о нем уже, наверное, позаботились и грех будет не

оценить это своим старанием.

Первые два дня он действительно постарался поработать без большого ущерба для

производства. Странно только, что его не очень квалифицированный, но честный труд

никто не оценил. Хитрый мужичок после посвящения Демина в требуемый объем работы

как в воду канул. Не пришел он и на второй день, и на третий. А на четвертый, вставляя

последнее стекло во фрамугу, Демин замер от неприятного холодного страха. Со стороны

улицы двое мужчин в полосатых пижамах для заключенных и таких же тюбетейках

торопливо навешивали на окно добротные металлические решетки. Присмотревшись,

Демин обнаружил, что поодаль за ними в таких же пижамах перемещались такие же на

вид заключенные. Встряхнув головой, Демин-стекольщик стал фиксировать в своем мозгу

каждую деталь увиденной картины. Улица жила обычной своей жизнью – троллейбусы

ездили, останавливались на остановках в обе стороны, машины разных моделей

проносились с дозволенной скоростью, регулировщик профессионально дирижировал

жезлом, пешеходы спешили, прогуливались, скапливались у киосков, словом все было как

обычно, кроме людей… Люди показались ему облаченными в одежду одного цвета, одного

покроя, как и эти двое заключенных, заколачивающих в стену металлические решетки

прямо у него на глазах. Глянув на другие окна, он с ужасом обнаружил, что на них уже

были установлены такие же решетки. В сознание ударила мысль, что его, Демина напрочь

здесь запечатали, и теперь выбраться отсюда ему не представится никакой возможности.

От волнения он неловко повернулся и во весь рост свалился в корыто с жидкой массой.

Что было потом, он не помнил. Сколько прошло времени – тоже. Выпачканный в

застывший цемент Демин обнаружил себя сидящим на стуле в белом медицинском халате.

Окончательно придя в себя, он подошел к двери, двинул ее в обе стороны – дверь была

плотно закрыта. Бросился к окнам. За решетками стояло не молодое июньское солнце, а

раннее холодное осеннее утро…

Между тем, напротив сел еще один пассажир, поставил термос на столик, голос

негромко извинительно сказал «Не помешаю?» Роберт кивнул, не поднимая головы от

рукописи. Казалось, человек молча созерцал то ли в окне мелькающие телеграфные

столбы и деревья лесополосы, то ли его, Роберта. При мысли об этом стала ломаться

последовательность сюжета. Требовалось отложить, иначе потом не соберешь. Так и

сделал…

Человек оказался сорокалетним мужчиной холеной наружности, в очень импортных

очках, с выточенными чертами лица, при галстуке в светлой рубашке, пиджак уже висел

на крюке над головой. В ногах покоился узкий «дипломат».

– Очередной роман?

Роберт, пряча удивление, спросил:

– Мы знакомы?

Мужчина улыбнулся:

– Роберт Корнев?

– Да. А в чем дело? – Роберту не удалось скрыть настороженность.

96

Мужчина заулыбался еще откровенней и протянул руку:

– Леонид Ерёменко. Ваш читатель и почитатель.

– Очень приятно.

– Неординарный случай заставил взяться за новый роман?

– Почему вы это решили? – Роберту стало не по себе, отметив точность формулировки.

Неожиданно ощутил себя нагим.

– Вы хотите сказать, что это не так? – поддерживая глазами добрую улыбку, Леонид

провел пальцем по периметру своего скальпа.

– Так, но почему вы это решили? – все же не принимая шутливого тона нового

знакомого, настоял Роберт.

– Очень просто. Я часто задумывался, читая ваши книги, откуда вами берутся сюжеты…

точнее, что наталкивает вас на новую вещь? Вы знаете, я уверен, что просто так, ради

какой-то идеи, такой, как вы автор, новый сюжет не начнет.

Роберт понял, в чем дело и одарил собеседника ответной улыбкой.

– Это свойственно всем авторам, уважаемый Леонид… Можно?..

– Безусловно. Я не люблю официальностей.

– Что-то или кто-то наталкивает на уже наболевшую мысль и заставляет взяться за

новую работу.

– Не скажите, Роберт… Можно?..

– Безусловно… – Роберт откровенно засмеялся.

Леонид дружески его поддержал:

– Не любите официальности. Но вы себя выдаете не наболевшей темой, а неожиданным

случаем, не так ли? – в голосе собеседника почувствовался оттенок язвительной иронии. –

Именно такой случай… я имею в виду особый случай… вас побуждает к новому сюжету.

Верно?

– Честно говоря…

– Да! Конечно да.

– Но это с другими тоже бывает.

– Но не всех захватывает социально-политическая тема, – с тонкой подковыркой

отметил Ерёменко. – И что удивительно, вам эти темы прощают и печатают советские

издательства.

Роберт вздохнул с усмешкой:

– Если б вы знали чего это мне стоит!

– Не знаю, не знаю. Меня бы давно уже посадили.

Они дружно посмеялись над черной шуткой.

– Как вам это удается? Не исключаю элитную партийную крышу заинтересованных

органов.

– Да нет. Что я такое из себя представляю? Ничего. Простой инженер-исследователь.

На это собеседник скромно загадочно хихикнул.

– А вы, Леонид, чем занимаетесь, если не секрет?

– Нет, какой же секрет – я агент по реализации оптики одного очень крупного завода…

Кстати, ваши очки, извините, не выдерживают никакой критики. Разрешите? – он

протянул руку к очкам Роберта. Роберт покорно снял очки и без колебаний отдал их в

тонкие пальцы специалиста. Он и сам был не лучшего мнения о конструкции своих очков,

верней, оправы, с трудом выбранной в центральной оптике Харькова. То дужки

расходились, и их нужно было изредка подгибать до тех пор, пока пластмассовая

конструкция не лопалась, и тогда очки приходилось нести в мастерскую ближайшей

оптики, то терялся винтик, и если эта микроскопическая деталь не обнаруживалась где-

нибудь в углу шва кармана или кожаном футляре, дужку приходилось скреплять

проволокой. Эта мышиная возня ему порядком попортила нервы и заставляла относиться к

лицевому предмету своей наружности с недопустимым пренебрежением.

97

– Ой-ой-ой! – покачал головой специалист. – Роберт Иванович, позвольте мне

поучаствовать в выборе атрибутов вашей внешности. Можно?

Роберт признательно улыбнулся:

– Ну, если возможно. Я на них, признаться очень зол. И очень давно…

– Великолепно! – воскликнул Леонид. С этими словами он поднял свой небольшой

«дипломатик», положил на столик, осторожно сдвинув бумаги Роберта, открыл крышку и

взору Корнева неожиданно предстал великолепный арсенал аккуратно расставленных в

бархатных ячейках образцов очков самых лучших импортных моделей. В одно мгновение

в руке Леонида откуда-то появился окуляр и, приблизив его к очкам Корнева, специалист

несколько секунд рассматривал стекла.

– Ясно. Минус два. Сейчас найдем… – он повел пальцем по рядам очков, найдя, вынул

из ячейки необыкновенно комфортные очки и протянул их Роберту, – это они, извольте.

Даже расстояние межцентровое ваше!

Роберт растерялся:

– Это мне?..

– Роберт Иванович, не откажите мне сделать вам мой скромный подарок. Так сказать,

память о нашем знакомстве. Пожалуйста!

– Но это же ценная вещь, Леонид!

– Вот поэтому и хочется запечатлеть в памяти. Не откажите, пожалуйста. Чтобы потом,

когда-нибудь… а я в этом не сомневаюсь… при следующей встрече я с гордостью увидел

бы мой подарок на вашем лице.

Роберт расчувствовался. Надел новые очки. Несколько секунд с полуулыбкой

рассматривал лицо своего неожиданно свалившегося откуда-то благодетеля.

– Спасибо… – качнул головой. – Здорово. Как удобно! Просто удивительно! Я и не

догадывался, что такое может быть… – потом посмотрел на свои кривые на проволочной

подвязке очки. Покрутил их в пальцах, словно подыскивая, куда бы теперь деть

мучительницу-оправу, отнявшую у него столько творческой энергии. Леонид, наверное,

понял наступивший «момент истины» и осторожно взяв из рук Роберта теперь уже жалкие

на вид его старые очки двумя пальцами, словно боялся обжечься о раскаленные кривые их

дужки и приподнял над столом:

– Можно мне конфисковать их у вас, Роберт? Чтобы никогда они не попадались вам на

глаза и не портили настроение?

Роберт усмехнулся:

– Удивительно, как вы точно определяете мое отношение к вещам. Это у вас природная

особенность, я бы сказал.

Леонид скромно опустил глаза.

– Может быть. У каждого своя особенность… Так я возьму?..

– Да, конечно! – великодушно отозвался Роберт, с удовольствием нащупывая дужки

новых очков. – Леонид, вы, как и я – на Южном вокзале?..

– Нет, уважаемый Роберт, меня кое-какие встречи ждут в Белгороде. Так что… – Леонид

глянул на часы, – мы с вами разлетаемся, – он скромно улыбнулся. – Но я уверен, что еще

встретимся. Во всяком случае, я вас уверяю, что напомню о себе в нужную минуту. Я вас

уверяю, дорогой Роберт, – добавил специалист, протянув руку Роберту.

– Как, уже? – недоуменно подал руку Корнев.

– Увы! – Леонид посмотрел в окно. – Подъезжаем. Всего вам. И мои вам

напутствующие пожелания: не поддавайтесь, мой любимый автор, неординарному случаю

для решения наболевшего. Это опасно, – сказал он на прощание, приподняв руку. С этими

словами он испарился, исчез, как и появился, словно на минуту вышел проветриться…

Роберт не помнил минуту или момент когда и как он вернулся к сюжету. Казалось,

просто прервался на минутную паузу, во время которой, как правило, после завершения

логического фрагмента потребовалась передышка для сосредоточения в новый образ.

Нужно было ощутить телом и осмыслить мозгами тот ужас, какой настиг Сабурова-

98

Демина, когда он обнаружил себя запертым в замкнутом пространстве по чужой воле.

Видно кому-то нужно было за какие-то грехи дать ему почувствовать, что такое тюремное

заключение, а еще эффективнее – ощутить момент лишения свободы непосвященному

пионеру. Демин ломал голову и не мог найти хоть какую-нибудь зацепку. Он

последовательно осмотрел всю стену. Левее входной двери зиял бункер для сбрасывания

сверху грязного белья, небольшая куча которого сгрудилась у его подножья. Здесь же

рядом на металлическом столе лежали аккуратные стопы проглаженного чистого белья.

Были они трех сортов по цвету и фасону: полосатые брюки и пижамы, белое нательное и

серые и белые медицинские халаты, перед которыми пижамы не выглядели

преимущественно в эстетическом отношении. У Демина сразу же невольно возникло

желание сбросить с себя задубевшую, вызывающую жгучий зуд одежду. Не раздумывая,

он переоделся во все сухое и белое, приятно щадящее тело, и с облегчением вздохнул.